Текст книги "Долгие беседы в ожидании счастливой смерти"

Автор книги: Евсей Цейтлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Герой и автор

Мы по-прежнему говорим о его смерти. Конечно, говорит в основном й.

– Что ж, событие это само собой разумеющееся и – приближающееся.

Я не соглашаюсь, но и не опровергаю его, как предписывают «правила хорошего тона». Это сразу разрушит характер наших бесед, их особый строй – без фальши.

Часто й говорит о смерти в связи с моей работой:

– Когда умру, вы легко напишете свою книгу. Мой портрет приобретет четкость, определенность. Все сразу встанет на свои места…

______________________

К истории наших отношений с й. Может быть, самое главное: я давно полюбил то, что он не сумел в себе осуществить.

_____________________

10 декабря 91 г. Несмотря на его приверженность христианству, й скучно размышлять о морали. И, наверное, это единственное, что разделяет нас. Очень четко й выразил свою мысль сегодня:

– Мне кажется, художник не думает о нравственном начале… его интересует только психология.

Я уточняю: если мы говорим о «пространстве» литературного произведения, это так. Но если речь о пространстве «живой жизни» – как обойтись без морали? Как не заблудиться без нее в сумерках одинокой дороги?

й молчит. Не сомневаюсь: он не согласен со мной.

_____________________

й не может отказаться от своей привычки изучать всех вокруг себя. Я, конечно, не исключение из правила.

Уклоняюсь, сопротивляюсь. Не хочу, чтобы мы отвлекались от нашей задачи. Она вовсе не одномоментна – не может ограничиться даже серией интервью.

Я не исключение из правила и в другом. й пытается – с самыми добрыми намерениями – «переделать» меня. Ему почему-то кажется: я ломаю свою жизнь. Причем ломаю резко, решительно. Он пробует понять: зачем? Хочет, наверное, чтобы я не повторил его ошибок. А главное – он не видит логики в моих решениях и поступках.

– Вы в Литве пять лет? – спрашивает й. – У ж е пять лет…

Он что-то мысленно взвешивает, сопоставляет:

– Сколько у вас вышло книг до переезда сюда? Четырнадцать? Для эссеиста и литературоведа – немало.

й продолжает свои расчеты. Видимо, ему легче размышлять обо мне, соизмеряя мой путь со своим. Между нами разница в возрасте – тридцать семь лет, я гожусь ему в сыновья, но й думает как раз не об этом… О чем же? О линии творческой судьбы – главной линии в жизни любого литератора. Куда выведет она меня? й умеет взглянуть на ситуацию с безжалостной ясностью:

– Вы были благополучным преподавателем вуза, много публиковались. И вдруг – бросили все. Россию! А ведь вы связаны с ней рождением, культурой, языком… Переезд в независимую Литву?.. Что ж, последнее, вроде бы, логично… Вы ведь написали повесть о Кристионасе Донелайтисе. Я читал ее, понял ваш замысел: не просто рассказать о жизни и трагедии гения – увидеть жизнь национального духа в течение столетий. Донелайтис привел вас в Литву. Но – дальше…Что дальше?

й недоумевает. Литератор не общается почти ни с кем из коллег. Перестает даже ходить в Союз писателей. Ради чего? Ради нескольких десятков еврейских судеб, записанных в эти годы на магнитную пленку? Соизмеримы ли жертвы? Впрочем, и тут, внутри новой моей жизни, й не видит логики. За пять лет – ни одной крупной публикации, хотя он знает: некоторые из взятых интервью сенсационны. Молчание…Что из него вырастет? «Конечно, я давно понял: вас интересуют не события, сколь бы сенсационны они ни были, – их психологическая подоплека. Прекрасно! Тем не менее жизнь проходит. Я на себе ощутил, как это бывает: в тех самых изданиях, где ты вчера печатался, уже мелькают новые имена, а тебя давно забыли, ты уже отстал от поезда…»

й чувствует загадку чужой жизни, видит ее излом, который может оказаться трагическим. «Любой неточный шаг и… Нужна воля! Нужно постоянно прислушиваться к пульсу судьбы».

______________________

Не раз слышу по телефону и такой его монолог:

– Что у вас нового?.. Ничего особенного? Вы не откровенны со мной! Впрочем, если вы даже скажете мне нечто, вы все равно будете не откровенны. Вы ответите формально. Нет, наверное, все правильно. Ведь вы живете еще во внешнем мире, а я уже в другом… (6 декабря 93 г.)

_____________________

Говорю ему почти все. Хотя, действительно, не сказал важное: пять лет назад я резко переменил свою жизнь не только потому, что эмигрировал в Литву, – я вернулся в иудаизм. Это не оговорка: вернулся. Считается, что каждый еврей с детства приобщен к иудаизму. Правда, иногда он сам не знает об этом.

Почему я промолчал? Отношение й к иудаизму мне хорошо известно, а неизбежные – постоянные – расспросы его увели бы нас слишком далеко. Конечно, я помню: мы с й уже давно не просто «герой» и «автор» – друзья. Тем не менее я хочу прежде всего оставаться его зеркалом.

Человек на пороге. Тетрадь третья

Знаки

2 апреля 95 г. Прошло уже два года с тех пор, как й сказал:

– Вы безошибочно почувствуете приближение моей смерти. Я, подобно многим умирающим, буду обманываться надеждой, но вы-то не ошибетесь!

й прав. Знаки смерти хорошо различимы в его глазах, голосе, движениях. Существует огромная литература о том, как читать подобные знаки – например, книги тибетских целителей. Но сейчас эти указания ни к чему. Путь й к смерти – точно или менее точно – отражен в моем дневнике.

_____________________

8 августа 95 г.

Прощаясь, каждый раз пытаюсь как бы вобрать, удержать в памяти его маленькую фигурку, острый взгляд из-под густых бровей… Да, я помню: это лицо старого актера, который так хорошо умеет менять выражение в зависимости от новой роли. И все же…

– Следующего раза может не быть, дорогой мой, – говорит й. Я различаю улыбку в его голосе. Но при этом вижу тоску в глазах.

Да, следующего раза может не быть! Придя через две-три недели, легко замечаю перемену в нем: похудел, как бы подсох весь, еще резче морщины. Меня переполняют жалость и нежность, которые стараюсь никак не выказать.

_____________________

Человек на пороге смерти. Это – прежде всего – особое состояние психики. Что-то заставляет й вновь и вновь напоминать себе сейчас старую истину, которая предельно точно выражена в еврейской книге «Поучения отцов» («Пиркей авот»):

«Рожденным предстоит умереть, умершим – воскреснуть, а живым – предстать перед судом».

Свет на морских волнах

21 сентября 94 г. Из разговора по телефону.

«Что я делаю? Сижу в кухне и решаю: взять с полки книгу Моше Лейба Гальперна или нет? Я взвешиваю свои силы и – думаю о Гальперне. Он родился недалеко от Львова, учился живописи в Вене, жил в США. Часто зарабатывал свой кусок хлеба тяжким трудом. Скитался. Много пил. Довольно рано умер. Чем-то его стихи и судьба напоминают мне Сергея Есенина. Был он едва ли не гениален. И, мне кажется, теперь почти забыт.

Я вспоминаю такие строки Гальперна: «Если вам поэт Моше Лейб скажет, что утром, около десяти, он увидел свет на морских волнах, вы поверите Моше Лейбу? Конечно же, нет…»

А дальше… Дальше поэт говорит о том, что смерть тянет его в море. Кругом толпа, но никто ничего не замечает. Чем заканчивается стихотворение? Уже не помню. Но… не могу решиться взять книгу с полки».

_____________________

Конечно, й волнует образ смерти. Как придет она? Будет тяжелой или легкой?

– Знаете, так уж полчаса: закрою глаза и – сам вижу этот колеблющийся, едва заметный, притягивающий меня свет на морских волнах.

Одиночество как форма «жизни и творчества»

4 января 95 г.

– Я одинок. Я очень одинок.

Сегодня й снова несколько раз повторил это. Как и в других наших разговорах. Как и в фильме «Иллюзии». Как в своих письмах.

Восхищаюсь решимостью его исповеди (сам не смог бы признаться в подобном никому). И, конечно, думаю: как воспринимают такие высказывания его жена, дети?

Доктор Сидерайте слушает мужа спокойно. Будто не к ней, не к их долгой совместной жизни это так или иначе относится. Привыкла.

___________________

5 сентября 95 г. Лист бумаги с вопросами, которые я хотел задать й (не задал, потому, что он тяжело болел).

1. ПОНИМАЕТЕ ЛИ ВЫ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ СОБСТВЕННОГО ОДИНОЧЕСТВА?

(Пометка для себя:

й был естественно – как почти все люди – одинок в отрочестве, в юношеских поисках призвания.

Разумеется, одинок среди развалин Литовского Иерусалима.

Он – один на один – со своим прошлым, в лабиринтах сомнений, страхов, противоречий

Ему бы смириться, осознать: это одиночество отчасти и создано им самим. Именно так в семье, где й буквально «выстроил» собственное одиночество, начав перестраивать жизнь и характеры близких. Так и в литературе: й сам ушел из еврейской культуры, а с культурой литовской по-настоящему не сроднился.

Ему бы оглянуться, тогда увидел бы: сейчас идет жесткая переоценка едва ли не всех привычных ценностей; по-своему одиноки, растерянны среди этой сумятицы большинство коллег й из бывшего СССР.

Ему бы махнуть рукой! Принять извечное, мудрое одиночество старости).

2. НЕ КАЖЕТСЯ ЛИ ВАМ, ЧТО, ТЯГОТЯСЬ ОДИНОЧЕСТВОМ, ВЫ ОДНОВРЕМЕННО ИЩЕТЕ ЕГО?

(Пометка для себя:

Потребность одиночества связана для й с творчеством, с необходимостью особого сосредоточения, медитации, одинокого разговора с Богом.

й признается:

– Иногда по нескольку дней молчу.

А доктор Сидерайте, услышав наш разговор, подмечает:

– Часто во время работы он – сознательно или бессознательно – создает в семье конфликт. Потом, довольный, погружается в себя.

Почему й доволен? После ссоры на определенный срок рвутся контакты с родными. Есть своего рода «гарантия» одиночества).

3. ПРЕДЕЛЬНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ОДИНОЧЕСТВА – СМЕРТЬ. НО ВЕДЬ ВЫ ПРИМИРИЛИСЬ С НЕЙ… ТОГДА ПОЧЕМУ ЖЕ БУНТУЕТЕ?

(Пометка для себя:

«Бунт» й объясняется просто. Он – старый ребенок: дети никогда не могут принять одиночества!)

Варианты судьбы

6 ноября 91 г.

– Очень рано определилась цель моей жизни. Я решил стать писателем. Сделал ли я правильный выбор? Этот вопрос все еще важен для меня!

Да, перед й открывался в юности и другой путь. В школе его однажды пригласил побеседовать учитель математики:

– Йосаде, я вижу: вы связываете свое будущее с литературой. Подумайте хорошенько. По-моему, вы многого добьетесь в точных науках.

й размышляет об этих словах до сих пор.

_____________________

А позже показалось: из него выйдет прекрасный коммерсант.

«Когда в тридцать первом разорился отец, семья наша осталась без средств к существованию. Фабрика опечатана. Кредиторы требуют немедленно отдать долги. Отец же никак не может прийти в себя.

Я учился тогда в Каунасе, в университете Витаутаса Великого. С родными виделся редко. Я удивился, когда однажды увидел на пороге своей комнатки маму – самого близкого мне человека в нашей семье. Она требовала и умоляла – одновременно:

– Яша, ты должен сам взяться за расчеты. Иначе полный крах. Навсегда.

Я бросил учебу. Приехал домой. Подключил к работе нескольких опытных адвокатов – из Мариямполе, Каунаса. Представьте себе, за три месяца удалось решить все проблемы с кредиторами.

А потом в Литве кончился промышленный и банковский кризис. И – наступил подъем. Мы снова открыли фабрику. Заставили отца взять хорошего бухгалтера. Да и сам он уже многому научился на горьком опыте. Когда в сороковом году советская власть национализировала фабрику, она приносила прибыль – предприятие оценили в сто двадцать тысяч литов. Немалое по тем временам состояние!»

–

Нет, й не сомневается в правильности своего выбора. Он просто перебирает сейчас, перед смертью, возможные варианты судьбы.

Хроника ухода

Записи мои трех-четырех последних лет – часто об одном. Вот й прислушивается к самому себе, вот ум художника бесстрастно регистрирует, отбирает, классифицирует те или иные процессы старения организма. Необратимые уже перемены.

Постепенный у х о д.

й понимает ценность подобных самонаблюдений Дрожащей рукой выводит в тетради: «Дневник старости».

Однако он замечает и противоречие. Эти наблюдения важны прежде всего потому, что тут – хроника распада, угасания. Как же воспользоваться тогда этим богатством ему самому? Каким образом придать материалу форму?

Противоречие, которое он разрешить не может. К тому же «Дневник старости» тоже требует сил, времени. Ни того, ни другого нет.

й предлагает (иногда молчаливо, иногда – деликатно, двумя-тремя словами) разрешить это противоречие мне. И вот человек, который никогда не любил говорить о собственном здоровье, сообщает другому подробные «отчеты» своего физического состояния.

_________________________

30 марта 1995 г. Вздрагиваю, когда слышу:

– Привык, что внутри меня всегда звучит музыка. А ТЕПЕРЬ ОРКЕСТР ИСЧЕЗ.

Почему вздрагиваю? Дело в том, что когда-то, занимаясь психологией творчества, я много думал о причине смерти Александра Блока. Странной смерти – в сущности, без болезни. Просто однажды Блок перестал слышать музыку. И перестал после этого писать стихи.

й не поэт – драматург. Но после «исчезновения» музыки он уже не разговаривает со своими героями.

_____________________________

«Что я делаю целыми днями? Пересматриваю библиотеку. Вынимаю ту или иную книгу. Какая окажется под рукой. Читаю одну страничку, вторую. Ничего нового, все давно знаю…»

_________________________

Вот и еще один наш ужин. Втроем. На их кухне. Доктор Сидерайте, недавно вернувшаяся из больницы, накрывает на стол. Печет блинчики, достает свой фирменный пирог с ревенем. й ест мало. Один сырок. Какой-нибудь бутерброд. Стакан чая. «Мне уже хватит и этого». Кутается в халат. А я помню, как за этим столом он произносил огромные монологи… Но даже и сейчас – оживляется во время ужина, подтягивается, голос становится тверже.

_____________________________

3 января 95 г. Интонации его голоса унылы. Раньше й сам творил радость, веселил себя и других, теперь – не хочет: пусть все идет, как идет.

То, о чем я подумал, банально: надо найти, организовать событие, которые «расшевелит» й.

Мысль эта, как ни странно, конкретизируется легко. Вот его пьеса «Прыжок в неизвестность»; на нее не обращают внимания театры; но ведь ее можно издать?

Звоню в издательство «Прадай»; книжка – пятьсот экземпляров – будет стоить около двух тысяч литов; смету представят на днях; тираж можно получить через недели две-три.

Доктор Сидерайте понимает все сразу. Как врач она, наверное, может выразить в терминах оздоровительный эффект этого события для й. Как жена… Говорит, не задумываясь:

– Отдам на это последние деньги.

Разумеется, отдает. И организует издание. И возится с корректурой. И…

__________________

КОНЕЦ ЛЕТА 95-ГО. й в больнице. Во время нашего разговора вдруг закашлялся. Сильная, долгая рвота. Я иду за санитаркой. Думаю о том, как приободрить его, сгладить чувство неловкости, которое наверняка испытывает й. Но возвратившись, вижу: й спокоен; может быть, он даже хочет, чтобы я видел и это?..

Он прав.

_________________________

12 сентября 95 г. Теперь, когда звоню ему, утром или днем, в трубке – молодой голос: «Подождите минутку». Когда-то пани Тереза была медсестрой, потом окончила университет, стала юристом. Как многие, потеряла сейчас работу. С удовольствием помогает доктору Сидерайте, но больше — й. Помогает ему преодолеть страх (уже несколько месяцев он боится оставаться в доме один – «вдруг случится сердечный приступ?»)

___________________________

МОГ ЛИ БЫ УГАДАТЬ ОН КОГДА-НИБУДЬ ПРИЧИНУ БУДУЩИХ СВОИХ ВОЛНЕНИЙ?

Холод мучает й все последние годы. Особенно в ту пору, когда самоуправление экономит на топливе. «Я замерзаю!» – кричит он мне в трубку.

Чувство холода болезненно для него. Нынче ждал холодов с нарастающей день ото дня тревогой. Летом еще стал продумывать «систему утепления».

И вот в его комнату поставлены два обогревателя, окна тщательно заклеены. И комнату эту он покидает совсем редко. Как крепость. Помнит: в коридоре – враг…

Радостей по-прежнему мало. Среди немногих – книги. Несколько дней доктор Сидерайте ищет для й в разных магазинах Вильнюса следующие издания: Артур Шопенгауэр, «Мир как воля и представление» (это его любимый автор с юности); Людвиг Витгенштейн, «Избранное»; Мартин Хайдеггер, «Избранное»; монография «Литовская мифология» (она необходима для новой пьесы й); Юозапас Альбинас Гербачяускас, «Терновый венок» (лекции этого литовского критика и эссеиста й слушал еще до войны). (11 октября 95 г.)

________________________

КУПАНИЕ. Долго подготавливаемый и нелегко проходящий процесс.

Осенью, когда еще не включили отопление, это выглядит так. Сначала доктор Сидерайте согревает в ванной комнате воздух – там должно быть очень жарко (тепло не должно исчезнуть в течение полутора часов). Потом набирает в ванну горячую воду. Затем приводит й, раздевает его, медленно сажает в воду (причем последовательность погружения указывает сам й)…

Только этот – самый первый этап – занимает не менее получаса.

____________________________

«НЕНАВИЖУ СВОЕ ТЕЛО. Кожа моя в последние две недели стала очень чувствительной. С трудом бреюсь, преодолев лень и отвращение. С трудом подставляю пальцы под струю воды».

…«Иногда кажется: я такой же старик, как другие. Как те, от которых я всегда отходил в сторону. От них пахнет старостью».

…«Все время боли. Стараюсь понять их природу. Иду мысленно вглубь боли. И тогда оказывается: с болями можно жить…» (13 октября 95 г.)

Фундамент

Он все еще рассказывает мне свою жизнь. Но это уже рассказы «вдогонку» – то, о чем раньше не вспомнил. Или не хотел говорить.

_____________________

«…Меня долго занимала загадка моей родословной

Как появились в Калварии мои предки? Откуда они?

Я знал только: фамилия наша – Йосаде – не характерна для литовских евреев. Корень этого слова древнееврейский: «йесод» – значит, фундамент, основание.

Наконец, после войны, услышал: в Москве живет еврейский ученый, критик, эссеист Приблуда. Он изучает происхождение еврейских фамилий! Представьте себе, я волновался, отправив ему письмо. Не менее волновался, когда читал ответ: фамилия Йосаде существует только у испанских евреев; скорее всего, один из моих дальних предков, действительно, что-то создал, изобрел! А может, он, в самом деле, выкладывал фундаменты зданий.

Как известно, евреи из Испании были изгнаны. Некоторые из них отправились в страны Центральной Европы, другие – через Крым – на Украину. «Скорее всего вы именно с Украины», – писал мой московский корреспондент. Он попал в самую точку!

Знаете, какое предание существовало в нашей семье? Мой прадедушка был кантонистом. Вы помните? Кантонистами называли евреев, служивших в царской армии. Большинство из них были крещеными. Служили они долго – по двадцать пять лет. Так вот, моему прадеду надоело, и он сбежал.

Его поймали. Судили. Все это было именно на Украине. Потом его отправили в знаменитую тюрьму, которая находилась в Калварии.

Что делают евреи маленького городка, узнав, что в местной тюрьме появился их соплеменник? Они решают: его надо выкупить, еврей не должен сидеть в тюрьме! Собрали деньги, пошли к начальнику тюрьмы и – выкупили. Бывший заключенный остался жить в Калварии. Женился.

Увы, я мало что могу рассказать об этом смелом человеке. Знаю только его имя – Авром.

Все мужчины в нашей семье носят библейские имена. После Аврома – Шмуэл, потом мой отец – Мойше, потом – Яков, то есть я. Моего сына зовут Иосиф».

_____________________

Есть однако еще одно объяснение того, откуда произошла его редкая фамилия. й этого так и не узнал.

Каббала, открывающая первопричину вещей, тайный смысл мироздания, утверждает: все происходит и существует во Вселенной благодаря Свету, излучаемому Творцом. С помощью особых «сосудов» – сфирот – Свет достигает людей. Одна из главных сфирот называется йесод – Основание…

Каббала говорит о мистических измерениях времени: они были «потеряны» человечеством, однако их энергия – вокруг нас. Путь к этой энергии тоже связан со сфирой «Йесод». Вселенная и человек устроены схоже. В человеческом организме «Йесод» – это половые органы.

Что ж, й мог бы о многом задуматься: его фамилия действительно связана с фундаментом, основанием мира.

Фрагменты жизни

Разгадка его характера? Слова: «ЧЕЛОВЕК, НЕ ПОХОЖИЙ НА САМОГО СЕБЯ».

Что это? Название книги З.Паперного о Михаиле Светлове. Почему-то – интуитивно – повторяю эти слова й. Он приходит в восторг:

– Как раз про меня!

________________________

«Расскажу сейчас историю, ПОЧТИ АНЕКДОТ. Но сначала о том, что сам я писал в своей изданной автобиографии.

й берет с полки книгу, читает:

«Моя жизнь уже катится вниз, я не нахожу смысла в том, как соединяются отдельные ее события… Не нахожу логики и последовательности. Трагический наш век бросал меня то в одну, то в другую сторону, и чаще всего не туда, куда я хотел.»

После этого, именно после этого один критик написал: нет, логика в движении Йосаде есть. Это – движение к коммунизму.

Я встретил того критика на улице. Пожал руку:

– Прекрасная статья!»

__________________________

ЕГО СЕМЕЙНЫЙ ИДЕАЛ прорывается даже невольно. Например, когда й говорит о своей невестке Неле:

– У меня с ней душевный контакт. Какая она замечательная жена! Умница. Блестяще знает французский. Эстетка. А сейчас и зарабатывает прекрасно. И все время с детьми. И все – о детях, о муже. А мужу – ни одного слова против. Все у них в доме только так, как он скажет.

Как всегда, й прессует вместе разные понятия. Не оставляет пространства между ними. Когда такое «пространство» вдруг появляется (й делает паузу), я задаю себе вопрос: неужели он завидует сыну?