Текст книги "Фонарь под третий глаз"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– По личной!

– По казенной, – одновременно ответили мы с Маруськой.

– Это как посмотреть, – добавила подруга, ерзая на месте.

Повисла неловкая пауза, за время которой на столе волшебным образом появились ароматный чай, лимон, нарезанный прозрачными кружочками, клубничное варенье, вазочка с конфетами и французский багет с хрустящей аппетитной корочкой. Я пожалела, что некоторое время назад вкусила Манькину стряпню, плюнула на разного рода условности и щедро намазала кусок французского батона вареньем, зорко следя, чтобы на квадратный сантиметр хлеба приходилось максимальное количество вкусных ягодок. Манька, большая любительница сладкого, напихала за щеки множество конфет и теперь походила на счастливого хомяка. При взгляде на подружкины щеки я понимала – что такое закрома родины и где они находятся.

Наш гостеприимный дедуля некоторое время с умилением наблюдал за нами, а потом вдруг спохватился:

– Простите, дамочки! Я не представился. Николай Федорович я, Глухов. Вдовец, раньше работал на сталелитейном заводе, а нынче – обычный пенсионер. А вы, я так думаю, не иначе как насчет кражи в музее к Макарычу прибыли?

Настала моя очередь нервно ерзать на стуле, дивясь проницательности деда. Маруська закашлялась (видно, микс из конфет не в то горло попал) и попыталась как можно безразличнее выдавить:

– С чего это вы решили?

А я подумала, что-то уж очень много у нас в государстве проницательных пенсионеров – сначала генерал, теперь вот бывший сталевар… Или пенсионеры все такие… мудрые?

Николай Федорович, усмехаясь, пил чай совсем по-деревенски, шумно прихлебывая из блюдечка и откусывая небольшие кусочки конфеты.

– Хо-хо, – изрек дед, снова почесывая панаму, – много тут ко мне народу приходило, и все о Макарыче выспрашивали. Менты, тип какой-то – якобы из прокуратуры, но очень подозрительный, теперь вот вы… Самого-то Макарыча трезвым после работы трудно застать, вот и прут все ко мне. А вы, дамочки, кто же будете?

– Мы сами по себе, – заверила я Николая Федоровича. – Но соседом вашим интересуемся именно в связи с происшествием в музее. Вы можете нам что-нибудь сказать? Я имею в виду не те общие фразы, которые вы говорили… м-м… официальным лицам, а такое… – Я сделала в воздухе неопределенный жест рукой. – Словом, нас интересует, что за человек ваш сосед? Какой он?

Николай Федорович впал в задумчивость. Пока он соображал, я с успехом расправилась с вареньем, а Маня, довольно жмурясь, доела конфетное ассорти. А чего ж не воспользоваться щедротами принимающей стороны?

– Хм… Ну, что я могу сказать о Макарыче? – заговорил дед, ставя пустую чашку на блюдце вверх дном. – Мужик он честный, хоть и выпить любит. Да пьет-то он на свои кровные. Конечно, в его музее много не заработаешь, но Макарычу хватает. Горе у него, дамочки, – вздохнул Николай Федорович, отчего не только панама, но и тельняшка, прикрывавшая его хилый торс, пришла в движение. – Дочку его с женой в позапрошлом годе убили. В Турцию они отдыхать ездили, а когда, стало быть, домой возвращались, самолет террористы захватили. Слыхали, может? Тогда пять человек заложников погибли и стюардесса одна, да второго пилота ранили… Макарыч, когда узнал, словно умом тронулся: вроде и смотрит на меня, к примеру, а как бы и не видит. После похорон пять дней взаперти сидел, никого к себе не пускал. С утра выбирался вон до палатки нашей, водку покупал и обратно домой. Только через месяц оклемался. Но не в том смысле, что окончательно в себя пришел. Просто… Понял, наверное, что горе-то среди людей легче прятать. Но пить, однако, не бросил. Втянулся. Мне, говорит, так легче жить. Днем на работе среди всяких древностей, а вечером – с ребятами и с водкой. – Дед помолчал немного. – А вообще-то Макарыч – нормальный мужик. Менты тут все с подозрением выспрашивали насчет его благонадежности… Да я так скажу: Костян в жизни чужого не взял бы! Он и пьет-то только на свои. Нет, если халява какая, то запросто! А как же? Втянулся ведь. Но украсть чего-нибудь – ни-ни! Кристальной души человек… – Николай Федорович еще немного подумал и твердо заявил: – Даже не сомневайтесь, Макарыч в краже из музея никаким боком не замешан. Горе он свое баюкает, прошлым живет. Грабануть родной музей? Нет, не смог бы. Деньги ему не нужны, разве только на водку. А чтоб ограбить музей, мозги требуются. Макарыч свои-то пропил уже. За полтора-то года…

– Скажите, а к Константину Макаровичу никто не приходил? Я имею в виду кто-нибудь незнакомый? Женщина, может, парень какой молодой, или мужчина неизвестный… – полюбопытствовала я.

Ни секунды не думая, дед отрицательно покачал головой:

– Не, никто не ходил. Сперва, правда, сестра его Валентины – жены, значит, – заглядывала. А потом переехала куда-то, и все. Теперь даже не пишет. Эх, пропадает мужик!

– В каком смысле? – деловито уточнила Маруська.

– В обычном. Пьет. Не так, чтобы каждый день в стельку или чтобы чего-нибудь из дома таскать… – Николай Федорович понизил голос до шепота и таинственно сообщил: – В бога Макарыч уверовал.

При этих словах я вздрогнула: связываться с верующими не очень хотелось. Как правило, эти люди немного со странностями, а уж если вера помножена на хронический алкоголизм, смесь получается поистине адская. Впрочем, может, в случае с Макарычем не все так запущено?

Тут в разговор вступила Манька и задала разумный, на мой взгляд, вопрос, что неудивительно: после сладкого она неплохо соображает:

– Константин Макарович вам сам рассказал о краже из музея?

– Сам, – кивнул Николай Федорович.

– И что он говорил?

– Да ничего особенного. Ну, сперли там чего-то, железку какую-то очень ценную. Макарыч не особенно и убивался по этому поводу. Вот менты… Эти да, вертелись, как собаки блохастые. Очень им, видно, хочется это дело раскрыть.

Еще бы им не хотелось! В противном случае очень многие милицейские начальники со скандалом вылетят из своих мягких кресел.

Николай Федорович посчитал, что сказал достаточно по интересующему нас вопросу, и приступил к обычному для пенсионеров делу: он начал ругать наше правительство оптом и в розницу. Досталось всем, а особенно министру здравоохранения и министру труда. Манька внимательно слушала, изредка вставляя какие-то реплики, – словом, поддерживала светскую беседу с гостеприимным и словоохотливым хозяином. Оба были увлечены разговором, и у меня появилась возможность проанализировать сведения, полученные от Николая Федоровича.

Честно говоря, сложилось впечатление, что Константин Макарович не замешан в краже из хранилища. У мужика свое горе, и участвовать в осуществлении чьих-то хитроумных планов в отношении венской коллекции он едва ли стал бы. Однако мне не понравилось, что господин Онищенко вдруг уверовал в бога. В принципе это как раз понятно: гибель жены и дочери, нервное расстройство, шок… При таком раскладе в кого угодно поверишь. Но почему-то этот факт не давал мне покоя. Кто бы еще объяснил, почему?

– …А то как в кино получается: белые пришли – грабят, красные пришли – грабят. Куда простому мужику податься? – с чувством воскликнул Николай Федорович. В пылу дискуссии он сорвал с себя смешную панаму, под которой обнаружилась обширная плешь с редкими островками седого пуха. Внезапно дед поднял вверх крючковатый палец и, прислушавшись, со значением произнес: – О! Макарыч вернулся. Вы идите, дамочки, а то он спать завалится, тогда и домкратом не подымешь бедолагу.

Мы послушались совета мудрого старца. Через полминуты дверь первой квартиры открылась, и перед нами очутился… один из тех троих мужиков, обматеривших мой «Фиат». Во время стычки этот дядька молчал, участия в конфликте не принимал, исподлобья наблюдая за своими приятелями. Тогда в глазах Макарыча я не заметила ни капли интереса. Казалось, его взгляд был обращен куда-то внутрь себя. И сейчас на нас смотрели те же остекленевшие глаза без тени интереса или любопытства.

– Вам кого? – заплетающимся языком проговорил Константин Макарович.

– Вас, – радостно сообщила Маруська.

– Да? А зачем?

– Поговорить бы надо…

– Кому надо?

– И нам, и вам, – веско произнесла подруга.

Константин Макарович презрительно скривился:

– Насчет вас не знаю, а мне точно не надо. Извините, но я интервью не даю.

Господин Онищенко хотел захлопнуть дверь, но я воспрепятствовала этому, просунув ногу между косяком и дверью. Больно, конечно, а что поделаешь?

Видя такую жертвенность, Макарыч усмехнулся, пожал плечами и пригласил:

– Ну, входите, раз так надо.

Вслед за хозяином мы миновали полутемный коридор и очутились в небольшой комнате. В ней тоже было довольно темно: окно наглухо закрыто плотными шторами, а помещение освещала одна-единственная толстая свеча, стоявшая на столе. Здесь же, на столе, был сооружен своеобразный алтарь из бесчисленного количества иконок и фотографии в рамке, наискосок перевязанной узкой черной лентой. Со снимка улыбались две женщины. Это и были, вероятно, трагически погибшие жена и дочь Макарыча. В трех шагах от стола-алтаря смутно светлела смятая кровать, второпях прикрытая не то коротким покрывалом, не то длинным полотенцем.

Онищенко плюхнулся на кровать, мы с Манькой остались стоять посреди темной комнаты, испуганно озираясь. Жутковато, что и говорить, почти как в Мавзолее дедушки Ленина, только траурной музыки не хватает.

– Так о чем вам нужно со мной поговорить? – Константин Макарович выделил голосом слово «вам». Получилось иронично и как-то презрительно. Мне не понравился тон хозяина. Нахмурившись, я официально сообщила:

– О краже из вашего хранилища.

– А чего о ней говорить? Кража явно заказная. Продать украденное невозможно…

– Это нам известно. Кроме того, есть основания полагать, что к краже причастен кто-то из сотрудников хранилища. Кто бы это мог быть, а, Константин Макарович?

– Пустышку тянете. Я здесь ни при чем.

– Конечно, ни при чем, – пожала я плечами. – Вас никто и не обвиняет. Пока. Нас вот что сейчас интересует: сын Любови Александровны, вашей заведующей, часто бывал в хранилище?

– Серега? Почти каждый день. Иногда он даже помогал нам… Ну, когда описи составляли или коллекцию какую-нибудь к экспозиции готовили. А что, вы думаете, это Серега?

Мы с Маруськой дружно вздохнули. Онищенко немного помолчал, а потом задумчиво протянул:

– Знаете, вот вы сейчас сказали… Что-то в этой версии, пожалуй, есть. Последний месяц Серега сам не свой был, молчаливый какой-то, мрачный. Любаша часто плакала, а однажды обмолвилась: мол, сын с компанией нехорошей связался. Даже пьяный несколько раз домой возвращался. Любовь Александровна говорила, плакал Серега хмельными слезами и твердил, что скоро все будет хорошо и он отвезет мать на самый модный курорт и от души накормит ее черной икрой.

«Эффект подозрения» хорошо знаком всем сыщикам на свете. Суть его такова: при расследовании любого преступления имеется определенный круг подозреваемых лиц. Стоит сыщику проявить повышенный интерес к кому-нибудь одному из этого круга, как остальные начинают выискивать что-нибудь подозрительное в поведении и поступках этого человека. Причем в другое время ни поведение, ни поступки не вызвали бы никаких подозрений. Поэтому слова Макарыча не стоит, пожалуй, принимать на веру. К тому же… Кто знает? Вдруг Онищенко просто пытается свалить вину на покойного Сергея, в то время как сам причастен к краже?

– Константин Макарович, в какую церковь вы ходите? – совсем неожиданно даже для себя самой спросила я.

Удивился и хозяин.

– Да тут недалеко… – растерянно пробормотал он. – На Малаховку поворот знаете? Вот там у дороги и стоит церквушка. Сразу за постом ГИБДД. А что?

– Ничего. Просто спросила. Спасибо, что уделили нам время. Мы пойдем. Всего доброго и… Постарайтесь завязать с водкой. Боль в бутылке не утопишь… А вот жена с дочерью были бы огорчены вашим прогрессирующим алкоголизмом.

Константин Макарович уныло кивнул, но провожать нас не пошел, а так и остался сидеть на кровати, свесив руки с колен и понурив голову.

– Мутный мужик, – подвела итог нашему визиту Маруська, усаживаясь в машину. – Хотя его можно понять: потерю сразу двух любимых женщин нелегко пережить.

Выразив свое согласие с данным резюме невнятным мычанием, я с облегчением тронулась в обратный путь. Я очень устала от общения сперва с умным соседом Онищенко, а затем и с ним самим, оттого хотела поскорее вернуться на дачу и, ни о чем больше не думая, уснуть.

До дачи мы добрались, когда уже совсем стемнело. К счастью, Кратово – цивилизованный поселок, потому фонари горели почти повсеместно, за исключением, разумеется, нашего участка. Наверное, оттого темный дом выглядел немного зловеще.

Где-то громко вскрикнула ночная птица.

– Ух, мать твою! Прям как в дремучем лесу из тридесятого царства! Того и гляди, какой-нибудь леший выскочит… Славка, ты покуда фары-то не выключай – я дверь пойду отопру. Не по себе мне что-то!

Вздрагивая не то от страха, не то от ночной прохлады, подруга метнулась к дому. Вскоре во всех комнатах и даже в полуподвальной кухне горел свет. Я загнала машину на участок, закрыла ворота и присоединилась к Мане. Она, заботясь о нашем здоровье, приготовила по стакану теплого молока.

– Пей, Ярослава, – подружка заботливо пододвинула ко мне большую кружку, – божественный напиток: нервы успокаивает, сон нормализует… Эх, Славка, интересные дела у нас с тобой намечаются!

– Куда уж интереснее! Не знаешь, с какого боку копать. Любовь Александровну сразу можно исключить из числа подозреваемых. Пока я не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что Макарыч непричастен к ограблению. Да и личность заказчика ограбления по-прежнему остается для нас темным пятном. Ладно, Мань, пошли спать, а то я уже не в состоянии ни о чем думать, кроме кровати. Мне нужно срочно бросить себя в горизонтальное положение…

Какое-то неясное ощущение разбудило меня почти сразу, как только я провалилась в сон. По крайней мере, мне так показалось. Довольно долго я лежала, прислушиваясь к незнакомым звукам чужого дома. Все настораживало: и скрип половиц, и шум деревьев за окном, и отдаленный грохот железной дороги. Я попыталась привыкнуть ко всем этим звукам и даже как-то их классифицировать.

И тут на кухне щелкнула кнопка электрочайника, а следом хлопнула дверца шкафа. Без сомнения, в доме кто-то был!

– Ой! – прошептала я, натягивая одеяло на голову. Впрочем, страусиная политика в данном случае не годилась: так, чего доброго, можно пропустить все самое интересное.

Вынырнув из-под одеяла, я бесшумно скользнула к кровати, на которой безмятежно дрыхла Манька. На секунду где-то в глубине души оживилось чувство зависти: мне тоже хотелось спать, а не рыскать по дому в поисках незваного гостя. Прогнав эти некрасивые мысли, я зажала Маруське рот ладошкой и вполголоса позвала:

– Мань! Маня, просыпайся, слышишь?

Подруга дернулась и что-то страстно замычала. Если бы рот у нее был свободен, мычание прозвучало бы гораздо громче и походило бы на вопль Тарзана, впервые увидевшего человека.

Я плотнее прижала ладошку к губам подруги:

– Не ори, сирена ты моя сладкоголосая, а то до утра не доживешь!

Сирена, кажется, неверно истолковала мои слова. Она зажмурилась и попыталась укусить меня за руку. Ничего у подружки не вышло, а вот я разозлилась:

– Не делай глупостей, дура! Я не собираюсь тебя убивать, это за меня сделают другие. Они как раз сейчас в доме!

Маня замерла, испуганно растопырив глаза. Значит, поняла все как надо. Следовало закрепить полученный результат:

– Я сейчас уберу руку, а ты будешь молчать, как невеста на выданье. И только попробуй пикнуть – лично задушу! Уяснила?!

Маруська, соглашаясь, задергалась.

– Отлично. Раз, два… – на счет «три» я убрала руку.

Маня взвилась на кровати и горячо зашептала:

– Ты точно знаешь, что в доме кто-то посторонний? Может, это просто вор? Как он сюда попал? Неужели я дверь на ночь не заперла?! Вот растяпа!

На мой взгляд, если человеку позарез надо попасть в какое-нибудь помещение, то никакие замки его не остановят. А уж такого профессионала, каким, несомненно, являлся наш гость (или гости?) – и подавно.

Маня продолжала негромко, но с чувством бушевать:

– Что ты сидишь, как памятник?! Мы позволим этому гаду вот так запросто разделаться с нами, как с какими-то барашками?! Надо что-то делать, Славик!

Желая подтвердить свои более чем серьезные намерения, Маруська схватила с подоконника цветочный горшок. Вообще-то горшков здесь имелось в изобилии, но все они почему-то были без цветов, зато доверху наполнены сухой землей. Подружка выбрала самый большой и по виду тяжелый горшок, мне всучила поменьше, и мы с замиранием сердца двинулись вниз.

На кухне было тихо. Странно, может, мое больное воображение ошиблось и в доме никого, кроме нас с подружкой, нет? Сомнения разрешились, когда я, изнывая от ужаса, заглянула в кухню.

За столом устроилась необъятная мужская фигура с опущенной на руки головой и не подавала никаких признаков жизни. В темноте кухни, освещаемой лишь естественным лунным светом, опознать посетителя не представлялось возможным. Да этого и не требовалось, потому что в гости мы никого не ждали, следовательно, намерения у типа, расположившегося за столом, были самые коварные. Интересно только, почему он не торопится с их осуществлением? Может, сморило бедолагу? Или он из гуманных соображений решил дать нам с Маней выспаться перед смертью, а заодно и самому вздремнуть перед выполнением ответственного задания?

Предаваться размышлениям над этим вопросом было некогда – визитер мог в любую минуту проснуться. Маруська первая шагнула на кухню; стараясь держаться несколько позади нее, я сделала то же самое. Так, друг за другом, мы приблизились к фигуре.

– Ага, попался! – завопила Маня, опуская цветочный горшок на голову гостя. – Не стой, Славка, добей гада!

Это мы запросто! Тем более что гад еще подавал признаки жизни, а это нам совсем нежелательно. Свой горшок я тоже опустила на уже пострадавшую голову гостя. Больше никакого оружия у нас не имелось, поэтому оставалось только ждать результатов военных действий. Гость передумал подниматься, дернулся и затих.

– Мань, кажется, мы его убили, – пролепетала я спустя несколько секунд.

– Ну прям, убили! Разве такого бугая убьешь какими-то горшками? Здоровый, как мамонт, блин! – воскликнула подружка. Вдруг она напряглась и каким-то механическим, как у робота, голосом произнесла: – Слава, мне эта фигура кого-то напоминает. Ну-ка, освети поле боя…

– Чего? – не поняла я.

– Свет включи! – гаркнула Маруська.

Я выполнила пожелание и… перепугалась еще больше. За столом, вернее на столе, лежал Игнат, припорошенный землей вперемешку с керамическими осколками. Маня поморгала с минуту, а потом расхохоталась, правда, смех вышел немного нервным:

– Ха-ха-ха! Ну, дела-a, женишка моего мочканули! Кто бы мне сказал, не поверила бы!

Мне было совсем невесело: стоило лишь представить гнев капитана, когда он придет в себя, как желание смеяться пропадало. Дай бог, чтобы Игнатушка отдыхал как можно дольше!

– Что делать-то, Мань? – жалко улыбаясь, спросила я подругу. Она перестала смеяться и теперь быстро-быстро икала. Пришлось отпаивать несчастную невесту водой с лимоном.

– Давай перетащим его наверх? Там диванчик есть… Уложим капитана, и пусть себе спит до утра. А утром скажем, что так и было, – предложила Маня.

Хотелось бы верить, что такую глупость она сморозила на почве нервного потрясения. Тащить бесчувственное тело Игната наверх – задача, не выполнимая ни при каких условиях. Это равносильно попыткам муравья перетащить какой-нибудь утес поближе к родному муравейнику.

– Может, лучше реанимируем мента? Он придет в чувство, мы расскажем о нашем благородном поступке, и он не станет лютовать… Как тебе такой вариант, а, Марусь?

– Точно! – оживилась подруга. – Скажем, что нашли его без сознания на кухне и оказали первую медицинскую помощь. Получится даже как-то героически!

– Думаешь, поверит? – усомнилась я.

– Конечно, куда ж ему деваться? Будем напирать на презумпцию невиновности. Игнат сильно ее уважает… Меня интересует, как он здесь оказался? Мы ведь никому…

– Вот придет в себя твой суженый и сам нам расскажет. Очень на это надеюсь!

Осторожно, стараясь не потревожить счастливое забытье капитана, мы с подружкой убрали с него все улики, подмели пол и уселись за стол, печально глядя на дорогого друга. Прошло довольно много времени, а приходить в себя он почему-то не спешил. В душу стали проникать прежние сомнения: не слишком ли крепко мы приложили капитана? Я поделилась своим беспокойством с Маруськой, но она лишь беспечно махнула рукой:

– Ерунда! Ему еще не так доставалось. Знаешь, мне почему-то кажется, что первичный обморок плавно перешел в глубокий сон…

«Вот и славно! – подумала я. – Пусть себе спит на здоровье. Я бы тоже с удовольствием последовала его примеру, да, боюсь, не уснуть уже». Однако Маруська имела свои планы насчет любимого. Подруга схватила чайник и, прежде чем я успела возразить или остановить ее, вылила на бедовую головушку Игната.

Разъяренный вопль огласил мирно спящий поселок. Не знаю, что подумали соседи, наверняка разбуженные страшным криком, не берусь угадать, о чем думала побледневшая подруга, но я решила, что так звучат трубы конца света. К счастью, длился вопль недолго, каких-то минут пять. Я прикинула, сколько соседей получили сердечный приступ от испуга. Выходило – немного, и я успокоилась. На Маруськино лицо вернулись обычные краски, а очухавшийся Игнат смерил нас с Манькой тяжелым взглядом. Мы обе смущенно потупились.

– Что здесь происходит? – очень тихо, а оттого зловеще спросил капитан.

– В каком смысле? – пискнула я.

– Что ты имеешь в виду? – поддержала меня подруга.

Игнат набычился, но пока еще спокойно ответил:

– Я имею в виду две простые вещи: почему вы здесь и за что вы шарахнули меня по башке? Стоп, – поднял вверх ладонь капитан, заметив, что невеста собралась излагать одной ей известную версию. – Единственная просьба: не врать! Постарайтесь, чтобы я вам поверил с первого раза.

Маруська захлопнула рот, видно, сомневалась в своих силах. Пришлось мне взять на себя груз ответственности.

– Нас ограбили, – сообщила я чистую правду. – Вернее, ограбили Марусю, а меня только попытались, но, к счастью, не преуспели. Мы испугались. Решили, что воры могут повторить попытку, вот и… спрятались здесь. Сам понимаешь, воры, застав нас дома, могли и убить!

Пока Игнат, кажется, был удовлетворен объяснениями. Главное, чтобы он не начал задавать вопросы: это капитан делать любит, а главное, умеет. Запросто может припереть к стенке.

Но, наверное, сегодня был не мой день. Игнат мрачно произнес:

– Допустим. Хотя я не представляю, что у вас можно украсть. А когда злодеи явились грабить, где были хозяева?

– А мы в это время у Ярославы ужином угощались. Незамысловатым, правда: колбаска «Докторская», чипсы картофельные… У нас, между прочим, и свидетель имеется. Не желаешь с ним побеседовать? Можем устроить вам очную ставку.

Игнат смущенно кашлянул, но в силу своего неуемного любопытства тут же задал еще один коварный вопрос:

– Почему хотели ограбить именно вас?

– Спроси об этом воров. Если, конечно, поймаешь, – съязвила Манька.

– Ладно, с этим разобрались. А второй раз, когда Ярославу грабили, где вы были?

Этот вопрос мне совсем не понравился. В самом деле, не говорить же Игнату, что в это самое время мы с Маруськой наблюдали, как Серафим Карлович покидает свой дом в виде трупа? Я, как обычно в таких случаях, густо покраснела и нагло соврала:

– Мы ездили записываться на прием к брамину Сандхану.

У капитана брови поползли вверх, как два живых мохнатых червяка.

– Ку-куда?! – изумленно прокудахтал Игнат.

Маруська залилась радостным смехом:

– Темнота! Индус это, что-то типа колдуна или экстрасенса. Мы со Славкой хотим почиститься, открыть третий глаз и настроить эту… как ее… Славик, чего там настроить-то надо?

– Свадхистану, – вздохнула я, украдкой поглядывая на Игната.

С лицом милиционера происходили какие-то странные метаморфозы: оно бледнело, краснело, покрывалось пятнами, и затем все повторялось снова, но только в обратном порядке. При этом оба его глаза совершенно несинхронно моргали, в смысле закрывались и открывались вразнобой. Думаю, еще ни один преступник не доводил нашего капитана до подобного состояния. Манька наблюдала за возлюбленным с плохо скрытым торжеством. Наконец Игнату удалось справиться с лицом. Оно приобрело нормальную окраску, а глаза заморгали, как и положено природой.

– Я чего-то не понял, – Игнат задумчиво потер переносицу. – Чего вы собрались чистить?

– Чакры, – охотно пояснила я.

– А-а, ясно. А третий глаз вам зачем? Двух, что ли, мало? Вы и двумя-то видите то, чего вовсе не следовало бы видеть, – проворчал Игнат, заметно успокаиваясь. Похоже, он нам поверил и счел подобное желание очередной дамской блажью. Однако на всякий случай Игнат уточнил: – Ну, и как? Записались?

– Не-е, он в Индию уехал. Вот приедет через две недели, может, тогда… – махнула рукой Маруська.

– Понятно. По голове меня зачем ударили?

– Так ведь мы не знали, что это ты! Решили, что воры нас нашли. Самооборона это чистой воды! Лучше скажи, как ты здесь оказался? – перешла в наступление подруга.

Из рассказа капитана выяснилось следующее. Как и договаривались, вечером он пришел ко мне в полной уверенности, что мы с Маруськой ждем его с нетерпением и обильным ужином. Игнат очень удивился, обнаружив открытую дверь и полное отсутствие хозяев. Волнуясь, капитан пару раз обежал квартиру, заглянул во все шкафы и даже под кровать и в холодильник. Напрасные хлопоты! Тогда он решил подняться к Маньке – вдруг мы, вопреки договоренности, засели у нее? Что творилось в Маруськиной квартире, напоминать не буду – тошно уж очень. Сердце милиционера сжалось в страшном предчувствии. Он быстренько обежал соседей, горя желанием выяснить, куда же подевались его непутевые подруги. Кто-то из соседей видел, как мы поздно вечером, почти ночью, поспешно загрузились в машину и отбыли в неизвестном направлении. Дальше все просто: Игнат с моего телефона, в котором есть функция сохранения последнего звонка, позвонил Маруськиной приятельнице и выяснил адрес дачи. Рассудив, что с нами все в порядке, капитан решил-таки наведаться в Кратово с неофициальным визитом на следующий день после работы. Поскольку рабочее время в убойном отделе не нормировано, милиционер явился в Кратово ближе к ночи. На участке стояла моя машина, света в доме не было, значит, решил Игнат, мы спим. Тревожить наш сон он не стал, тем более что дверь в дом оказалась незаперта. (Все-таки Манька растяпа!) Убедившись, что мы с подружкой мирно сопим в кроватках, Игнат окончательно успокоился и захотел побаловать себя чайком, а потом тоже лечь спать. Да вот беда – сморило беднягу прямо за кухонным столом. Что произошло дальше – известно.

Игнат умолк и, поморщившись, потер рукой пострадавший затылок.

– Больно? – участливо спросила невеста своего покалеченного жениха.

– Шишка теперь будет, – пожаловался тот.

Подружка принялась его утешать, а я, желая загладить нашу вину перед Игнатом, сноровисто собрала для него легкий ужин. Милиционер с удовольствием покушал, сразу подобрел и, нежно глядя на Маньку, промурлыкал:

– Ты хотела о чем-то поговорить?

Маня поперхнулась бананом. Оно и понятно: мы хотели покаяться менту, показать ему копье и объяснить, как оно к нам попало. Теперь копья у нас нет, стало быть, каяться не в чем.

– Мы хотели обсудить с тобой фасон моего свадебного платья. И вообще, поговорить о предстоящем мероприятии, – прокашлявшись, заявила Маруся.

– Да? И больше ничего?

– Больше ничего! – подружка посмотрела в глаза жениху таким чистым и честным взглядом, что даже я на секунду поверила в ее намерения. Игнат тоже поверил, обнял любимую за шею и игриво произнес:

– Ну, пойдем. Обсудим мероприятие!

Манька довольно натурально изобразила восторг, но ухитрилась подмигнуть мне украдкой: мол, порядок, Ярослава, мы его сделали! Парочка, воркуя, удалилась. Уже на выходе я услышала, как капитан, стесняясь, спросил:

– Мань, а зачем эту настраивать… свадхистану?

– Не знаю, – отозвалась Маруся. – Но Славка говорит, помогает.

– Помогает?

– Ага. С правильно настроенной свадхистаной жить легче, а главное, счастье так и прет прямо в руки. А я страсть как хочу счастья…

Слов Игната я уже не расслышала, но, судя по заливистому смеху подруги, жених пообещал ей счастья целый мешок и кучу детишек в нагрузку. Скажу по секрету: четыре сыночка и лапочка-дочка – сладкая мечта нашего капитана. Похвально, конечно, но непонятно, на что он намеревается содержать такой букет цветов жизни? Уж не на милицейскую ли «зряплату»?!

Небо за окном понемногу светлело. Мне вдруг нестерпимо захотелось прогуляться до озера, посмотреть на воду и подумать о чем-нибудь приятном, а может, даже помечтать.

– Все равно не усну, – сказала я вслух, чтобы хоть как-то оправдать внезапный душевный порыв.

В небольшом коридорчике на вешалке обнаружилась мужская куртка. На озере наверняка свежо, поэтому я влезла в нее и вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Едва я оказалась за воротами дачи, как тут же пожалела о своей затее. Во-первых, прохладно, а во-вторых, страшно. Понять, что наступает утро, можно было, только задрав вверх голову. Высокие сосны и еще какие-то деревья с пышной листвой совсем не пропускали робкий свет начинающегося утра. Поэтому выходило, что на небе уже утро, а на земле – еще ночь.

«Может, вернуться?» – с тоской подумала я. С тоской, потому что было стыдно за собственное малодушие. Я упрямо тряхнула годовой и решила не возвращаться. В самом деле, что может со мной приключиться хуже того, что уже случилось?

Когда через пять минут я вышла к озеру, все страхи куда-то исчезли. Фигурки рыбаков, так же, как и вчера, стояли на берегу. В нескольких метрах от любителей рыбалки меланхолично щипали траву настоящие коровы! Очень хотелось подойти к ним поближе и как следует рассмотреть, но рога животных производили грозное впечатление, и от желания пришлось отказаться. Кто их знает, этих коров!

Немного постояв на красивом каменном мосту и полюбовавшись небольшим водопадиком, я уселась на скамейку неподалеку от детской площадки. Что ж, самое время помечтать о чем-нибудь приятном или романтическом, тем более обстановка очень к этому располагала. Я прикрыла глаза, чтобы лучше мечталось…

Во всех преступлениях мотивов, как правило, два: деньги и власть. Если копье нельзя продать, то зачем его красть? Кому это надо? Чего там Серафим Карлович о силе копья говорил?