Текст книги "Шторм"

Автор книги: Эйнар Карасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

СИГУРБЬЁРН ЭЙНАРССОН

Улла, мать моего ребенка, с которой мы вместе живем, никогда не была в гостях у Шторма и Стеффы. И даже с ними незнакома. Что-то я ей о них рассказывал, но очень мало, мы с ней не так давно вместе. У ребенка с самого рождения постоянно болели уши, так что он практически не спал по ночам, и вести задушевные беседы по вечерам нам почти не удавалось.

Но разумеется, двери моего дома всегда открыты для Эйвинда и его семьи, если им нужно пристанище, друзья ведь в беде познаются.

Однако я был ошеломлен, когда вдруг увидел их во дворе с чемоданами, пакетами, детьми – они стояли и смотрели на окна. Я, конечно, сбежал вниз, обнял их, поцеловал детей, помог им занести вещи, представил их Улле, она ненадолго вышла из спальни, но потом ребенок опять заплакал…

Меня почему-то мучила совесть, не знаю почему, но, по всей видимости, из-за них, я ведь еще днем случайно узнал, что они вернулись, но у них тут больше ничего нет, что они практически оказались на улице – я наткнулся в магазине на одного знакомого исландца, он мне и рассказал, я, конечно, сразу понял, что должен им помочь, однако все же не был готов пригласить их к себе, у нас ребенок сильно болеет, и решил отложить поиски Шторма до завтра, но тут он сам, со всей семьей, появился в моей квартире, она похожа на ту, в которой он жил прежде, только поменьше, и у нас еще стояли его софа и комод, мебель в столовой и святая святых квартиры Шторма – телевизор.

«Прямо как будто наконец вернулся домой», – сказал Шторм и закурил. Потом оглянулся в поисках пепельницы; я сбегал на кухню и принес блюдце, – сам я недавно бросил курить, и пепельница нам больше была не нужна, Улла не хотела, чтобы в квартире дымили, пока ребенок такой маленький и больной.

Пива у меня не было. Даже стыдно. Меня не удивило, что Шторм попросил пива, мы ведь всегда пили, когда приходили друг к другу в гости. Я заглянул к Улле, спросил, не нужно ли ей чего, и побежал в китайский гриль-бар неподалеку, пиво там продавали по цене, средней между магазином и кабаком, поэтому много я брать не стал, всего шесть бутылок; пиво у них было плохое, из Орхуса, с местной пивоварни, мы со Штормом обычно называли его самой дрянной орхусской гадостью. Шторму, конечно, показалось мало, и когда Стеффа с детьми прилегла отдохнуть на матрасе в углу гостиной, он побежал в тот же гриль-бар и купил еще несколько бутылок.

Вышла Улла, извинилась, что закрылась с ребенком в спальне, они со Стеффой поздоровались. Улла высказала надежду, что им там в углу хотя бы терпимо, это ведь не комната для гостей. Спросила, какие у них планы. Стефания мало что могла ответить. Все наверняка уладится. Мне показалось, что дети немного бледны и не понимают, что к чему, естественно, после всех этих скитаний. Но Стеффа уже взяла их под свое материнское крыло, словно птица, свила гнездо в углу гостиной; с ней дети в надежных руках, в этом не могло быть сомнений, да, собственно, никогда и не было.

Затем пришел Шторм с позвякивающим пакетом. Мы пили и болтали до глубокой ночи, разговоры были весьма сдержанными, возможно, оттого, что приходилось говорить тихо, а это не в его стиле, да в последнее время и не в моем, – однако его семья спала здесь же, на полу, а мои жена и ребенок пытались заснуть в соседней комнате, но это им не очень удавалось. К тому же между нами была какая-то неясность, я думал, что, может, на нервной почве, однако я все же чувствовал какие-то угрызения совести из-за того, что с ними случилось, из-за того, что теперь у них не было дома, они практически оказались на улице, а у меня все в порядке, более того, у меня стоял его телевизор и кое-что из мебели – я пытался завести разговор о том, что он может забрать все назад, но он замахал руками и сказал, что у нас еще будет время об этом поговорить, но, с другой стороны, нужно заметить, что я за все заплатил, причем немало. В конце концов я тихонько пожелал ему спокойной ночи и скользнул к себе, но еще почти час то и дело просыпался, когда в гостиной открывались пивные бутылки.

ШТОРМ

Я не утверждаю, что сдержанность, уравновешенность и стоическое спокойствие относятся к числу моих главных достоинств. Да, черт возьми, я не флегматик. И хотя в целом я оставляю без ответа высокомерие или угрозы в свой адрес, но могу снести и их, смолчать, если того требуют обстоятельства.

Вот и тогда, на приеме у консультанта Сюзанны, первом после возвращения из Америки, мне каким-то удивительным образом удалось сдержаться.

Хотя, конечно, было достаточно поводов разозлиться. Неслыханная наглость и грубость, например. Я прихожу, их старый клиент, скромный, вежливый, рассказываю о всех своих невзгодах, прошу помочь мне и моей семье, но Сюзанна не отвечает, не объясняет своего отказа, она просто говорит: «Единственное, что мы можем для вас сделать, – это купить билеты на самолет в Исландию. Ваш дом там».

Странно, что она еще не позвонила исландскому президенту и не сказала: «Приезжайте и заберите эту семью. It’s your baby, you rock it».[47]47
  Это твой ребенок, ты его и баюкай (англ.)


[Закрыть]

Хотелось прямо сразу встать и уйти, хлопнув дверью. Есть ведь пределы человеческому терпению. Хотелось спросить: «Вот такой у вас прием? Я-то надеялся, что между нами установились доверие и дружба».

А?

Много чего можно было сказать.

Но я промолчал!

Я лишь пялился на коричневые пробковые панели на полу, подавленный и сердитый.

Молчал, будто не смог найти слов…

Сюзанна забеспокоилась. Я это чувствовал, слышал по ее дыханию. Наконец она спросила:

– Вы слышали, что я сказала, господин Йонссон? Мне нечего вам предложить, могу только помочь вам вернуться домой в Исландию.

Я молчу.

– Неужели вы не понимаете, что разумнее всего вернуться туда, где ваш дом?

– Но более пяти лет наш дом был здесь, – ответил я, почти резко после долгого молчания, я ведь уже вжился в роль и обстоятельства. – Если бы мы захотели жить где-то в другом месте, если бы думали, что в какой-то другой стране нам будет лучше, мы бы давно туда уехали.

Каким же человек может быть милым!

Сюзанна оказалась практически в безвыходном положении, что-то залепетала:

– Да, вы прожили здесь более пяти лет, исключительно на содержании у города…

– Но Стефания работала, – вставил я.

– Да, Стефания работала, но в этом как раз основная проблема, причина, почему мы не можем снова вас принять: забирая несколько месяцев назад свои сбережения из страхового фонда, она подписала обязательство не возвращаться сюда на работу, она отказалась от права работать в Дании на столько-то лет.

– Но я-то ничего подобного не подписывал. Почему вы не можете помочь мне?

– Ну, вы ведь женаты…

– Нет, мы не женаты!

– Что? Подождите…

– Мы давно развелись, еще до того, как переехали в Данию…

Сюзанна в растерянности встала, открыла шкаф с документами, достала папку и начала нервно ее листать. Я был совершенно спокоен и ничего не говорил; возможно, я никогда бы не завел речь о нашем семейном положении, так как полагал, что по датским правилам между браком и сожительством в таких случаях, как наш, большой разницы нет, но раз они пытались использовать это как повод отказать мне в помощи и поддержке, я решил указать им на истинные факты.

Естественно, она нашла нужный документ и удостоверилась, что мы не женаты, но тут же начала говорить, что это значения не имеет, что в глазах датских властей мы семья, тем более что дети после развода остались у Стефании…

– Почему вы так говорите? – спросил я.

– Здесь так написано, черным по белому, – сказала она и нервно улыбнулась.

Я решил больше к ней на этот раз не приставать, не мучить ее, сказал, что новость о том, что нас собираются насильно вывезти из страны, меня шокировала и мне нужно время прийти в себя. Можно ли будет зайти снова и обсудить все поподробнее?

– Дело не в том, что мы выгоняем вас из страны, – ответила Сюзанна. – Мы считаем, что вы уже уехали, вы покинули страну, заполнив все соответствующие документы. А теперь просите принять вас снова, а это невозможно, правила не позволяют.

Я снова стал изображать бессловесного и подавленного. Повесил голову и рассматривал пол. Потом тихо спросил:

– Можно я приду и поговорю с вами поподробнее после выходных?

– Этого я не могу вам запретить, – ответила она взволнованно.

Я встал, протянул ей руку. Посмотрел в глаза. Собрался уже уходить, но прежде спросил:

– Помните, я говорил, что у Стефании в Америке началась депрессия?

– Да, и?..

Она ждала, что я скажу еще что-нибудь на этот счет. Но я просто отпустил ее руку, повернулся к двери, помахал на прощанье. Она, верно, подумала, что последние слова я произнес, только чтобы пробудить в ней сочувствие. Может, так оно и было. Но у меня появилась идея…

СТЕФАНИЯ

Эйвинду пришла в голову мысль, что надо передать право опеки над детьми ему. «Опека» – что это, собственно, такое? Я, естественно, забочусь о детях с момента их появления на свет и буду продолжать заботиться, пока нужно, кому, как не мне, их воспитывать. Для меня всегда было главное, чтобы у них был дом, где они будут в безопасности, и более-менее надежная жизнь, хотя иногда мы зарабатывали совсем мало, но, например, в Оденсе нам вполне удалось этого достичь, поэтому я все время и сомневалась, надо ли ехать в Америку, мне казалось, мы слишком многим жертвуем, неоправданно рискуем, как, собственно, и вышло… И вот теперь мы на улице, и нам в первую очередь нужно найти какую-нибудь квартиру, ради чего можно и опекой пожертвовать, ведь это только для денег и, вероятно, никак не отразится на нашей жизни, как в свое время и наш с Эйвиндом «развод», – это было лишь средство, способ выйти из финансовых затруднений, но мы продолжаем жить вместе. А теперь оказывается, что мы снова можем использовать тот развод себе на пользу, с выгодой, чтобы наше совершенно безнадежное состояние стало хоть чуть-чуть более сносным, я ведь перед отъездом в Америку подписала бумаги, из-за чего у меня в Дании совсем нет прав, Эйвинд, насколько я понимаю, выторговал себе в социальной службе пособие и поддержку в получении квартиры, а также деньги на детей, если он получит над ними опеку, – поэтому и нужно было перевести детей на него; таким образом, мы должны получить три четверти денег, которых должно хватать на семью из четырех человек, а семьдесят пять процентов – это большое достижение для людей, у которых ничего нет и которые ничего не получают. И конечно, можно будет поискать нелегальную работу – какие-нибудь возможности наверняка найдутся, к счастью, так обычно и бывает, поэтому я и была готова пожертвовать опекой над детьми на бумаге.

Если бы только дело обстояло так просто.

Но нужно, конечно, признать горькую истину, что ничего простого в жизни не бывает.

И разумеется, выяснилось, что для передачи опеки должна быть причина. Нужно обоснование, острая необходимость, чтобы быстро все поменять, и Эйвинд договорился с людьми из социальной службы, что меня объявят душевнобольной, как будто бы я не способна заботиться о детях.

Как вообще такое могло в голову прийти.

Как вообще можно было выдумать подобную чушь.

И как можно было меня просить о таком, для меня ведь дети – единственная истинная радость в жизни!

Сначала я рассмеялась, потом заплакала. Он все понимал и относился по-доброму. Сказал, что не собирается меня ни к чему принуждать. Но напомнил, насколько нестабильно наше положение. Нам, конечно, удалось вырваться из этой коммуны хиппи, перебраться от датчан и Сёльви к Сигурбьёрну, он был нашим другом и надежным парнем, но от этого почти ничего не изменилось, наше положение было все так же безнадежно, у нас не было ни кроны, кроме той мелочи, которую Эйвинд занял у Кудди, немного и о нем поговорили. «Когда попадаешь в подобные неурядицы, понимаешь, кто настоящий друг, один Кудди проявил благородство и одолжил денег». Это Эйвинд так сказал. А вот их отношения с Сигурбьёрном стали прохладнее, Эйвинд считал, что Сигурбьёрн, конечно, заслуживает похвалы, он дал нам пристанище в трудные времена, но в квартире нет комнаты для гостей, и мы (точнее, я и дети) днем в основном сидим в своем углу, я им читаю, пою песни и все такое, а Эйвинду приходится ходить по инстанциям, решать наши проблемы, выбивать для нас жилье и деньги, и Кудди ему помогает, возит его на мотоцикле, а вечером они пьют пиво, обычно у Сигурбьёрна в гостиной, может, именно поэтому Сигурбьёрн и его жена стали вести себя сдержаннее, не знаю – у меня есть и другие заботы, особенно после того, как Эйвинд решил, что меня надо выдать за душевнобольную женщину, неспособную заботиться о малышах.

Он сказал, что ничего не изменится. «По сути ничего». Это будет только на бумаге. В документах, которые глубоко запрячут в сейфы этих бюрократичных датчан из социальной службы. И якобы это легко устроить – описывая наши трудности в Америке, он уже упомянул о моем депрессивном состоянии. Я должна только все подтвердить, и дело в шляпе, он получит квартиру, вероятно, такую же, как у Сигурбьёрна, только она будет нашей, мы будем там одни, и три четверти денег, которые обычно получает семья из четырех человек. Дети пойдут в школу. Мы будем экономить, но потом непременно появится какой-нибудь еще источник дохода. И все это, само по себе, казалось правильным и верным. Но дети – кроме них ведь у меня ничего нет. И не было. Я мерзла. Хотя и пыталась согреться под одеялом. В соседней комнате плакал маленький ребенок Сигурбьёрна, он тоже не спал. Иногда я слышала, что Сигурбьёрн с женой о чем-то разговаривают, говорили они тихо, но решительно, как будто в чем-то не согласны друг с другом. Эйвинд с Кудди сидели в креслах в другом конце гостиной и тихо беседовали, иногда открывалась бутылка или чиркала спичка. Наконец, Кудди ушел. К счастью.

ШТОРМ

В Кудди было что-то забавное, иногда он поражал меня, оказывался сложнее, чем я представлял, это я понял, когда мы начали болтать дни и ночи напролет – мне теперь не нужно было терпеть уныние и занудство Сигурбьёрна. Кудди действительно бывал очень смешным. Мог поднять настроение…

Иногда, когда мы напивались, он заговаривал о том, чтобы пойти на «масс-аааж». Что? «Масс-аааж» – повторил он, делая особое ударение на последнем «а». В то время «массаж» пользовался большим спросом, его широко рекламировали в газетах, только это были не массажные кабинеты, а обычные бордели. Я сказал, что сам он может отправляться, но у меня нет никакого желания – однажды я уже сходил в такое место по пьянке, когда только приехал в Данию, там все было отвратительно, особенно уродливые бабы, предлагавшие свои услуги, более того, я получил назад свои деньги со словами: «Ikke tilstrækkelig rejsning!»[48]48
  «Он недостаточно встал!» (датск.)


[Закрыть] А? Разве можно себе представить что-нибудь более вульгарное?

«Иди сам!» – говорил я, когда Кудди заводил об этом речь, но, разумеется, я не хотел, чтобы он это делал, тогда бы мы, вероятно, потеряли друг друга и мне пришлось бы колупаться одному, однако до этого так и не дошло, потому что он всегда замолкал, чувствуя, что эта идея мне не по душе, и отказывался от нее, заминал разговор – вероятно, это был лишь пьяный треп, не более.

Однако мне стало интересно, он ведь приоткрыл щелку в свою интимную жизнь. Какова она у тех, кто всегда спит один и, похоже, получает от этого удовольствие, – такие люди ведь даже не стараются попасться на глаза женскому полу? Как они обходятся? Так что однажды после того, как он упомянул этот «массаж», я, смеясь, спросил: «Ну да, тебе же, конечно, надо как-то решать свои проблемы. А? Старый добрый вариант „никто тебе не сделает лучше, чем ты сам“?!»

Примечательно, что он сразу меня понял и правильно все воспринял. Стал шутить на эту тему. Что в последнее время бывает трудновато возбудиться, привести его в действие, взвести самое важное оружие. Что? Ха-ха! Мы начинаем стареть…

И это по меньшей мере вылилось в разговоры о том, что зажигало мужчину в былые времена; многие воображали всякие эротические фокусы с певицами и актрисами, красавицами в бикини из клипов. У многих были какие-то особые извращения, и я не исключение; меня, например, как-то просто пленила одна дикторша на телевидении, потом я понял, что тогда чуть не спятил (в чем, конечно, была известная доля истины). А потом Кудди рассказал о своих фантазиях, о том, что он представлял себе раньше. Я-то думал, это были деревенские девочки из популярных исландских песенок.

Но нет. Стина из «Стины и Стьяни»! Этот комикс уже миллион лет не сходит со страниц «Викан» и «Могги», еще их зовут Блондинка и Даг – Кудди прямо возбуждался, представляя себе, что в дверь стучится Блонди, после того, как Дагвуд уходил утром в офис!

Казалось, что жизнь моя чертовски плоха. Жилья у нас все еще не было, все шло кувырком. Но одной такой истории достаточно, чтобы развеселиться на несколько дней; стоило ей только попасть в голову, и мне казалось, что все становится как-то легче и светлее, что стоит жить дальше, несмотря ни на что…

СИГУРБЬЁРН ЭЙНАРССОН

Они сидели в гостиной, Кудди с Эйвиндом, баловались пивом, Эйвинд рассказывал истории, а может, они просто молча потягивали пиво, они явно устали и захмелели и боролись со сном, но пива не выпускали, как будто ничего больше не оставалось; иногда раздавался смех, но не грубый и резкий, точнее будет сказать, что Шторм долго и пронзительно кудахтал, громко всасывая воздух, а Кудди вторил ему, простодушно подвывая, блея, как баран; слушать было смешно и в своем роде заразительно, однако я вскоре перестал смеяться и перебрался на кухню, сел там за книги и пытался сосредоточиться или делал вид, что пытаюсь; Улла с ребенком пошли спать, Стеффа со своими детьми уже заснула на полу в гостиной, и хотя я не хотел сидеть с ними трезвый, да меня и не приглашали, уйти спать, пока в моем доме шла вечеринка, я все-таки не мог, вот и торчал на кухне, смотрел в книги, прислушиваясь к молчанию, обрывкам историй и смеху из гостиной. Потом они куда-то отправились. У Шторма был ключ. И я пошел спать. Меня терзал страх и стыд перед всеми; перед женой и ребенком за то, что не смог обеспечить им тихую и спокойную жизнь, и по неизвестной причине перед Эйвиндом – я не знал, в чем ему изменил, просто чувствовал, что он так считает. Часа через полтора я наконец задремал, но услышал, как открылась входная дверь, зазвенели бутылки и раздались голоса Эйвинда и Кудди, они снова уселись в гостиной, и опять стали доноситься те же звуки, что и прежде. Я слышал, как завертелась Улла, проснулась, взяла будильник с ночного столика, потом поставила его на место, наверняка было часа два или больше, Улла услышала болтовню в гостиной, что-то пробормотала себе под нос, и я принял решение: утром я скажу Шторму: «Эйвинд, дорогой, ты и Стеффа с детьми – всегда желанные гости в моем доме, но Кудди я больше видеть не хочу». И, приняв такое решение, я наконец заснул под баранье блеянье указанного субъекта…

На следующее утро я проснулся ни свет ни заря, вместе с ребенком, отнес его в ванную, переодел и, сев за стол в столовой, начал кормить детским питанием из кружки, мне было видно, что они спят прямо в одежде: Эйвинд на диване, Кудди прямо в кресле. Храп, громкое сопение, тяжелый перегарный дух выходил через горло из легких, стояла вонь и духота. Я пошел в гостиную и открыл балкон, впустил прохладный зимний воздух, но заметил, что Стеффа, которая уже проснулась, закуталась покрепче в халат, и ради нее и детей, спящих на полу, а также ради своего малыша, который сидел за столом, балкон пришлось закрыть. Вновь стало душно. Потом я решил собрать пустые пивные бутылки, они валялись повсюду, на полу, на столе, вокруг дивана и кресла, где неподвижно лежал Кудди в шерстяном жакете с заплатами на локтях и расстегнутой рубашке, она была голубая, но со временем на ней появились темно-синие пятна…

Я позвонил из школы домой в обед. Смертельно боялся, что там все по-прежнему, боялся, что терпение Уллы лопнет и будет скандал. Но к счастью, Кудди уже поднялся на ноги и ушел. «А Эйвинд? Он там?» – «Хочешь с ним поговорить?» – спросила Улла, но я поспешно ответил: «Нет-нет, я просто интересуюсь… как дела». Я хотел было высказать свое мнение о ситуации дома, но не стал, не хотел без причины заводить разговор о том, что дома какая-то «ситуация», надеялся, что все вот-вот рассосется… «Да, они немного прибрались», – сказала Улла. «Эйвинд прибрался?!» – выпалил я, возможно, излишне поспешно. «Нет, приказал Стефании», – ответила Улла.

Вечером я приготовил тефтели. Пригласил всех к столу. Довольный тем, что все вроде бы в порядке. Потом зазвонил телефон. Я подошел. «А Эйвинд дома?» – спросил голос Кудди. Я потерял дар речи. Протянул Шторму трубку. Весь вечер он был мрачен, не произнес ни слова, я понимал, конечно, что он с похмелья и уставший. Но едва он начал разговор, как его лицо прояснилось. Голос стал громче, он ожил на те полминуты, пока стоял с телефонной трубкой в руке. «О’кей, let the good times roll!»[49]49
  «Пусть длятся хорошие времена!» (англ.)


[Закрыть] – были прощальные слова, потом он быстро вернулся к столу, стал оживленнее, проглотил несколько кусочков тефтелей и картошки, полив соусом из пакетика, и представьте себе: раздается звонок в дверь, и на пороге стоит Кудди, с целым ящиком пива в руках, с покрасневшими щеками, он ведь втащил ящик вверх по лестнице, и с красным носом, и вообще вид у него был такой, что мне показалось, будто он вот-вот скажет «о-хо-хо!», словно дед мороз, который принес детям подарки.

Нужно ли говорить, что следующие сутки были похожи на предыдущие?

А потом наступил вечер пятницы, и я по разным причинам решил пригласить Шторма вечером куда-нибудь выбраться, в кино, например, а потом мы могли бы заглянуть в бар; по крайней мере, Улла с малышом отдохнули бы от Шторма и Кудди, и, может, мне бы даже удалось как будто невзначай расспросить Шторма о его планах на будущее; долго ли он собирается у нас гостить, зачем здесь постоянно торчит еще и Кудди … Так вот, я пригласил Шторма в кино, и он согласился, в то время шел замечательный фильм, «На последнем дыхании», мне казалось, что Шторму он должен понравиться, потому что это был фильм о фанате одного из старых рок-певцов, о которых Шторм и сам охотно рассказывал, Джерри Ли Льюсе. Я посмотрел с удовольствием. Но когда после окончания фильма мы вышли на зимний воздух и направились в ближайший паб, выяснилось, что Шторм отнюдь не в восторге и многим недоволен, в одной из сцен главный герой промелькнул без штанов, что окончательно испортило его впечатление, он был злобен и язвил даже после трех-четырех стаканов пива, ворча себе под нос, так что дружеской беседы в пабе не получилось. «Он так противно тряс брюхом», – в пятый раз повторил Эйвинд, допивая пиво. Потом предложил пойти в другой паб, мы были в центре, совсем недалеко от места, где обычно собираются исландцы; мы иногда туда заглядывали, но обычно нас останавливал тот факт, что там нас не особо любят за полное презрение к простодушным и невежественным соотечественникам. Но на этот раз мы торопились именно туда, пробираясь через метель. Спешно вошли. Там было полно народу. Шторм отправился на поиски свободного столика, а я прошел к бару. Пока я ждал заказанного пива, встретил исландца, Сёльви, молочного специалиста. Увидев друг друга, мы оба обрадовались, не знаю почему, мы ведь были знакомы лишь шапочно, а теперь он прижал меня к себе, назвал «сердечным другом», поинтересовался, живет ли у меня до сих пор Шторм, и непременно хотел заплатить за те два пива, которые мне принесли, но я уже отдал деньги. Я шел с пивом вдоль бара и радовался, как радуются люди такому дружелюбному обращению, направляясь туда, где за большим столом вместе с другими сидел Эйвинд, который занял мне место. Я весело спросил: «Угадай, кого я сейчас встретил?» – «Не знаю, – ответил Шторм, но заинтересовался: – И кого же?» – «Догадайся с трех раз», – сказал я. «Нет, come on[50]50
  Ну давай (англ.)


[Закрыть], – настаивал Эйвинд. – Кто это был?» Я глотнул пива. Бесшумно рыгнул. Вытер рот. «Сёльви». – «Сёльви?! – переспросил он. – Сёльви Молоко?» Я кивнул. С его лица исчезла улыбка и весь интерес. «И что с того?» – спросил он. «Разве ты не хочешь с ним поболтать?» – «Нет, что за бред, почему бы мне этого хотеть?!» – сказал Шторм почти враждебно и отвернулся к своему соседу. Им конечно же оказался Кудди Ковбой. Они долго разговаривали. Я пытался вклиниться в разговор, но не получилось, все мои слова были лишними и неуместными. Так что через некоторое время, уже ночью, я ушел, они даже не заметили. Я долго брел в темноте, потом нашел ночной автобус, который довез почти до дома. Я вымотался и был расстроен, даже разозлился, на самого себя, за глупость и неловкость, за слабохарактерность и неспособность управлять собственной жизнью, но еще и на Шторма: почему он так со мной поступает? Что я ему сделал? Я решил, что спать не лягу, а подожду его прихода на кухне, я был уверен, что он скоро явится, как обычно, с Кудди, они придут, чтобы сесть в моей гостиной и до утра лакать пиво. Но теперь я это остановлю. Не оставлю больше без ответа. Пусть узнает. Разумеется, я не собирался выгонять Шторма, хотел лишь произнести ту фразу, которая сутками болталась у меня в голове и которую я все никак не мог высказать: «Эйвинд, дорогой, ты же знаешь, что вы со Стефанией и детьми всегда желанные гости в моем доме, но меня не устраивает, что за тобой постоянно таскается этот Кудди». Что-нибудь в таком духе. На этот раз я не сдамся. Настала пора сказать начистоту. Его время вышло. Но под утро я заснул на кухонной табуретке, навалившись на стол. Проснулся, когда все уже начали завтракать – все, кроме Эйвинда, который так и не появился. Мой гнев прошел, я смертельно устал и был подавлен. Чуть позже, выйдя в магазин, я встретил Эйвинда и Кудди. И застыл. Не знал, что сказать. Постеснялся и промолчал. Я готовился ответить на их приветствие. Ждал, что они остановятся. Но ничего подобного. Мы со Штормом, некогда близкие друзья, просто молча прошли друг мимо друга. Посмотрели друг другу в глаза. И я никогда не забуду тот его ледяной взгляд.