Текст книги "Пепел прошлого (СИ)"
Автор книги: Евсения Медведева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Иван, у меня к тебе серьезный разговор, – неожиданно начал Макс, так и не убрав свою ладонь.
– Я слушаю, – он обернулся, сделав такое серьезное лицо, что мне стало смешно.
– Не мог бы ты отпустить свою маму на свидание со мной? – Макс чуть откашлялся, прежде чем произнести эти слова. Даже показалось, что по щекам пробежал легкий румянец.
– Хм, – сын повернулся, окутав меня теплотой своих карих глаз. – А ты ее не обидишь?
– Нет, что ты.
– Свидание?
– Так точно.
– Самое настоящее, как у принца и принцессы?
– Да, может, даже капельку лучше, – рассмеялся Макс. – А за это ваша бабушка отдаст вам огромные коробки с подарками лично от меня.
– Подарки для нас с Милой?
– Ага.
Я застыла и обвела взглядом комнату, наткнувшись на Булю, безразлично пожавшую плечами. Она обнимала Милу, уютно прикорнувшую у нее на коленях, а затем подмигнула и громко крикнула:
– Утка!
– Точно! – взвизгнула вконец вымотавшаяся Кира. – Буля! Я обожаю тебя!
– Все, хватит мучить девку. Ну или делайте это не у меня на глазах, – бабушка передала внучку задумчивому Дэну. – Нам пора домой.
Кира что-то кричала Владу, отчаянно размахивая руками, остальные хохотали, схватившись за животы. Ощущение тепла и уюта заполнили не только этот дом, но и меня. Мне было так уютно, что не хотелось вставать с этого замшевого дивана. Не хотелось отпускать сына, да и не хотелось, чтобы шепот Макса, ласкавший мое ухо, прекращался.
– Ну, хлопец, отпустим мамку? – Буля присела, взяв ладонь Ивана.
– Да, я думаю, что ему можно верить, – Ванюша поцеловал меня и пошел за Дэном и бабушкой.
– Что ты задумал, Макс?
– У меня для тебя тоже есть подарок, – его глаза сверкали. Он явно что-то задумал, но мне было все равно. Я готова была ко всему… Уже готова.
Веселящаяся компания не обратила на нас никакого внимания, когда Макс взял меня за руку и вывел из празднично украшенной гостиной. Заботливо накинул на меня шубу и застегнул молнию на высоких сапогах.
– У меня даже нет сумки.
– Все, что тебе нужно лежит у меня в кармане. Поэтому успокойся.
И я успокоилась. Мы сели в машину и быстро выехали из поселка, свернув на развязке в противоположную от города сторону. Я улыбалась, наблюдая, как за окном мелькают высокие заснеженные деревья, слабо освещаемые уличными фонарями. Сердце билось размеренно, а в животе порхали бабочки, как предвещание чего-то волшебного.
– Выходи, – холодный воздух пробрался под распахнутую шубу и по-хозяйски проскользил по ногам.
Я вышла из машины, громко вздохнув, когда увидела, что мы на парковке аэропорта.
– Максим?
– Успокойся, Лизи, прошу тебя. Доверься, как это сделал Ваня. Я же обещал, что не обижу, – Максим вытащил из машины две дорожные сумки, на ручке одной из которых было нарисовано до боли знакомое солнышко.
– Это сговор, – прошептала я, но тем не менее, пошла за ним следом.
Нас встретили у стеклянных дверей бизнесс-зала, забрали сумки и провели сразу в небольшую зону досмотра. Вся процедура мало напоминала стандартный осмотр из-за полного отсутствия других пассажиров. Никто не кричал, не толкался, а сотрудники, наряженные в красные колпаки, мило улыбались.
– Лизи, – Макс снова взял меня за руку и повел к открытым дверям, где на улице уже стояла черная машина. Мне не хотелось спрашивать, собственно, говорить совсем не хотелось. Поэтому я расслабилась и закрыла глаза, упиваясь чувством волшебства…
Мы сели в маленький самолет, свет в салоне был приглушен, а на столе, в ведерке со льдом, стояла бутылка шампанского.
– Значит, все-таки ты решил меня напоить?
Стюард забрал нашу верхнюю одежду и что-то прошептал Максу.
– Нет, просто решил, что было бы неплохо продлить празднование твоего любимого праздника, – он бросил в мой бокал клубнику, а потом залил шипучим напитком. Тихий шорох лопающихся пузырьков заполнял пустоту салона.
– Я не понимаю, чего ты хочешь, – наконец, прошептала я.
Макс вздернул бровь, а потом откинулся на сидение, наблюдая, как самолет медленно катится вдоль ярких огней взлетной полосы.
– Я думал, что всегда знаю, чего хочу. Шел и просто брал нужную вещь. Хотелось думать, что это что-то важное, весомое, значимое. Но когда ты вновь появилась в моей жизни мне стало страшно. Я смотрел на тебя, не выспавшуюся, изнуренную, до сих пор больную своей работой, и понимал, что что-то упустил. Все, что было важно превратилось в пепел, Лиз. Я перестал понимать хочу ли я есть, спать, работать. Надо мной навис огромный знак вопроса. Ты показала мне, что все важные вещи, необходимые для нормальной жизни рядом с тобой. Все меняется, когда ты рядом. Именно поэтому я сбежал тогда, год назад. Зациклился на прошлом. Казалось, что если я не узнаю причин, по которым ты ушла, то не смогу существовать! А то, с каким упорством ты отворачивалась, кусалась и жалилась, пытаясь не подпустить меня к себе и своим секретам, сводило меня с ума.
– Я не знаю… Я не уверена…
– Лиз, если тебе есть, что сказать, то я готов. А если ты не хочешь, то прекрати терзать себя никому ненужным чувством вины.
– Но прошлое..
– Все, Лиз. Прошлого большого нет, Максим достал сигарету, но потом вернул обратно в пачку и отбросил на другое сидение. Прошлое сгорело. Остался пепел.
– И что дальше? – я в миллионный раз произнесла этот назойливый вопрос, крутившийся в голове последние несколько недель.
– А дальше, Лиз, настоящее…..
Я знала, куда он меня везет. Чувствовала сердцем, но не сопротивлялась, не смотря на боль воспоминания. Старалась заглянуть в его глаза, чтобы уловить досаду, неуверенность, смятение. Но он был расслаблен и совершенно уверен. Приземлившись в небольшом частном аэропорту, Макс посадил меня на заднее сидение авто и повез по-европейски ровным дорогам. Я была благодарна, что он молчит, потому что ничто не мешает мне слушать ссору в своей голове. Одна часть меня вопила, призывая к здравому смыслу, и подталкивала к тому, чтобы рассказать все, что произошло за три дня, что Максим был на конкурсе. А другая умоляла заткнуться, иначе я рискую больше никогда его не увидеть. Я знала, что идея с этими чертовыми свиданиями ничего хорошего не принесет. Но не думала, что настолько. Да, я любила его все эти годы. Но только на словах. Плакала и уговаривала себя, что идеализирую его. Но теперь, надышавшись его ароматом, впитав тепло карих глаз, я больше не могу без него.
Максим вел машину, а, убедившись, что я сплю, открыл окно и с облегчением закурил. Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Рассвет гнался за нами, освещая просторный салон чуть розоватыми лучами. Резина приятно шуршала по асфальту. Город просыпался, наполняя все вокруг обрывками воспоминаний. Я скатилась на сидение и стала вспоминать дни беззаботного студенчества. Вспоминала его звонкий, еще совсем мальчишеский, смех. А теперь?
Мужчина, сидевший за рулем больше не был тем мальчиком, чей отпечаток сросся с моей душой больше одиннадцати лет назад. Пропала мягкость, исчезла неуверенность. Смотрела на его профиль с мягкими, но в то же время довольно четкими чертами лица и вжималась в сидение, чтобы не обнять.
– У меня на затылке скоро появится дыра, – прошептал он и протянул мне свою руку. – Вылезай.
Крепко сжав его ладонь, перелезла на переднее сидение и взвизгнула, прикрыв рот ладонями. Вена… Моя Вена. Максим подмигнул и свернул в старую часть города. Он петлял по узким улочкам, тихо посмеиваясь моему писку. Я залезла на сидение с ногами и практически приклеилась к окну. Предрассветное спокойствие города опьяняло. Улочки были пусты, а я всхлипывала, ощущая, как я тосковала. Максим не торопился, катая меня по самым любимым местам: здание общежития, главный корпус университета, клиника, пекарня, откуда он таскал мне булочки и старый подъезд двухэтажного домика.
Не дожидаясь, пока Макс выйдет, выскользнула на улицу, но замерла в шаге от деревянной двери. Резная фактурная поверхность, когда-то голубого цвета, теперь была облупленной и шероховатой. Провела пальцем, насаждаясь легким покалываниям краски.
Максим стоял сзади, почти вплотную. Его ладонь накрыла мою и прижала к дверной ручке, помогая перешагнуть порог, разделивший нас много лет назад. Хотелось скинуть сапоги на высоком каблуке и пробежаться по скрипучей лестнице босиком. Мы шли рядом, крепко держась за руки, и замерли на шестой ступени, потому что знали, что следующая безбожно скрипит, отчего соседская старушка моментально начинала кричать, переходя с польского на немецкий. Они кричала независимо от времени, дня недели.
Максим улыбнулся и, наклонившись перекинул меня через плечо. Широким шагом переступил ступень и стал быстро подниматься на второй этаж. Опустил меня на ноги только когда мы оказались у ярко-желтой двери. Я рассмеялась и прижалась щекой с деревянной поверхности.
– Это было не смешно, – Максим улыбнулся и вложил в мою ладонь знакомую связку ключей с маленьким брелком в виде рояля. – Оставил одну, а когда пришел, наткнулся на канареечно-желтую дверь.
Вязла ключи и вставила в замок, чуть потянув дверь на себя, а потом вниз. Помнила, что иначе она не откроется. Тонкий жалостливый скрип резанул ухо, а сердце заколотилось очень быстро. Толкнув увесистую дверь, вошла, застыв на пороге.
Картинки, такие яркие и родные, стали вспыхивать, как только мой взгляд касался любого предмета. Вдохнула воздух, наполненный пряным ароматом пыли, сырости слёз, с которыми собирала вещи, сладости ежедневного малинового джема. Максим закрыл дверь и снял с меня шубу, повесив на вешалку у входа.
Я шла по истертому паркету, вспоминая скрипучие плашки, и перешагивала их, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, разбудив тем самым сварливую соседку. Все осталось именно так, как было тогда… В осенний день, обрушивший на Вену тонны воды с неба. Дождь шел двое суток. Я шла по мостовой, таща сумки и радовалась, что никто не видит, что девчонка в кожаной одежде и синими волосами плачет, как какая-то там слабачка. Радовалась и подставляла лицо к небу, мысленно прося добавки. Капли били по коже, пытаясь забрать обиду, растерянность и боль.
Гостиная казалась еще меньше, чем в воспоминаниях. Небольшой диван, на котором мы помещались, если только крепко прижимались друг к другу, плотно переплетясь ногами. Небольшой телевизор, стоящий на нескольких стопках книг, чуть накренившись. Картина с подсолнухами на стене, небольшой ковер, заменявший нам кровать. Я вздрогнула, увидев сломанную крышку рояля, занимавшего почти все место гостиной. Она треснула, провалившись острыми гранями на нежные струны. Сердце больно сжалось.
Но больше всего меня тянуло в спальню. Я еле протиснулась на узкую винтовую лестницу и очутилась на чердаке. На деревянном полу лежал матрас, прикрытый черным пледом. Подушки были раскиданы, а ящики широкого комода на резных ножках были перевернуты.
– Я тоже здесь больше не был, – как только его шепот донесся до моего уха, я поняла, почему он привез меня сюда. Чтобы я поняла, что больно не может быть одному. Что глупо жалеть себя, уговаривая в попытке поверить, что поступила правильно.
Ревела, не желая видеть подлость и трусость в собственном поступке. Вот только, что делать теперь, когда увидела боль, на которую все эти годы пыталась закрыть глаза? Но при всем этом в его взгляде была любовь… Та самая, что так и плескалась, когда он кормил меня малиновым вареньем…
Пальцы скользнули по шелку платья. Сжала широкий бант, стягивающий распашные половины и потянула, слыша, как ласково скользит ткань. Все, чего я хотела – ощутить его трепетное касание, почувствовать, что нужна ему такая, с огромным обозом проблем и двумя детьми. Хотелось напиться обжигающим холодом его возбуждения. А подушечки пальцев горели от желания пробежаться по колючей небритости.
Максим замер в пороге, упершись руками в облупившиеся косяки. Его глаза, наполненные несказанными словами, застыли на мне. Настоящее пламя чувств обрушилось на меня ласковыми потоками его взгляда. Непокорная бьющаяся вена выступила на его лбу, говоря о бушующем возбуждении, скрываемым за абсолютно спокойным непроницаемым выражением красивого лица. Я продолжала раздеваться. Подцепив пальцем кружево бюста, стала оттягивать его. Чуть шероховатая ткань, царапая кожу, стала скользить по плечу, оголяя правую грудь, россыпь родинок на которой заставила Макса дрогнуть. Чувствовала, как его выдержка трещит по швам.
Сделала шаг вперед, прижавшись к нему всем телом. Теплая ладонь легла на шею, затем стала подниматься выше и выше, пока не оказалась на затылке. Максим сжал хвост между пальцев и стал медленно натягивать, заставляя меня выгибаться. Он опускал взгляд очень медленно, проходясь своим взглядом по шее, останавливаясь на ключичных впадинах и, наконец, перестал дышать, застыв на груди.
– Черт, – шептал он снова и снова. Смотрел, пытаясь насытиться, не решался притронуться, будто боялся, что я исчезну. Чувствовала его биение сердца, ощущала дрожь. – Лизи…
От резкого удара о стену я выпустила стон, сдерживаемый все это время. Боролась с возбуждением, завладевающим мной, как только он бросал на меня свой взгляд. Макс быстро стянул галстук и, ухватившись за ворот рубашки, рванул, осыпая пол пуговицами. Они падали, повторяя своими ударами нетерпеливую резкость его движений. Он прижался ко мне торсом, подхватив за бедро, усадил на комод, широко разведя ноги и зарычал. Так громко, что я уже начала представлять сухонькую старушку, истерично орущую от любого шороха. Но потом заглянула в глаза. Мягкость исчезла, уступив место животной страсти. Я напряглась, ощутив мурашки страха, только подогревающие мое возбуждение.
Максим шарил по мне глазами, стараясь не пропустить ни сантиметра, при этом крепко сжимал правую ладонь. Моя грудная клетка сжималась от спазма восторга. Я истосковалась без его взгляда, желания и откровенной любви. Больше не могла терпеть, скрывая голод, накопившийся за годы..
Чуть съехав по пыльной поверхности, закинула ногу ему на плечо и начала медленно отстегивать подвязки чулка. Двигалась медленно, не отрывая от него глаз. Как только пальцы коснулись черного кружева, Макс опередил меня рванув ткань.
Я так старалась запомнить каждое его касание, поцелуй и обжигающий шепот. Стонала от невозможности запечатлеть ощущения счастья, что хозяйничают по моему телу, на холсте. Безмолвно ревела, осознавая, что до этого лишь существовало, что тело мое спало, превратившись в бесчувственный комок нервов. А так хотелось чувствовать и ощущать себя любимой и желанной. Его длинные пальцы пробегались по коже, обжигая и охлаждая одновременно. Поцелую были рваными, а время безжалостным…
****
Я не чувствовала тела. Болело все. Проснулась на матрасе, выкатившемся прямо к лестнице. Наша одежда была разбросана и, скорее всего, уже непригодна. Перекатилась на другой конец матраса и выглянула на первый этаж. Максим, завернутый в простынь, сидел у рояля, поглаживая треснувшую крышку. Потом поднялся и, откинув половинки, стал поглаживать обиженные струны.
– Поиграй для меня, – прошептала я, надеясь, что он не услышит, но Макс рассмеялся и обернулся.
– Я больше не играю, Лизи.
– Почему?
– Потому что… Потому что – повторял он, а потом резко встал, завязав сползающую простынь. – Потому что завтрак готов, Лизи. Идем.
– Ты чего это задумал? Раньше тебе нечего было прятать от меня, – я перекинула ноги через металлические перила и спрыгнула. Максим рассмеялся и отпустил полу простыни. Я шла на цыпочках по пыльному полу, прошла мимо него гордо задрав голову. Его веселый смех приятно щекотал слух. …
*****Максим*****
Кровать опустела с первыми лучами солнца. Лизка уже сбежала на новую работу. Я улыбался, замечая, как ее глаз снова заблестел. Она снова пропадала в больнице, иногда засиживаясь в лаборатории до самой ночи. Но потом возвращалась домой, чтобы уложит спать детей и приходила ко мне, скидывая одежду у самого порога.
Мы болтали, готовили ужин и засыпали под какой-нибудь фильм.
– У меня сюрприз, – прошептала как-то Лизка, накрыв мои глаза ладонью. Я попытался посмотреть сколько на часах времени, но Лиза не позволяла, плотно прижав ладонь.
– Ты чего придумала? Какой сюрприз? – она накинула мне на плечи халат и повела в сторону лестницы.
– Как какой? Шикарный, – промурлыкала она, поцеловав меня в шею. – Ты очень приятно пахнешь.
– Это не я, а мои рубашки, которые теперь почему-то пахнут твоими духами. Не знаешь, почему? Моя домработница стала подозревать меня в нехороших вещах, – я послушно следовал за ней, чуть согнувшись, чтобы ее руки дотянулись до моего лица.
– И моя Бабуля ехидно улыбается, когда я просачиваюсь утром в дом. Делает вид, что не замечает меня, а сама напевает песенку про сеновал и девичий стыд, кажется.
– О! Твоя Буля романтик?
– Нет, скорее приколистка, – она рассмеялась.
– А, может, хватит бегать? Может ты уже перестанешь прибегать вечером, а убегать утром?
– И что дальше? Мы всей бандой переедем к тебе? Ты расплачешься, словно всю жизнь ждал всю мою шумную семью, а потом с умилением будешь наблюдать, как Иван кокнет какую-нибудь дорогую вазу, а Милка разукрасит твои идеально белые стены?
– Все, ты меня переубедила. Собирай свои вещи и больше не приходи! – воскликнул я, театрально приложив руку к сердцу. – Почему лестница такая длинная? Я уже устал. Лизка, а я, между прочим, серьезно. Переезжай? Хватит, уже второй месяц играем в шпионов.
– Максим, я же не одна. Как ты это видишь?
– Я пока ничего не вижу, потому что ты закрыла мне глаза.
– Все! Открывай! – взвизгнула она и отскочила на пару шагов, словно ожидая от меня удара.
Я медленно обернулся. В центре столовой, довольно пустой и безжизненной со слов Лизы, теперь стоял рояль. Идеально девственная полироль сверкала в лучах утреннего солнца.
– Не ругайся. Я знаю, что ты хочешь поиграть. Я видела это в Вене. Только тебе что-то мешает, поэтому я решила помочь тебе, – Лиза стала пятиться назад, затем подхватила пальто кремового цвета и помчалась к дверям. – До вечера!
***
– Ты знаешь, почему Лизка уволилась?
Мы сидели на кухне у Влада, Кира заботливо накрывала на стол. Ее рука дрогнула, как только я произнес вопрос, которого явно не ждала.
– Ну все, теперь вам придется рассказать. Из твоей жены получится отвратительный шпион, – я рассмеялся, глядя на разрумянившуюся Киру.
– Зато из Лизы он отличный, да?
– Значит, не скажешь?
– Нет, – Влад сложил руки на груди, впившись в меня своим фирменным взглядом. – Спроси у нее.
– Она не говорит.
– А ты хочешь знать?
– Да, хочу. Я ездил в роддом. Главврач побледнел то ли после того, как узнал о ком я хочу поговорить, то ли после того, как я представился.
– Я не скажу.
– Хорошо, тогда придется узнать все самому.
– Ты же не хотел оборачиваться. А вдруг это связано с прошлым?
– Тогда я тем более должен узнать, потому что оно влияет на мое настоящее. А этого я больше не потерплю.
Я вышел на улицу. Солнце становилось все ярче, снег был тяжелым и уже переставал хрустеть, превращаясь в кашу. Весна стала пробиваться сквозь серые будни, вселяя в нас надежду. Уже хотелось вдохнуть влажный терпкий аромат таяния снега, услышать журчание первых ручейков, улыбнуться первой проплешине пожухшей травы.
Желание докопаться до правды бурлило во мне, подогреваемое молчанием друзей.
– Максим, – на улицу выбежала Кира, укутанная в куртку Влада. – Подожди! Ты должен заставить ее говорить, потому что она притворяется. Ей хорошо, она боится все разрушить.
– Кира, как наше прошлое может быть связано с ее увольнением?
– Это твои родители, Макс, – прошептала Кира и побледнела.
– Что?
– Это твои родители перекрыли ей кислород, сделав так, что ее отказались брать на работу даже самые мелкие клиники города. Наверное, они были уверены, что она улетит в Америку, – было видно, как ей сложно говорить.
– А при чем здесь прошлое?
– А вот этого я не знаю, она даже мне ничего не рассказывала, – Кира еще немного потопталась на месте, а потом убежала в дом. Влад стоял у окна, сложив руки на груди, и внимательно наблюдал за мной.
Мозг стал медленно проворачиваться, создавая скрип, от звука которого хотелось закрыть глаза. Я, конечно, знал, что мои родители далеко не белые и пушистые, но никогда не ловил их на вмешательстве в мою жизнь.
– Помогите! – крик из переулка привлек мое внимание, я бросился бежать, пытаясь определить чей это голос.
Бабушка Лизы несла Ивана на руках, поскальзываясь на мягком снегу. Зареванная Мила трясла руку брата.
– Что?
– Он упал в обморок. Дыхание затруднено, я не могу привести его в сознание, – говорила она, заливаясь слезами. – Нужно в больницу. Срочно! Я вызвала скорую, но их так долго нет.
– Что произошло? – Кира и Влад, видимо заметившие нас, примчались даже не успев одеться.
– Кира, посиди с Милой, а мы в больницу, – я забрал ребенка и положил на заднее сидение свей машины. Бабушка безмолвно плакала, прислушиваясь к дыханию внука, А Влад подгонял меня, пока мы ехали по бездорожью леса, путь к клинике через который был короче всего.
Я набирал Лизу вновь и вновь, но слышал только бездушные длинные гудки. Нас уже ждали у центрального входа. Медики суетились и перешептывались, проговаривая фамилию Лизы.
– Мы его забираем!
Бабушка в комнатных тапках бежала за шустрой бригадой реаниматологов, осыпая их советами. Она плакала, но не истерила. Голос ее был спокоен, только сухие тонкие руки дрожали, выдавая внутреннее напряжение.
– Что? Что с Ванькой? – закричала Лиза, вбежав в зал ожидания, где остановили нас с Владом врач.
Глава 12.
*****Лиза*****
Что может быть хуже, чем слышать диагноз? Не знаете? А я знаю…
Хуже – быть врачом, который слышит диагноз, поставленный своему сыну. Я не упала, омывая пол материнскими слезами, а замерла. Прямо посреди людного больничного коридора. Прижалась спиной к прохладной стене. Пыталась услышать собственное сердце, пыталась ощутить дыхание, да хоть что-то, считающееся признаками жизни. Казалось, что жизнь моя кончилась, оставляя лишь звонкую пустоту внутри. Перед глазами поплыли вырезки из журналов с публикациями последних исследований, маленькие листочки из разных лабораторий, с продублированными результатами анализов. Легкие сдавливало, помещение вращалось, мелькали лица, искривленные болью и непониманием. Я не могла вспомнить с кем нахожусь, их имена растворились, осталась только одинокая боль, клубящаяся вокруг сердца
Сынок… Он до сих пор спал, лишь иногда водя носиком. Разрумянившиеся щечки, легкая испарина на лбу, тихое дыхание, но все портила неестественная поза. Он лежал, как оловянный солдатик: ровно и абсолютно безжизненно.
Врачи что-то говорили, пытаясь привлечь мое внимание. Они размахивали папками, притрагивались к рукам, но я не могла оторвать глаз от Ванюши. Хотелось отдать всю себя, лишь бы он снова смеялся и разбивал напольные вазы своей клюшкой. Хотелось ощутить привычный хруст керамики под ногами, услышать его озорной смех, сдобренный полной уверенностью в безнаказанности за очередную проделку.
– Лиза! – вскрикнул Максим, бросившись в мою сторону. На миг я вздрогнула, испугавшись, что он падает. Его красивое лицо, чуть искривленное испугом и растерянностью, слишком быстро приближалось к полу. Но оказалось, это заваливалась я.
Максим прижал меня к себе и начал что-то кричать. Я не могла различать слова и лица. Все смешалось, превратившись в одно размытое пятно. Только его руки. Я чувствовала его тепло и неприятные удары от быстрого шага. Он что-то говорил, периодически прижимаясь губами.
Но было все равно. Я просто переваривала полученную информацию. В какой момент я упустила детей? В какой момент превратилась в просто маму, лишенную зоркого взгляда врача? Эта его постоянная слабость и усталость! Черт! Да почему я раньше не обратила внимания?
Сколько раз я говорила родителям, что их детки не такие, как все. Объясняла, что природа тоже иногда ошибается, что генетика очень коварна. Болезни, прописанные в роду, могут проснуться в любой момент, проявившись в детях, внуках или правнуках. А сколько раз я проводила беседы с родителями, кто решился взять малюток из приюта. Я объясняла, что они берут не просто румяного ангелочка, но и генетическое наследие, длинною в несколько поколений, а иногда и даже дольше.
Я говорила, пытаясь предупредить, обезопасить и подготовить. А кто предупреждал меня? Я оказалась не готова. Мне просто хочется заснуть, а проснувшись громко рассмеяться ужасному кошмару. Хотелось громко смеяться, пытаясь вытолкнуть назойливую боль.
Максим положил меня на кровать в светлой палате, а потом выбежал, не закрыв за собой дверь. Я смотрела в потолок, собирая в голове мысли. Мысленно подшивала все в аккуратную историю болезни. По листикам, по файлам: скрепляла их, анализируя результаты. Мне не нужно было ничего объяснять. Не нужно было рассказывать о существующих методиках лечения, потому что я все знала. Все сама прекрасно знала….
Врачом быть плохо. Очень плохо. Знание убивает…..
…. Я стояла на скрипящей ступеньке, наслаждаясь родным звуком. Цеплялась пальцами за деревянный поручень яркого канареечно-желтого цвета, в тон двери, за которой живет мое счастье. Нет… Жило мое счастье.
По широким ступеням было разбросано мое тряпье. Джинсы висели на металлических балясинах, футболки, белье и платья валялись одним большим клубком у соседской двери. Я переминалась на ступени, отчаянно сжимая разбитый телефон. Скрип был просто невыносим. Я ждала, что в любой момент услышу отчаянный вопль соседки, но нет. Тишина в доме давила, лишь звонкий стук каблуков за дверью квартиры с желтой дверью, заставлял вспомнить тот позор, с которым меня вышвырнули на лестничную площадку в одних трусиках с мультяшными рисунками.
Вслушивалась в русскую речь, почему-то ставшую такой болезненно-противной. Женский голос периодически срывался на визг, осыпая мою голову горой проклятий. Должна была убежать, прекратив эту бессмысленную пытку, но вместо этого я слушала. Впитывала каждое слово, стараясь запомнить их навсегда Сначала мне казалось, что это злая шутка. Что скоро прибежит Макси и скажет, что эта сумасшедшая парочка ошиблись домом. Они просто не могли быть его родителями. Только не моего милого Максика: тонкого, чувственного и нежного. Стояла долго, ожидая чуда. Слышала шепот соседей, что стали невольными свидетелями, чувствовала холод, тянущийся по ногам. Прижимала к обнаженной груди его футболку, еще хранившую родной аромат. Зачем я ее схватила?
Я шла по неровным булыжникам брусчатки, проваливаясь на мягких ногах в неровные расщелины. Тащила за собой большой чемодан, пластиковые колеса которого отвалились еще пару кварталов назад, отчего теперь вся площадь была погружена в противный скрежет металлического крепления по каменной кладке. Любопытные, абсолютно недобрые взгляды были прикованы ко мне. Каждый считал себя обязанным окатить меня волной презрения.
Конечно, девушка с синими волосами в коротких шортах и разных кедах не вызывала в людях доверия. Они осматривали меня с ног до головы, награждая снисходительной улыбкой на прощание.
Я шла вверх по мосту, смотря себе под ноги. Карабкалась по скользким булыжникам. Дождь только усиливался, а я этому радовалась, потому что все равно уже давно промокла, зато улицы мгновенно опустели. Людишки спрятались в теплых квартирках, унося с собой свою жалость и уверенность в собственной правоте. Мне больше не нужно было терпеть осуждение, не нужно было улыбаться Теперь мне нужно придумать, как жить дальше?
Резкая боль в животе заставила разжать руки. Чемодан выпал и покатился вниз, ударяясь по пути о железные перекладины мостового ограждения. Все мышцы свело, а легкие сжались. Я перегнулась через перила, зависнув на железнодорожными путями. Подомной проносились товарные составы, от огромной скорости которых трясся мост. Волосы разлетались в стороны, а воздух наполнялся мокрой пылью с примесью горелого масла. Было нечем дышать. Вцепилась в поручни, чтобы не уступить своей слабости и не рухнуть вниз. Открыла глаза, шаря вокруг взглядом, в попытку найти что-то важное, стоящее, красивое. То, для чего можно было бы продолжать жить. Но находила лишь абсолютно серые, безжизненные и потрескавшиеся от времени стены, разукрашенные уродливыми граффити. Меня тошнило. Хотелось плакать, но горло распухло, а боль растекалась по всему телу. Не могла говорить. Слова растворялись. А дождь продолжал хлестать по щекам, стекал по длинным прядям, падая вниз с моста. Не могла подняться, продолжая нависать через перекладину. Безмолвно…. Горько и опустошенно наблюдала, как по обнаженным ногам текли тонкие струйки алого цвета…
Как плохо быть врачом. Очень плохо. Ты уже не можешь расслабиться от неизвестности, потому что абсолютно точно знаешь, что происходит с твоим телом. И я знала. Но от того становилось только больнее. Эх, Дедуля… Не в этот раз… Как плохо быть врачом…
… Я села, оперев голову на ладони. От воспоминаний стало только хуже. Рука ныла от капельницы успокоительного, которую я почему-то не помнила. За окном стемнело, отчего светлая палата превратилась в синеватую коробку теней. Проезжающие машины разрезали темноту резкими вспышками фар, а постоянно прибывающие кареты скорой помощи раскрашивали скучный мрачный потолок яркими огоньками.
Наверное, каждый проживает горе по-разному: можно рыдать, обнимая сына, можно проклинать врачей, рассыпаясь обвинениями в бестолковом непрофессионализме, а можно тихо принимать решение, от которого зависит вся его жизнь.
Я вышла в коридор и проскользнула в палату. Ванька до сих пор лежал с закрытыми глазами. Я села у кровати, сжав его крошечную ладошку. Мой малыш еще ничего не видел, он ничего не знает. Не ведал любви, страсти, боли и неприятных разочарований, без которых просто невозможно ощутить головокружительный прилив счастья. Он еще ничего не видел….
– Дочь! – родной голос проник сквозь плотный занавес мыслей и страхов.
– Мама! – я бросилась к двери, где застыли мои родители. Мама вытирала слезы рукавом больничного халата, а папа нервно сжимал папку с историей болезни. – Папа!
Мы обнимались, пытаясь прогнать страх и упорное чувство неизвестности. Вкрадчивый голос Були заставил нас вздрогнуть:
– Давайте успокоимся, – она потрепала сына по голове и приобняла маму. – Нам нужно собраться и решить, что делать дальше….
*****Максим*****
Я наблюдал через прозрачную перегородку, как люди в белых халатах, перебирая какие-то бумажки, пытаются договориться. В приоткрытую дверь слышал обрывки фраз, но от слова, что стало чаще всплывать в их разговорах, становилось плохо даже мне.
– Трансплантация, – прошептала бабушка Лизы. Она сидела рядом, нервно сжимая трескучий пластиковый стаканчик кофе из автомата. От неё так ярко пахло смесью валерьянки и корвалола, что кружилась голова. Дэн то входил в кабинет главврача, то выходил оттуда, истерично сжимая голову обеими руками. Мне было его жаль. Наверное, нет ничего страшнее, чем узнать, что твой ребенок болен не обыкновенным гриппом, подхваченном на детской площадке, а чем-то серьезным, настоящим и внушающим страх даже бывалым медицинским работником.
