Текст книги "Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ)"

Автор книги: Ея Россо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 28 и последняя. И вспыхнет пламя…

Неживой голос прошелестел по округе, вызвав приступ паники у животных в городе. Воины на стене застыли в панике, заметались в поисках неведомой опасности, потом и вовсе кинулись вниз на поиски супружниц и невест. Едва сотники народ остановить сумели, велев каждому заткнуть уши, чем придется, чтобы не слышать странный зов. Тоска неизбывная такой силы звучала в каждом звуке, что перед глазами мало-мальски влюбленных картины страшные вставали и хотелось бежать домой, чтобы успеть спасти кровиночку или любушку от беды неминуемой.

– Да-а-нушка-а-а-а! – вновь с тоскою ласковой затянула Амбрелла. – Ну что же ты, иди ко мне, зябко мне. Милый мой, холодно без тебя. Иди ко мне, любимый мой… – фея печально улыбнулась, обняла себя за плечи, и заплакала.

Крупный слёзы прозрачными льдинками катились по щекам бледным и падали на снег крупным жемчугом. Сердце у Ждана защемило от отчаянья, потянулась душа к любимой. Чары гребешковые, коим кудри государевы долго не причесывали, силу теряли с каждой минутой. Память истинная пробуждалась, в голове события путались. Показалось государю, что и не было тех лет одиночества, что проживал он в маете непонятной. Все к лесу рвался, а сворачивал в другие края. Да и он ли сворачивал? Или его возвращали?

Ждан не выдержал, шагнул за круг. Сириус едва успел друга за остатки кафтана ухватить. Едва царь черту переступил, кинулись к нему змеи приснувшие, да вовремя серый спохватился, на себя со всей дури потянул друга сопротивляющегося.

– Да чтоб тебя приподняло и треснуло! Куда тебя нечистая несет?! – рычал волк, пытаясь втянуть Ждана в круг, с ужасом наблюдая, как его руки и ноги ждановские, за чертой огня оказавшись, льдом покрываются. Сам государь глаз завороженных с королевы лесной не сводил и помогать товарищу спасать себя не торопился.

Клацнули зубы, повалились мужики друг на дружку: Ждан спиной на Сириуса рухнул, когда волк его из под защиту пламени затянул рывком мощным. Волк друга с себя спихнул, в снегу уселся, торопливо круг огненный осмотрел на предмет повреждений, и только потом на беглеца глянул.

Коргоруша от всей суеты не вздрогнул, не шелохнулся. Силы кота уходили по капле на подпитку костерка, что робко одежду мужскую облизывал язычками рыжими. Больше дыма было, чем жара. Коловерша по-тихоньку засыпал, с силой расставаясь. Время от времени вскидывал он голову лобастую, пялился взглядом осоловевшим в никуда и вновь ронял морду на лапы скрещенные.

Царь лежал, ртом воздух морозный жадно хватал, пытался голову приподнять, фею взглядом отыскивая. В голове государевой не с того, не с сего вспыхнули звезды яркие, в сознание замутненное ворвались вопли сердитые. С трудом, но опознал Ждан в мужике матерящемся друга серого, который словами злыми костерил его на все лады и готовился вторую пощечину отвесить.

– В… порядке… я… – прохрипел Ждан, поднимаясь на локтях. – Благо… дарствую… – простонал, усаживаясь. – Не… пробьют?

– Не должны, – опустившись на колени просипел волк, кровь сплевывая и рот утирая: падая, царь затылком об него хорошенько приложился, губу разбил.

Мужчины замерли, дыхание восстанавливая и не обращая внимание на зверюг взбесившихся. Прозрачные стены содрогались от ударов хвостов змеиных, но держались благодаря костерку и коргоруше. Твари шипели, обжигая плоть ледяную, но продолжали нападать. И вдруг стихло всё.

На плечи человеческие как-то сразу тишина брушилась пологом пудовым. Ждан и Сириус с трудом голову в сторон королевы Вечного леса повернули и подниматься стали, друг другу помогая. В трех шагах от пятачка, на котором они минуты страшные коротали, стояла Амбрелла.

Лицо девичье белоснежное пряди черные обрамляли, стекали по плечам на грудь ручьями живыми. Казалось, что тьма живая по телу женскому и наряду узоры рисует угольные, норовя свет закрасить. Фея Ждана разглядела и улыбнулась нежно, вновь руки потягивая к нему.

Царь замер, вглядываясь в любимые черты, отыскивая ту Эллочку, которую память сокровенная столько лет в глубинах души хранила. Морок навий, что Феврония в зеркало запустила, хорошо постарался: Амбрелла выглядела краше прежнего. Только жизнь в глазах бледно-голубых не плескалась зеленью леса весеннего. Румянец рассветный щеки не окрашивал. Улыбка счастливая на губах не цвела.

– Ну что же ты, Данушка, приди ко мне, согрей меня. Или не любишь больше свою Эллочку? Позабыл? – вихри снежные прыснули из-под подола платья девичьего и помчались снежными барсами в сторону города.

Сириус и Ждан обернулись, обеспокоенно, и зубами заскрежетали от бессилия. Белая армия столицу штурмовать начала. Воина и горожане из ополчения растеряно топтались на городских стенах, не зная, как быть. Не чужаки, а кровные родственники, друзья и приятели, колдовством замороченные лезли наверх по спинам друг друга, создавая живую лестницу. Сотники приказ, наконец, отдали, и люди, побросав оружие, похватали дрыны, палки, доски с тали спихивать противника вниз, вслух богам молясь, чтоб не разбились на части снеговики заколдованные.

– Данушка… Иди ко мне… что тебе людишки глупые… Обними меня, согрей любовь своей. Поцелуй меня, – тоскливо закончила Амбрелла и шагнула в круг.

И тут же, зашипев, отпрянула, руки свои разглядывая. Ледяная плоть от прикосновения к стенам, огнем пропитанным, запузырилась и потекла, обнажая кожу розоватую. Королева ладони к глазам поближе поднесла, вглядываясь в ожоги, и друзьям показалось, впервые мелькнуло на лице равнодушном удивление.

Фея голову склонила, разглядывая защиту хлипкую, затем плавно по кругу пошла преграду обходить. Шаг сделает и пробует внутрь зайти. Искры вспыхнут, обжигая руки ледяные, Амбрелла отпрянет и дальше идет, приговаривая:

– Выйди ко мне любимый мой. Я люблю тебя пуще прежнего. Тоска сердце гложет без ласк твоих. Вернись ко мне… Обними меня… – тоска в голосе мертвом роса и ширилась, на последнем слове поднялась метель, закружилась вокруг пятна оранжевого, кидаясь комьями снега в защиту.

Захрипел коргоруша, теряя остатки силы. Зарычал Сириус, волком оборачиваясь. Подскочил к костерку слабеющему, лапу разодрал. И закапала кровь алая, силу симурана огню отдавая. Один Ждан стоял, за королевой вокруг оси поворачиваясь, губу закусив, о чем-то размышляя. И вдруг резко шагнул к границе спасительной, в ладони от края остановившись.

Волк завыл яростно, но от пламя не отошел, лишь зубами клацнул предупреждающе. Но друг не слушал, в лицо королевы вглядываясь. А потом заговорил.

– Зорька моя утренняя… Любушка моя нежная… иди ко мне… Вот он я! Протяни ладони свои, дотронься до рук моих… – и такая любви в голосе Ждана плескалась, что горло у волка от тоски по Ягине перехватило.

Амбрелла остановилась и прислушалась, голову к плечу склонив. Осторожный шажочек к магии защитной сделала и вновь попыталась дотронуться, потянувшись к Ждану. Но огонь, хоть и не сильный, не позволил. Королева зашипела и отпрянула, ладони опалив.

– Данушка… Больно мне, Данушка, – слёзы потекли по щекам хрустальным. – Выйди ко мне, обними, согрей, – позёмка заметелила вокруг феи, поплыла туманом плотным вокруг полянки огороженной, время от времени «заборчик» на прочность проверяя.

Ждан шагнул еще ближе, руки к сердцу прижав. Силовые линии оранжевыми всполохами заплясали на его лице.

– Зоренька моя, Эллочка… Не бойся огня! Прости меня за глупость мою, за слепоту! За то, что потерял любовь твою. Что не уберёг любовь нашу перед миром всем! Не бойся меня, окрой сердечко своей холодное, пусти весну! Прости меня, сердце моё! Я люблю тебя, душа моя. Без тебя мне жизни нет, одна маета и тоска серая. Я не жил без тебя – маялся! Только во сне с тобою и виделся! – хриплый шёпот Ждана прорывался сквозь магию навью, обжигал искрами горячими снежную владычицу.

Но морок не сдавался и не собирался так просто выпускать из цепких лап своих пленницу. Ожили косы черные, зашевелились, выпуская крючочки-щупальца, стремясь объять необъятное, белое в чёрное превратить. Слова ждановские, огонечками в сердце Амбреллы летящие, гасли, тьмой перехваченные, едва коснувшись груди девичьей.

– Данушка… Ну что же ты… Видишь больно мне, ладони горят, – снежная фея развернула длани, показывая волдыри от пламени защитного, в глазах белёсых застыли боль и недоумение.

Ждана скрутило от бессилия: как помочь любимой, как расколдовать душу замороченную, когда за чертой погибель обоих ждёт?

Шагнёт он за огонь, Элла в тот же миг душу из него вынет, холоду в жертву принесет. Сама же пустышкой безжизненной на веки вечные останется.

Ступит она в его объятья – растает снегом вешним: морок силен в фее, сердце жаркое льдом обложил, не достучаться. Кровушку горячую до капельки последней выморозил. Не осталось в Амбрелле ни тепла, ни радости. И любви не осталось.

Как убедить милую снова ему, однажды предавшему, довериться? Пусть и не по воле своей отступился от неё, по наущению и колдовству чуждому. Но разве не он слабину дал, позабыв о любви истинной, чарам навьим поддавшись? Значит, не верил в себя. В чужие слова и наветы – поверил. В себя и Эллу – нет. Силе чувств взаимных – не сумел до донышка довериться.

Значит, сомневался и не надеялся, что чудо великое с ними на яву случилось, не во сне и не в мечтах! Значит, забыл, что вещала ему Чомора тогда, на полянке, когда впервые фею свою единственную встретил. Не услышал слова хранительницы: ушами слушал, а нужно было сердцем и душой.

– Зорюшка моя… Люблю тебя сильнее жизни своей, сильнее света белого, – выдохнул Ждан, и вдруг почудились ему слова матушки родной: «Сыночек мой, Жданушка! Не бывает любви без жертвенности. Любовь не словами показывают – поступками». Вспомнил и понял, что делать надобно, вздохнул легко и успокоился.

Сириус только и успел, что зубами по воздуху клацнуть, когда Ждан, улыбнувшись светло и радостно, шагнув за преграду из рубахи собственной, пламенем почти до конца съеденной.

– Зорюшка моя… Иди ко мне! Согрею тебя, душа моя, сердце моё… Жизнь моя! – выдохнул Ждан, протянув руки к фее ненаглядной, едва крик сдерживая от боли лютой, ощущая каждой клеточкой, как мороз и стужа в один миг под кожу проникли и вгрызлись вдвоем клыками острыми в жилы горячие, кровь выстужая, выхолаживая. Жизнь отбирая.

Амбрелла подалась навстречу любимому, растянув уста в улыбке торжествующей. Прильнула к груди мужской, облачко студённое выдыхая. Ждан жадно в губы ледяные впился поцелуем горячим, обнял любимую, крепко к себе прижал, не выпуская из объятий королеву снежную. Любовью своей и сердцем остывающим, целуя душу холодную.

Забилась в руках сильных лесная дева заколдованная. Жаром обдало морок черный, глубоко внутри засевший. Да не тут-то было! Не выпустил Ждан любимую, только сильнее к себе притянул, поцелуй не прерывая. Лобызал её щеки бледные, терзал губы бескровные, снимал льдтинки с ресниц белых губами своими горячими, шёпотом жарким.

– Солнышко мое лесное! Зорька ясная! Любушка моя, горлица! Вернись ко мне! Услышь меня! Не отдам тебя никому! Умру за тебя, не думая. Воскресну, если спасти понадобится! Только живи! Только живой будь!

Застонала Амбрелла, выворачиваясь. Косы чёрные взвились вокруг Ждана, принялись жалить тело, остатки одежды разрывать. Из пальцев королевы, что в плечи мужски вцепились, в кровь раздирая, туман серо-бурый поплыл вниз по задубевшей от холода коже. Вздрогнул царь, но не отступил. Лишь сильнее в уста любимые впился, ладонями лицо чужое обнимая, выискивая в глазах Эллу, Эллочку – зорьку ясную.

– Элла… Посмотри на меня! – оторвавшись от губ прошептала Ждан, не отводя взора горячего от Амбреллы. – Вся моя жизнь… без остатка принадлежит тебе… – выдохнул он морозным облачком и упал бы к ногам снежной королевы прямо в объятья змей ледяных, пасти раззявивших.

Но дрогнули руки девичьи, сильнее за плечи ухватились, упасть не позволили.

– Данушка? – сморгнув с ресниц снежинки, раздался голосок дрожащий. – Что… что с тобой? – Амбрелла притянула к себе Ждана бездыханного, ноги её подкосились, и рухнула фея вместе с телом любимого на снег.

Твари ледяные зашипели, к королеве дёрнулись, но отчего-то близко подобраться не смогли. Элла сидела на снегу, обнимая Ждана, прижав голову темноволосую к плечу своему, и плакала слезами горючими.

– Дан, Данушка! Что с тобой? – вместе со слезинкам катились по щекам едва зарозовевшим осколки острые, раня кожу нежную. Лицо королевы покрылось трещинами. Рыдания прокладывали дорожки глубокие, вскрывая панцирь дедяной, в который морок долгими днями лесную фею упаковывал. Косы черные задергались, Ждана опутали, пытаясь из рук девичьих врывать. Но Амбрелла только сильней к себе прижимала любимого, в лицо его вглядываясь. а потом и вовсе склонилась и поцеловала в губи посеревшие.

– Не бросай меня, любимый мой! За тобой уйду, не смогу одна, – прижимаясь к устам холодным, целуя нежно, зашептала королева заговор. – Мы с тобой – одно целое, ты – ночка моя, я небо белое!

Царь не дышал и признаков жизни не подавал. И закричала Амбрелла в отчаянье:

– Обмена прошу! Жизнь за жизнь, кровь за кровь, смерть за… – и тут королеву выгнуло от боли так, что рухнула она поверх Ждана бездыханного.

Волк ринулся было на помощь, да поднялся едва: ослаб, кровью защиту поддерживая. Упрямо зубы оскалив, Сириус пополз в сторону друга и королевы, не оставляя попыток помочь, спасти. Королева застыла куклой сломанной на груди возлюбленного. Снежная корка, что платьем тело девичье облегала, вдруг затрещала, будто лед на реке ломается, и осколками стала осыпаться, обнажая живую плоть.

Амбрелла вздрогнула, застонала тихо, потому громче, плечами повела, с трудом голову приподнив, вновь вскрикнула и упала на Ждана. Полежал чуток, уперлась руками в землю, и выпрямилась. Фею трясло, как в лихоманке, качало из стороны в сторону. Морок, цепляясь косами за куски ледянистые, пытался удержаться внутри, но оттепель, что в сердце Эллы началась, гибелью Ждана опаленная, невозможно было остановить. Черные пряди сползали на стремительно таявший под телами снег, оборачивались юркими змейками и стремились поскорей покинуть ту, что так долго их в себе носила, иногда холила, местами лелеяла, обиды вспоминая.

Сириус уже твердо на лапы встал, когда Амбрелла снова закричала, выгибаясь назад, обхватив руками голову и глаза закатив. И вдруг за её спиной, доламывая остатки ледяного платья замороченного, распахнулись крылья огромные, переливаясь всеми цветами. Лесная фея в последний раз выгнулась всем телом, остатки морока с себя стряхивая, взмахнула пару раз крыльями, крепость и силу их проверяя, и встала в полный рост.

Вокруг Амбреллы и её возлюбленного снег стремительно начал таять, а из земли жадно рванули стебли лианы, подхватили мужское тело и поднесли к фее лесной. Королева Вечного леса склонилась на возлюбленным, нежно ладонями лицо его обхватила, глубоко вздохнула и прильнула к устам мертвым. Вместе с поцелуем вдыхала Эллочка всю любовь свою, всю нежность. Всю свою жизнь без оглядки и сожаления.

Крылья дрогнули, распахнулись во всю мощь и засияли перья всеми оттенками зелени, а затем окутали Амбреллу и Ждана, скрыв от глаз посторонних.

Сколько прошло времени, Сириус не ведал. Когда очнулся, Ждан сидел, привалившись к плечу феи любимой и кашлял, за грудь держась. Элла плакала, гладила его по волосам и что-то шептала губами пересохшими. Дан же, время от времени задирал голову, стремясь удостоверить, что ему не чудиться, улыбался растеряно, и все норовил в обнять любимую. Но от слабости руки бессильно падали, царь морщился, кашлял и все начиналось заново.

Волк оглянулся на коргорушу, доковылял к нему, прислушался, склонив голову лобастую, осторожно лапой тронул. Котяра судорожно вздохнул, но глаз не открыл. Сириус кивнул, улегся рядом, стараясь плтней прижаться к боку пушистому и остатками силы жизненной поделиться. Да так и приснул рядышком.

Сквозь тяжелый сон почуял волк, что кто-то его по имени окликает нежно, встрепенулся, огляделся и вспомнил вдруг: ЯГиня так осталась лежать возле зеркала разбитого. Нехорошо это. С трудом разогнав кровь по жилам, Сириус перекинулся в человека и двинулся к погибшей ведунье. Покинул круг защитный, кивнул приветственно Ждану: друг в себя пришел и теперь прижимал к себе любимую, боясь хоть на секунду из объятий своих выпустить. Амбрелла плакала, спрятав лицо на мужской груди, тихие рыдания выдавали только крылья подрагивающие.

Сириус шел по таящему снегу, отмечая изменения. Травка молодая пробивалась, живность луговая оживала. На санях Дубовод Кузьмич зашевелился, закряхтел, руками замахал, стряхивая с себя остатки снега и льда. За спиной раздались крики радости: миряне заколдованные все как один замерли. Таять не таяли, но и попытки напасть оставили. Где-то на краю сознания мелькнула у Сириуса мысль: «Надо бы сундучок с душами поискать, да расколдовать замороженных», – но тут волк увидел Ягиню, и все перестало иметь значение.

Царевна лежала на спине, слегка запрокинув голову. Её рыжие волосы разметались по снегу языками пламени. В глазах распахнутых потухла зелень, на губах алых снежинки не таяли. Сириус упал подле тела девичьего на колени, голову повесив. Зверь внутри закаменел, а потом свернулся в клубок, и застыл, носом в хвост уткнувшись.

Человек как и волк, опустился на снег, лег рядом с Ягиней, протянул руку и нежно дотронулся до щеки. Спустя секунду сердце проупстило удар, рухнуло в пятки, а затем с неистовой силой заколотилось о рёбра. Кров прилила к голове и зашумела в ушах. Дрожащими пальцами Сириус прикоснулся к холодной щеке снова. Задет резко поднялся, наклонился и дотронулся до шеи, пытаясь услышать пульс. Мир замер, накрыв симурана оглушающей тишиной. Волк злился на себя и не мог сосредоточится: отравленное надеждой собственное сердце грохотало так, что забивало все звуки вокруг.

Сириус глубоко вздохнул, задержал дыхание, выдохнул и припал к груди царевны. Потекли секунды томительно ожидания прежде чем мужчина тихо заплакал, прошептав пересохшими губами: «Жива…» А затем, стремительно взлетая на ноги с Ягиней на руках зарычал, закричал, застонал так, что земля вздрогула, а возглас его долетел достен столичных:

– Она жива! Лекаря! – и рванул к саням.

ЭПИЛОГ

После того, как исчезла Зеркалица-Ясуня, а зеркало забрало Февронию жизнь в тридцать пятом королевстве сто сорок первом царстве семьдесят втором государстве постепенно и в волшебном королевстве фей налаживаться стала.

Королева Вечного леса обрела крылья и спасал государя Жана I Неотразимого от смерти: поступок царя старейшины оценили и даровали обоим второй шанс. Но Слово феей Амбреллой было сказано, хоть и под колдовством, и баланс миров требовал его исполнения для полного равновесия. Только наследник или наследница способен восстановить разрушенное темным колдовством.

Поначалу Ждан опечалился, перечитав письмо что Эллочка ему в беспамятстве прислала. Долго вдвоем думали и едва снова не расстались, порешив, что важнее целый свет, чем счастье их единоличное. А для этого государю надобно с царицей пожить, дитя народить, на крестины королеву фей пригласит и крёстной назначить. Тогда и заклятье спадет.

Но тут незадача вышла: государыня Зинаида после того, как в себя пришла, ничегошеньки не помнила: в детство впала. Отдача магическая разум замутненный выжгла до капельки, оставив чистоту младенческую. По велению Ждана придворные лекари-маги провели полное изучение здоровья царицы: переживал царь, что ребеночек у них зародился. Но боги оказались милостивы и доктора переживания государя не подтвердили.

Зинаиду, после аннулирования брака, отправили в больницу специальную, где лечили тех, кто от темной магии пострадал вольно или невольно. Лекари уверили Ждана: царица постепенно в себя придет, и даже память частично восстановится. Как вырастет из младенческого состояния и дорастет до возраста, в котором государыню магической отдачей накрыло.

Разведенный царь немедля отел жениться на возлюбленной своей фее, но Амбрелла воспротивилась, утверждая. Что покуда дитя у любимого не народится, не судьба им вместе быть.

Ситуацию спас коргоруша. Кот, неотступно следовавший за королевой с того момента, как она полностью силы его восстановила и от выгорания магического спасла, раздобыл где-то рукопись древнюю. В ней-то и отыскали ситуацию похожую и выяснили: свадьбе быть, а слово исполнится, как только у той или того, кто судьбу обидчику переиначил, народится ребеночек, хоть бы и от того, в чей адрес заклятье было сказано. На радостях Ждан объявил о помолвке с королевой Вечного леса Амбреллой, но свадьбу отложили на год. Оба государства требовали внимания и восстановления.

И закипела работа: фея лес расколдовывала, живность и подданных размораживала, души возвращала, оплакивая погибших. Успела-таки Феврония каменьями воспользоваться, многие в себя не пришли так и остались статуями ледяными. Так в Вечном лесу впервые за века появилась поляна печали, куда снесли всех, кого спасти не удалось, накрыли пологом тишины, насадили цветов и зажгли огоньки вечные.

Попытки вернуть души королева не оставила, едва снова в одержимость не впала: искала средства и возможности, подняла архивы и повскрывала сундуки со старинными летописями из запечатанных предками запретных отсеков библиотеки магической. Если бы не Ждан, который взял за правило ежедневно на рассвете и на закате приезжать к любимой своей Эллочке, кто его знает чем обернулась неистовость феи, чтобы натворила она, отравленная ядом вины.

Когда же на поляне. Где погибла Чомора, волку отход прикрывая, белки раскопали под головешками сучок живой, Амбрелла и вовсе воспряла духом. Веточку в вазу с живой водой поставила в отдельных апартаментах, велела оберегать пуще жизни и света белого. И вскоре отросток пустил корни, зазеленел и Эллочка пересадила его в сад, окружив цветами и ручейком живительным.

Воскресить из сучка хранительницу леса Чомору в полном здравии и памяти – дело не одного года. Но, окрыленная надеждой, королева фей с удвоенной силой принялась лес восстанавливать и искать способы оживить всех, кто душу потерял. В том числе и людей, погибших, когда армия снежная из Вечного леса вышла и пошла войной на столичный град.

Дубовод Семидневич полностью в себя пришел и помогла королеве изо всех сил. Чувство вины грызло и его: винил себя старый за… старость, что подвел Эллочку, не устоял, как Чомора, перед магией темной, перед мороком ледяным, и погибель многим принес. Потому начал присматриваться лешак к молодой поросли, готовить себе смену сильную, надежную. Амбрелла протестовала, но не настаивала, надеясь – отойдет леший и останется с ней помощником верным и опорой.

В тридцать пятом королевстве сто сорок первом царстве семьдесят втором государстве государь Ждан I Неотразимый не сидел сложа руки. Всем миром восстанавливали разрушенное, строили дома каменные, обновляли защиту магическую. Государь стал задумываться от техномагии, велел придворным ученым разработать проект научной академии. Очень Ждану хотелось изобрести способ защиты от колдовства темного.

Первый указ государя объявлял запрет на любовную магию. Приворотные зелья, заговоры и прочая под страхом заключения пожизненного, а в особо тяжелых случаях – смертной казни – отныне и во веки веков в царстве нельзя было не только продавать, но и производить на продажу в другие страны. Этот приказ едва до погромов не довел в столице и в селах. Ретивые исполнители кинулись к ведуньям, знахаркам и лекаркам, едва не погубив цвет нации, наделенной магическим даром. Вовремя Бабай Кузьмич прослышал про непотребства и царским повелением насилие было остановлено.

Недовольные магички, кто промышлял зельями любовными, покинули государство ждановское. Остальные умелицы зелья и вещицы зачарованные добровольно снесли на площадь центральную, где и предали пламени, после того, как принесли царю клятву на крови, скрепленную словом волшебным. Нарушителя ожидало страшное наказание: дара лишался не только он, но и все потомки по прямой семейной линии, магически одаренные, вплоть о седьмого колена.

Жизнь постепенно входила в свою клею. И единственное, что огорчало и печалило всех участников событий – Ягиня.

Царевна так в себя и не пришла. Лекари в голос твердили Сириусу и Ждану с Амбреллой: ведунья все равно, что мертва. Были перепробованы все средства – волшебные и врачебные, но Берендеевна не оживала. Даже пресловутый поцелуй любви не помог. Сириус тенью призрачной бродил по дворцу, без еды-питья пропадая то в библиотеке царской, то в архивах фей, а то и вовсе исчезла на несколько дней неизвестно куда. Возвращался злой, осунувшийся и вновь принимался за поиски способа вернуть царевну к жизни.

Не помог источник живой в Вечном лесу, куда Сириус, с согласия и по настоянию Амбреллы, при её помощи и содействии, перенес безжизненную царевну и прожил в пещере вместе с ней месяц. И поили её, и купали – куклой бесчувственной назад во дворец унесли.

Эллочка, когда полную силу крыльев своих обрела, тоже оживить пробовала спасительницу. Но магия природная не смола пробиться сквозь непонятный щит невидимый. Когда зеленые струи хлынули из рук феи, оказалось, лежит Ягиня, будто в кокон стеклянный спрятанная. Никакие вещи волшебные, никакая сила пробить его не могут.

В конце концов Сириус покинул тридцать пятое королевство сто сорок первое царство семьдесят второе государство. Забрал любимую и отправился в избушку её лесную. Там и зажил, за царевной своей ухаживая. Выстроил возле колодца с живой водой стеклянный купол, оплёл его магией защитной, и туда Ягиня разместил.

Каждый утро, после того как всадник первый со двора съезжал, волк приходил к любимой, омывал студеной водицей лицо да руки, менял цветы в вазах, легко целовал в уста розовые, держал за руку. А затем уходил лес охранять: помогать попавшим в беду, наказывать браконьеров, шугать тех, кто покой леса нарушал, лишнего забрать пытался.

Вечерами, когда третий всадник покидал пределы Яги, волк возвращался в усадьбу, ополаскивался во дворе, опрокидывая на себя ведро воды, и отправлялся к царевне.

Сириус редко ночевал в избе: вдруг любимая очнётся, испугается, а его и рядом не будет объяснить, поддержать. Когда отсутствовал, сигналку заряжал – на каждый вдох глубокий, шевеление, на любое движение настроенную. Случись что он в ту же секунду узнает и примчит. У дальней стенки симуран лежанку себе устроил, там спал. Там же и работал за столом колченогим, книги изучал в поисках спасения.

Возле ложа, нам котором царевна спала, кресло поставил, иной раз в нем и засыпал, держа любимую за руку. При свете дня, закончив дела лесные, тут же подле ведуньи книги читал старинные, летописи, без устали разыскивая крупицы знаний, чтобы пробудить девушку. Много чего волк перепробовал, да все без толку. Ягиня спала мертвым сном, иногда улыбалась. И тогда сердце волка заходилось в надежде безумной, вот сейчас дрогнут ресницы длинные, колыхнется грудь под платьем расшитым, распахнутся медленно очи зелёные, и услышит он: "По здорову будь, добрый молодец". Но дни летели сизокрылыми утицами, а ведунья так и лежала на ложе своем, цветами усыпанном. Ж

Ждан предлагал Сириусу смастерить гроб хрустальный, мастеров-ювелиров нашел соорудить усыпальницу в саду дворцовом в углу потаенном, чтобы не беспокоил никто. Волк отказался. Негоже любимую раньше времени хоронить.

От царя Берендея – отца Ягини – раз в месяц лекари, знахари да маги в избу лесную наведывались. Государь поначалу хотел в царских хоромах дочь разместить, в опочивальне ее девичьей, да не тут-то было. Какую комнату для царевны не приготовят накануне, ту отпереть не могут опосля ни ключами, ни магией, ни вышибанием.

Пытались двери снимать с петель, но и тут незадача вышла. Едва комнату служанки-горничные покидали, как покрывалось все пылью серой. На уборку сутки-двое приходилось тратить. Заслоны колдовские, амулеты и обереги не спасали от наваждения. Бытовая волшба не срабатывала; приходилось ручками прибираться, да одежду потом выкидывать – не отстирывалась она от напасти. Тогда-то и согласился Берендей под присмотром Сириуса оставить царевну в домике её лесном.

Время шло. Ждан с Амбреллой спустя год поженились. Подошел срок и королева Вечного леса двойню родила: мальчика и девочку. Оба царства пировали две недели, от души радуясь такому чуду. Теперь и голову ломать не надобно, сразу два наследника – сыночек на отцовский трон, дочка – на мамкин.

Года два детишкам исполнилось, когда пришла страшная весть из дальних краев: будто бы война великая приключилась между богами Нави и Яви на краю земли. А принес её коргоруша вместе с Бабам Кузьмичом. Раз в полгода домовой в гости к волку с Ягиней наведывался, новостями обменивались, письма-подарки от Ждана с Эллой передавал. Сам государь только пару раз и сумел за все время к другу вырваться. В этот раз Кузьмич с собой кота прихватил: отдохнуть от царских отпрысков – больших любителей к кисе поприставать. А с тех пор, как в них магия наследная пробуждаться стала, бедному Черрику (имя ему Эллочка присвоила за любовь к ягоде черешне) и в тенях покоя не стало, везде отыщут и играть заставят, никакого слада с мелюзгой.

Посидели товарищи вечерком, потужили, дела обсудили, на Ягиню вместе глянули, когда удивленный коловерша носом повел и промурчал:

– Отр-р-ра-а-ау… Не убр-ра-а-ал мыр-р-р. – и картинку показал обоим, как входит между лопаток девичьих олчния черная, прощальный подарочек от сестрицы младшей.

Кровь отхлынула от лица у Сириуса, перед глазами замельтишили моменты давние: вот он повернулся к стольному граду, собираясь к костру во всю прыть бежать. Феврония как раз руку одну из пут выдернула и что-то вдогонку Ягине швырнула. Вспыхнула молния в сознании волка и словно наяву увидел он, как входит меж лопаток девичьих магия темная.

Кинулся Сириус к царевне, осторожно на бок перевернул, пуговки на платье расстегнул, стали в шесть глаз спину белоснежную разглядывать. Тут и обнаружили родинку с пятак. Коргоруша упреждающе рыкнул отгоняя друзей, и принялся вылизывать место отравленное. Не успели волк с домовым ахнуть, как острым когтем чиркнул кот по плоти нежной, пятнышко вырезая.

Хлынула кровь густая черная, Сириус на колени упал, едва желание сдерживая коргорушу не придушить. Бабай Кузьмич не растерялся, из мешочка своего походного достал ткань чистую, Впавшего в ступор волка отправил к колодцу за живой водой. Дождался, когда кровь течь перестанет и кот подойти позволит, да за дело принялся. Промыл порез, смазал края мазью дурно пахнущей, умостил царевну так, чтобы на боку лежала и назад не заваливалась.