Текст книги "Фонарь под третий глаз"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Копье?

Я пожала плечами:

– Возможно. Думаю, нам надо выяснить, какие еще экспонаты украли из хранилища музея. Вполне вероятно, копье – не единственная добыча воришек… Давай-ка подведем кое-какие итоги. Итак, имеется копье, которое Сергей Корнилов украл. Парень явно действовал по чьему-то заказу…

– Я знаю, кто заказчик. Чалдон, – влезла Манька.

– Не обязательно, – возразила я. – Чалдон говорил о каком-то Валете, помнишь? А еще этот священник…

– Ну, уж священник-то – божий человек. Не мог он на кражу решиться. Если, конечно, это настоящий служитель церкви.

– Так или иначе, его нельзя сбрасывать со счетов. Мань, меня беспокоят два момента. Первый: что нам делать с копьем? Может, в милицию отнести? Они ведь его ищут. Если найдут у нас… – Я многозначительно покачала головой и печально вздохнула.

– Глупости. Неужто ты наших ментов не знаешь? Посадить, может, и не посадят, но допросами замучают до такой степени, что мы сами признаемся во всех преступлениях. Нет уж, не станем мы им такого подарка делать! Что тебя еще волнует?

– Мы знаем, кто убил Корнилова, – немного помявшись, ответила я.

– Ну и что?

– Может…

– Опять собралась в ментуру бежать?! – всплеснула руками Маруська. – Просто мания какая-то: чуть что, сразу к добрым дядям в серой форме!

– Марусь, но ведь Чалдон с компанией действительно убийцы, – робко напомнила я. – Кроме того, мы можем и не ходить в отделение, а просто намекнуть Игнату. Убийства, кажется, – это как раз его специализация.

Маруська вскочила и забегала по кухне.

– О, благословенный Глеб Жеглов! – воздела подружка руки к потолку. – «Вор должен сидеть в тюрьме!» Неужели ты не понимаешь, Ярослава, только через Чалдона мы можем выйти на таинственного Валета! Или ты рассчитываешь, что Игнат станет нам рассказывать, как продвигается следствие?

Не станет, это факт, и даже Манькины прелести, к которым Игнат вернулся после долгой разлуки, не развяжут ему язык. Скорее всего, капитан посадит нас под домашний арест и строго-настрого запретит совать свои носы куда не следует. Я малодушно решила, что так-то, может, было бы и лучше. Во всяком случае, безопаснее. Однако, глянув на Маньку, полную решимости вплотную заняться раскрытием сразу двух серьезных преступлений, я отогнала крамольную мысль и твердо пообещала себе никогда к ней не возвращаться.

– Ладно, – вздохнула я. – Сейчас попробую узнать, в какой больнице наш профессор. Ох, до чего ж у него жена разговорчивая! Боюсь, головная боль после беседы с ней мне обеспечена.

Благодаря тому, что на нашей фирме хранятся ксерокопии документов туристов, которые обратились к нам за услугами, фамилию, имя, отчество, домашний адрес и телефон профессора узнать было несложно. Я всего лишь позвонила Катерине и попросила найти в моем кабинете нужные бумаги. Буквально через несколько минут мы с Манькой внимательно слушали длинные гудки, несущиеся из телефонной трубки.

– Может, она на работе? – предположила Маруська.

– Где ты видела, чтоб профессорские жены работали? Она могла в магазин выйти, могла пойти выгуливать любимую кошечку. В конце концов, возможно, она отправилась навестить мужа в больнице. Если так, – я положила телефонную трубку, – неизвестно, когда профессорша вернется. Попробуем пойти другим путем.

– Каким это? Будем обзванивать все больницы города?

Я снисходительно потрепала подругу по плечу:

– Зачем же так сложно? Сейчас свяжемся с единой справочной и узнаем, в какую больницу оформили уважаемого профессора.

– Гениально, Славка! До чего ж у тебя голова светлая! – восхитилась Маруся.

Похвала мне понравилась, но я сочла необходимым скромно поправить:

– Голова обычная, просто я умею правильно ею пользоваться.

– Действуй, – кивнула Манька.

Не такое это простое дело, скажу я вам, дозвониться до единой справочной. У меня создалось впечатление, что половина Москвы и, по меньшей мере, треть Московской области пытаются выяснить судьбу своих близких или не очень близких людей. Через полчаса безуспешных попыток связаться со справочной я уже рычала, как голодный крокодил. Манька прониклась сочувствием и сменила меня на телефонном посту.

– Да что они там, переговоры с султаном Брунея ведут в прямом эфире? О закупке одноразовых шприцев с золотыми иглами? – довольно скоро закипела Маруська. – Надо самим ехать…

– Куда? – заинтересовалась я неожиданным предложением.

– Ну, в справочную эту. Конечно, народу там сейчас полно, но ничего! Отсидим пару-тройку часов в очереди, зато узнаем, где твой профессор. Возьмем с собой побольше кроссвордов, чтоб не просто так время проводить, а с пользой для интеллекта.

– Мань, как ты себе представляешь справочную? – я изо всех сил старалась не рассмеяться.

– Обычно. Помнишь, раньше стояли такие будочки, в которых сидели бабульки и раздавали справки? У нас возле института стояла такая будочка. Только бабка там была ужасно вредная и вечно сердитая…

Маня загрустила, вспоминая светлые студенческие годы, а я сменила ее возле аппарата.

Терпение кончалось, зато крепло желание перегрызть все телефонные кабели. В конце концов короткие гудки сменились длинными, и томный женский голос с каким-то очень уж сексуальным придыханием протянул:

– Ал-ле…

Соблазн высказать этой справочной тетке все самые сокровенные мысли о качестве ее работы был велик. Лишь опасение, что тетка бросит трубку и тогда придется начинать сначала наши телефонные страдания, остановило естественный порыв моей души. В общем, довольно скоро удалось выяснить: профессор Лужин Михаил Петрович госпитализирован в Кардиологический центр имени Бакулева. Что ж, Бакулева так Бакулева, решили мы с Маруськой и, вдохновленные успехом, поехали с неофициальным визитом в это серьезное заведение.

В холле больницы было прохладно и тихо. Во всяком случае, так казалось после шумных московских улиц и проспектов. Бледные пациенты со следами страданий на лицах сидели на диванах, вполголоса беседуя с родственниками. Беседовали, разумеется, те больные, которые были на это способны.

– Господи, как детей много! – жалостливо пропищала Манька. – До чего довели народ эти демократы…

Я не уловила связи между демократами и детьми с пороками сердца. Впрочем, размышлять на эту тему не стала, потому что заметила на одном из диванов милого профессора. Он сидел, откинувшись на спинку, и, прикрыв глаза, слушал свою супругу. Даже издалека было видно, что профессорша не умолкает ни на секунду.

– Вон он сидит! – сообщила я подружке, кивком головы указывая на супружескую пару.

– Это тот, который на Чехова похож? – уточнила Маруська.

– Ты тоже заметила? Пошли…

Мы нацепили на лица приветливые улыбки и приблизились к историку, изнемогавшему от трескотни своей второй половины. Заметив нас, тетенька мгновенно переключила свое внимание:

– Здравствуйте, девочки! Как мило, что вы пришли навестить Мишеньку, я хотела сказать, Михаила Петровича. Мы очень рады. Надеюсь, ваш визит не связан с какими-нибудь неприятностями? Врачи категорически запретили Михаилу Петровичу волноваться. Знаете, он до сих пор переживает из-за проклятой кражи. Боже мой, страшно подумать, что я могла остаться вдовой из-за каких-то подонков, решившихся ограбить музей…

Слова вылетали изо рта профессорши со скоростью пулеметной очереди. Сам профессор, заинтересовавшись, видимо, сменой объекта интереса своей супруги, открыл глаза. Блеснули стекла пенсне, и историк тепло улыбнулся:

– Добрый день, барышни! Людмилочка, будь любезна, помолчи пару минут. Или вот что: дойди, пожалуйста, до газетного киоска, купи «Аргументы» и что-нибудь еще на твое усмотрение.

Людмилочка согласно кивнула, заботливо поправила шерстяной платок, наброшенный на профессорские плечи, и, царственно покачивая бедрами, удалилась. Я с облегчением перевела дух. Заметив это, Михаил Петрович негромко рассмеялся:

– Моя Людмилочка обожает общаться. Это она так называет свой бесконечный монолог. Иной раз вставить хотя бы слово очень сложно. Ну-с, барышни, вы по какому вопросу? Что у вас: курсовая, диплом или «хвост»?

Манька, услыхав знакомые слова, незаметно три раза сплюнула через левое плечо, а я поспешила ответить:

– Нет, нет, ничего такого. Слава богу, с учебой мы покончили. Мы по поводу кражи из хранилища музея. Вы уж извините, вам нельзя волноваться…

– Я уже отволновался по этому поводу, – махнул рукой профессор. Он пристально на меня посмотрел и признался: – А вас, барышня, я вспомнил. Вы в турфирме работаете.

– Ага, – радостно кивнула я. – Михаил Петрович, вы нам поможете?

– С удовольствием. Только удовлетворите любопытство старика: почему эта кража вас так заинтересовала, что вы даже пришли ко мне в больницу? – Историк хитро посмотрел на нас через стекла пенсне.

Маруська, похоже, прониклась доверием к душке-профессору, поэтому, заговорщически оглядевшись по сторонам, доверительно прошептала:

– Мы затеяли частное расследование.

Михаил Петрович ничуть не удивился. Он сразу сделался очень серьезным, кивнул и негромко сказал:

– Молодцы. Только… это, наверное, опасно?

Чтобы не волновать профессора, Маруська смело соврала:

– Не-ет, вовсе неопасно! Ну, может, совсем чуть-чуть.

Я покраснела, потому что была абсолютно уверена в обратном: еще как опасно! Чалдон, Валет, милиция, сомнительный священник… Разве всего этого мало, чтобы ощутить реальную угрозу для жизни?

– Что вы хотели узнать? – настоящим профессорским тоном поинтересовался Михаил Петрович.

– Прежде всего скажите, что-нибудь еще пропало, кроме копья Лонгина? – быстро спросила я, заметив приближающуюся жену профессора. К счастью, она встретила какого-то доктора и о чем-то оживленно с ним заговорила.

– Да, конечно. Украдены порядка пяти-шести наименований экспонатов. Но по-настоящему ценно только копье. Впрочем, ценность – понятие относительное. Копье ценно не с материальной точки зрения, а скорее с духовной… Милиционеры, оказавшие мне честь своим визитом, заявили, будто копье похитил кто-то из работников музея, потому что никаких следов взлома не обнаружилось, да и шифр сейфа знали только свои.

– А что же охрана? Разве в хранилище нет охраны?

– Есть, разумеется, – кивнул Михаил Петрович. – Но, как сказал милицейский майор, они были нейтрализованы.

– Как так? – растопырила глаза Манька.

– Одного убили на месте, второй умер от ран по дороге в больницу, не приходя в сознание. Майор говорил, что ребята могли быть соучастниками кражи… Но я так не думаю. Дверь-то хранилища они могли открыть, но шифр сейфа им неизвестен.

– А кому известен? – Я так напряженно слушала профессора, что на лбу проступили капельки пота.

Немного подумав, Михаил Петрович ответил:

– Шифр знаю я и еще три сотрудника хранилища.

– Вот с этого места подробнее, пожалуйста, – строгим голосом потребовала Маруська. – Имена? Адреса? Телефоны?

Игра в сыщиков явно увлекла подружку. Я бросила укоризненный взгляд в ее сторону, но все же уставилась на профессора в ожидании ответа. Наверное, воспоминания о чрезвычайном происшествии дались историку нелегко: он все время тер рукой левую сторону груди и иногда страдальчески морщился.

– Заведующая архивом, Любовь Александровна Корнилова, Константин Макарович Онищенко и Ирина Юрьевна Попова. Все они знают шифр сейфа, откуда копье и украли. Но уверяю вас, это милейшие люди, беззаветно преданные своему делу. Они не могли… Не могли пойти на подобное преступление! – заверил профессор.

«А вот тут, дорогой профессор, вы ошибаетесь! Вы даже не представляете, на что способен самый замечательный человек, доведенный до отчаяния. Учитывая особенности нашей действительности, до отчаяния у нас доведен каждый второй гражданин», – подумала я.

– Так вы адресочки этих сотрудников не припомните? – поторопила историка Манька. Она, как и я, заметила, что профессорша закончила разговор с врачом и теперь приближается к нам с неотвратимостью стихийного бедствия. Михаил Петрович тоже обратил на это внимание. Он опять сморщился и скороговоркой проговорил:

– Адресочков я не помню. Но мы поступим следующим образом: вы вечерком позвоните мне домой. Я дам Людмилочке поручение. Уверяю вас, она с ним справится: подготовит для вас координаты сотрудников и продиктует вам по телефону. Устроит вас такой вариант?

– Вполне, – просияла Манька.

Подошла Людмилочка и продолжила «общение» с того места, на котором ее прервал Михаил Петрович.

– … И вообще, как можно грабить музеи? Мы же не в Америке! А потом, в музеях хранятся величайшие исторические ценности, можно сказать, история человечества! Как можно поднять руку на святое…

Профессор подмигнул нам с Манькой и снова откинулся на спинку дивана. Торопливо попрощавшись, мы почти бегом припустили к выходу.

– Господи, хорошо-то как! Тишина, покой! – оказавшись на улице, вздохнула Маруська. – Бедный старичок! Как он живет с этой лесопилкой? Она же не умолкает ни на минуту!

– По-моему, он уже адаптировался и научился не обращать внимания на словоохотливую супружницу, – предположила я.

– Дай-то бог, – философски молвила подружка и задумчиво уставилась в окно.

Полагаю, она в который раз озаботилась прелестями семейной жизни, предстоящей ей с Игнатом. В ее глазах читался классический вопрос: быть иль не быть? В том смысле – идти замуж или не идти? По мне, так непременно! И чем быстрее, тем лучше. Очень надеюсь, что, выйдя замуж, Маруська оставит мне больше времени для себя, любимой, и, уж это точно, Игнат не позволит нам с подругой нарываться на неприятности криминального в основном толка!

Возле подъезда, там, где я обычно оставляю машину, сверкал перламутровыми боками длинный лимузин.

– Вот козел! – выругалась я. – Раскорячился тут, ни пройти, ни проехать! К кому, интересно, этот БТР приехал?

– К нам, наверное, – странно напряженным голосом заявила Манька.

Отчего-то я сразу поверила подруге. Жалкая улыбка появилась у меня на лице, предчувствие неприятностей заворочалось в области желудка и обреченно шепнуло: «Начинается!» Все еще не желая верить происходящему, я жалобно спросила:

– Ты уверена, что это действительно к нам?

Очень хотелось, чтобы Маруська рассмеялась и весело сообщила, что это была глупая шутка. Подружка ткнула пальцем в лобовое стекло:

– Смотри…

Из лимузина два парня характерной наружности телохранителей осторожно извлекали инвалидную коляску, в которой восседал Серафим Карлович собственной персоной. Маруська, с интересом наблюдавшая за процессом, зло бросила:

– …! Ух, блин! А этой каракатице чего от нас нужно?!

– Надеюсь, сейчас узнаем, – со вздохом ответила я, выбираясь из машины. Что-то мне подсказывало: не просто так антиквар явился пред наши светлы очи! К гадалке не ходи, у Карловича «бубновый интерес» имеется, и интерес этот связан с копьем.

Серафим Карлович нас заметил и, сделав знак своему служке, покатил навстречу. При этом на благородном лице антиквара играла многозначительная улыбка.

– Приветствую вас, девушки, – поздоровался Карлович. Он даже изобразил легкий поклон, что нелегко сделать, сидя в инвалидной коляске. – Вижу, вы удивлены визитом старого антиквара?

– М-м… – нечленораздельно промычала Маруська.

– Не очень, – призналась я. – Более того, я была почти уверена, что мы с вами еще встретимся.

Карлович, приподняв седую мохнатую бровь, саркастически хмыкнул:

– В проницательности вам не откажешь.

– Ага. Только вот непонятно: еще вчера вы утверждали, что копье никакой ценности – материальной, разумеется, – не имеет. И вдруг сегодня лично являетесь к нам, чтобы купить копье. Ну, и сколько же, по-вашему, стоит эта бесценная ценность?

– Миллион, – спокойно ответил антиквар. – Долларов, разумеется.

Маруська как-то сдавленно крякнула и зажмурилась от нахлынувших эмоций. Думаю, она уже видела себя на шикарной яхте где-то посреди Атлантического океана. Жаль огорчать подругу, но, боюсь, пока что яхте придется бороздить океанские просторы без Маруськи. Тонко улыбнувшись, я снисходительно произнесла:

– Ну-у, Серафим Карлович! Это несерьезно, честное слово…

– Три.

– Ч-чего три? – непослушными губами пролепетала Манька, на этот раз округлив глаза до невозможных пределов.

Я охотно пояснила:

– Марусь, господин антиквар желает купить копье за три миллиона долларов. Как ты думаешь, может, еще поторговаться? Вдруг удастся загнать святыню «лимонов» эдак за десять?

– Не удастся, – покачал головой Серафим Карлович. – Три миллиона – хорошая цена. Прошу заметить мою тактичность: я не спрашиваю, откуда у вас копье. Впрочем… Сережа!

Телохранитель, стоявший в метре от коляски Карловича, извлек из кармана белый конверт. Я заметила, как напряглась Манька. Вероятно, она решила, что в нем лежат те самые три миллиона долларов, причем одной бумажкой. Легко представить всю глубину Маруськиного разочарования, когда вместо бумажки приятного зеленоватого цвета Карлович извлек из конверта несколько фотографий и протянул их нам:

– Прошу вас, взгляните. Думаю, эти личности вам знакомы.

Еще бы! Я каждый день имею удовольствие видеть эти личности: одну в зеркале, другую в офисе, а третью… Третья личность стоит сейчас рядом и очумело таращится на фотографии. Серафим Карлович, убедившись, что мы с Маруськой себя опознали, удовлетворенно кивнул:

– Так я и думал. И знаете, что? На днях наши СМИ сообщили занятную новость. Какие-то подонки ограбили хранилище Исторического музея. Там находилась коллекция венского дворца Хофбург. Коллекцию как раз готовили к экспозиции, а тут такая неприятность: украли самый ценный экспонат, копье Лонгина. Ну, воришки, конечно, еще кое-что прихватили, так, мелочевку всякую… Наша милиция на всю страну объявила, что, мол, непременно найдет тех, кто совершил это дерзкое преступление, и покарает их со всей строгостью закона.

– И вы, как честный, а главное, законопослушный гражданин, горите желанием помочь родной милиции, – предположила я. Карлович развел руки в стороны: дескать, это его долг. Я покрутила снимки в руках: – Картинки хорошие. Особенно вот эта, где Манька передает мне пакет с копьем. Только где гарантии, что это не фотомонтаж?

– Голубушка, вы меня удивляете! Снимки подлинные, любая экспертиза это подтвердит.

– А почему вы сразу не пошли в милицию?

– По нескольким причинам. Во-первых, вы мне симпатичны, и не хотелось бы, чтобы такие милые девушки оказались в тюрьме. Во-вторых, признаюсь, я сам ментов не люблю. С ними свяжешься, потом не отвяжешься. Ну, и в-третьих… Если вы помните, я антиквар. А какой антиквар откажется заполучить в свою коллекцию такой, с позволения сказать, исторический шедевр? Вот я и решил встретиться с вами, побеседовать, и очень надеюсь, что вопрос будет улажен мирным путем. Три миллиона долларов за древнюю безделушку – это много, поверьте старику.

– Охотно верим, – кивнула Манька. – Целых три миллиона долларов! Вслушайтесь только! Звучит как песня! А когда мы получим наши денежки?

Я во все глаза смотрела на подругу и пыталась определить: это она так шутит или блеск жирного золотого тельца и в самом деле затмил Маруськин разум? Серафим Карлович состроил козью морду и поцокал языком:

– Утром стулья – вечером деньги, вечером стулья – утром деньги… Иными словами, деньги в обмен на раритет, с рук на руки. В присутствии двух свидетелей: одного с моей стороны, другого – с вашей. Как видите, я играю честно, и никаких тузов в рукаве, – антиквар поднял вверх руки, – у меня нет.

– У нас тоже, – горячо заверила Манька. – Ну, разве только какая-нибудь шестерка пиковая.

– Не понял?!

– Я ж говорю, копья в данный момент у нас нет…

Настала моя очередь обалдело заморгать. Если мне не изменяет память, копье находится у Маньки. Она где-то вычитала, как следует хранить реликвии, и теперь копье покоится в холодильнике подружки, в отделении для овощей. Оно заботливо обернуто ватой и герметично упаковано в пищевую полиэтиленовую пленку.

Серафим Карлович окаменел, глаза его хищно блеснули, и он деревянным голосом произнес:

– Это не слишком удачная шутка.

– Христос с вами! Какие ж тут шутки?! – Манька испуганно прижала ладошки к груди. – Нешто мы посмеем с вами шутить? Я сейчас все объясню. Когда по телевизору показали копье и милицейский майор пообещал страшные кары тем, кто осмелился стырить… я хотела сказать, украсть священную реликвию, мы со Славкой здорово струхнули. Оно, конечно, менты – ленивые черти, но вдруг им повезет? Согласно теории относительности Эйнштейна, удача иногда случается даже у полных идиотов. Вот мы и обезопасились: увезли копье в Гр… Словом, в надежное место. И нам требуется пара-тройка дней, чтоб за ним съездить.

Взгляд Маруськи был чист и честен настолько, что даже я поверила в сочиненную ею легенду, хотя и была уверена на сто процентов, что это ложь. У Карловича выбора и вовсе не было.

– Хорошо, – недовольно сморщившись, согласился он. – У вас есть четыре дня. Хочу предупредить: играть со мной не стоит! Вы ведь понимаете, что по истечении оговоренного срока ваши фотографии окажутся на столе у следователя по особо важным делам. Впрочем, это не самый худший вариант. Вы запросто можете оказаться в… в несколько разобранном состоянии: руки отдельно, ноги отдельно, а головы – вообще где-нибудь в Саратове.

Серафим Карлович сделал знак своему телохранителю, и тот покатил коляску антиквара обратно к лимузину. Мы с Маруськой проводили глазами шикарный автомобиль. Когда он скрылся за поворотом, я, уперев руки в бедра, грозно надвинулась на подругу:

– Ну! Назови мне хотя бы одну причину, по которой я тебя не убью сию минуту? Ты чего тут нагородила, Андерсен ты мой доморощенный! Карлович – дядька суровый, шлепнет нас, как тараканов. Мне, по правде говоря, не улыбается перспектива найти собственную голову в Саратове!

– Ты глупая, Ярослава, как пробка от шампанского! – покачала головой Маруська. – Я выторговала для нас четыре дня жизни, а ты еще и недовольна! За эти четыре дня ты наверняка что-нибудь придумаешь!

– Почему опять я?! У тебя что, своей головы нет?

– Есть, только я неправильно ею пользуюсь, – Маня хитро подмигнула, показала мне язык и скрылась в подъезде.

Усмехнувшись, я последовала за ней, терзая душу вопросом: почему я не пошлю Маруську к черту? До своего этажа подружка не добралась, она нервно переминалась с ноги на ногу возле двери, ведущей в мою квартиру. Я глубоко вздохнула: возникло стойкое ощущение, что в ближайшем будущем Маруська переедет ко мне на постоянное место жительства, прихватив в качестве приза свой любимый кактус. Кактусы я не жалую, потому предприняла робкую попытку отстоять свое право на частную жизнь:

– Мань, а тебе домой не надо зайти?

– Зачем?

– Ну… Не знаю. Душ принять, ужин Игнату приготовить… Он ведь сегодня придет?

– Придет, – согласилась Манька. – К тебе. Мы так договорились. У меня все равно в холодильнике мышь висит, да и грустно мне без тебя как-то. Менту нашему я об этом сообщила, и он предложил встретиться на твоей территории. Но ты, Славик, не бойся, – успокоила Манька, заметив гримасу недовольства на моем лице, – Игнат принесет с собой продукты, а уж мы что-нибудь сообразим.

Оптимизму подруги можно было только позавидовать! Габариты храброго милиционера предполагали наличие у него прямо-таки зверского аппетита. Обычный мамонт в остром соусе плюс средних размеров кит под шубой – это как раз то, что могло бы удовлетворить Игната. Но ни мамонта, ни кита он, разумеется, не поймает: мамонты вымерли сорок тысяч лет назад, а киты в наших водоемах отродясь не водились. Следовательно, капитан притащит три килограмма пельменей или сосисок, слопает их в одну минуту и останется голодным и злым. А злой мужчина, как подтверждает мировой женский опыт, да еще мент, – хуже эпиляции.

Внезапно во мне вспыхнуло острое чувство жалости к Маруське: ее медовый месяц закончится уже утром после первой брачной ночи, когда Игнат томным голосом протянет: «Дорогая, я бы съел чего-нибудь. Что у нас на завтрак?» Маруська, конечно, тоже не подарок, но из чувства сострадания ко всем замужним женщинам я, пару раз шмыгнув носом, широко распахнула дверь и торжественно пригласила:

– Входи.

Манька подозрительно на меня покосилась, негромко пискнула и прошмыгнула внутрь квартиры.

– Воды нет, – через минуту сообщила подружка. – Душ отменяется. Давай чайку сообразим, обмозгуем ситуацию.

– Ну, приготовь, – вяло согласилась я, уже жалея о своем альтруистическом порыве.

Пока Маруська оживленно суетилась на кухне, я доплелась до спальни, плюхнулась на кровать носом в подушку и затихла.

«Хреново, братцы! Карлович просто так не отстанет. Очень уж ему хочется заполучить копье, настолько сильно, что даже сам приперся с визитом. Хм… А он знает наш адрес? – озадачилась я, но тут же сама себе и ответила: – Подобному типу, очень скользкому, надо заметить, ничего не стоит выяснить, где живут две дурочки. Вопрос в другом: нам уже пора сдаваться или подождать, пока телохранители Карловича (по совместительству – хладнокровные убийцы) не определят нас с Манькой на новое место жительства? Боюсь, оно будет не слишком комфортным. Как это называется у шахматистов? Кажется, вилка… я бы даже сказала, вилы! Откуда у меня взялось ощущение, что антиквар завладеет копьем, чего бы это ему ни стоило? Причем – абсолютно бесплатно. Может, попросить помощи у Чалдона? Не напрямик, конечно, а просто намекнуть: знаю, мол, что вы потеряли, и готова вам помочь в поисках пропажи…»

Идея меня увлекла. Я принялась усиленно ее обдумывать, но тут в спальню заглянула Манька:

– Ярослава, ты, часом, не спишь? Пошли, все готово.

Еще раз пожалев о приступе филантропии по отношению к Маруське, я со вздохом оторвала себя от кровати. «Терпи», – сочувственно шепнул внутренний голос. Мне ничего не оставалось делать, как с ним согласиться.

За чаем, под непрестанные Маруськины многозначительные вдохи и выдохи, я укрепилась в мысли связаться с Чалдоном. Тем более что царапина на моем «Фиате» по-прежнему не радовала глаз.

Манька, доведенная до изнеможения моим молчанием, в конце концов не выдержала:

– Не томи, Славка! – взмолилась она. – Я же вижу, что в твоей гениальной голове уже копошатся не менее гениальные идеи. Выкладывай уже, иначе я сию секунду скончаюсь от неизвестности! Что ж за удовольствие – издеваться над любимой подругой?!

Удовольствие, конечно, так себе, но все же, по-моему, стоит насладиться этой маленькой радостью. Какое-то время я довольно жмурилась, но скорее от вредности, чем от удовольствия, а потом словно нехотя сообщила:

– Будем звонить Чалдону.

Сообщи я Маньке, что решила сделать операцию по перемене пола, она удивилась бы меньше. Подружка похлопала глазами, а потом растерянно залопотала:

– Чалдону?! Ну да, конечно… Я и сама об этом думала… Угу… Только никак не могу понять, зачем. Может, ты объяснишь?

– Объясню, – кивнула я, дивясь актерским талантам Маруси. Она отодвинула в сторону кружку, в которой плескался уже остывший зеленый чай, и приготовилась внимать.

Выдержав паузу почти по Станиславскому, я приступила к объяснениям:

– Чалдону нужно копье. Карловичу тоже. Разница в том, что первый не знает, где оно, а второй – знает. Что из этого следует?

– Что? – крохотным эхом отозвалась Манька.

– Чалдону мы сможем диктовать собственные условия игры. Судя по всему, он парень крутой, как вареные яйца. Антиквар откровенно издевается над нами, навязывает свои условия. В такой ситуации союз с Чалдоном может сыграть нам на руку. Предложение Карловича, как ты понимаешь, прямым ходом ведет в морг. Вот я и думаю: что будет, если столкнуть лбами Чалдона и Серафима Карловича?

– В каком смысле? – не врубилась Маруся.

– В прямом. Мы звоним Чалдону и говорим: так, мол, и так, вещица, которую вы случайно потеряли, находится у господина антиквара, проживающего там-то и там-то. Естественно, что собственных имен мы не называем. Пусть Чалдон думает: кто это такой… благодетель?

– Не катит, – после недолгих размышлений покачала головой Манька. – Чалдон – не менты. Карлович предъявит ему наши фотографии, да еще с удовольствием покажет, где мы живем.

Толк в словах подруги, несомненно, присутствовал. Чалдон с Карловичем запросто могут сперва «подружиться» против нас, а потом, когда кто-нибудь из них завладеет реликвией, разобраться между собой. Только мы вряд ли узнаем, кто окажется победителем.

Перспектива, что и говорить, безрадостная. Я даже поежилась, представив, как над двумя могильными холмиками печально шелестят березки и каркают вороны. Наши жизни, как ни крути, все-таки дороже самой ценной реликвии. Пускай даже остаток этих жизней пройдет за решеткой! Рассудив так, я, пряча глаза, в очередной раз предложила:

– Может, все-таки в милицию?

Реакция Маруськи заставила меня задуматься о произнесенных только что словах. Более того, я даже втянула голову в плечи и изо всех сил зажмурилась. Возможный гнев Карловича, помноженный на недовольство Чалдона с его шестерками, показался мне невинным стрекотом кузнечиков в жаркий летний полдень. Манька будто бы даже стала выше ростом.

– Если еще хотя бы раз я услышу слово «милиция», то выдам тебя замуж за Игната! – пообещала подруга. – И будет у тебя персональный мент, которому ты сможешь изливать душу с утра до вечера. Честное слово, я принесу эту жертву!

В роли жертвы я почему-то очень отчетливо представила себя, прониклась и жалобно всхлипнула. Маруська, кажется, сообразила, что перегнула палку, и дала задний ход:

– Славка, я же добра нам желаю. Ну, что, что мы скажем ментам?

– Истину…

– «А что есть истина?» – процитировала подруга Понтия Пилата. – Первое, чем заинтересуются менты: почему мы сразу не признались? В тот момент, когда нас извлекали из помойки. Значит, решат они, мы хотели скрыться. А если хотели скрыться, следовательно, в чем-то виноваты. Вероятно, и юношу Корнилова мы завалили, а от пистолета избавились каким-то очень хитроумным способом. Что же получается в результате? Убийство вкупе с двойным грабежом, – подвела печальный итог подруга.

– Почему с двойным? – икнула я.

– А как же?! Сперва мы в компании с Корниловым обчистили музей, потом решили избавиться от подельника, убили его, а сами завладели копьем… Если я ничего не путаю – хищение исторических ценностей приравнивается к краже в особо крупных размерах. Срок до пятнадцати лет лишения свободы с полной ликвидацией, то есть конфискацией, – поправилась Маруська, заметив, как я побледнела. – Славка, давай договоримся: в милицию обратимся в самом крайнем случае.

– А разве сейчас не крайний, Мань?

– Что ты, глупенькая?! Мы же еще живы!

Действительно, как же я об этом не подумала? Вот когда убьют, тогда и пойдем в милицию, а так – чего зря людей беспокоить? У них и без нас забот по горло.