Текст книги "Методика очарования"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Катька тут же согласилась:

– Ну, да. А ты думала, в сказку попала? Не-ет, милочка, мы в жизнь вляпались. И жизнь эта, можешь поверить моему опыту, теперь повернулась к нам не очень приличным местом.

Комната, где мы нашли-таки Михаила Саламатина, была оборудована под спортивный зал, благо габариты помещения позволяли это сделать без особых усилий. Сюда легко поместились четыре тренажера, шведская стенка, боксерская груша, даже гимнастические кольца, да еще и свободное пространство осталось. Михаил лежал на одном из силовых тренажеров, знаете, на котором штангу поднимают. Так вот, эта самая штанга его и придавила. Совсем. Насмерть. По правде говоря, я давно испытываю ко всем спортивным принадлежностям, начиная от обычной скакалки и заканчивая «козлами» и «конями», стойкое предубеждение. В самом деле, разве может здравомыслящий человек, находящийся в трезвом уме и твердой памяти, добровольно истязать себя при помощи этих предметов весьма сомнительного назначения? И не верьте узколобым спортсменам, которые уверяют, будто бы спорт – это жизнь. Спорт, граждане, – это как минимум глубокая инвалидность, а как максимум верная смерть, что очень наглядно и подтверждал сейчас Михаил Игоревич. В том, что но был именно он, сомнений не возникало: молодой мужчина лежал на кожаной скамье тренажера в обычных семейных трусах. «А он симпатичный», – отметила про себя я. У Саламатина оказалась классическая фигура древнегреческого атлета: руки, ноги, плечи, шея – все как у героев древних мифов… Да и физиономия, несмотря на вострившийся нос и немного неестественный для живого человека цвет лица, все равно привлекала внимание своими правильными чертами. Я немедленно перевела взгляд на шведскую стенку: как ни крути, он все-таки покойник, а увлечение трупами – это уже диагноз.

– Ты ничего странного не замечаешь? – вернул меня в действительность вопрос Катерины. Она стояла, склонившись над погребенным под тяжелой штангой Михаилом, и внимательно разглядывала тело. Ну, что такого странного она в нем нашла? Занимался человек физзарядкой: побегал по дорожке (расстояние примерно такое же, как до ближайшего супермаркета. Тренировался он, ну!), сгонял до Рязани и обратно на велотренажере, а потом решил укрепить широчайшие мышцы спины, трапециевидную мышцу, а заодно бицепсы и трицепсы при помощи штанги. Только переоценил товарищ свои способности, устал, наверное, после изнурительного марафона, вот и не удержал груз. Самый что ни на есть несчастный случай, такое сплошь и рядом встречается в жизни, особенно в жизни обеспеченных людей. Да на них штанги падают примерно с такой же частотой, как на обычных людей сыпятся сосульки, кирпичи, пассажирские самолеты и облетающая с деревьев листва…

– Кать, трупы, они, вообще-то, всегда немного странные. Я, конечно, не специалист, но что-то мне подсказывает, этот случай – не исключение, – не слишком уверенно ответила я, старательно отводя глаза от мертвого Саламатина.

– Да это понятно! Только этот труп мне не нравится. Поскольку на этот счет у меня имелось иное, отличное от Катькиного, мнение – мне-то как раз он понравился… вернее, не сам труп, а тот человек, которым он был при жизни (тьфу, запуталась совсем!), – я многозначительно промолчала. Подруга тем временем продолжала витийствовать, сама того не зная, соглашаясь с моими мыслями:

– Нет, парень, конечно, красив, как Нарцисс, одни губы чего стоят. А руки? Ты обратила внимание на его руки, Сань? Такие руки уносят нашу сестру в самые отдаленные уголки вселенной, где мы сперва забываем обо всем на свете, а потом, как в мультике, покорно садимся чистить кастрюли. Ладно, об этом после. Мне не нравится обстановка, которая окружает покойника. Что-то здесь не так!

Как заправский эксперт-криминалист, Катерина сфотографировала камерой из мобильного телефона всю обстановку тренажерного зала, включая месторасположение трупа и все окружавшие тело предметы. После этих нехитрых манипуляций подруга увлекла меня на кухню, где за чашкой свежесваренного ею собственноручно кофе мрачно сообщила:

– Сан Саныч, мы влипли.

Это известие не стало для меня неожиданностью: смерть Никиты вкупе с частным расследованием, которое мы затеяли, с самого начала не сулила ничего хорошего. Теперь к Никите присоединился и его коллега… Мало приятного, что и говорить! Катька тем временем продолжала вгонять меня в депрессию своими умозаключениями:

– Смотри: боевик снизу знает, к кому мы пришли. Ты не смотри, что он в возрасте. Такие типы помнят даже то, на каком глазу у тебя вскочил ячмень десять лет назад, так что наши физиономии он сфотографировал. Теперь дальше. Твой носовой платок, конечно, позволил нам не оставить отпечатки пальцев на дверях, ведущих в комнаты, но в самих комнатах наших «пальцев» больше, чем муравьев в муравейнике. Пытаться их стереть бесполезно, потому что я уже и не помню, за что хваталась. В общем, как ни крути, а труп Саламатина повесят на нас с тобой.

– С чего бы вдруг? Мне кажется, теперь ты попала под влияние сериальных стереотипов: раз имеется труп, значит, это непременно убийство. – Крепкий кофе немного взбодрил, и теперь я могла рассуждать более или менее здраво. – Жаль разочаровывать тебя, но на сей раз это типичный несчастный случай. Следов борьбы нет, признаков пребывания посторонних в квартире тоже. Выходит, Саламатин переоценил собственные силы или просто устал, не удержал штангу и уронил ее на себя. Никакого криминала. Сейчас позвоним в милицию, а когда они приедут, расскажем все, как было.

– А как мы объясним им наше с тобой здесь присутствие?

– Так же, как и Александрову, – пожала я плечами, – хотели проконсультироваться насчет покупки ценных бумаг, пришли, дверь открыта, в комнате труп. Мы гражданки законопослушные, сразу позвонили в правоохранительные органы.

Катерина смотрела на меня с удивлением, сквозь которое явно сквозило уважение:

– Санчо, я недооценивала тебя. Горжусь! Ну что, давай звонить ментам?

Едва подруга протянула руку к телефону, стоявшему здесь же, на кухне, как он ожил. От неожиданности я охнула и схватилась за сердце. После нескольких требовательных трелей включился автоответчик и голосом Саламатина сообщил:

– Привет! У меня для вас две новости – хорошая и плохая. Начну с хорошей: вы до меня дозвонились, поздравляю! Теперь новость плохая: сейчас я не могу с вами говорить. Зато мой телефон внимательно вас выслушает, а потом передаст сообщение мне. Говорите после сигнала.

Телефон пикнул и заговорил приятным мужским баритоном:

– Здравствуй, сын. Ты опять железо тягаешь? Гляди, надорвешь свои мужские силы. Когда закончишь, спустись ко мне, ты мне нужен.

Баритон умолк, а мы с Катькой несколько секунд удивленно моргали друг на друга.

– Сын? – наконец молвила Катерина.

– Теперь понятно, почему интеллигентный охранник спрашивал, к какому именно Соломатину мы пришли. Наверное, Саламатин-старший живет в этом же доме. Кать, надо, наверное, сообщить папаше о постигшей его утрате…

– Вот пусть менты и сообщают, это их прямая обязанность. Ты звони, Сан Саныч, стражам порядка, а у меня еще дельце кое-какое имеется. – Катерина таинственно подмигнула и метнулась из кухни с невероятной для ее комплекции скоростью. Удивляться странным поступкам своей подружки я перестала еще в детском саду, поэтому, отстраненно подумав, какое может быть у нее дело в чужой квартире, дрожащей рукой набрала две заветные цифры.

Разговор с органами занял не более пяти минут, но ощущения оставил крайне неприятные. Сначала дежурный строгим голосом пригрозил: дескать, шутить с милицией – дело зряшное, более того, уголовное. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить дежурного в серьезности происходящего и в том, что шутить с родной милицией я вовсе не намерена. Тогда лейтенант с какой-то труднопроизносимой фамилией еще более строгим голосом велел оставаться на месте и дожидаться приезда следственной группы.

Прибыла она на удивление быстро – всего-то минут через тридцать. Видать, дел у них было не очень много. За это время мы с Катькой по мере сил уничтожили следы нашего пребывания в квартире: вымыли чашки, из которых пили кофе, протерли платочком все предметы в спальне и чинно уселись в гостиной, сложив руки на коленях.

Оперативная группа состояла из пяти человек. А еще говорят о нехватке кадров в органах! На задержание двух слабых женщин прибыло такое количество сильных мужчин. Главным среди них оказался дядька неопрятного вида с перхотью на плечах вместо погон и обкусанными ногтями. Как только он переступил порог квартиры Саламатина, то сразу зачислил меня и Катьку в разряд главных подозреваемых. Такой вывод я сделала, глянув в его колючие глазки. Два товарища в гражданской форме одежды деловито осведомились, где труп, и, получив в ответ кивок в сторону тренажерного зала, без лишних слов проследовали туда. Оставшиеся хлопцы в камуфляже и с автоматами в руках смотрели на нас с интересом, я бы даже сказала, с симпатией.

– Коля, двигай по соседям, – велел неопрятный дядечка. Помимо отталкивающей внешности, у него оказался неприятный скрипучий голос, как у старой рассохшейся половицы. – Побеседуй с ними, понятых организуй; Серега, ты вниз. Твоя задача – вытянуть из консьержа как можно больше информации: кто приходил к покойному, когда. В общем, все как обычно. Действуйте, ребята, а я пока с девушками пообщаюсь. Есть у меня к ним несколько вопросов.

Вопросы следователя носили общий характер. Сперва он уточнил наши анкетные данные, тщательно их зафиксировал в протоколе, после чего приступил к выяснению обстоятельств дела. Мы с Катериной строго придерживались выработанной ранее версии, толково, а главное, правдиво отвечали на все, даже самые заковыристые, вопросы противного мента. Ему это явно не нравилось. Должно быть, он очень хотел верить, что смерть Саламатина – не несчастный случай, а убийство и что главные злодеи в этом деле – мы с Катькой.

Допрос уже заканчивался, когда в квартире вновь появились парни в форме, но на этот раз в сопровождении лиц в гражданской одежде. Вероятно, это и были понятые, за которыми посылал следователь. Пожилая седоволосая женщина испуганно прижималась к своему спутнику. «Муж», – решила я и перевела взгляд на третьего понятого. Им оказался весьма импозантный, красиво стареющий мужчина лет около шестидесяти. Сухощавый, подтянутый, облаченный в синий домашний пиджак с бархатными карманами и воротником, он производил приятное впечатление и походил на какого-нибудь научного работника. «Академик», – мысленно окрестила я мужчину.

– Николай Николаевич, – обратился к следователю один из хлопцев, Коля, по-моему, кивая в сторону Академика, – говорит, отец покойного. Этажом ниже живет, аккурат под этой квартирой.

Мы с Катькой с интересом уставились на мужчину.

– Теперь понятно, в кого Саламатин таким красавцем уродился, – прокомментировала новость подружка и, склонившись к моему уху, еле слышно прошептала: – Санчо, мы с тобой не ошиблись, папашка в этом же доме живет.

– Разговорчики, – повысил голос Николай Николаевич.

Подружка умолкла, а Николай Николаевич, уперев подозрительный взгляд теперь уже в Академика, уточнил:

– Так вы утверждаете, что приходитесь отцом покойному?

– Да, – с достоинством кивнул дядечка. – Я Саламатин Игорь Юльевич, отец Михаила. Скажите, а он что, правда умер?

В вопросе Игоря Юльевича сквозило чисто обывательское любопытство, что в данной ситуации выглядело довольно странно. Катерина легонько толкнула меня локтем в бок. Это в принципе могло означать что угодно, но сейчас я склонна была этот тычок толковать как безмолвное согласие со мной: мол, не похож Академик на скорбящего папашу! Я дернула плечом: папаша-Академик – мужик, по всему видать, обладающий выдержкой, не пристало ему прилюдно выражать вселенскую скорбь. Ко всему прочему мы не знаем, какие у него были отношения с сыном. Следак тем временем продолжал допрос:

– Вы знаете этих… э-э… леди?

Академик тонко усмехнулся:

– Вы полагаете, что я знал в лицо всех «лелей» Михаила? После развода с Юленькой он вел крайне беспорядочный образ жизни. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

– Я бы попросил вас ответить на поставленный вопрос. – Николай Николаевич свел лохматые брови к переносице, отчего сразу сделался похожим на старого бульдога.

– Эти девицы мне совершенно незнакомы. К счастью. – Академик даже не глянул в нашу сторону.

«Старый пень»! – неприязненно подумала я. Было обидно, что солидный человек, научный работник и вообще красивый мужчина составил о нас такое превратное мнение, даже не будучи с нами знакомым.

По физиономии следователя разлилось четко различимое выражение разочарования. Ему, должно быть, страстно хотелось, чтобы несчастный случай как можно скорее перестал быть таковым и превратился в жестокое убийство, которое он, мудрый и многоопытный следователь, раскрыл тут же, не отходя от кассы. За этот подвиг начальство стряхнет наконец перхоть с его плеч и заменит ее погонами с большими звездами. Ай-ай-ай, какой жестокий облом!

– Я могу взглянуть на тело? – по-прежнему спокойно спросил Академик.

– Можете, когда криминалисты закончат осмотр, – ответил Николай Николаевич.

Тут как раз и появились те два гражданина в штатском, которые до этого момента возились в тренажерном зале. В руках одного из них лоснился толстыми колбасными боками кожаный кофр, а у другого на шее болталась профессиональная фотокамера. Оба эксперта вид имели слегка обескураженный.

– На первый взгляд, Николай Николаевич, несчастный случай, – сообщил «кофр», – отпечатков пальцев полно, но все они одинаковые. Уверен, это «пальчики» покойного…

– Однако есть одна странность, – поддержал коллегу «фотокамера». – Все предметы из железа расположены по направлению к штанге, ну, словно бы это и не штанга вовсе, а мощный магнит. Мы обнаружили даже пару канцелярских скрепок непосредственно под «блинами».

– Точно! – хлопнув себя по лбу, звонко воскликнула Катерина. От неожиданности я вздрогнула, а все присутствующие устремили на нее недоуменные взгляды. Подружка охотно пояснила: – Когда мы искали Саламатина, заглянули, естественно, и в зал. Так вот, я сразу обратила внимание, что там что-то не совсем обычно, но никак не могла понять, что именно…

Николай Николаевич сердито засопел, а потом, к несказанному моему облегчению, отпустил нас с умной Катькой восвояси. Правда, напоследок настоятельно порекомендовал нам не покидать родину, а также постоянное место жительства, потому что в ближайшее время ждут нас частые визиты в казенный дом и задушевные беседы с благородными королями в погонах.

Получив грозное предупреждение, мы с Катериной наконец покинули место происшествия. Я твердо вознамерилась блюсти наказ следователя, однако у подружки, как оказалось, имелись иные планы.

Не успела за нами закрыться дверь нехорошей квартиры, Катька, вместо того чтобы броситься к лифтам, сломя голову потащила меня к лестнице и зачем-то повлекла наверх. Справедливо рассудив, что сопротивление бесполезно, равно как и лишний шум, а также что подружка – человек все-таки разумный и не рискнет повторить подвиг Икара, сиганув с крыши московской высотки, я позволила увлечь себя двумя этажами выше.

Дальнейшие действия Катерины сильно меня удивили и заставили усомниться в ее душевном здравии. А что бы вы подумали, увидев, как ваша лучшая подруга, можно сказать, многоюродная сестра, сперва скачет на одной ножке, радостно оскалившись, а потом чуть ли не с головой лезет… за толстую трубу мусоропровода? До этой минуты видеть настоящих психов мне не доводилось, оттого я здорово напугалась и принялась лихорадочно соображать, куда следует звонить в подобных случаях. В милицию? Упаси господи, от них потом не отвяжешься! В «Скорую»?

В МЧС? В Службу газа?

«Пожалуй, в «Скорую» позвоню. В психиатрическую», – решила я после того, как Катька из-за трубы выкрикнула:

– Молись, молись на меня, Санчо! Если бы не я…

«О, еще и мания величия. Интересно, это лечится?» – отстраненно думала я, пока подруга обтирала собственным телом мусоропровод.

– Нашла! – воскликнула Катька. Тут я заметила, что в ее руках тот самый саламатинский портфель, который мы обнаружили в спальне Михаила.

– Это еще не все! – довольно сообщила подруга, производя изыскания в своем пышном бюсте. По окончании археологических раскопок на свет явилась маленькая кассета, судя по всему, из автоответчика. Нет, Катька не сумасшедшая, она – Дэвид Копперфилд! Когда шустрая подружка умудрилась спрятать улики, несомненно, важные для следствия?

– Зачем ты это взяла? – покачала я головой, с укоризной глядя на Катерину. – Вдруг именно портфеля или кассеты не хватит для доказательства того, что смерть Саламатина – случайность? Догадываешься, чем может это для нас обернуться?

– Ой, я тебя умоляю, Сан Саныч! – презрительно фыркнула подруга.

– Это ты прокурора умолять будешь. Как нам теперь вернуть улики?

– Я вовсе не собираюсь их возвращать. Не вноси панику в наши стройные ряды, Санчо! Ты же сама видела, в портфеле только деловые бумаги. Никаких компрометирующих фотографий, никаких записок с угрозами, ничего, что могло им привлечь внимание следственных органов к данному, условно говоря, несчастному случаю. Ну, скажи, мил-человек, на кой черт ментам метеосводки?

– А нам-то они зачем?

– Не понимаешь? – прищурилась Катерина. Я смущенно поморгала. – Для особо одаренных объясняю. У Кита мы нашли точно такие же бумаги. Какой следует вывод?

Немного подумав, я выдала гениальный ответ:

– Они вместе работали.

– Правильно. А Никиту убили. Теперь врубилась? Нет? Ох, Саня, где ж ты была, когда господь мозги раздавал?

– В очереди за фигурой стояла, – обиженно буркнула я.

Теперь настала Катькина очередь обижаться, потому что пышные формы всегда были и есть непреходящая головная боль подруги, а мой стройный силуэт – предмет ее зависти. В конце концов Катьке удалось справиться с низменным чувством: она, наверное, как обычно, пообещала себе с завтрашнего дня объявить бессрочную голодовку и вспомнила, что приобретенный в современных реалиях ум зачастую важнее природной красоты. Буркнув в мой адрес что-то не совсем литературное, Катерина продолжила посвящать меня в тонкости своего дедуктивного метода:

– Занимательная картинка вырисовывается. Парни вместе трудились на благо процветания капитализма в нашем государстве. Кит мертв, Саламатин, как оказалось, тоже. Причем – обрати внимание! – обе смерти пытались представить как несчастный случай. С Никитой убийце это не очень-то удалось, а вот с Саламатиным все получилось идеально.

– Так ты думаешь, что Саламатина убили? – поняв, к чему клонит Катерина, пролепетала я.

– А как же! Видать, они с Китом перешли дорогу какому-нибудь Большому Папе, вот и… Ничего, мы – не менты, мы быстренько разберемся, кто виноват и что делать! И портфельчик с кассетой очень даже нам помогут. А насчет ментов можешь не беспокоиться, они только рады будут представить смерть Саламатина как несчастный случай. На фига им лишний висяк?

Имелась в словах Катерины изрядная доля логики, оттого я решительно отмела остатки сомнений и робко спросила:

– И что же нам делать?

– Дождемся, пока перхастый следователь с товарищами закончат все формальности, а потом нанесем официальный визит Игорю Юльевичу, понесшему тяжелейшую утрату. – Катерина склонила голову в шутовском поклоне. Признаюсь, меня слегка передернуло от подобного цинизма, но возразить этой ехидне я не могла, ибо поведение Академика даже отдаленно не напоминало скорбь и печаль. – Кстати, Сан Саныч, ты обратила внимание, что папашка не сильно огорчился потерей наследника? Ни тебе охов, ахов, вздохов и прочей чепухи, типа: «На кого ж ты меня покинул, родимый»…

Дожидаться, пока опергруппа покинет квартиру Михаила Саламатина, мы решили в подъезде, в непосредственной близости от мусоропровода, где Катька спрятала улики. Я было воспротивилась такому соседству и предложила дожидаться отбытия следственной группы в Катькиной машине, на что подруга резонно возразила:

– Ни к чему нам мелькать перед бдительным охранником. Этот крокодил старой закваски, а менты с ним наверняка провели идеологическую работу, и теперь все посетители Саламатиных автоматически попадают в разряд подозреваемых. Оно нам надо?

Устроились мы относительно комфортно: я с одной стороны обняла батарею центрального отопления, а Катерина – с другой. Немного мешал запах, исходящий из мусоропровода, но вскоре мы привыкли и к нему.

– Так что ты думаешь по поводу отношений отца и сына Саламатиных? – продолжала допытываться подружка.

– Ничего особенного, – пожала я плечами. – Обычные отношения отцов и детей.

– А мне кажется, они не очень-то ладили. Что, если это папаша сыночка своего… того?

– Иван Грозный убивает своего сына, – рассмеялась я. – Ты так решила только потому, что Игорь Юльевич не бился головой о стену из-за смерти Михаила? Или осерчала из-за того, что Саламатин-старший остался равнодушен к твоим прелестям?

По презрительно скривившейся рожице Катерины я поняла – дело именно в этом. Надо заметить, от недостатка внимания со стороны противоположного пола подружка никогда не страдала. Благодаря своему боевому характеру и весьма колоритной внешности она пользовалась успехом мужской половины человечества еще с детского сада. Пышнотелая блондинка не оставляла ни малейших шансов своим соперницам. В то время как мы, костлявые брюнетки, изобретали самые немыслимые способы, чтобы заставить мальчишек обратить на нас внимание, Катька одним движением брови отбивала всех потенциальных кавалеров. Ради нее они совершали настоящие подвиги. В детском садике всеобщий любимец и предмет обожания Андрюшка Косогоров умирал от счастья, когда отдавал Катьке свой компот, котлеты, запеканки – слоном, все самое вкусное. В школе другой любимец публики, Ванька Русаков, решал за чаровницу контрольные по алгебре, химии и физике, а однажды выкрал классный журнал и исправил двойку по английскому, полученную Катериной исключительно из-за собственной лени, на твердую пятерку. Институтская юность утвердила подружку во мнении, что в искусстве обольщения она оставила легендарную Клеопатру далеко позади. Боевой макияж, юбочка не намного длиннее уровня аппендицита – и все, самые сложные предметы, которые, по иронии судьбы преподавали опять же мужчины, сдавались на – отлично». В настоящее время Катька умудрялась крутить романы сразу с тремя, а то и с четырьмя мужиками легко и непринужденно. Иногда, конечно, у нее случаются накладки, типа перепутанных имен, ласковых прозвищ и пристрастий женихов, но Катерина не была бы собой, если бы не могла с достоинством выходить из щекотливых ситуаций. Словом, невнимание со стороны Игоря Юльевича, я бы сказала, преступное невнимание, больно задело привыкшую ко всеобщему мужскому обожанию подругу. Я заметила, как хищно сверкнули ее глазки, и здорово обеспокоилась: как бы Катерине взбрело в голову обольстить папашу Саламатина, а потом коварно его бросить. Любовный компонент может здорово осложнить наше расследование!

Дурные мысли пришлось на время оставить, потому что внизу хлопнула дверь и послышались знакомые голоса.

– Так, вы грузите тело, вы опечатываете дверь, а с вами, уважаемый Игорь Юльевич, мы на некоторое время прощаемся. Но ненадолго. Готовьтесь к новым встречам и более обстоятельным беседам. Всего доброго! – Железные челюсти лифта со скрежетом сомкнулись, и голос следователя утонул в нутре тесной кабинки. Затем послышалось невнятное бормотание Академика.

Выждав для надежности десять минут (Катька засекла время по часам), мы спустились вниз и замерли перед дверью с латунной табличкой «Саламатин Игорь Юльевич». Портфельчик Саламатина-младшего на всякий случай снова отправили в ссылку за мусоропроводную трубу.

– Звони, – велела Катька.

– Почему я?

– У тебя рука легкая.

– А у тебя грудь шестого размера, – выдвинула я встречный аргумент.

– При чем здесь моя грудь? – не поняла Катерина.

– Ни при чем. Просто звони, и все.

– Ага, – задумчиво молвила подружка. Мне удалось сбить ее с толку, и она без лишних слов нажала пумпочку звонка. Раздался мелодичный перезвон, и через полминуты Игорь Юльевич предстал пред нами во всей своей красе.

– Вы? – без тени удивления спросил Академик.

– Мы, – кивнула я, а Катька добавила: – Поговорить надо.

Пожав плечами, Саламатин-старший впустил нас в квартиру. Она здорово отличалась от квартиры Михаила и походила на филиал какой-нибудь лаборатории в НИИ физики. Повсюду валялись кусочки проволоки, малопонятные детальки, диоды, микросхемы и прочая чепуха. То есть это для дилетантов все вышеперечисленное казалось ненужным хламом, а для Академика, по всему видно, этот хлам представлял несомненную ценность.

– В кабинет проходите, – пригласил Игорь Юльевич. – Только аккуратнее, пожалуйста.

Кабинет хозяина домашней лаборатории располагался в глубине квартиры. Я легко вычислила, что над ним этажом выше находится тренажерный зал, где погиб Саламатин-младший. Мы с Катериной не без труда нашли посадочные места на старом засаленном диване – на нем тоже валялись важные, но неопознанные предметы вперемешку с чертежами, на которых, по-моему, были изображены летающие тарелки. Удостоверившись, что ни одна ценная бумага не пострадала, Академик уселся за огромный, как мексиканское плато, стол, не спеша раскурил трубку и уставился на нас немигающим взглядом. Я не знала, о чем говорить, потому отвела глаза, предоставив Катерине право первого слова, чем она немедленно и воспользовалась.

– Вам известно, что вчера погиб Никита Тихомиров, друг вашего сына? – нахмурив брови, спросила подружка тоном строгой воспитательницы младшей группы детского сада.

Дядька поперхнулся дымом и долго кашлял совсем по-стариковски – с надсадой, кряхтением и проступившими слезами.

– Вы кто? – уняв наконец кашель, выдавил из себя Игорь Юльевич.

– А как вы думаете? – усмехнулась Катька.

– Сначала я думал, вы из этих… ну, подружек-однодневок моего сыночка. Но теперь понимаю, что ошибся. На милиционеров вы тоже не похожи. Журналюги, что ли?

– Почти, – согласилась Катерина. – Мы частные детективы. Расследование смерти Никиты Тихомирова привело нас к вашему сыну. Хотелось задать ему несколько вопросов, но, увы, кажется, мы опоздали.

– Ну, а от меня-то вам чего нужно? – усмехнулся Академик. – Я Никиту почти не знал, видел всего пару раз, он к сыну приходил. Так что, милые сыщицы, по существу вопроса ничего сказать не могу.

– О Никите мы и сами все знаем, – соврала подруга. – Скажите, Игорь Юльевич, какие у вас были отношения с сыном? Мне показалось, вы не слишком опечалены его смертью. И еще вопрос: чем конкретно занимался Михаил на бирже? Или это вам тоже неизвестно?

– Почему же? Известно. Михаил там работал.

Что-то мне подсказывало: Академик над нами откровенно издевается. Слишком уж насмешливые взгляды бросал он в нашу сторону сквозь клубы сизого дыма. Подобная невоспитанность была глубоко неприятна моей эстетически развитой натуре, потому я громко фыркнула и принялась демонстративно изучать пол, покрытый ковролином. Некогда он был светлым, но теперь утратил былую свежесть: повсюду были заметны какие-то пятна, следы, отпечатки… Впрочем, это неудивительно: Игорь Юльевич, как мы уже поняли, страдал неуемной страстью к изобретательству и рационализаторству, а вот жены или хотя бы домработницы у него не было. Во всяком случае, следов пребывания женщины в этом ломе я не заметила. В углу, неподалеку от окна, на ковролине я заметила относительно свежие следы довольно необычной формы, словно здесь недавно стоял тяжелый предмет с квадратными ножками нестандартного размера. Эти отпечатки меня заинтересовали – какой, интересно, предмет интерьера имеет подобную форму ножек? Ответ я увидела между старым солидным шкафом, к которому хотелось обратиться в классической манере, на «вы», и стеной. Там стояла обыкновенная стремянка. Именно она, судя по всему, и оставила свои отпечатки на ковролине. Подняв глаза вверх, я заметила на потолке, параллельно следам от стремянки, большое темное пятно. «Чудной старик, – подумала я. – Впрочем, неудивительно: ученые – они все немного с придурью».

Тем временем Катерина продолжала «колоть» Игоря Юльевича с упорством малыша, сующего пальчики в розетку. И с тем же, кстати, результатом. Иными словами, Академик «колоться» не желал. Подружка злилась, злобно шипела, а Саламатин-старший лишь потешался, глядя на нее. В конце концов Катька не выдержала.

– Послушайте, гражданин научный работник, – хмуря брови, повысила голос подруга, – у меня отчего-то сложилось впечатление, что вы не желаете помогать расследованию. Это очень подозрительно, вам не кажется? Ни на один из поставленных вопросов вы не ответили. Не значит ли это, что вам есть что скрывать?

– Ну хорошо, хорошо! Готов сотрудничать со следствием и с самыми очаровательными сыщицами! – вскинув руки вверх, сдался Саламатин. Было совершенно очевидно, что он по-прежнему ерничает. Сей факт вызывал во мне глухое раздражение, а в Катерине – откровенную ярость. – Итак, как вы верно заметили, мои отношения с Михаилом далеки от идеальных…

Игорь Юльевич Саламатин всегда недолюбливал своего сына. С тех самых пор, как женился на женщине своей мечты. Через две недели после свадьбы ее увезли в роддом, и там на свет появился крепенький мальчуган, которого Игорь Юльевич зарегистрировал как своего родного сына, хотя таковым он вовсе не являлся. Женщина мечты была беременна от другого. Этот «другой» пропал из поля зрения будущей мамаши, едва та сообщила ему об интересном положении, в которое она попала волею случая или волею любовной страсти, внезапно ею овладевшей. Общественная мораль в те времена строго осуждала матерей-одиночек, разбирала их на партийных ячейках, выносила порицания, увольняла с работы – словом, всеми доступными и недоступными способами мешала жить полнокровной советской жизнью… А Игорь очень любил свою Зосю…

Михаил рос, не ведая, что отец у него не родной. Правда, иногда мальчишка замечал на себе его неприязненные взгляды, но всегда приписывал их недовольству папочки невинными детскими шалостями…

Зося умерла, когда Михаилу исполнилось семь лет. Обширный инфаркт в считаные часы свел в могилу молодую, в общем-то, женщину. Первой мыслью Игоря Юльевича была мысль сдать сына в интернат, но после долгих бессонных ночей, занятых размышлениями о дальнейшей собственной жизни, от этой, прямо скажем, некрасивой идеи он все-таки отказался. Вряд ли друзья, родственники, а главное, коллеги смогли бы правильно понять такой неблагородный поступок и не осудить его. Мнением коллег Саламатин особенно дорожил, потому что служил главным инженером в НИИ физики твердого тела и слыл на службе человеком порядочным, а гордое звание отца, в одиночку воспитывающего сына, лишь укрепило авторитет Игоря Юльевича. Впрочем, особенных хлопот у него с Михаилом не возникало. Мальчик с удовольствием учился, ни в какие дурные компании не попадал, блестяще окончил школу, получил диплом экономиста и отправился в свободное плавание по взрослой жизни. Папаша-Саламатин к тому времени все еще трудился в своем НИИ, но теперь без особого успеха, потому что в государстве уже вовсю развивался капитализм. Игорь Юльевич ни черта не разбирался в рыночных отношениях, окружающая действительность его сильно раздражала, но больше всего бесил тот факт, что его любимая физика никому не нужна. Характер у старика испортился, и он окончательно превратился в невыносимого тирана и брюзгу.