Текст книги "Пепел прошлого (СИ)"
Автор книги: Евсения Медведева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Маша, звони Львовичу… Вернее, Аркадию Львовичу, главврачу и потяни время. А я скоро.
– Хорошо.
Времени на душ катастрофически не было. Застыла перед зеркалом, рассматривая пучок соломы на голове, потому что вчера вместо того, чтобы уложить волосы, завалилась спать. Смочив ладони, стала стягивать их в тугой хвост на затылке.
– Вот и морщины заодно подтяну, как говорит Буля, – завязала резинку, перекрутив ее шелковым бежевым платком. – Главное – не переусердствовать.
Умылась, засунула зубную щетку в рот и распахнула гардеробную. Комиссия. Какого черта они приперлись? Ведь недавно были. Какие еще жалобы? В голове крутились миллион вопросов, но пока я не приеду, не смогу ничего узнать.
Впрыгнув в брючный костюм темно-синего цвета, выплюнула пасту и помчалась вниз, мечтая о том, что Буля вернулась и сварила для меня кофе.
– Дети, Дэнис? Вы почему меня не разбудили? – застала их в пороге. Мила и Ванька уже были одеты, а Дэн высматривал соседских детей, с кем наши сорванцы ходили в школу.
– Папа сказал, чтобы мы не будили тебя, – Ваня повис на моей шее. – Мам, можно я не пойду в школу?
– С чего бы это? Заболел? – я стала трогать лоб сына ладонью, параллельно натягивая полусапожки на высоком каблуке.
– Нет у него никакой температуры. Придуривается уже третий день по утрам. Но ты, конечно, не в курсе, потому что пропадаешь сутками в своей занюханной больнице, получая за это копейки, которых не хватает даже на покупку дома, – Дэн помахал соседу рукой. – Или пропадаешь на сомнительно важных встречах. Давай, шпана, на выход!
– Мамичка, милая моя мамичка, – зашептала Мила, расцеловывая меня во все щеки. – А правда, что через два дня будет Новый год?
– Правда, милая, – поправила шапку дочери, стараясь не взорваться от гнева на бывшего мужа. Нашел время для выплескивания своей запоздалой ревности.
– А правда, что мне через два года будет десять? – дочь в подтверждение своих слов подняла руки, пошевелив всеми пальчиками.
– Правда, Мила. Надень перчатки и отправляйся в школу.
– Тогда почему Ванька все равно будет меня старше? Ведь мне тоже будет десять? – заныла Мила, толкая брата в спину.
– Потому что, милая, ему же будет двенадцать, а теперь беги и доставай своего учителя по математике! Он просчитает все вероятности более точно.
– Чао! – дети побросали в меня воздушными поцелуями и выбежали за ограду.
Посмотрев на Дэна, я не могла решить, насколько важно именно сейчас оглушить его истошным гневным визгом и жесточайшим ударом по его пустой голове. Но важнее было – глотнуть кофе, прежде чем ехать к акулам медицинского мира.
– Привет, Ба! – я чмокнула старушку в щеку и практически вырвала чашку кофе из ее рук. – Ты почему меня не разбудила?
– Ой, Лизка. Ты к гастроэнтерологу давно ходила? Все время бегом, на ходу, впопыхах и обязательно всухомятку, – старушка всучила мне бутерброд, а потом нагнулась и стала поправлять застрявшую в сапоге штанину. – Твой бывший сказал, что ты сегодня выходная. Вот я и носа не сунула. А что?
– А нечего дверь запирать на замок! – рассмеялся Дэн, приобняв меня за плечи. – Что ты там прячешь? Или, может, кого?
– Это, на минуточку, мой дом! – взорвалась я и, отбросив на каменную стойку чашку, помчалась в прихожую.
– Не хотелось тебя расстраивать, но это не твой дом, – он вновь рассмеялся, за что получил полотенцем от бабушки. – Ты до сих пор платишь рассрочку своим "друзьям". Они хоть проценты с тебя не берут?
– Что-то я не могу понять, откуда ты нахватался яда? А, Дэн? Может, тебе показать, где дверь у этого, не до конца моего, дома? Так вот она, милый. Собирай свои шмотки и вываливайся отсюда! – машинально достала салатовый пуховик, но вовремя опомнилась и накинула шубу.
– Прости, меня, Мани… – его шепот у самого уха заставил вздрогнуть и поморщиться. – Я просто бешусь от того, что ты закрылась и ничего мне не говоришь. Запираешь двери, прячешь телефон, не отвечаешь на вопросы. И работа эта копеечная. Давай вернемся? Заберем Бабулю? В госпитале тебя до сих пор ждут с распростертыми объятиями. Пойми, там у тебя есть будущее, а тут… Это же дыра, а не больница!
– Скоро все изменится, – шептала я, наматывая шарф. – Скоро у меня будет лаборатория, где я могу и дальше заниматься исследованиями.
– Конечно, – выдохнул он, откинувшись на стену. – Я слышал, что ты вложилась в тот проект. Это в твоем репертуаре – вылечить всех бесплодных и безнадежных мира сего? Заставить природу пересмотреть свои планы Да? Что это, Лиза, знаменитый "синдром Бога"?
– Я с тобой говорю серьезно, Дэн, еще раз позволишь себе заговорить со мной в таком тоне, особенно в присутствии детей и Були, то мы с тобой будем общаться исключительно по электронной почте. Ясно?
– Мани, – он попытался перехватить меня, но я выскользнула в гараж.
– Все, Дэн, я предупреждала тебя, что у всего есть границы, особенно у моей личной жизни! – открыв окно авто я выкрикнула последнюю порцию раздражения и выехала из гаража.
Ехала так быстро, как только могла. Открыла окна, чтобы мороз вытеснил все переживания из головы, освобождая место рабочим мыслям. Терпеть не могла, когда бытовые тяготы отражались на работе. Я уже привыкла к спокойному течению своей жизни. С чего все началось? С появления Макса или Дэна?
– Лизавета Сергеевна, – зашептала Маша, выхватывая у меня шубу, как только я вбежала в здание. – Вот. Сменная обувь и халат. Они сидят в кабинете у Аркадия Львовича.
– Меня вызывали?
– Нет. Аркадий Львович сказал, что у Вас выходной.
– Какой выходной, если у меня сегодня три операции и две подсадки?
Маша пожала плечами. Какое-то странное напряжение поселилось в душе. Весь день пошел не так.
– Тук– тук! – накинув на плечи халат, просочилась в кабинет главврача.
– О! Лизавета Сергеевна, как хорошо, что Вы все-таки пришли, но, к величайшему сожалению, нам уже пора. Аркадий Львович Вам все объяснит, – абсолютно лысый, небольшого роста мужчина встал с деревянного стула и, скинув халат прямо на пол, поспешил выйти. Сухонькая седая старушка выскользнула следом, даже не попрощавшись.
– Аркадий Львович, что… – в горле все пересохло. Взяла графин и отпила большой глоток воды прямо из него. – Что это значит?
– Пока сам не знаю, Лизонька, – старичок встал и, открыв окно, достал пачку Беломора и чиркнул спичкой. – А ты иди, рыбонька, работай. Работай…
Пошла в кабинет, чтобы переодеться, но постоянно сбивалась, улетая мыслями в маленький кабинет главврача. Я всегда чувствовала неприятности кожей. Мурашки табунами ходили по телу, концентрируясь на макушке. Плюнув на бесполезное переодевание, снова натянула белый халат, который просто терпеть не могла и отправилась на обход. Ощущала себя растерянной. Все косились на меня и, как мне казалось, шептались за моей спиной.
– Киреева, ну и что это? – я вырвала из рук пациентки банан. – Ты в курсе, сколько в нем сахара? А мы с тобой договорились, что будем контролировать его до самых родов.
– Лизавета Сергеевна, я больше не буду. Просто есть так хочется, а мне забор крови назначили на десять. Вы думаете, что меня потом, после того, как столовка закрылась, кто-то накормил? Тетю Таню не уговорить, сами знаете. Вот и побираюсь. У Катьки печенье стащила, у Ленки банан выклянчила, – пациентка погладила свой огромный живот. – Нас тут трое, вообще-то! И все есть хотят. А до обеда еще два часа!
– Маша, уточните, почему забор до сих пор назначают на время после завтрака? А Любовь Михайловна пусть напишет объяснительную?
– Хорошо, – Маша снова опустила голову, старательно избегая моего взгляда.
– У меня сегодня ощущение, что вы знаете то, чего не знаю я, – пробормотала себе под нос, но раскрасневшаяся Маша все равно услышала и затрепетала, как листик. – Так, Иванову на КТГ, Миронову на УЗИ, а ты, Мария, марш ко мне в кабинет!
Я вылетела из палаты, распугав сотрудников. Они рассыпались по кабинетам и палатам, стараясь не сталкиваться со мной. Я даже вытащила телефон, чтобы посмотреть на себя в отражении зеркального экрана. Нет, лицо, вроде моё. Только шарахались сегодня от меня все, как от чудовища рогатого.
Телефон в руке ожил.
– Да, пап, – я вошла в кабинет, оставив дверь приоткрытой.
– Лизавета, что там у тебя произошло?
– В смысле? Во-первых, здравствуй, папулечка-роднулечка!
– Лизка, – он выдохнул и, чуть помолчав, продолжил. – Привет, дочь. Как ты? Как дети?
– Я нормально, дети в школе. Представляешь, Ивана вдруг не взяли в хоккейную команду, говорят, что стал быстро уставать. Это мой Ванька, который мог бегать часами!
– Лиз, что у тебя случилось? Ты же знаешь, что можешь рассказать нам с мамой все?
– Знаю, папуля. Только я не понимаю, что тебе нужно рассказать? Может, ты мне подскажешь?
– Сначала мне звонит Дэн, намекая на то, что ты снова связалась с Корфом, а теперь… – я слышала, как отец щелкнул зажигалкой и закурил, что он делал чрезвычайно редко. – Ты же знаешь, что у меня до сих пор есть в Министерстве связи? Мне только что звонил одногруппник и интересовался, не моя ли дочь Манилова Лизавета? Так вот, дочь, что ты натворила?
Голова закружилась, а в к горлу стала подкатывать тошнота.
– Пап, я не понимаю. Была у меня одна смерть, но вскрытие подтвердило утробную смерть из-за патологии развития. Просто ко мне она попала слишком поздно. Можно было попробовать спасти его, прокесарив на раннем сроке…
– Лиза, думай! Что еще?
– Пап, я не знаю, – в кабинет вошла Маша, застыв в пороге, не решаясь, что ей делать дальше. – Но я выясню, а потом позвоню.
Отключилась и села в кресло, раскинув руки. Каждая мышца дрожала. В голове билась мысль, но мозг отказывался обрабатывать ее. Я знала, что происходит, но боялась признаться в этом.
– Говори…
– Лиза, – Маша бросилась ко мне, обняв крепко за шею. – Я не знала. А Любка… Она сказала, что на тебя готов приказ. Сказали, что самое время опустить "птичку высокого полета"!
Чувствовала, как по шее потекли ее слезы. Это же ее слёзы, правда? С самого детства терпеть не могла плакать. Не потому что было стыдно, а потому что, в силу собственной физиологической особенности, мне это доставляет настоящую боль. Мгновенно закладывает уши и нос, а слизистая горла опухает. Дед смеялся надо мной, что я скорее сдохну, чем расплачусь, именно поэтому легко смогу работать медиком. Да! Это правда. Я отучила себя реветь, прогоняя этот процесс в собственном воображении. Я просто представляла, что плачу и успокаивалась. Вот и сейчас…. Только не могла понять, почему по щекам течет что-то мокрое, а горло так противно саднит. Ведь это только воображение?
Вскочила с кресла и помчалась на третий этаж, где был кабинет главврача. Хотела ворваться, накричать и потребовать объяснений, но он меня давно ждал. Старик стоял у открытого окна и курил, пуская в воздух густые пары никотина.
– Аркадий Львович! Расскажите мне!
– Лизонька, а ты знаешь, как я оказался в этом кабинете?
– Да, конечно, мой дедуля вышел на пенсию, а лучше Вас никого не было.
– Я был его учеником. Но ты знаешь не все. Твой дед не выходил на пенсию, его вынудили. Открыли на него охоту, задушив по всем фронтам. Ни один главврач не брал его на работу. Им просто запретили. Лизонька, что же ты наделала?
Мне стало плохо. Воздух просто вылетел из моих легких. Ноги стали ватными, и я рухнула на деревянный стул, где еще утром сидел тот лысый дядька.
– С кем ты связалась? Ведь еще вчера все было хорошо? – старик подбежал ко мне, схватив за руки, стал трясти. – Я думал, что оставлю все тебе. Я….Лиза…Я ничего не могу сделать…
– К… Кто?
– Я не знаю, рыбонька. Не знаю. Но я постараюсь выяснить. А ты держись. Мы все преодолеем, – он опустил голову на жилистые руки, пропустив сквозь пальцы остатки когда-то пышной шевелюры. Тонкие седые пряди болтались, окутываемые пьяняще-крепким дымом его Беломора. – У меня есть друзья в частных клиниках. Мы найдем тебе работу намного лучше!
– Что? Отказали в субсидии на ремонт? – из горла вырвался такой злобный смешок, что старик поднял голову, сосредоточив на мне взгляд бледно-серых глаз.
– Сказали, что мы не попали в список нуждающихся на следующий год, – он зарычал и бросил металлический подстаканник в стену, штукатурка с которой тут же треснула и вывалилась уродливым куском.
– Не надо, Аркадий Львович. Не надо. Давайте облегчим жизнь и себе, и господам чиновникам? – я взяла чистый лист бумаги и быстро нацарапала заявление об уходе.
– Рыбонька, что же ты делаешь? Что? Не бойся, мы переживем! Ведь с твоими волшебными ручками мы делаем план, да и новые платные палаты поддержат нас, – главврач упал на колени, уронив голову мне на колени. – Не надо!
– Нет, Аркадий Львович, если уж они дедулю продавили, то мне… Мне крышка.
****
– Лиза! Лиза, ты куда? – Марина из регистратуры выбежала на крыльцо приемного.
– А я домой!
– А мы? Нам, что делать?
Меня трясло от злости, но я прекрасно понимала, что ничего не могу сделать. На моем веку пропало слишком много врачей, чей талант был раздавлен чиновничьей машиной. Их стальные пальцы душили все благие начинания. Они сметали с ног молодых специалистов, не угодивших какой-то шишке. А самое противное – этот процесс был безвозвратен. Еще никому не удавалось заставить работать машину в обратку. Бюрократия везде одинакова, независимо от страну, штата и уровня жизни. Мы всего лишь мелкие букашки.
– Работать, Мариша, работать. Передай моих пациентов Косте, а вещи я потом заберу, – не уверена, что она меня слышала, потому что мой голос исчез. А хрип был заглушен сиреной подъехавшей скорой.
Поняла, что веду машину чисто автоматически, когда оказалась на узкой дороге у озера. Снегопады, застрявшие над нашим регионом, сделали свое дело. Высоченные сугробы мягкой линией обрамляли продолговатое озеро.
Я вышла из машины, завязав шубу плотнее. Хотелось надышаться, будто до этого что-то перетягивало мое горло. Яркое полуденное солнце бликовало в заснеженной поверхности озера. На противоположной стороне, где стоял дом Киры, шли работы. Во дворе ставили высоченную елку, натягивали сети гирлянд, готовясь к надвигающемуся празднику. Мне не хотелось ехать домой. Не хотелось смотреть в глаза Дэна, потому что знала, что он скажет. Не хотела смотреть на Булю, понимая, что, скорее всего, она уже все знает. Львович не мог не позвонить ей.
– О! Лизок! – чья-то рука легла мне на плечо, заставив испугаться.
– Мира! Черт! Ну, нельзя же подкрадываться со спины? – я обняла ее и, смахнув слезы, улыбнулась.
– Подкрадываться? Да, я минут пять уже кричу тебе с балкона, – она махнула в сторону своего дома. – Что с тобой?
– А Никита будет сильно ругаться, если ты выпьешь со мной за компанию?
– Да, что ты… – она нахмурилась и, достав телефон, что-то быстро настучала по экрану. – Идем. Сначала пообедаем, а потом затопим баню, закроемся и спрячемся от всех мужиков этого мира.
– Отлично, а там тихо?
– Очень, Лизонька, там очень тихо. Только вот Кира еще приедет, – Мира забрала у меня ключи от машины. – Давай я сама припаркую твою машину в гараже? Садись.
Я чувствовала себя обескровленной, выжатой, именно поэтому просто пожала плечами:
– Я пройдусь… Подышать хочется.
Я шла по заснеженной обочине, подбрасывая узким носком сапог снег вверх. Рыхлые снежинки рассыпались и вновь падали на бардовую замшу. Я не чувствовала ни холода, ни усталости. Да я, вообще, ничего не чувствовала, погрузившись в какую-то прострацию.
– Лиз, – рядом со свистом остановилась белая машина Киры. Она выскочила и, оббежав, схватила меня за локоть. Подруга была в розовых пижамных штанах, пуховике Влада и в ярко-красных замшевых сапогах на шпильке.
– Лиза!
– Кира, – прошептала я и рухнула ей на грудь. Слезы, словно по взмаху волшебной палочки хлынули из моих глаз. Уши заложило, а распухшее горло заныло, будто от ожога. – Меня выкинули… Меня выкинули, как мусор!
****
– Ну? Кому еще? – уже разрумянившаяся Кира, укутанная в розовую простыню, пошатнулась, достав из бара очередную бутылку ликера.
– Мне! – рассмеялась Варя, высунувшись из бассейна.
– Беременным не наливаем! – я забрала запотевшую бутылку у подруги, потому что половину предыдущей она благополучно пролила на кожаное сидение. – Самим мало! А ты продолжай пить сок. Только не перебарщивай, потому что даже витамины могут превратиться в яд.
– О, насчет выпивки не переживай, тут должен состояться мальчишник, поэтому холодильники ломятся от спиртного, съестного и прохладительного. Мы можем неделю и носа не высовывать отсюда! – Мира плотно закрыла ставни, погасила свет и зажгла несколько свечей. – О нас тут вообще никто не узнает.
– Ага! Никто не обратит внимание, что вся женская половина пропала, – рассмеялась Варя, закинув в рот виноградинку.
– Нас даже не выдаст автотранспорт, брошенный у дома четы Орловых, – рассмеялась я. – Боюсь, что у нас есть еще пара часов спокойствия, но не больше. Скоро за вами примчатся ваши принцы. И бьюсь об заклад, что нас очень быстро выкурят отсюда.
– Ой, а ты чего прибедняешься? Я думаю, что красавец Корф первым примчится сюда! – захохотала Кира и включила музыку.
– Ну или Дэн, – Мира вскочила, услышав любимую песню и, плотнее завязав простынь, начала танцевать. – Какой шикарный выбор.
– Поспорим, сестридзе? – Кира протянула руку. – На шоколадный торт.
– Я смотрю, ты ни в чем себе больше отказываешь?
– Ой. Могу я передохнуть от родового и постродового периода? – рассмеялась она. – К тому же Владик так просто с меня не слезет. Дочу он сильно просит!
– О! За дочь! – я налила полную стопку ликера и почти залпом проглотила горько-сладкую "алкогольную пилюлю". – Давай. Все нужно делать вовремя, девки. Мира, вот ты знаешь, что рожать нужно, как Бог даст?
– Ой, мне до этого еще не скоро, – она продолжала танцевать, кружась по просторному помещению предбанника. – Мы об этом еще не говорили.
– Ну, бывают же ситуации, когда просто невозможно родить? – Варя выбралась из бассейна и плюхнулась на мягкий диван, завернувшись в махровое полотенце. – Обстоятельства бывают разные.
– Варь, ты же сама врач. Что мне говорить? Иногда мы играем с судьбой в игры, оттягивая ее планы, пытаемся хитрить, перекраивая ход событий. Но никогда не остаемся в выигрыше. Вот, например, я. Вы знаете, что я не просто акушер? Я репродуктолог! Бесплодный репродуктолог. Смешно, не правда ли? Прям парадокс какой-то. А с сегодняшнего дня я безработный бесплодный репродуктолог.
Мне стало так смешно от собственных слов, что я завалилась на кресло, корчась от смеха. Слезы текли, размывая очумевшие лица подруг. Но это было действительно смешно. Этакая ирония судьбы.
– Ой, Лизка. Ну, что ты говоришь? Какая же ты бесплодная, когда у тебя двое деток? – рассмеялась Мира, садясь рядом со мной. Все смеялись, вот только Кира поджимала губы, делая вид, что отпивает ликер.
Громкий стук застал нас врасплох. Мира аж взвизгнула, расплескав на себя шампанское.
– Кто там?
– Алко-нарко-контроль и полиция нравов в одном лице, – пробасил мужской голос.
– Я выиграла! – засмеялась Кира, подскакивая к двери. И уже через мгновение внушительная фигура Макса показалась на пороге бани.
– О, как! Я смотрю, у вас тут веселье полным ходом, – он подошел к столу и поднял почти пустую бутылку ликера. – Хм. И по какому случаю веселье?
– Оплакиваем горькую судьбинушку безработных врачей, – я снова рассмеялась, отпив ликер прямо из горла бутылки, что не успела поставить на стол.
– Очень интересно, – он обернулся, осматриваясь. – А вы?
– А мы из женской солидарности, – икнула Мира и снова включила музыку.
– Ага. Значит, налицо женский коллективный алкоголизм, – пробубнил он, снова повернувшись в мою сторону.
– Между прочим, такого диагноза нет. Ты только что его выдумал.
– Диагноза нет, а пьяные женщины есть. Парадокс.
– А я сегодня с самого утра сталкиваюсь с парадоксами! А что с утра? Со вчерашнего вечера! Представляете, девки, ко мне вчера залетал принц. Весь такой красивый, сильный, смелый, – вздохнула я и прижала прохладную бутылку к груди. – Прилетает такой и, давай сразу говорить приятные нежности, ласкать истосковавшееся по мужским рукам тело, обжигать своим дыханием нежную кожу девы, а потом – ХОП… И вниз с балкона.
– Да-а-а-а… – протянула Кира, присев на диван со мной рядом. – Измельчали нынче прЫнцы!
– Так, что тут у нас? – баня, служившая нашим укрытием и убежищем, вмиг заполнилась мужиками, разбрасывающими гневные искры. Влад шагнул в нашу сторону, и я услышала, как Кира громко сглотнула.
– А тут у нас попойка, братцы. Мы их ищем, а они пить изволили. – Макс вырвал бутылку из моих рук и выбросил в ведро.
– Варя! – зашипел Андрей.
– Ты дурак, что ли? – взвизгнула она и бросилась в раздевалку. – Идиот ненормальный. Мне уже и с девчонками нельзя посидеть?
– Печаль, – выдохнула Мира, подмигивая Никите, стоявшему в темном углу.
– Закругляемся. Уже десять, – он щелкнул выключателем, разрушив наш прелестный темный уют одиночества.
– О, черт! Максим Саныч, я, кажется, пробухала наше свидание?
– Надеюсь, что у тебя на это есть веские причины. Давай, я отвезу тебя домой, – он стал открывать шкафы в поисках моей одежды. – В чем ты приехала?
– Свидание? – взвизгнула Кира и захлопнула в ладоши. – Я сама ее отвезу, чтобы узнать подробности!
– Эй, таксистка, – Влад рассмеялся и перекинул жену через плечо. – Давай домой.
Помещение быстро опустело, а я не могла подняться. Не торопился и Макс. Он как-то слишком внимательно смотрел мне в глаза.
– Я терпеть не могу, когда ты на меня так смотришь. Ты, как МРТ, от которого не скроется ни одна болячка. А я не хочу быть открытой для тебя. Понимаешь? Тебе не пофиг на меня? Я ж обидела тебя и свалила, разбив твое нежное творческое сердечко! Так накричи на меня, ударь! Ну же! – вскочила на ноги, поддерживая сваливающуюся простынь. – Во всяком случае, я именно к этому готовилась, мечтая о нашей встрече.
Максим еще больше нахмурился и бросил мою одежду на диван.
– Я на улице. И не вздумай тут задерживаться….
Глава 10.
Голова кружилась даже с закрытыми глазами. Шатало так, что казалось, что меня несут на мягком матрасе несколько не совсем трезвых грузчиков. Веки были тяжелыми, будто налитые свинцов. Но я даже не старалась открыть их, потому что не было сил.
Напрягла мозг, чтобы попытаться собрать мысли в кучу и вспомнить какой сегодня день, сколько операций и нет ли у меня "острых" пациентов. Но воспоминания бесцветно-молочных глаз главврача больно ударило в самое сердце. Вспомнила горечь его взгляда, и плотное, как осенний туман, ощущение обреченности с горьким послевкусием.
Я прижала дрожащие руки к лицу, ощутив подтеки слез под глазами. От пальцев пахло приторной сладостью ликера, которого я, видимо, вчера перебрала.
– Ничего не помню…
Помнила только то, как мы с девчонками пили, танцевали и плавали в бассейне, поедая клубнику. Помнила, как села в машину Макса, отчаянно пытаясь объяснить ему, почему он не имеет никакого права забирать меня, как нашкодившую школьницу. А дальше…Темнота.
– Лизка, – тихо скрипнула дверь, и голос бабули заполнил тишину спальни.
– Буля, – я вскочила, усевшись на кровати. Меня чуть качнуло, но сухие, но не менее сильные, руки бабули удержали меня, а потом и вовсе крепко прижали к себе.
– Куда же ты, детка, опять вляпалась? Что случилось?
– Ты все знаешь?
– Конечно, Аркадий Львович слишком дорожит своей головой, чтобы допустить хоть малейшую мысль о сокрытии важных известий. Он просто должен был сам позвонить мне. – Буля ласково вытирала мне слезы краешком своего фартука. – Я уже проходила этот урок. До сих пор его помню.
– Значит, деда тоже убрали?
– Да, Лиз. Однажды он вернулся домой чернее тучи. И только через неделю я узнала, что была комиссия из Минздрава. Вот председателя дед и послал…
– К индийской бабе? – рассмеялась я, вспомнив голос деда, орущего соседу по даче бранные ругательства через забор. От его витиеватых оборотов краснели даже мужики, но, когда рядом была я, он заменял смачные ругательства нелепыми синонимами, сражая всех наповал их смешной оригинальностью. На старом деревянном столе его кабинета до сих пор нацарапана надпись – "был послан к индийской бабе".
– Конечно, – вздохнула Буля, продолжая поглаживать меня по голове. Я примостилась на ее коленях и вдохнула приятный аромат выпечки, исходящий от фартука. – Ты вся в него. Вся, Лизка. Не умеешь проигрывать, отступать, сдаваться. Он всегда видел цель и не видел препятствий. Но стоило ему только столкнуться с несправедливостью, он покрывался красными пятнами и не мог связно выражаться, захлебываясь эмоциями. И вот тогда, дом дрожал от отборного мата. А отец твой другой, он же, как ужик. Никто не сможет его поймать за хвост, потому что через пару минут уже и забудет почему решили пропесочить такого замечательного человека.
– Да, я заменяла акушера у него в больнице пару недель. Там готовы молиться на отца.
– Он превратился в управленца, позабыв про возможность своих рук, – вздохнула Буля и прижалась губами к моему лбу.
– А я? Что делать мне?
– А тебе, детка, нужно крепиться и собрать все свои силы. Не смей опускать руки и удача улыбнется тебе.
– Ты хочешь сказать, что вся моя жизнь зависит исключительно от удачи? – мне стало смешно. – Буля? Знаешь, сколько раз я говорила это моим пациенткам? Удача… Шанс. Чудо. Терпеть не могу эти слова. У меня начинается чесотка!
Я вскочила с кровати и заметалась по комнате, позабыв о головной боли и дрожащих ногах. Ударяла кулаком в одну стену, а к другой прижималась, ища поддержки.
– Я говорила им, что чудо возможно! Миллионы раз повторяла, что в некоторых диагнозах медицина бессильна, после чего женщины давились слезами. а я снова и снова говорила, что все возможно. Что не стоит отчаиваться, опускать нос. Выписывали им тонны таблеток, назначала анализы и бесконечные УЗИ, на которые они ходили, как на работу. А сколько раз я это слышала? А, Буля? Ты знаешь, как стыдно, будучи сертифицированным репродуктологом ходить по врачам, раскладывая на их столе кипы анализов, УЗИ и рекомендаций разных врачей. И мне повторяли то же самое… Даже дед, чье имя выгравировано на мраморной табличке у входа в больницу, говорил мне, что не стоит отчаиваться. Я устала полагаться на чудо! Я разочаровалась в удаче! Мне нужно знать, что у меня есть выход. Мне нужно чувствовать почву под ногами.
– Никто почву у тебя не забирает. Ты всегда можешь вернуться в Америку, – вздохнула бабушка и отвернулась к окну, пряча горькие слезы, заблестевшие в глазах. Мелкая россыпь морщин в уголках глаз задрожала, а руки машинально стали разглаживать складки на фартуке.
– А я е хочу больше убегать. Не хочу, – выдохнула и прильнула к прохладной стене, прислонившись к ней лбом.
– Тогда прекрати ныть, Лизка. Можно сожалеть, с каждым разом теряя надежду, а можно встать и радоваться тому, что у тебя есть. Двое замечательных сорванцов, прекрасное образование, волшебные руки. А теперь, я пойду готовить обед, а ты собирайся и спускайся. Хорошо?
– Хорошо, Ба…
– Кстати, дипломы у тебя никто не забирал. И в частной клинике тебя с руками и ногами оторвут.
– Хотелось бы сохранить целостность тела, – пробурчала я, сдерживая слезы. Горло уже опухло, а боль стала пульсировать, затрудняя дыхание.
– Это тоже возможно. Кстати, ты бы поговорила со своим бывшим? Чего это он истерики устраивает, будто мы у него дома? Может, показать ему, где у нас такси?
– Ба, я поговорю с ним. Но он отец, хоть и не родной. Но он кормил их из бутылочки и сидел часами у кровати, пока они болели, а я была на ночном дежурстве. Он отец. И точка.
Как только дверь закрылась, я сползла по стене и заплакала. Слезы горькими потоками хлынули из меня. Я сама разбередила затянувшиеся раны. Мне всегда хотелось быть матерью. Такой настоящей курочкой-наседкой. Я могла часами сидеть с куклами, укладывая пупсов спать. Мечтала о большом доме и целой ораве шумных, грязных и постоянно недовольных деток. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. О вероятности бесплодия мы узнали довольно рано, что, скорее всего, и повлияло на выбор будущей профессии. Я пошла учиться для того, чтобы найти лекарство от внутренней тупой боли, что накрывает тебя, когда ты смотришь на молодую мамочку с ребенком. Сначала было так завидно, что челюсть сводило. Было больно и обидно, что кому-то выпала удача ощутить всплеск счастья, впервые прикоснувшись к орущему комочку.
Дед таскал меня по врачам, а потом, шагая по больничным коридорам, хлёстко матюкался, вспоминая их матерей не в самом лучшем свете. И, плюнув на все условности, сам взялся обследование внучки. Мне было немного неловко, но в кабинете он вел себя, как совершенно посторонний дяденька в белом халате.
– Лизавета, иногда мы рождаемся с патологией. И это нормально, потому что, если есть правило, то будут и исключения. Мы никогда не узнаем, насколько все плохо, пока ты не найдешь того, от кого захочешь деток. А я постараюсь дожить до того момента, чтобы блеснуть своим талантом. И запомни, Лизавета, на каждое исключение может найтись свое исключение. Запомни, внучка, это правило деда, акушера Манилова. Ясно? А пока учись, детка. Забудь.
Я кивала головой, ощущая, как к горлу подкатывает боль, а потом вышла из кабинета, осознав, что даже дед подтвердил диагноз, пусть и поселив во мне надежду на то, что "правило акушера Манилова" сработает. Я уговаривала себя, что в нашем испорченном мире есть место чуду. Дед таскал меня на роды, показывая, что настоящее чудо видят только врачи. Именно они берут в руки малыша первыми. Именно они перерезают пуповину, скрывая радость за нервным прищуром от первого крика ребенка.
А потом я и сама осознала, что можно стать матерью другим способом. Все перевернулось с ног на голову, потому что я поняла, что можно добиться результата, пропустив долгий процесс. Ведь меня не интересовала беременность, я о ней знала намного больше, чем нужно. Мне хотелось детей.
Впервые я увидела лицо женщины, написавшей отказ от родного сына, когда мне было восемнадцать. Я училась на первом курсе университета и, благодаря договоренности деда, проводила все свободное время в больнице, где он когда-то работал, пока не ушел на пенсию. Я готовилась к первой сессии, сидя на широком подоконнике в отделении неонатологии. В кюветах лежали недоношенные детки, дышащие только с помощью аппарата. Я постоянно осматривала мониторы датчиков, чтобы в случае чего позвать на помощь, наслаждалась размеренным писком приборов, говорящих о стабильности маленьких пациентов. Мечтала о том, что рано или поздно стану той, кого зовут на помощь, на кого смотрят, ожидая волевого решения, от которого будет зависеть жизнь ребенка и счастье семьи. И из раздумий меня вырвал женский крик, доносящийся из смежного кабинета. Я знала, что нельзя покидать кабинет, если в нем никого нет, но любопытство было сильнее. Скинув обувь, я просочилась к двери и, приоткрыв на чуть-чуть, стала подглядывать за развитием событий в узкую щель.
