Текст книги "Долгие беседы в ожидании счастливой смерти"
Автор книги: Евсей Цейтлин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Среди прочих забот й долгие годы остается такая. Прохаживается ли он по своей квартире, прогуливается ли по двору, покупает ли что-то из мебели, один вопрос – всегда перед ним: нельзя ли здесь устроить тайник?
Тайник должен быть простым, доступным. Но прежде всего – надежным.
й ставит себя на место сотрудника госбезопасности. Вот входит в помещение. Вот начинает искать. Что сразу привлечет внимание? Какие возникнут подозрения?
Он раз и навсегда определяет места, куда что-либо прятать глупо: гараж, веранда, антресоли, подвал, спинки диванов и кресел, банки с крупой…Туда прячут все!
Впрочем, важно уточнение: что ты хочешь спрятать? надолго ли?
– Одно время (в семидесятые годы) я прятал пишущую машинку с еврейским шрифтом. Но я прятал ее, если так можно выразиться, поверхностно. Попечатав часок-другой, убирал машинку от любопытных глаз – нет, уже не от сотрудников, но от агентов КГБ, которые могли быть среди моих приятелей. Я предупреждал возможные вопросы, шушукания, донос: Йосаде – сионист.
Иное дело – рукопись. Ее лучше всего прятать среди бумаг. Например, в папке с двойной обложкой. Еще совет: самые опасные, компрометирующие страницы можно из рукописи изъять – их, в конце концов, восстановишь потом по памяти.
Очень важный фактор – характер времени. Пятнадцать лет й прятал свои автобиографические записки. Любые изменения в Кремле, смену шефов КГБ он примеривал к своей трефной работе: надо ли перепрятать заново? А, может быть, уничтожить вообще?
Изобретал все новые и новые тайники. Перекладывал рукопись с места на место. Заставлял – в свое отсутствие – то же самое делать жену.
_____________________
«Я помню, как закончил пьесу «Синдром молчания». Сказал себе: «Дома ты не имеешь права держать подобный текст. Его надо спрятать особо тщательно. Причем, за пределами квартиры».
Но кому, куда отдать? Думаю об этом долго. Анализирую все свое окружение. И вдруг догадываюсь: один из моих друзей – информатор КГБ. Это может мне повредить? Конечно. Но я решаю: именно он и должен помочь!
Я приглашаю этого человека вместе с женой в гости. Читаю им пьесу. Потом – ужин, неторопливая беседа. Тут-то и говорю:
– Видите, друзья, какое родилось у меня дитя. Нам опасно быть рядом. Ведь я еврейский писатель, мало ли какие события нагрянут, вдруг – обыск? Словом, не могли бы вы меня выручить, взять эту рукопись? Ты, – обращаюсь к агенту КГБ, – не связан с еврейской культурой, никому даже в голову не придет искать у тебя.
Мой расчет оказался точным. Отказать ему уже неудобно. Был ли риск, что донесет? Нет. Ведь я четко предупредил: ты – единственный, кто знает о пьесе.
Следующую свою работу из еврейского цикла – «Захлопнутые двери» – я тоже хранил у него. Это был мой самый оригинальный, самый надежный тайник».
«Разве важно, на каком языке писать?»Так убеждает себя й в течение многих лет. Его доводы:
–…У каждого народа (у каждого без исключения!) язык – основа существования, основа культуры, суть национального начала. А у евреев? Нет, нет! Несколько тысяч лет мы меняем свой язык. И оказалось, для нас это не главное. В еврейском писателе запрограммирован не язык – наша история.
– …Вы хотите сказать, что, уйдя в литовскую литературу, вы остались еврейским писателем?
– А как же! Я остался евреем.
_________________________
«Что-то особенное есть в самом взгляде еврейского литератора на мир!»
Примечательно: это говорит не й – один из его приятелей, литовец. Театральный критик.
Он сидит в кресле, подыскивает все новые и новые аргументы. Наконец, предлагает:
– Йосаде, у тебя большая библиотека. Хочешь мы проведем эксперимент? Открой любую книгу, дай прочесть мне небольшой отрывок. Совсем небольшой, чтобы я не мог догадаться, кто автор. Угадаю другое: его национальность, точнее – еврей он или нет.
Вспоминая тот вечер, й разводит руками:
– Я доставал с полки одну книгу за другой. Он читал… Три – четыре – шесть строк. Представьте, он не ошибся ни разу!
й добавляет не сразу:
– Наверное, вы догадались: мой приятель был «немножко антисемитом». Мы встречались с ним часто. Мы были интересны друг другу. Но скажите, дорогой мой, все-таки: чем же отличается взгляд еврейского писателя на мир? (10 декабря 90 г.)
Последний еврейй много говорит на эту тему. Она, конечно, не сводится к истории пьесы, которая сначала называлась именно так, а потом стала называться иначе – «Прыжок в неизвестность».
_________________________
2 сентября 91 г. «Началось все с одного разговора. Иосиф вернулся из Израиля. И вот звонит мне жена Г.: «Каковы его впечатления?» Я ей: «Есть плюсы и минусы в тамошней жизни, к тому же сын не собирается никуда переезжать». – «А как вы относитесь к Израилю?» Я (понимая направление ее мысли): «Знаете, пришла старость, поздно что-то менять. А когда я был там три месяца, у меня возникло впечатление: в Израиле рождается новая нация – израильтяне. До сих пор, в течение тысячелетий, мы были евреями. Теперь в Израиле будут жить израильтяне… Разница принципиальная». Г. не поняла меня. А я не стал разъяснять. Положил трубку. Несколько дней мучился: почему я раньше так четко не формулировал это для себя? Да, в истории евреев начинается новая эра. А еще дней через десять решил: об этом надо писать пьесу. Рождение нового народа, как и нового человека, – всегда драма».
_______________________
Мне трудно сейчас переписывать наш диалог с й (я не согласен со многими его мыслями). Разумеется, это не имеет никакого значения для нашей работы.
«…Вы удивитесь: мой герой – антиизраильтянин. Израиль – трагедия для него. Эта идея парадоксальна? Что ж, парадокс горек. Макс Перас (так вначале зовут героя. – Е.Ц.) борется против израильтян, но…за еврейское начало, еврейский менталитет. Что это значит? То, что для героя важнее всего справедливость, дух Десяти заповедей.
– А разве в Израиле нет справедливости?
– Конечно. Нигде в мире нет справедливости. Ни в одном государстве. Вот и еврейский народ в Израиле превращается в такой же народ, как остальные.
– А еврей, живущий в диаспоре, часто униженный, терпящий оскорбления, – разве он несет справедливость?
– Разумеется! Именно в силу постоянного унижения – в течение тысячелетий – у евреев развился инстинкт справедливости. Нести справедливость стало нашей миссией. Потому-то евреи так много достигли. Конечно, католицизм и другие религии – тоже за справедливость. Но справедливость, утверждают они, чаще всего приходит после смерти человека. Еврейство же всегда ставило вопрос о торжестве справедливости сегодня, сейчас. Оттого мы боролись и боремся за справедливость. Увы, иногда в процессе борьбы искажается сама идея. Так было во время многих революций, в период «строительства коммунизма»… Но в целом чувство справедливости у нас, что называется, в крови. А Израиль? Там жестокий мир. Как и в Америке. Как почти в любой другой стране. И – даже больше. Ведь на Ближнем Востоке действует фактор силы. У еврея там часто нет выбора: против него всегда стоит араб, готовый выстрелить. Впрочем, снова подчеркну: там не евреи – израильтяне».
______________________
Теория й, разумеется, не оригинальна. Знает ли он об этом? Впрочем, я не хочу мешать развитию его замысла.
_____________________
Рассказывая о будущей пьесе, й запамятовал: прошло почти шестьдесят лет с тех пор, как он впервые противопоставил понятия: еврей в диаспоре и – еврей, живущий в национальном государстве. Легко нахожу в своих записях такой его монолог:
«…Как далеки сейчас от нас споры и конфликты, которых немало было в предвоенные годы в еврейской среде. Вспоминаю один из «вечных споров». Между теми, кто возрождал древний еврейский язык, и теми, кто противопоставлял ивриту язык диаспоры – идиш. Естественно: люди, мечтавшие о еврейском государстве в Палестине, хотели объединить соплеменников с помощью общего языка. Им был иврит.
Эта проблема коснулась меня еще в школе. Я уже решил стать еврейским писателем. Но вот досада: во всей округе не было гимназии на идиш. И у нас в Калварии, и в других, соседних, городках – гимназии на иврите. Между прочим, все в школе знали: я не участвую в работе сионистской организации, а, кроме того, сочиняю рассказы на идиш. Но до поры до времени никого это не интересовало.
И вот шестой класс, конец учебного года. Нам предстоит писать сочинение. Тема хранится в тайне. Придя утром в класс, мы эту тайну, конечно, узнали. Тема была сформулирована примерно так: «Что я хочу сделать для своего народа?»
У каждого из нас – по три часа. За это время я написал страниц восемь. Не знаю, что толкнуло меня сказать правду – все, что думал. Моя жизнь, признался я, будет посвящена утверждению культуры и языка идиш, а значит – объективно – борьбе с сионизмом.
Прошло еще два или три дня… В класс входят директор гимназии и учитель литературы. Раздают сочинения. Слышу:
– Йосаде, встань! Вот твоя работа! «Отлично» за язык и «плохо» за содержание.
Никаких комментариев. Я тоже молчу. А перед тем, как мы расходимся по домам, меня приглашают к директору. Он откровенен:
– Писать вы, конечно, умеете. За это получили «отлично». Но подумайте: есть ли у вас моральное право учиться в нашей гимназии? – Директор добавил: – Гимназия и существует в основном на пожертвования сионистов. «Двойку» мы вам не поставим, но я вас очень прошу, Йосаде, в следующем году пойдите в другую школу.
Когда я рассказываю обо всем отцу, дома разгорается скандал. Что делать? Я же и нахожу выход. Самая близкая гимназия на идиш – в Укмярге. Туда меня и посылают учиться».
____________________________
– …Значит, ваш герой считает необходимым тяжкий путь евреев в диаспоре?
– Он хочет, чтобы не пропали, не исчезли результаты тысячелетних поисков. Наши предки искали справедливость, культивировали истинную духовность. Сколько гениев дали евреи миру на этом пути!
– …Таким образом, герой оправдывает врагов евреев? Преследования инквизиции, ужасы Второй мировой войны…
– В какой-то степени, считает Макс, это было необходимо. Даже Освенцим. Макс дойдет в своих рассуждениях до абсурда. Тогда он и станет подлинным героем! Дон Кихотом. У него будет много врагов. Его рассуждения выглядят страшновато? Что ж! Нас ненавидели и ненавидят именно из-за поисков справедливости. За эту нашу духовную работу.
Словом, мой герой – последний еврей. Замечательное название, правда? Я пишу о вырождении еврейской идеи – о подлинной еврейской трагедии.
В Израиле пьесу, конечно, встретят в штыки. Во всем остальном мире – тоже. Кто-то скажет: «Опять еврей! Опять носится с собственными проблемами». С интересом прочитают пьесу антисемиты. Воскликнут: «Вот видите – евреи хотят править миром. Хотят переделать нас по своей колодке».
Это будет страшная пьеса. Если я успею, конечно, ее написать.
– Вернемся от вашего героя в вашу собственную жизнь. Вы оба в чем-то потеряли себя. Прятали свое еврейство. Разрушали свой талант. А теперь оказалось: осмысляя эти потери, вы многое поняли не только в себе…
– Так ли это? Не знаю. Тут начинается ваша работа. Я знаю другое: все смеются над справедливостью, а человечество без нее не выживет.
________________________
В окончательном варианте пьесы героя зовут иначе: Йонас Сакалас. Размышления й, которые он сначала хотел вложить в уста Макса, ушли куда-то, почти исчезли из пьесы. Все же иногда, читая ее, слышу голос й – нахожу потом почти дословные совпадения в своих записях:
«…Где я их только не встречал – на улицах, на площадях, на каждом углу. Юношей и девушек с автоматами в руках. Не такие уж малорослые, как казалось, – высокие, мускулистые. Без них Израиль сегодня бы не существовал. Всюду – культ силы.»
Однако й по-прежнему хочет видеть евреев, как на полотнах Марка Шагала, – уносящимися в мечтах над местечком.
________________________
И снова: «Израильтяне – другой народ. Там – уже не евреи…»
________________________
А, может, все проще. И он говорит об этом с одной целью – оправдать собственную жизнь. Такую, какой она получилась. Трудно умирать с мыслью, что ты ошибся.
Человек и вещи«Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит…»
При «свете смерти» й в разных вариантах повторяет эти слова Екклезиаста.
_____________________
Тогда что же для него вещи? Например, старинная мебель, которую й тщательно – полвека – собирал?
_____________________
АУРА. Цикл его устных рассказов (один из них, впрочем, опубликован в газете «Летувос ритас»). й утверждает: вещи создают особую ауру, в которую он умеет погружаться.
Вот большой стол: за ним й проработал много лет. Когда-то стол был куплен на Калварийском рынке. Продавец объяснил:
– Стол принадлежал моему соседу-еврею. Тот был портным. Помню, он вечно что-то напевал… Пока не погиб в гетто.
Схож с этой новеллой рассказ о диване, привезенном аж из Калварии:
– Увидел его в каком-то доме. Узнал. Диван стоял раньше в комнате моего близкого друга – мы сидели за одной партой, а на этом диване он учил меня курить. Я долго не мог примириться с тем, что почти ничего не знаю о смерти друга во время войны. А диван? Упросил. Мне его продали.
_____________________
Однако вполне возможно: остальные рассказы й просто придумал – о маленьком секретере XIX века… о стуле с дворянскими гербами… о кресле-качалке… об ореховом столике, сделанном из одного куска дерева… Кроме конкретных сюжетов, в этих рассказах присутствует один важный для й мотив: вещи были куплены им случайно, за бесценок, или – найдены на свалке. Таким образом, это всегда еще рассказы о самом й – его находчивости, смекалке, тонком эстетическом вкусе.
Бесспорно в его словах другое: й чувствует «дыхание» каждого предмета, его «характер».
_____________________________
…Янтарный перстень на мизинце. Знак «аристократизма»? Скорее всего – янтарь помогает й сосредоточиться, уйти в другое время.
_____________________
Вещи как символ пропавшей жизни.
_____________________
ШУБКА.«…Я отыскивал после войны в Калварии тени моих родных. Так однажды и постучался в дом одной женщины-литовки. Она работала у отца на фабрике. Работала так долго, что и не знаю, сколько. Она по-особому была близка нашей семье. Я помню с детства: каждую пятницу, перед Шабатом, она приходила делать уборку.
Так вот, я не сомневался: уж она-то должна что-то знать о судьбе моих близких, о том, как тянулись для них эти несколько месяцев – до расстрела, до 30 августа 41-го.
После войны ей было шестьдесят или шестьдесят пять. Я увидел перед собой серое измученное лицо. Дома, кроме нее, никого не было: муж умер, а дочь куда-то ушла.
Она так хотела угостить меня чаем. «Нет, нет, ничего не хочу – только рассказывай…» Кое-что я, действительно, от нее узнал. К примеру, о том, как ночами носила моим хлеб или что-нибудь еще из еды…
Ее рассказу помешала соседка – вызвала в сени. Что толкнуло меня в этот момент подняться со стула? Что заставило вдруг открыть дверцу шкафа?
Я сразу увидел котиковую шубку моей сестры. И тут же закрыл дверцу. Повторяю, сам не понимаю, почему сделал это. Может быть, женщина думала все время о висящей в шкафу шубке, о том, что не дай Бог… И мысль ее странным образом передалась мне.
Когда она вернулась, наш разговор увял. Вскоре я от нее ушел».
_____________________
й часто видит перед собой эту шубку. Для него не имеет значения даже то, как вещь сестры попала в чужой шкаф. Она могла быть подарена, могла быть обменена на продукты. «Главное – это вещь из другой жизни – той, которой уже нет».
_____________________
ДИСТАНЦИЯ. В молодости ходил й в костюмах из английского шевиота. Особенно любил материал в клеточку, «вообще был щеголем».
Но бывало и так: однажды пришел на вечеринку в дом писателя Меера Елина в старом разорванном пиджаке.
– Зачем ты это сделал, Яша? – спросила жена.
– Я хотел, чтобы они сразу обратили на меня внимание.
Это, конечно, только подчеркивает его – былое уже – неравнодушие к одежде.
А в старости – почти всегда в одном и том же светло-коричневом свитерке, в толстой вязаной кофте, похожей на женскую, в синем махровом халате.
__________________________
ВЕЩИ НЕ ИМЕЮТ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЦЕННОСТИ? Как и деньги – «ерунда». Но я, конечно, не могу отнестись к словам й вполне серьезно. Уже много лет семью содержит доктор Сидерайте: с молодости работает на две ставки (поликлиника, больница, «скорая помощь»), а уж к старости – частный прием.
______________________
Бессребреник. Но другим почему-то «не разрешает» этого. Испортил вконец отношения с профессором Х. П. Тот – «умница, душа-человек, друг семьи» – прислал из Москвы в подарок столь желанный для й двухтомник Ницше. А й в ответ ему – деньги. Х.П. возвратил их немедленно. Словом, заработала почта. Сколько истратили они на одни переводы?
________________________
Но, может быть, и другое объяснение этой истории. й не любит принимать подарки. И сам никогда ничего не дарит. Почти.
– Что подарил он мне за эти полвека? – припоминает доктор Сидерайте. – Три шелковых шарфика… Один, черненький, шелковый, вы знаете, я его ношу всегда… И ночную рубашку. Кажется, все.
Человек и время«Мало кто из людей умеет быть старым» (Ларошфуко). Для й талант «быть старым» означает: приблизиться к смерти, оставаясь молодым.
_______________________
АРХИВ. Для чего й собирает много лет все это: варианты пьес, проза, дневники, газетные вырезки – для чего? Очевидный, но не точный ответ: й якобы очень высоко ценит свое творчество…Точнее другое:
– В архиве прошедшее время еще продолжает быть настоящим.
И еще:
– Важно видеть путь.
й понимает, что немало блуждал, уходил в сторону, возвращался назад… Но уничтожишь следы ошибок и – будто ничего не было. Пустота. Мертвое время.
_____________________
– Представьте себе, я считаю полезным раз в несколько лет перечитывать свои статьи и рецензии конца сороковых годов. Они не дают забыть: я находился под сильным влиянием выступлений А. Жданова. Что было в этих речах, кроме догм? Теперь я пожимаю плечами. Но тогда мне казалось: вот они, горизонты нового искусства. Это была моя Библия! (19 ноября 91 г.)
_____________________
Или все та же повесть «Бдительность». Работая над нею, признается й, он вдруг увлекся. Однажды… сам поверил в свой замысел, в то, что действительно хочет разоблачить происки сиониста-подпольщика…(14 ноября 92 г.)
Истории его литературных ослеплений.
_____________________
За многие века наша культура выработала колоссальное уважение к продукту человеческой мысли – художественному произведению. Но уважаем ли мы самое мысль? Сегодня ученые доказали: мысль можно даже взвесить. Однако вглядываемся ли мы в ее рождение, внезапные скачки, парадоксы?
Он показывает мне записи к пьесе «Прыжок в неизвестность» – записи, вроде бы, не связанные с сюжетом. О структуре материи, единой модели Вселенной…
– Я все еще учусь думать, – говорит й (октябрь 91 г.)
_____________________
Письма. Разобраны им по десятилетиям, адресатам. Письма почти напрямую фиксируют мысли и чувства. Именно то, что время наиболее беспощадно стирает.
_____________________
Разумеется, время (за ненадобностью?) стирает и слова, события… Когда по моей просьбе й прослеживает какую-то тему в ее развитии на протяжении десятилетий, оказывается: часто стерты бесследно – не дни, месяцы – годы.
Так почти «потерялась» тема жертвоприношения. «Я думал об этом с юности». А вспомнил он только свой предвоенный рассказ.
…Рассказ о художнике, убежденном социалисте, который пишет портрет президента Сметоны. Пишет с одной целью: сжечь потом публично – на Зеленой горе в Каунасе – этот портрет диктатора, выразить таким образом свой протест.
Однако автор вкладывает в картину так много вдохновения, таланта, так много угадывает в душе героя, что работа эта становится его исповедью – лучшим произведением художника.
У й было два варианта финала. Первый: художник сжигает картину, принося в жертву революции свое искусство. Второй вариант: художник оставляет картину, выходит из партии. Жертвует ради искусства идеалами (5 ноября 90 г., 9 августа 95 г.)
______________________
ЕГО ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ С ВРЕМЕНЕМ.
«В пятнадцать лет я был стариком. Все по той же причине: утром не знал, что буду делать днем и вечером. Время текло сквозь пальцы. Время, точно река, несло меня по течению» (23 февраля 94 г.)
Когда мы познакомились в 90-м, я увидел молодого человека, которому шел восьмидесятый год.
Он уплотнял время, наполнял его работой («Я точно знаю, когда работа идет хорошо: тогда я не замечаю времени…»)
________________________
СЕТИ. й смотрит куда-то в пол. Говорит то, чего я совсем не жду от него (он обычно это скрывает):
– Я родился не в то время и не в то время писал. Двумя бы десятилетиями раньше или позже…
Замечает мое удивление:
– Да, я никогда и ни о чем не жалею, но я не могу не думать о том, как могли бы раскрыться мои способности.
Все же естественнее й в другой раз, когда читает мне из Екклезиаста:
«Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них».
Может быть, именно в этих строках видит й утешение.
______________________
Как победить старость? Говорю ему: СМЕРТЬ – ЭТО ВСЕГДА КАКАЯ-ТО ОШИБКА человека, которому природа предназначила жить очень долго. Чтобы победить старость, надо преодолеть одно из главных противоречий бытия – противоречие между нашим пониманием временности, тленности всего сущего и нашей стихийной верой в бессмертие. По сути – это противоречие между душой и телом.
– Можно подойти к тому же, но с другой стороны, – говорит й. – Нужно исключить из своего сознания понятия «вчера» и «завтра». Нужно перестать сожалеть о том, что было, и перестать обманывать себя мечтами.
Восточная философия, которой й никогда не увлекался, утверждает то же самое.
______________________
КЛЕТКА. Не сразу поймешь отношение й к той или иной поре собственной жизни. Вот Каунас. Вот последнее предвоенное десятилетие.
Его работа в еврейской печати. Корректор («…я читал газету первым, склоняясь по ночам над влажными гранками»). Репортер («…где только я не побывал тогда – в судах, в полицейских участках, притонах, больницах для бедняков, на демонстрациях, в Сейме). Литературный и театральный критик («…я услышал о начале войны, когда сидел за столом – спешил дать в завтрашний номер отчет об открытии молодежного еврейского театра в Вильнюсе»).
Его увлечения социалистическими идеями.
Его бурные романы.
Его бурное чтение: Ницше, Шопенгауэр, анархисты, Маркс, мировая классика, еврейские поэты…
Его учеба (видимо, хаотичная) в университете Витаутаса Великого.
Его литературное творчество.
Тем не менее й говорит: «Я был словно в клетке. Жизнь неслась мимо…»
Верно ли мое предположение? Оглядываясь на те годы, й недоволен собой. Сравнивает. Сейчас он наполняет время работой души, а тогда был слишком поглощен собственными страстями. Страсти закрывали от него мир. Сжигали время (8 сентября 94 г.)
_______________________
Из письма П. Флоренского: «…Секрет творчества – в сохранении юности». й говорит иначе: «Сохранить в себе творчество – это и значит сохранить юность».
________________________
Когда же й начинает стареть в самом деле? Тоже на моих глазах. Время для него вдруг рассыпается, становится тягучим:
– Мне кажется, в моей голове, в моей «коробочке» случилось замыкание. Сегодня утром взял газету. Держал ее в руках, но не читал. Поймал себя на том, что это продолжалось целых пять минут (23 марта 95 г.)
