Текст книги "Ты любил меня за мои слабости (СИ)"

Автор книги: Эви Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Я поднимаю руки вверх.

– Я больше недостаточно хороша для тебя. Я даже не могу улыбнуться, не говоря уже о том, чтобы снова смеяться. Ощущение счастья – это гребаное чудо для меня. Ты хочешь этого? Хочешь всю оставшуюся жизнь видеть рядом с собой подавленную женщину? Я не та веселая, счастливая, свободолюбивая Эмили, в которую ты влюбился. Тебе стоит понять, что пора двигаться дальше.

– Никогда. Я вижу ее каждый раз, когда захожу в этот дом, и ты смотришь на меня, как раньше. Я вижу ее, прямо сейчас, пытающуюся защитить меня, человека, которого ты любишь. Что бы ни крутилось у тебя в голове по поводу того, что ты недостаточно хороша для меня или пытаешься дать мне лучшее будущее, это все неправильно, Эмми. Я вижу, что это займет больше времени, чем я думал, чтобы ты поняла, что я никуда не уйду, независимо от того, какие слова ты мне говоришь. Я был здесь двенадцать лет назад. Я здесь, и я буду сражаться за тебя до самой своей смерти.

Канье делает два шага и целует меня в висок. Я оцепенела от его решительных слов, а теперь я окаменела от его прикосновений.

– Увидимся завтра, Эмми, – тихо говорит Канье и выходит из дома.

Я остаюсь смотреть на столешницу на кухне, пытаясь вспомнить, всегда ли он был таким упрямым?

Да, да, всегда.

Сегодня суббота, и я еду в дом родителей Эмми и Джейка на барбекю. Джейк и Лили возвращаются обратно, в Австралию, на этой неделе, поэтому родители, Кен и Барб, собирают всех вместе перед их отъездом. Джейк привозит Лили каждые несколько месяцев. Обычно они остаются только на неделю, но каждый раз, уезжая, они надеются остаться хотя бы на месяц в следующий раз. Я понимаю, что Лили тяжело находить вдали от ее старого дома слишком долго. И я не могу винить ее за это: воспоминания, должно быть, та еще пытка.

Я выпрыгиваю из своего грузовика и оглядываюсь по сторонам. И наконец нахожу именно то, что ищу – машина Эмми. Она здесь.

Я прохожу в дом, и мое сердце замирает. Я опираюсь на стену, потому что колени перестают меня держать. Мягкий, мелодичный, женский смех, который я слышал долгие пять лет лишь во сне, пронесся мурашками по телу. Я прислоняюсь к стене и опускаю голову, зажмурившись. Моя Эмили. Беззаботный, красивый смех моей Эмили. Мой разум сейчас, как американские горки: всплывают воспоминания о каждом разе, когда она улыбалась мне, словно я – это всё, что в этом мире ей нужно. Мои глаза начало щипать, а тело затрясло. Я должен взять себя в руки.

– Канье?

Моя голова поднимается от звука ее прекрасного и сладкого голоса, которым она произнесла мое имя. Ее рука опускается на моё плечо. В то время как другая ее рука держит малыша. Ее глаза всматриваются в меня с любопытством. Я быстро выпрямляюсь, но тут же жалею об этом, так как ее рука падает с моего плеча.

– Все в порядке? – спрашивает она.

Я хочу сказать «нет», все не в порядке, потому что я все еще сплю один по ночам, мечтая о том, чтобы она почувствовала себя хорошо, мечтая о том, чтобы притянуть ее к своему телу и бороться со всеми ее демонами вместо нее.

Эмми смотрит на меня с тем же пустым выражением лица, но ее глаза выдают ее. Каждый раз, когда они скользят по моим чертам лица, желание и необходимость вспыхивают в них. И я напоминаю себе, почему я до сих пор делаю это: борюсь за нас в одиночку. Эмми, может, и не осознает этого, но она борется за себя, и я вижу, что эта борьба забирает все ее силы. Меня хватит на нас обоих. Я лишь хочу, чтобы она поняла это и впустила меня.

Малыш на ее руках начинает плакать и Эмми переводит взгляд на ребенка и начинает ворковать. Черт. Вот, что я слышал. Ее воркование, а не смех. Не то, чтобы это имело значение. Но все же, это один шаг вперед. Она держит ребенка и утешает его. Несколько месяцев назад Эмми вообще отказалась бы держать ребенка.

– Все хорошо, Джейкоб. Мамочка несет тебе бутылочку. Ты ее получишь, малыш.

Ребенок тут же прекращает плакать и пытается дотянуться до лица Эмми. Я понимаю, дружище. Она красивая. Я замер, чтобы просто смотреть на нее.

– Это сын Карли, – заявила она.

Карли – подруга Эмми со времен школы и колледжа. Она сблизилась с Кеном и Барб, пока Эмми не было. Сейчас она замужем, у нее есть дочь София, которой три года, и я слышал, что недавно она родила еще одного ребенка.

Я киваю и целую свою девушку в висок. Она не сопротивляется и не напрягается. Прошло уже около двух недель после нашего приключения в магазине. Эмми очень старалась игнорировать меня и наши разговоры, кроме телефонных звонков. Она знает, как важны они для меня. Они нужны мне в конце каждого дня, как воздух. Мне необходимо знать, что она в безопасности и хорошо себя чувствует перед тем, как я усну.

Я постоянно напоминаю ей, что никуда не уйду. Я вернусь в наш дом, хочет она этого или нет. И сейчас, когда ухожу, я целую ее в висок. Это обещание. Обещание того, что я здесь и вернусь на следующий день.

Я смотрю на Эмми и вижу, как она наблюдает за ребенком. Он крепко держит ее мизинец своим маленьким кулачком. Глаза Эмми сверкают. Это счастье, что я увидел ее такой с тех пор, как она вернулась домой.

– Канье, привет! – я слышу голос Карли позади себя.

Эмили и я поворачиваемся и видим Карли, держащую детскую бутылочку.

– Привет, Карли! Прекрасный малыш. Мои поздравления, – отвечаю я.

– Спасибо, Канье. Эм помогает мне кормить его. Он такой непоседа, и только Эм удается успокоить его.

Я поворачиваюсь к Эмми.

– Это ее лицо. Ее красота может остановить любого мужчину на своем пути.

Эмили вскидывает голову и смотрит мне прямо в глаза. Я вижу, о чем она думает. Почему я продолжаю быть милым? Говорю о ней приятные вещи, в то время как она постоянно отвергает меня? Но я вижу свою девушку каждый день. Я вижу боль, которую она причиняет сама себе, отвергая меня. Она потерялась и пытается найти свой путь. И все же, моя девочка – боец. Я знаю, что она найдет свой путь в темноте, и я не позволю ей идти по этому пути одной. Эмили никогда не была для меня столь реальной, как за последние несколько месяцев. Сейчас ее забота – это попытаться защитить меня, дать мне лучшую жизнь, которая могла бы у меня быть. Если это не любовь, то я не знаю, что это. Я собираюсь заполнить жизнь Эмми счастливыми моментами, тем самым вытесняя плохие. Мы заменим ночные кошмары мечтами настолько, чтобы ее душа болела все меньше и меньше с каждым днем. Мне только нужно, чтобы она начала доверять мне.

Я наблюдаю, как Эмми начинает отступать. Ее лицо закрывается, а глаза сужаются. Она призывает все свои силы, чтобы снова отвергнуть меня. Я решил дать ей отсрочку на этот раз.

– Филипп здесь? – спрашиваю я Карли.

– Да. Он на заднем дворе с Софией и с кем-то еще.

Я киваю и прохожу мимо ошеломленной Эмили через кухню и через заднюю дверь в крытую беседку.

Первое, что я вижу, это Джейка, обнимающего Лили. Ее хихиканье просачивается сквозь толпу, и большинство людей останавливаются, чтобы посмотреть и послушать. Когда я смотрю на них вместе, у меня появляется надежда. То, через что они прошли – этого достаточно, чтобы сломить любого, но они боролись против этого вместе и стали после этого только сильнее. Я знаю, что так будет и у нас с Эмми. Так должно быть. Я не приму ничего другого.

Когда я смотрю на своего лучшего друга с любовью всей его жизни, то почти пропускаю вспышку, которая озаряет задний дворик секундным светом. Я сосредотачиваюсь и понимаю, что это Эмми: у нее фотоаппарат. Она стоит на коленях на лужайке в углу, объектив камеры направлен на Джейка и Лили.

Черт, это разбивает мне сердце.

Каждый день, когда я вхожу в наш дом, появляется все больше фотографий незнакомцев. Эмми распечатывает их и кладет на обеденный стол. Когда я спросил ее, почему она распечатывает фотографии незнакомых людей и держит их в нашем доме, она ответила: «Они прекрасны. Они улыбаются, даже если в мире есть зло, и в какой-то момент оно коснулось или могло коснуться их, но все же они улыбаются». Мое сердце разбилось, потому что, когда она это сказала, а потом посмотрела на меня, ее эмоции отразились на ее лице. Ей хотелось узнать, как они это делают, как они все еще могут улыбаться и быть счастливыми. Я вижу, как отчаянно она хочет узнать секрет. Я каждый день хочу вручить его ей на серебряном гребаном подносе.

Щелк. Щелк. Щелк. Щелк.

Смотря в объектив своей камеры, я вглядываюсь в ее улыбку. Она выглядела словно головоломка, которую мне нужно разгадать, чтобы я тоже могла так делать. Лили легко, без усилий улыбается Джейку. Она смеется. Как? Она потеряла все. Как она вообще улыбается?

Я оглядываю двор через объектив.

Щелк. Щелк. Щелк. Щелк.

Все смеются, улыбаются. Счастливы.

Мой пульс учащенно бьется, сердце колотится. Я роняю камеру на грудь, и она свисает на шнурке. Я пытаюсь успокоить дыхание. Я хочу то, что есть у них. Пожалуйста, мне нужно прекратить эту боль. Я вцепляюсь в кожу на руке, оцарапывая ее. Капли крови появляются на поверхности и стекают по моей руке. Видите, я истекаю кровью, как они. Я человек. Почему я не могу быть счастлива, как они? Почему я не могу двигаться дальше, как они? В какой-то момент их жизни они тоже страдали. Почему они могут двигаться дальше, а я нет?

Я вновь поднимаю свою камеру и начинаю разъяренно делать больше фотографий. Мой палец постепенно замедляется от усталости. Когда я внезапно останавливаюсь, то мой объектив замирает на Канье. Он смотрит на меня. Его лицо напряжено, брови нахмурены. Он – единственный на барбекю, кто не улыбается. И в этом моя вина. Ночные кошмары преследуют меня по ночам, но я – кошмар для Канье. Глубоко внутри я знаю, что он никогда меня не оставит. Я знаю, насколько сильна наша любовь. Я чувствую, словно я уже на пути к самовосстановлению, поэтому я могу сделать счастливым и его тоже. Господи, мне так жаль, что ты застрял со мной, Канье.

Я встаю и направляюсь в дом, наблюдаю краем глаза за Канье, уверенная, что он не последует за мной. Мне нужно смыть кровь с руки, и я не хочу, чтобы он видел, что я делаю с собой. Это еще ничего по сравнению с порезами на бедрах. Но, когда Канье наблюдает за тем, как я царапаю себя, это делает меня нервной.

Я закрываю дверь в ванной и кладу камеру на столешницу и начинаю смывать с себя кровь до тех пор, пока не появляются мелкие, красные и разбухшие линии на руках. Я скольжу глазами от своих рук к моему отражению в зеркале. Ожерелье попадает в поле моего зрения. В этот момент мне хочется жить в мире с ведьмами и феями. Чтобы какое-нибудь фантастическое существо могло отправить меня назад во времени, когда у меня было все. Я бы попросила вернуться и переживать мою ночь с Канье снова и снова.

Я подпрыгиваю, когда слышу, как дверь открывается и, затем расслабляюсь, когда вижу, что это Лили. Она заглядывает в ванную, замечает меня и, кидая взгляд позади себя, решает войти, закрыв за собой дверь.

Я быстро убираю руку за спину и говорю:

– Эй, тебе нужно в туалет?

Я делаю движение, чтобы поднять камеру, но Лили тянется ко мне и берет мою руку в свою. Она переворачивает ее и видит красные отметины. Ее глаза расширяются, но она говорит мягко:

–Эм, поговори со мной, пожалуйста.

Я трясу головой.

– Я в порядке…– я замолкаю и осознаю, что я должна ее спросить. – Я хочу спросить у тебя кое-что. Вообще-то, я не хочу показаться грубой или равнодушной.

– Эм, мы прошли это. Ты можешь спрашивать меня, о чем угодно. Обещаю, я не обижусь.

– Как ты можешь быть счастлива? Я не чувствую счастья, радости. Ничего из этого.Я хочу. Но все время чувствую лишь грусть.

О чем я умолчала, так это о том, что я чувствую себя грязной, никчемной и жалкой. Я не хочу, чтобы эти слова снова сорвались с моих губ. С каждым таким разом я чувствую, что даю им над собой больше власти.

Я наблюдаю, как глаза Лили остекленели от моего вопроса и утверждения.

– Ладно, Эм, – Лили выдохнула. – Я счастливая и грустная. Я принимаю каждое мгновение таким, какое оно есть. У меня бывают плохие дни. Иногда мне нужна помощь Джейка, чтобы вспомнить, почему я все еще жива и почему продолжаю жить. Твой брат своей любовью и поддержкой закрывает эту дыру все больше и больше с каждым днем. Если ты впустишь Канье, он сделает тоже самое для тебя.

Я качаю головой:

– Что будет, когда он окажется слишком близко и поймет, насколько я сломана, поймет, что я недостаточно хороша для него?

– Эм, ты прошла через ад и вернулась, но ты не сломана. И ты достаточно хороша для Канье. Для любого мужчины, с которым ты хотела бы быть. Как бы трудно это не звучало, но тебе нужно отпустить прошлое и принять свое будущее. От тебя зависит, какая жизнь у тебя будет. Прямо сейчас ты принимаешь решения, основываясь на своих страхах. Ничего хорошего из этого не выйдет. Я предпочитаю видеть хорошее в мире, вместо плохого, которое было навязано мне. И с помощью твоего брата, видеть это самое хорошее легко. Дни, недели и месяцы стали легче.

– Но все, что я делаю – это причиняю боль Канье. Я боюсь, что только затащу его в этот кошмар вместе с собой.

– Он любит тебя, Эмили. Пока ты переживаешь все свои кошмары, он переживает вместе с тобой. Любовь означает, что ты не одинока, хочешь ты этого или нет, – тихо проговорила Лили.

– Я знаю, – поспешно отвечаю я. – Я пытаюсь… Но я просто не могу пересечь эту гребаную невидимую черту в страну счастья, – говорю я разочарованно, глядя ей в глаза, умоляя ее помочь мне.

Лили хватает меня за руки и крепко сжимает:

– Это потому, что ты пытаешься пересечь ее в одиночку. Ты не сможешь пересечь ее, пока не поймешь, что тебе нужна помощь, и что ты достойна этой помощи.

Мой желудок сжимается, когда я чувствую, что эта черта превращается в огромную пропасть, которая, возможно, поглотит меня целиком.

Уже дома я принимаю душ и переодеваюсь в пижаму. Сегодня был тяжелый день. Разговор с Лили не дал мне ответов, лишь больше вопросов. Я поняла ее слова о том, чтобы подпустить к себе Канье. Но подпустить к себе того, кто любит меня, не так-то просто. Если я приму единственного мужчину, который любит меня, и он обнаружит, что со мной случилось, в чем я принимала участие, то я могу потерять его. А это не просто – лишиться возможности видеть его. Потерять его любовь, его представление о том, кем он меня считает… Это все, что от меня осталось. Мысли людей, которые меня знали. Если у меня их больше нет, то я действительно потеряна в темноте. Если они узнают, кем я стала, что помешает кошмару полностью овладеть мной?

А если он примет меня? Какую жизнь я могу ему дать? Лишь мрачные мысли и слезы, потому что я не могу справиться со своим прошлым. Прячусь в ванной, режу кожу, чтобы хоть немного успокоиться. Рано или поздно он не выдержит. Мое тело оседает. Я потеряна.

Я спускаюсь вниз и распечатываю фотографии, сделанные на барбекю.

Столовая теперь наполнена фотографиями незнакомых людей и семьи, которые улыбаются и смеются. Живут. Я слышу, как телефон звонит, смотрю вниз и вижу сообщение.

Отправлены фотографии.

Мое тело застывает. Его фотография. Готова ли я увидеть его снова? Прошло почти три месяца… Примерно в это время я должна была быть готова к вечеринке. Должна была быть выставлена напоказ перед десятками мужчин и продана на ночь. И в течение последних трех лет он был самым выгодным покупателем; он всегда выигрывал.

Я бегу в гостиную и вытаскиваю ноутбук из-под кофейного столика. Мы с Канье никогда им не пользовались. Только для оплаты счетов и писем от друзей. Я нажимаю на интернет, и с облегчением вижу, что у нас дома все еще есть Wi-Fi. Я не подумала проверить, когда диктовала свой адрес электронной почты при телефонном разговоре.

Я открываю учетную запись электронной почты, которую создала, и нахожу там письмо с темой.

Я нашел его.

Я открываю письмо и вижу фотографии человека, который превратил мою жизнь в ад. Один из тех, кто создал эту Эмили, слабую Эмили. Единственный человек, который возвращался, чтобы пытать меня. Донован. На нем другой дорогой костюм. Он разговаривает с мужчиной. Они оба в солнцезащитных очках и находятся в месте, похожем на парк. Я читаю сообщение в письме.

Я в Мехико. С ним брат Марко — Майкл О'Коннор. Он задавал вопросы о том, что случилось с его братом, и ходят слухи, что он собирается начать там, где погибла империя Марко.

По моим сведениям, Донован организовал эту встречу с Майклом в надежде найти тебя.

По моему телу пробегают мурашки. Они снова начнут собирать коллекцию? Нет! И Донован хочет найти меня, почему? Попытается ли он похитить меня? Конечно, он хотел бы – он психопат. Мне нужно подготовиться. Я должна поймать его прежде, чем он найдет меня здесь, с моей семьей, и с Канье. Я не позволю ему причинить им вред.

Я отвечаю на письмо.

Мне нужно, чтобы ты держал его в поле своего зрения, нужно знать его местоположение постоянно. Когда я составлю план своих действий, то свяжусь с тобой через письмо.

Я беру ручку и листок бумаги и пишу список вещей, которые мне может понадобиться.

Деньги, паспорт, веревки, стяжки, кляп, ножи, пистолет.

Краем глаза я вижу электронное письмо.

Считай, что дело сделано. Я скоро тебя увижу?

Я отвечаю.

Как только я смогу выбраться из Гастингса, то буду там.

Воспоминание о Доноване, лежащем на мне, удерживающем меня, сжимающем мое горло так сильно, что перед глазами все расплывается, возникают в моем сознании.

– Вот так, Эмили, ты, тупая шлюха, ты теряешь сознание от меня. Ты не можешь это контролировать, не так ли! Бесполезный кусок дерьма, – кричит он мне, когда мой мир становится черным. Я просыпаюсь одна в комнате, чувствуя боль между ног и стук в голове. 

Я прогоняю воспоминания, царапая порезы на бедрах. Мне нужно их прогнать. Мне нужно избавиться от этого яда внутри. Я бегу вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, открываю верхний ящик, где, как я знаю, лежат бритвы. Я срываю пластик с бритвы, и зажимаю лезвие между пальцами.

Сажусь на крышку унитаза. Мои руки трясутся, пока я поднимаю свои хлопковые шорты вверх до бедра. Я вижу три линии порезов, каждую по очереди. Если бы кто-нибудь их видел, я бы сказала, что это царапины от кошки.

Я подношу бритву к первой линии и чувствую небольшое жжение, мое сердце начинает биться быстрее, а затем я провожу лезвием по коже, по направлению к себе, около трех сантиметров и отпускаю лезвие от бедра.

Я тяжело выдыхаю, чувствуя, как по телу пробегает разрядка. Это стирает воспоминания о его лице. Воспоминания прошлого. Мое тело расслабляется, я облокачиваюсь на унитаз и опираюсь головой о стену. Мои глаза закрываются, и в голове все проясняется.

Умиротворение.

Я выхожу из оцепенения из-за одинокой, теплой слезы, скатывающейся по губам. Стыд захлестывает меня, я смотрю вниз и вижу красное пятно на порезе. Самый яркий цвет в мире, но само его существование говорит мне, насколько я слаба.

Я хватаю туалетную бумагу и отрываю несколько листов, сильно давлю на порез, желая, чтобы он волшебным образом исчез. Лучше бы этого никогда не случалось. В горле поднимается желчь, на лбу выступает пот. Я так разочарована в себе. Почему я режу себя? Я не совсем уверена, но это для того, чтобы получить доказательство моей боли? Чтобы соответствовать уродству, которое, я знаю, внутри меня? Я обещаю себе, что это никогда больше не повторится, и обещаю это себе снова и снова. Шепот эхом отдается в моем сознании, что я лгу себе, но я отталкиваю его.

Я смываю туалетную бумагу и приклеиваю пластырь на распухший порез. Я спускаюсь вниз, когда слышу, как звонит мой сотовый. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Вероятно, сейчас около восьми вечера, что означает, что это звонит Канье.

Я бегу вниз по лестнице к телефону, который лежит на обеденном столе.

– Привет, – мой голос мягкий, с легкой дрожью.

– Привет, Эмми, – услышав голос Канье, моя грудь сжимается, а на глаза наворачиваются слезы. Я хочу, чтобы он был здесь, хочу, чтобы Канье обнимал меня и говорил все те слова, от которых чувствуешь себя хорошо. Силы, которые мне нужны для этих бесед, уже иссякли. Мне нужно сделать это быстро, или я развалюсь на части, разговаривая с ним по телефону.

– Канье, я устала. Мы можем поговорить завтра, пожалуйста, – мой голос поначалу звучит сильно, но к концу предложения дрожит. Я ругаю себя за то, что не могу быть сильной.

– Эмми, все хорошо? – я могу слышать, как Канье ходит по комнате, разговаривая по телефону.

– Да, да. Только… – я качаю головой, пытаясь придумать, что сказать. Но что я могу сказать? Если скажу Канье, что у меня есть фотографии, и я знаю, где находится мужчина, который насиловал меня, то он взбесится. Он пойдет за ним, а это последнее, чего бы я хотела. Я не хочу, чтобы темная сторона моей жизни была рядом с Канье. Если кто и должен иметь дело с Донованом, так это я.

– Эмми, что, черт возьми, происходит? У тебя испуганный голос. Я выезжаю к тебе.

– Нет, Канье, правда… – это все, что я успеваю сказать прежде, чем он бросил трубку. Проклятье.

Мой пульс учащается, и я начинаю паниковать. Я кладу трубку и закрываю крышку ноутбука, бегу в гостиную и убираю его обратно под кофейный столик. Я дико озираюсь и понимаю, что веду себя глупо. Канье не узнает, что я выслеживаю Донована, и не войдет в дверь в ближайшие две секунды. Я плюхаюсь на диван и пытаюсь прийти в себя.

Я направляюсь на кухню, чтобы разогреть остатки барбекю, которое мама заставила меня забрать с собой. Когда через восемь минут звенит микроволновка, я слышу, как открывается входная дверь, и по всему дому гремит голос Канье.

– Эмили!

– На кухне! – я вытаскиваю тарелку из микроволновки и поворачиваюсь к Канье, который входит в кухню. – Если бы ты не повесил трубку, то услышал бы, что со мной все в порядке, Канье, – заявляю я.

Я вхожу в столовую с тарелкой и отодвигаю несколько фотографий, сажусь и принимаюсь за котлету с картофельным салатом.

– Чушь, Эмили, я хорошо тебя знаю, ты ведь в курсе? Что-то случилось. Что произошло? – строго спрашивает он.

Черт, я знаю это.

Я не должна была отвечать на его звонок, но мне нужно было услышать его голос. Мне нужно было вспомнить, где я, и что я в безопасности. Я решаю солгать. Не хочу, чтобы Канье знал, что я разыскиваю своего насильника.

– У меня было плохое воспоминание, вот и все, – тихо говорю я.

Канье садится рядом со мной. Он вздыхает и опускает голову. Боже, мое сердце болит за него. Я знаю, как сильно он хочет мне помочь. Вот только он не может. Никто не может.

Канье выпрямляется и откидывается на спинку стула, сцепив руки на столе.

– Я остаюсь здесь на ночь, – заявляет он. Мои глаза расширяются и рот открывается. Нет!

– Нет, ты не останешься, Канье.

– Почему нет, Эмили? Ты сказала, что у тебя было плохое воспоминание. Я не могу вернуться к Дому и сидеть там, гадая, будет ли у тебя еще один кошмар, или не придет ли кто за тобой. И, черт возьми, сколько таких моментов у тебя уже было? Ни за что я не уйду. Я остаюсь здесь. Я буду спать на диване.

Канье отходит от стола.

– Я приму душ и подготовлюсь ко сну. К счастью, большая часть моей одежды уже здесь, – говорит он и ухмыляется, прежде чем исчезнуть на лестнице.

Канье оставляет меня сидеть за столом с нетронутой едой. Я смотрю в пустоту, понимая, что проведу ночь с Канье. Ну, не с ним, а в одном доме с ним. Прошло больше пяти лет. Господи. Я не смогу с этим справиться. Мое тело бросает в жар от одного его вида. Это будет пыткой. Я бьюсь лбом об стол и тихо повторяю: «Я могу это сделать. Я могу это сделать».

Через несколько минут я перевожу взгляд на нижнюю часть лестницы и слышу громкие шаги Канье. Пот выступает на моей шее, и я облизываю губы, когда Канье подходит ко мне в одном полотенце. Я тяжело сглатываю.

– Я оставил зубную щетку в машине, – ухмыляется он и выходит на улицу.

Через минуту он возвращается назад и запирает за собой дверь. Он разворачивается, подмигивает мне и снова поднимается по лестнице. Господи, мне кажется, что все это время я пялилась на него. Зубная щетка в его машине? Зачем его щетке быть в … о, этот мужчина! Он знал, что собирается остаться здесь надолго.

Я решаю оставить все как есть. Он здесь. Он остается, и ничего не изменится, даже если я скажу ему, что догадалась о его планах. Я хочу, чтобы он был здесь. Нет, я не могу так думать. Он не может стать ближе ко мне.

Я заканчиваю ужинать и несу два одеяла для Канье. Когда я вхожу в спальню, чтобы взять его подушку, то замечаю, что в ванной работает душ. Он принимает душ. Черт подери! Теперь, когда я буду входить туда, там будет его запах. Я хватаю его подушку и выхожу из комнаты. Клянусь, что слышу его смех, когда выхожу из комнаты.

Я пытаюсь разложить диван, но безуспешно. Он та еще сука, когда его пытаешься разложить и, похоже, он не стал лучше за последние пять лет. Я продолжаю попытки, когда вижу, что Канье спускается по лестнице в длинных черных хлопковых штанах и… больше ничего. Черт бы его побрал! Я вкладываю весь гнев в то, чтобы разложить диван, но он резко дергается и откидывает меня назад. Я лечу на пол, но затем чувствую руку за спиной, удерживающую меня от падения на твердый деревянный пол, задевая телевизор. Кряхтение отдается эхом в моем ухе. В то же время я вижу, как другая рука Канье тянется и ловит телевизор прежде, чем он упал бы мне на голову.

Когда я осознаю, что произошло, то поворачиваю голову направо и вижу лицо Канье, искаженное болью. Я зажала его руку между собой и телевизором. Я вскакиваю с визгом.

– О, мой Бог, ты в порядке?

Канье вытягивает руку вперед и держит ее так, будто она сломана.

– Да, детка, я в порядке. Но тебе нужно быть осторожнее. Ты могла серьезно поранится. У этого дивана сильная гребаная отдача, когда его раскладывают. Разве ты не помнишь?

Я покопалась в своих воспоминаниях и, да, я помню об этом. Но сейчас я сосредоточена лишь на голой груди Канье и своем гневе, поэтому мне некогда помнить об этом.

Я протягиваю к нему руку и говорю:

– Покажи мне свою руку, супермен. Тебе не следовало этого делать.

– Как бы то ни было, конечно, я бы сделал это снова, и я бы делал это каждый гребаный раз. Но сейчас, позволь мне разложить диван, хорошо? – Канье твердо настаивает на своем.

– Прекрасно, – упрямо говорю я. – А теперь покажи мне свою руку, Канье, – прошу я, прищурившись, чтобы показать, что говорю серьезно.

Он вздыхает и поворачивает руку. Я шиплю, обнаружив, что синяк уже расцветает, и у него распухший рубец, который кровоточит.

– Пойду возьму аптечку, – бормочу я себе под нос, направляясь на кухню.

Я открываю шкафчики под раковиной. Там лежит наша зеленая аптечка, которая покрылась тонким слоем паутины. Я вытаскиваю ее и вытираю полотенцем, открываю аптечку, достаю антисептические салфетки и большой квадратный пластырь.

Я возвращаюсь в гостиную и вижу, что Канье сидит на диване и расправляет простыни.

– Вот немного антисептика для обработки раны и пластырь, если хочешь, – я кладу их на кофейный столик и отступаю, не зная, что делать. Пять лет назад я бы сама промыла его рану, а потом занялась бы сексом в знак благодарности. Я нервно оглядываю комнату.

– Что, Эмми, ты не будешь ухаживать за мной? – с ухмылкой говорит Канье.

Я качаю головой из-за его игривой натуры и чувствую, как мое лицо смягчается, пока я восхищаюсь его улыбкой:

– Ты большой мальчик, Канье. Ты заботился о себе последние пять лет, уверена, ты справишься с небольшим порезом.

Мое сердце замирает от этих слов, когда я понимаю, что именно сорвалось с моих губ.

Улыбка Канье в мгновение слетает с его губ, и я чувствую себя ужасно.

– Черт, мне так жаль. Мне не следовало этого говорить.

Канье не принимает мои извинения. Он начинает грубо обрабатывать свой порез. Затем он встает, смотрит на меня тяжелым взглядом и уходит на кухню. Я догадываюсь, что для того, чтобы выбросить антисептическую салфетку, или, может быть, чтобы остыть.

Я медленно иду к лестнице, не зная, как исправить то, что только что сказал мой глупый рот. Я чувствую теплую руку на своем локте, когда делаю первый шаг. Я поворачиваюсь и вижу красивое лицо Канье.

– Пожалуйста, не уходи пока спать, Эмми. Давай поговорим. Пожалуйста, – упрашивает он.

Его теплая знакомая рука на моем локте – это как выйти на солнце в первый раз после долгого заточения в темной комнате: одновременно мучительно и блаженно. Тепло пробегает вверх по моим рукам и грозит сделать трещину в моей груди и разрушить мое притворство. Я медленно киваю, не уверенная, что могу доверять своему голосу.

Канье убирает руку, когда я возвращаюсь в гостиную, и мое тело тут же умоляет меня вернуть его прикосновение.

Канье садится на диван-кровать, я – на одноместный диван.

– О чем ты хочешь поговорить? – спрашиваю я.

– О тебе. Я хочу знать, что ты собираешься делать, Эмми.

Я киваю.

– Я все еще борюсь, и я всегда буду продолжать бороться, Канье. Вот почему тебе нужно двигаться дальше. Я не хочу такой жизни для тебя. Это – мрачный, жалкий, черный мир, в котором я живу. Для меня нет цвета, нет улыбок и нет счастья. Меня убивает мысль, что это может быть частью твоего будущего, Канье. Ведь ты заслуживаешь гораздо большего.

– Я заслуживаю большего? Эмми, ты заслуживаешь не меньше других. И мрачный, несчастный черный мир, в котором ты живешь, может стать цветным. Ты снова можешь быть счастлива. Просто позволь мне помочь тебе. Мы можем создать достаточно хороших воспоминаний, чтобы стереть плохие. Просто позволь нам попробовать, детка. Ты не единственная, кто прошел через ад, Эмми. Мой мир был черным, пока я не нашел тебя. Теперь я застрял в сером и борюсь, чтобы сделать его цветным.

– Я знаю. Прости, Канье, – мягко говорю я.

– Я не хочу, чтобы ты сожалела, Эмми! – кричит Канье и вскакивает с дивана. – Ты ни в чем не виновата, но ты должна впустить меня. Я просто полз последние пять лет своей жизни. Я хочу встать на ноги или хотя бы на колени и начать заново строить свою жизнь с тобой.

Канье делает два шага, опускается передо мной на колени и обхватывает мои щеки своими большими мягкими руками. Слезы быстро катятся из моих огорченных глаз.

– Детка, прости меня. Я не хочу, чтобы ты плакала, – тихо говорит он, вытирая мои слезы большими пальцами.

Тепло окружает меня, растекаясь по венам. Мое тело узнает его. Это прекрасное ощущение напоминает мне, что я в безопасности, что меня любят и что когда-нибудь со мной все будет в порядке.

Я встречаюсь взглядом с Канье и сдаюсь. Я люблю этого мужчину. Мне нужен этот мужчина. Протяни руку и возьми его! Я так и делаю. Я игнорирую крик в голове, который твердит держаться от него подальше, и мои руки тянутся и обнимают шею Канье.

Прижимая его к себе, я слышу, как Канье резко втягивает воздух. Мое сердце бешено колотится, когда я прижимаюсь губами к его губам. Давление исходит только от меня, поскольку он все еще в шоке. Это всего лишь один жесткий, долгий поцелуй с закрытыми губами.