Текст книги "Шторм"

Автор книги: Эйнар Карасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

ШТОРМ

Хоть я и получил самую низкую оценку на «завершающем экзамене» (так в мое время назывался экзамен после двенадцатого класса), в прощальной речи учитель похвалил только двоих – лучшего ученика и меня. Лучшим учеником оказалась девчонка, Адди, сейчас она, кажется, детский врач, вот дурочка-то… Она набрала чуть меньше десяти баллов, другие где-то от восьми до девяти; школа была католическая, учеников немного, уровень обучения достаточно высок, так что я со своими семью баллами плелся в хвосте и считался позором школы, – но учитель, поблагодарив нас всех на прощанье самыми теплыми словами, отдельно похвалил Адди за выдающиеся успехи, и добавил, что «еще один человек заслуживает особой похвалы – Эйвинд; этот мальчик добился невероятных результатов вопреки сложным жизненным обстоятельствам, что, несомненно, свидетельствует о его способностях. И если он и дальше пойдет в том же направлении, то сможет обойти различные ловушки и опасности на своем жизненном пути…».

Конечно, человеку нравится, когда о нем говорят нечто подобное, особенно если его до этого никогда не хвалили, – разве только за хорошую игру в гандбол, но не за способности! Хотя больше всего меня удивило, что кто-то докопался до моих жизненных обстоятельств, ведь в школе я старался не привлекать к этому внимания, я стыдился своей семьи, никогда не приглашал друзей на день рождения, как другие ребята, из-за всех этих бутылок и чертова сброда, который ошивался у нас дома; разумеется, было приятно услышать похвалу от учителя, будто ты ему всерьез интересен.

Он неплохой парень, этот учитель, с ним было даже весело, он старался дружить с нами, учениками, интересовался нашими делами, пытался превратить все в игру и развлечение; если хотел установить контакт с ребятами, умел быть одним из них. Помню как-то, когда нам выдали новый учебник по грамматике, он сказал: «Я знаю, первое, что вы сделаете, пролистав эту книгу, – забросите ее в дальний угол. Но я вас прошу – будьте добры, сползайте и достаньте ее оттуда!» У него, как я узнал позже, тоже был скелет в шкафу, жена сбежала от него с янки, так вдруг, ни с того ни с сего, просто однажды он обнаружил на кухонном столе записку: «Уехала в Америку, целую, мама» – то есть она оставила мужу четверых или пятерых детей, и он, весь такой гуд-тайм гай[1]1
  Любитель оттянуться (англ. good time guy). Здесь и далее прим. переводчика.


[Закрыть], напивался и разъезжал по городу в такси, спокойный и меланхоличный, потягивал из фляжки и философствовал с водителем, – но в то же время вел хозяйство и учил, учил, учил. Он был заядлым курильщиком, первые минуты каждого урока от него всегда шел дым, летели клочки холодного дыма, всю перемену учитель курил, а теперь легкие освобождались. Помню, как однажды, кажется, на уроке гигиены, когда мы дошли до главы о курении, он вдруг проговорил этим своим пропитанным виски и дымом «Кэмела» голосом: «Уверен, вы наверняка думаете: „Уж кто бы говорил о вреде курения!“ Вы понимаете, что в этом отношении я далеко не идеал. Но я проведу для вас эксперимент». Он нащупал в кармане пиджака измятую пачку сигарет и зажигалку «Ронсон», достал из нагрудного кармана носовой платок, подошел к двери, осмотрелся, прислушался, нет ли кого в коридоре, – не хотел, чтобы в самом разгаре эксперимента неожиданно появился директор или завуч. Потом он открыл окно, зажег сигарету, втянул густое облако дыма и выдохнул обратно в белый носовой платок – всем известно, что после этого на платке появляются смоляные пятна. Затем учитель уже собирался выбросить горящую сигарету в окно, но я заметил, что он как будто оцепенел, потерял контроль над собой, не силах был расстаться с только что закуренной сигаретой и принялся спешно втягивать в легкие клубы дыма, вдох за вдохом, сигарета вспыхнула, и учитель наглотался дыма, лицо его густо покраснело, и тогда он наконец выбросил горящий окурок на школьный двор и повернулся к нам, чтобы показать пятна смолы на носовом платке; мы сгрудились вокруг него; «Смотрите!» – произнес он, держа платок дрожащими, пожелтевшими от табака пальцами, задыхаясь и безуспешно стараясь откашляться; мои одноклассники только и сказали: «Ничего себе! Смола!» Они увидели лишь результат этого известного эксперимента, демонстрирующего, насколько ядовита смола, содержащаяся в табачном дыме, я же с удивлением наблюдал за тем, как учитель жадно курил у окна; в этом он был ничуть не лучше пьяниц, которые в те времена болтались в моем доме, появляясь и исчезая в любое время суток.

* * *

Мама моя родом из семьи зажиточных крестьян, от родителей ей достался хутор в Южной Исландии, когда она появилась на свет, родители были уже немолоды и других детей у них не было. Выросла мама в сельской местности, а потом ее отправили учиться на домохозяйку в Рейкьявик, где она познала сладость городской жизни и домой уже не вернулась. Ходили слухи, что она неоднократно отказывала женихам из-за «бабушки и дедушки», как я, вероятно, должен был бы их называть, если бы мне довелось с ними познакомиться. Но видимо, больше она отказывала по личным причинам, поскольку лет в двадцать обнаружила, что эта семья – не родная, что ее удочерили. Это стало для нее ужасным ударом, хотя мне так и не удалось понять, что же тут такого ужасного. Ведь других родителей у мамы не было. И с ней наверняка всегда хорошо обходились! В чем же тогда дело? В том, что у нее где-то были настоящие папа и мама, а ей так и не удалось их узнать? Хотя она так старалась. Это, как я понимаю, и стало причиной многолетних тусовок в ночных клубах и всевозможных душевных расстройств, затем она родила ребенка и слегла с ужасной послеродовой депрессией, так что его пришлось отдать на усыновление каким-то добрым людям, моего сводного брата, на семь лет меня старше. Именно это и стало самым большим несчастьем в ее жизни, отдать своего ребенка, как когда-то отдали ее саму, разлучив с родителями, и через некоторое время, находясь в маниакальном состоянии, мама нарушила все правила и договоренности и стала общаться с мальчиком, моим сводным братом. Но еще раньше она познакомилась с моим отцом. Его вырастила мать-одиночка, моя покойная бабушка; в те дни она работала в пекарне и пыталась пристроить мальчика учиться, сначала он поступил в техникум, но там ему не понравилось, и он перешел в художественное училище, где тоже не задержался, вместо этого устроился официантом в «Отеле Борг». Влюбился, женился и развелся, когда познакомился с мамой. Она появилась в «Борге», новоиспеченная землевладелица, вся светилась оптимизмом и сорила деньгами. Официант ей понравился. И они поженились. А потом родился я. Но вскоре после этого папа заболел, у него случился какой-то редкий паралич, думаю, виноват в этом вирус, который поражает одного из восьмидесяти тысяч человек после обычного гриппа. Отец лежал в больнице, потом в реабилитационном центре в Рейкьялунде, я помню его смутно, он сидел в инвалидном кресле, в халате, бледный и подавленный, и трепал меня по щеке, а в глазах стояли слезы. Папа умер, когда мне было пять лет. И у меня осталась только мама, да еще бабушка, мама покойного папы, которая стала мне настоящим другом.

Но первые годы моей жизни, когда маме приходилось заботиться о нас обоих, обо мне и больном отце, были ее лучшими годами. От приемных родителей она получила немалое наследство, купила на эти деньги магазин цветов и сувениров и усердно им занималась, мы жили в собственной квартире, и мама была всегда в форме, энергичная и аккуратная, и мне жилось хорошо. А когда маме было не до меня, я гостил у бабушки, она меня любила и баловала, особенно после того, как я занял место ее единственного сына. И в те годы у мамы почти не случалось душевных приступов, мучивших ее большую часть жизни, депрессии и всего прочего. Но потом она овдовела. И наступила полоса невезения. Мама начала пить и глотать таблетки. Сначала это мне не особо мешало; когда она собиралась «повеселиться», я всегда мог пойти к бабушке, но потом она познакомилась с новым мужчиной – с этим мерзким Халли Хёррикейном, будь он неладен. И он стал жить у нас, если не сидел за решеткой либо если мама, собравшись с духом, не выгоняла его, натравив на него полицию, и в такие минуты она клялась, что впредь ноги Халли не будет в ее доме, и обещала мне, хотя я и не просил, что теперь он уйдет из нашей жизни; таковы были минуты просветления между маниакальной и депрессивной фазами, и, должен признаться, я никогда не встречал женщины интересней, лучше или очаровательней, чем моя мать в такие мгновения. Но потом она выходила из равновесия, сбивалась с толку, и вскоре все с треском разваливалось, и мама снова дрожала, как листок на ветру, духу у нее хватало только на то, чтобы сидеть в халате в сумеречной комнате и курить сигареты, и тут Халли всегда умело находил пути вернуться; мама объясняла мне, что в нем была жизненная сила, действовавшая на нее как наркотик, ей просто необходимо, чтобы он был рядом, исходившая от него энергетика спасала ее от полного отчаяния, и мне приходилось с этим мириться.

Однако, надо признать, что Халли не был самым последним негодяем в мире, он, например, никогда не прибегал к насилию, насколько я знаю, за это его ни разу не судили. Он был обычным мошенником и вором, даже сутенером, – думаю, его первого в Исландии судили за такие дела, тогда Халли было около двадцати и жил он в Кефлавике. Снял там дом, набрал проституток и пускал к ним американцев с базы за деньги. И, как я уже сказал, получил срок за сутенерство. Отсидел где-то с месяц. «После этого ничем подобным не занимался!» – не раз слышал я от него. «Вот придумали, запирать мальчишек в тюрьме…» – то и дело повторял он. И всегда ужасно сожалел об этой судимости. «Я ведь просто устраивал вечеринки!» Халли утверждал, что это были обычные посиделки. И что американцы помогали ему с платой за дом, электричество, отопление и тому подобное. Но суд вынес решение, и Халли выучил его наизусть, как и многое другое, что касается правил и нарушения законов, так что теперь он знал, что «использовал легкомыслие девушек в целях наживы». Сильно, однако, сказано. Отдадим судьям должное.

Халли пьянствовал, подделывал банковские чеки и торговал краденым, вокруг него всегда вертелись какие-то темные личности. И все это в моем доме. Он превратился в главное преступное логово в городе, а мне оставалось только просыпаться по ночам, когда полиция приходила кого-то арестовывать, к тому же, собираясь по утрам в школу, я то и дело находил в своем ящике с носками краденые вещи, – хорошенькая жизнь для одиннадцатилетнего школьника. Соседи постоянно жаловались, пытались даже нас выселить, но квартира принадлежала маме, так что наши позиции были весьма сильны; к тому же Халли Хёррикейн разбирался в законах, он, как заправский юрист, знал назубок правила общественного порядка, а также права и обязанности домовладельцев и управляющих жилым фондом. Однажды на нас пожаловались владельцы соседнего дома, к которому недавно пристроили зубоврачебный кабинет, но когда Халли изучил дело, выяснилось, что пристройка стояла ближе к границам нашего земельного участка, чем разрешено законом, – так что зубные врачи отозвали свое заявление, к тому же им пришлось заплатить маме большие деньги, чтобы она не возбудила против них дело. А в нашем доме была еще одна квартира, в подвале, жильцы оттуда спешно выехали, и ее выставили на продажу, но покупателей все не находилось, наконец квартиру купил город, и туда стали селить безработных, находящихся на попечении Управления по социальным вопросам. Хуже всего стало, когда там поселилась безумная старуха-пироманка, которую прозвали Элла Поджигательница, в приступах безумия она поджигала все, что попадалось под руку, например, собственные шторы – и это все в квартире под нами, – так что несколько раз мы оказывались на волосок от гибели, когда огонь начинал распространяться по дому. Тогда мама решила, что ребенку нельзя жить в таких условиях, и отправила меня к бабушке. Через некоторое время она лишилась квартиры, потому что Халли заложил ее, чтобы получить кредит, из которого не выплатил ни кроны. Сам он вскоре заболел сахарным диабетом, так что этот двухметровый верзила весом в сто пятьдесят кило стал тощим как жердь, прекратил пить, и сейчас я даже не знаю, жив он или помер, да мне и плевать. Мама же последние пятнадцать лет без конца меняла жилье, однако с недавнего времени все у нее постепенно стало налаживаться – появилась маленькая квартирка и какая-то работа от социальной службы.

ЙОН БЕЗРОДНЫЙ

Я помню, что возникла эта идея на заседании редколлегии, мы обсуждали, как здорово было бы самим сочинять романы или что-нибудь там еще, а не сидеть и тупо ждать, как перед судом, что положат на редакторские столы. Почему мы должны приносить себя в жертву прихотям всех этих недалеких графоманов, сумасбродов и бездельников, да подчас к тому же еще и алкоголиков?

– Почему бы нам, – сказал один из редакторов, – не решать самим, что мы хотим выпустить, например, к осени – допустим, пару исторических романов, а? Или три детектива, один роман о современности, что-нибудь для подростков, еще, скажем, книгу для домохозяек и, предположим, сборник стихов?

– А стихи-то зачем? – спросил коммерческий директор, и все засмеялись, но Гудстейн, исполнительный директор издательства, по меньшей мере раз в месяц обреченный на бессонницу из-за налога на добавленную стоимость, уловив подобные метания, ощутил вкус крови во рту; он приподнялся на стуле, замахал ручкой, ослабил узел галстука (он один надевал галстук на заседания) и сказал: «Нет, ребята, а почему мы серьезно не можем этим заняться? На полном серьезе! Меня в университете учили, что организация производства является одним из важнейших аспектов деятельности любой организации. Мы произведем, мы же и продадим! Прежде, чем сюда устроиться, я работал сначала в малярной фирме, потом с газированными напитками. И мы всегда уделяли внимание организации производства! Приспосабливали его к нуждам рынка! А сейчас мы как толстые пингвины на танцах, сидим в углу и ждем, когда нас выберут дамы! Это абсурд, ведь мальчики уже поседели и находятся на грани нервного срыва!»

Все расхохотались, кроме самого Гудстейна; вышло как-то неудобно, а вдруг он говорил всерьез. Смех утих, наступила неловкая тишина; исполнительный директор отвернулся и раскашлялся, он слегка раскраснелся, и все забеспокоились, что у него действительно что-то со здоровьем.

Редактор детской литературы, милая умная женщина, похлопала его по руке и сказала:

– Вы абсолютно правы, но наш мир, увы, так несовершенен.

Теперь закашлял парень, который только недавно пришел в отдел учебной литературы – мы изо всех сил старались стать своего рода университетским издательством, – молодой человек был крайне разумен и высокообразован, и это знали все, но в то же время очень стеснителен и редко кому отказывал, поэтому, когда он откашлялся и взял слово, все прислушались:

– А кто сказал, что мир будет соответствовать нашим представлениям? Как выяснилось, усовершенствовать организацию производства и заказывать книги не так уж сложно! Слышал я тут недавно, как в подобном случае удалось добиться отличных результатов.

Все присутствующие внимательно смотрели на него. Он был красивым мужчиной – спадающие на лоб кудри, круглые очки, сияющий взор, – в общем, в любом фильме он бы получил роль молодого, на редкость умного и слегка затравленного интеллигента. Так что никто ему не возражал, все только вопросительно смотрели.

– Точно, про американский бестселлер «Мосты округа Мэдисон» – «Bridges of Madison County», говорят, будто он появился в ходе каких-то рыночных исследований.

На заседании присутствовал один знакомый исландского переводчика этой книги. И я почувствовал, что дальше может получиться не совсем приятный разговор, поскольку он тут же с презрением ответил:

– Ну да, какое-то время ходили подобные слухи, но их ведь пустила какая-то вздорная газетенка, в чем потом вынуждена была сознаться.

– Может, оно и так, – сказал Берг, молодой человек из отдела учебной литературы, – но история, о которой я слышал и читал, не была ни фальшивкой, ни уловкой, напротив, это блестящая идея, которая могла бы пойти на пользу всей издательской отрасли.

Приятель переводчика собрался было возразить, но Гудстейн, исполнительный директор, не дал ему рта раскрыть, он начал снова размахивать ручкой, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и окончательно распустил узел галстука.

– Рассказывайте, – сказал он, обращаясь к Бергу. – Рассказывайте.

– Как мне объяснили, – начал тот, – одно американское издательство заказало исследование, чтобы выяснить, какая общественная группа покупает больше всего книг и что ее интересует в первую очередь. И это оказались женщины, если точнее – замужние женщины от тридцати до шестидесяти, а книга их мечты должна рассказывать об одной из них, о женщине, переживающей романтическое приключение, новую любовь, но у которой в то же время в резерве остается надежность и покой семейной жизни. Так вот, на заседании редколлегии провели мозговой штурм и решили написать подобную книгу; насколько я помню, про фермершу, состоятельную, то есть с крупного ранчо; этакая знать южных штатов, – ее уже можно называть женщиной среднего возраста, хотя она сохранила очарование молодости. И вот однажды в выходные, когда муж с детьми уехали на сельскохозяйственную выставку в соседний штат, в их краях объявляется незнакомый любитель приключений, холостой жизнелюб, крепкий загорелый парень, который приехал фотографировать мосты. И естественно, между ними вспыхнула страсть, которая длилась все выходные, или неделю, или сколько там надо, но его ждали новые приключения, он отправился снимать Тибет, да и ее семья должна была вот-вот вернуться домой. Таким образом, их любовная история подошла к концу, на прощанье она подарила ему какой-то амулет, крестик или медальон, а через некоторое время в журнале ей попадается на глаза его фотография с этим амулетом на шее. Так вот, они собрали творческую группу и написали книгу.

– Послушайте! Это красивая версия, – сказал знакомый переводчика, – есть только один…

– Подождите, подождите, – перебил исполнительный директор Гудстейн. – Я хочу знать подробности, это просто блестящая идея, это самое интересное заседание нашей редколлегии. И как все прошло? Вы, случаем, не знаете, удался ли план? Помнится, я смотрел фильм именно с таким сюжетом. Это возможно?

– Да-да, – ответил молодой и одаренный Берг, – книга вышла и стала бестселлером, а потом по ней сняли фильм с Мерил Стрип и Клинтом Иствудом.

– Вот как, – протянул исполнительный директор и обратился к знакомому переводчика: – Вам ведь еще что-то об этом известно, извините, что перебил.

– Я просто хотел сказать, что это липовая версия, потому что книгу написала не какая-то творческая группа, у нее есть реальный автор, я сам видел его фотографию, а многие с ним встречались.

– Ладно, вы видели фотографию автора, да и я тоже, но уверены ли вы, что многие с ним встречались? – спросил Берг.

– Его зовут Джеймс Джексон Веллер или как-то так, у него есть еще несколько книг.

– Вот именно, Джеймс Джексон Веллер или как-то так, это имя подходит актеру или ковбою. Я слышал версию, что они специально наняли какого-то малого, чтобы сыграть автора, точнее, сфотографироваться вместо него. Людям просто нужен автор, чтобы они поверили, что кто-то сам пережил подобные приключения, – кто же захочет покупать книгу какой-то редколлегии? Так что нашли какого-то приятного мужика средних лет, который раньше работал моделью, рекламировал джинсы и рубашки «Рэнглер» или сигареты «Кэмел», точно не вспомню.

Гудстейн размечтался.

– Блестяще, – бормотал он, – просто блестяще. Говорите, никто его не видел? Но ведь все раскроется, если рекламной модели придется на полном серьезе рассуждать о литературе. Я бы и сам наверняка опозорился, хотя и называюсь исполнительным директором крупного издательства!

– А вы что скажете на этот счет? – спросил знакомый переводчика, несколько огорченно посмотрев на молодого Берга, ставшего звездой собрания.

– А это самое гениальное, – ответил Берг. – Они решили изобразить его эксцентричным автором, вы же знаете, бывают такие, которые отказываются от интервью, а писательские конференции и литературные праздники считают пустой суетой и лицемерием; он хочет только писать, и пусть книги говорят сами за себя, в лучшем случае приходит лишь сфотографироваться и раздать автографы. А в результате производит впечатление человека таинственного, что только подогревает интерес.

Знакомый переводчика этого автора явно был вынужден признать себя побежденным. Он лишь качал головой, приговаривая: «Вот так вот. Вот так вот!»

– А что, это подставное лицо написало еще какие-нибудь книги? – поинтересовался Гудстейн.

– Естественно, пришлось написать еще одну, – ответил Берг. – Для полноты картины. Но я ее не читал.

– Я читал, – сказал знакомый переводчика. – И должен признать, что она весьма слабая.

– Как бы то ни было, – подытожил Гудстейн, – я должен сказать, что у нас вышла очень плодотворная дискуссия и нам всем еще предстоит обдумать услышанное. А сейчас перейдем к практическим вопросам, попробуем хотя бы начать составлять план. Так что же наши благословенные авторы могли бы возжелать написать в этом году?

Но идея уже родилась…