Текст книги "Ты любил меня за мои слабости (СИ)"

Автор книги: Эви Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Ты любил меня за мои слабости
Эви Харпер

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Переводчик: Eddie (пролог – 6гл), Дарья П. (7гл – эпилог)

Редактор: D@nчик

Вычитка: Надежда Е., Lisi4ka

Оформление: Lisi4ka

Перевод группы: https://vk.com/stagedive

18+ 

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

1-й мужчина

Я сижу, испуганно зажавшись в угол крохотной пустой комнаты. Здесь нет ничего, кроме кровати, стоящей у белой стены.

Мерзко пахнущий мужчина нависает надо мной, выплёвывая:

– Считаешь себя красоткой, да?

Его лицо покраснело от гнева, который он источает каждой своей клеточкой.

– Все вы, бабы, одинаковые ― думаете, что вы лучше меня.

– Пожалуйста, ― умоляю, ― Я просто хочу домой.

По моему лицу струятся слёзы, а сердце сжимается от страха.

УДАР.

От его сильной пощёчины я ударяюсь лицом об стену и ощущаю во рту металлический привкус крови.

Незнакомец хватает меня за плечи, впиваясь в кожу ногтями, и швыряет на кровать, от чего волосы разметаются по моему лицу. Он начинает стягивать с меня платье, а я отчаянно дерусь и пинаюсь, изо всех сил пытаясь отстраниться от него.

– Пожалуйста, не делайте этого, я ведь даже не знаю вас. Меня похитили! Я оказалась здесь по ошибке! ― заканчиваю я истеричным криком.

 Мужчина отмахивается от моих попыток остановить его и срывает с меня нижнее бельё, это заставляет меня закричать, что есть сил. Я сопротивляюсь, но он удерживает меня и забирается на кровать, расстёгивая ремень и доставая свой член через ширинку, пока я колочу кулаками его лицо и грудь. Надев презерватив, он просто смотрит на меня, и я замираю, тяжело дыша и готовясь снова начать сопротивление.

– Я покажу тебе, чего заслуживают те, кто смотрит на меня как на урода, так, словно я ничего не достоин.

Мои глаза распахиваются. Я понятия не имею, о чём говорит этот психопат, и начинаю бешено пытаться выбраться из-под него. Схватив меня за запястья, он так сильно сжимает их рукой, что мне кажется, будто мои кости ломаются от его хватки. Он поймал меня. Придавил к кровати руками и ногами. Я в ловушке.

Тут мужчина опускает вниз свободную руку и входит меня. В этот момент я выкрикиваю имя единственного человека, которого хочу видеть рядом. Того, кто всегда защищал меня. Того, кто не может сейчас меня спасти.

– КАНЬЕ!

12-й мужчина

– Блядь, да! Я оттрахаю тебя так сильно, что у тебя кровь пойдёт.

Стоя посреди комнаты, рыдая и смотря на возбуждённого мужчину перед собой, я молю:

– Убейте меня, пожалуйста! Перережьте моё чертово горло!

Приближаясь ко мне, он произносит:

– Так-так, что это у нас тут. Вижу, ты ещё не сломлена до конца, но осталось совсем немного, ― потирая руки, он шипит, ― Забирайся на кровать, лицом вниз.

Я качаю головой, чувствуя на губах солёные слёзы и зная, что будет дальше. Он замахивается, но я удираю в другую часть комнаты, прежде чем его кулак успевает достичь цели ― моего лица.

– Сука, залазь на кровать! ― яростно ревёт мужчина.

Бешено осматриваю комнату, выискивая что-нибудь, чем смогу защититься. Я делала это уже много раз и не знаю, почему продолжаю, ведь мне известно, что оружия, которое помогло бы мне спастись, здесь нет.

Когда мужчина приближается, я мечусь из стороны в сторону, понятия не имея, что делаю, но не собираясь сдаваться.

Когда он замахивается снова, я отбегаю, а он оборачивается, и я вижу, как его мышцы напрягаются. Тут он бросается ко мне и хватает за локоть прежде, чем я успеваю увернуться. С силой притянув меня к себе, мужчина ударяет меня по голове, отчего я падаю на пол, и тут же взбирается на меня, начиная срывать платье.

РЫВОК.

Лямки сорваны.

РЫВОК.

Платье стянуто с моего тела. Он даже не возится с замками, просто сорвал платье целиком. Мужчина начинает стягивать с меня нижнее бельё, и мне известно, что сейчас произойдёт.

Как бы я ни сражалась и как бы ни умоляла, всё всегда заканчивается одинаково. Моё тело напрягается, пока я жду, когда по моей коже побегут неприятные мурашки, и, как только это происходит, я делаю то, что всегда делаю: выкрикиваю имя мужчины, которого всё ещё жду.

– КАНЬЕ!

24-й мужчина

– Сядь на кровать, ― говорит незнакомец, снимая обувь и носки.

Я безжизненно подхожу к кровати и сажусь на неё. Этот мужчина не похож на предыдущих: он ведёт себя спокойно и отстранённо. Все остальные вели себя со мной так, словно я была животным, над которым можно издеваться сколько угодно, их глаза сияли от предвкушения. Однако этот мужчина даже не взглянул на меня. Ему, кажется, тридцать с лишним лет, у него тёмно-русые мелированные волосы и крепкое телосложение. Осмелюсь сказать, что он почти похож на порядочного человека.

Поднявшись, я делаю шаг в его сторону. Это никогда не действует, но моё сердце и душа не хотят сдаваться, что и подтверждается моими словами:

– Мне нужна помощь, меня похитили. У меня есть семья, парень, и они, вероятно, считают, что я уже давно мертва. Помогите мне сбежать. Пожалуйста, прошу вас, ― молю я, испытывая крохотную надежду.

Мужчина поднимает взгляд, и моё тело замирает, а по спине пробегает дрожь. Незнакомец улыбается, от его улыбки холод пронзает меня до костей. Встав, мужчина направляется ко мне, и я делаю три шага назад, останавливаясь, как только он перестаёт приближаться.

– Эмили, Эмили, Эмили… ― повторяет он моё имя, качая пальцем перед моим лицом. ― Я только нашёл тебя, так что ты останешься здесь.

Двигаясь невероятно быстро, он хватает меня за горло, и я, задыхаясь, пытаюсь отцепить его руки от себя.

Это мне не удаётся, как не удаётся и сделать вдох. Паника охватывает меня.

– Думаю, мне нужно представиться. Меня зовут Донован, и мы с тобой узнаем друг друга очень хорошо, Эмили. Теперь я буду приходить на все вечеринки Марко и покупать тебя. Теперь ты ― моя новая игрушка. Я подведу тебя к грани смерти, а потом оттрахаю. Может, Марко, и владеет тобой, но раз в месяц, в этой комнате, ты будешь принадлежать мне.

От нехватки воздуха мне начинает казаться, что комната кружится, и мои руки слабеют. Тут Донован отпускает меня так же быстро, как и схватил, и я падаю на колени, едва успев подставить руки, чтобы не удариться лицом об пол. Моя грудь быстро поднимается и опадает, в горле пересохло, и каждый вдох причиняет боль. Однако воздух ещё никогда не казался мне таким сладким, как сейчас.

– Раздевайся и ложись на долбаную кровать, иначе я покажу тебе, как сильно ненавижу неповиновение.

Неустойчиво встав на ноги, я подхожу к кровати и начинаю раздеваться.

– Скоро, Эмили, тебе станет ясно, что ты всего лишь никчёмная шлюха, которая должна радоваться возможности принять мой член. Никто другой не купит тебя, потому что всем будет прекрасно видно, какая ты грязная, использованная.

Я не только слышу его слова ― я их чувствую; они ранят меня подобно только что заточенным мечам и проникают до самой души. Я знаю, что они останутся там надолго и изменят меня навсегда.

Ложась на кровать, я жду того, чего не смогу избежать, не сопротивляясь и не крича, потому что уже давно поняла, что выкрикивание его имени не поможет. Он не слышит моих криков и на помощь не придёт. Даже от мыслей о нём моё тело начинает дрожать, меня одолевают воспоминания о жизни, которой у меня больше нет. Жизни, которую не вернуть. Так что я зарываю воспоминания о нём глубоко в себе, а вместе с ним и все остальные чувства. Теперь в моём будущем не будет ничего кроме тьмы и кошмаров.

38-й раз

Войдя в комнату, я обнаруживаю Донована сидящим на кровати и ослабляющим галстук. Дверь за моей спиной захлопывается и закрывается на замок ― это происходит каждый раз, все пять лет, что я здесь нахожусь. Изменилось только одно: Марко стал устраивать вечеринки раз в три месяца, а не каждый месяц. Донован всегда в плохом настроении, когда между нашими встречами много времени.

Он встаёт с кровати, выражение его лица выражает разочарование.

– Опять три долбаных месяца, Эмили. Что, мать его, Марко делает с тобой всё это время? Если я узнаю, что он продаёт тебя кому-нибудь ещё, то убью этого ублюдка.

Боже, он полон дерьма. Хотелось бы мне, чтобы он на самом деле прикончил Марко.

Я пытаюсь успокоить Донована, зная, что он обращается со мной чуть лучше, когда спокоен.

– Нет, он никому меня не продаёт. Мы всё время проводим в его доме, никуда не выходя. Марко кто-то преследует, и он стал параноиком. Сегодня вечеринка состоялась только потому, что в Коллекции появилась ещё одна девушка.

Лили. Она сильная.

Я была такой же.

УДАР.

Донован ударяет меня по лицу, отчего моя голова откидывается вправо. Если я скажу, что это шокирует меня, то совру. Он обожает бить меня и душить. Годы назад я бы струсила и зарыдала, а сейчас снова поворачиваюсь к нему лицом и вытираю кровь с губы кончиком пальца.

– Как будто я поверю тебе, чёртова шлюха. Ты никчёмный кусок дерьма. Другой мужчина всё равно не захотел бы тебя: тобою пользовались уже сотни раз.

Его слова задевают меня лишь на долю секунды, прежде чем я заглушаю эмоции, обхожу его и начинаю раздеваться. Опустившись на кровать, я жду неизбежного. Того, что всегда происходит. Грусть и страх всё ещё охватывают меня, но мне давно нет до этого дела. Я уже привыкла жить в кошмаре, которому нет конца.

Меня нашли, спасли… освободили.

Мне стоит улыбаться? Я должна радоваться, ведь так?

Скоро я вернусь домой, встречусь с семьёй. Мне больше не угрожает опасность.

Незнакомцы больше не будут дотрагиваться до меня. На моей коже больше не будет синяков, которые, кажется, никогда не исчезнут.

Однако я разрушена, уничтожена и ничего не стою. Что я могу предложить любимым людям? Свою грязь? Тьма прикасалась ко мне бесчисленное количество раз, и её следы навечно останутся на мне.

Моя провинциальная семья понятия не имеет о том, что такое настоящее зло. Я лежала рядом с дьяволом так много раз, что и не перечесть, и он запятнал меня. Изнутри и снаружи.

Звуки вокруг меня становятся громче, и я возвращаюсь в реальность, уставившись в землю. Повернувшись, смотрю на Канье, стоящего рядом. Мы только что покинули самолёт, на котором добрались до дома, и он наблюдает за мной, снова. Каждый раз, когда я смотрю на Канье, у меня перехватывает дыхание. Он совсем не изменился за прошедшие пять лет, оставаясь самым красивым мужчиной из всех, что я встречала. У него непослушные светлые волосы и голубые глаза, глубина которых говорит о том, что у него не только милое лицо – его мысли всегда были серьёзными и наполненными смыслом. Тело его по-прежнему подтянутое и мускулистое, а моя голова всё так же достаёт до уровня его глаз.

 От рассматривания Канье меня отвлекают крики, и, оглянувшись, я вижу родителей, которые несутся ко мне по взлётно-посадочной полосе, не слушая охранников, которые требуют, чтобы они остановились. Мама бросает свою сумочку, и все вещи высыпаются из неё, однако она не замедляется, чтобы их подобрать.

Пока я наблюдаю за родителями, время ненадолго замедляется. Короткие тёмные волосы моей мамы развеваются на ветру, из её глаз текут слёзы. Я вижу, как одна из слезинок падает на её красную рубашку и остаётся там. Одинокая слезинка, слезинка для меня.

Щёки отца надуваются от тяжёлого дыхания, вены на его руках вздуваются, пока он бежит.

Наклоняю голову набок. Они бегут, чтобы обнять меня? Утешить? Как скоро они поймут, что их Эмили больше нет? Как скоро они узнают, насколько я отвратительна? Тогда я потеряю их, снова.

Я боюсь того, какими будут их прикосновения. Лёгкими, любящими, прощающими всё.

Уф!

Родители врезаются в меня, и время снова ускоряется, бросая меня в суровую жизнь.

Папа поднимает меня на руки, обхватив руками, и плачет в мою шею, а мама обнимает меня сзади. Я чувствую, как её слёзы пропитывают мою рубашку. Мне страшно. В груди возникает ощущение тяжести, сердце словно увеличивается. Оно расширяется, и лёд, покрывающий его, начинает трескаться, разламываясь на небольшие кусочки.

Всхлипы мамы превращаются в крики, и от этого с моего сердца отпадают последние осколки льда. Теперь оно беззащитно, теперь я чувствую всё. Боль, страдание, муку, облегчение, любовь. Я чувствую всё это, и ощущений слишком много, но остановить их нельзя.

Моя грудь начинает вздыматься, но рот не хочет открываться и выпускать на волю крики, раздирающие мои губы и требующие того, чтобы им позволили вырваться наружу. Свобода… у них никогда не было свободы. Не было кого-то, кого бы они волновали, не было кого-то, кто мог бы избавить меня от испытываемой боли.

Это происходит. Моё тело тает в объятьях папы, зрение становится размытым, в глазах жжёт. Я медленно приоткрываю рот, и вот они. Крики. Их так долго игнорировали. Но они мои. Они выражают мою боль, мою муку, моё облегчение.

Папа вздрагивает, услышав мучительные звуки, вырывающиеся из моего горла, а мама отстраняется и шёпотом повторяет моё имя.

Руки обхватывают меня со спины, и я знаю, чьи они. Это руки человека, который отправит меня через край. Канье.

Я окунаюсь в его объятья, в его тепло, в его сильные руки, и мы вместе падаем на землю. Он держит меня под коленями, а я утыкаюсь лицом в его шею.

– Прости. Прости. Прости, – повторяет Канье шёпотом, всё ещё удерживая меня в объятьях.

А я продолжаю выпускать наружу свои драгоценные крики, пока мужчина, которого я люблю, мужчина, которого я так часто звала, извиняется за боль, которую не причинял. Боль, которую причинили ему.

Я отпускаю свою боль и делюсь ею с миром. Теперь все знают, какую муку я испытываю. И они попытаются мне помочь, не зная, что тут ничем не поможешь. Но, по крайней мере, кто-то заботится обо мне. Это всё, чего я когда-либо хотела.

Несколько мгновений спустя моё дыхание становится беспорядочным. Я знаю, что за этим последует размытое зрение, а потом провал в темноту. Панические атаки уже давно начали появляться у меня перед вечеринками, но я научилась вовремя их останавливать.

Вдох через нос, выдох через рот. Вдох через нос, выдох через рот.

Постепенно мои крики прекращаются, дыхание замедляется. Подняв глаза, я встречаюсь взглядом с Канье и не знаю, что делать дальше. Я не хотела никому показывать свою боль. Я знала, что лучше всего будет, если я спрячу свои страдания и буду жить дальше, вместе с болью, но скрывая её ото всех.

А теперь я не знаю, как быть. Последние три года я просчитывала каждый свой шаг, потому что неверное решение заканчивалось смертью. Заканчивалось тем, что кто-то близкий мне просто исчезал.

Мне нужно собраться с силами. Я мечтала о возвращении домой, но никогда не хотела причинять родным боль.

Взглянув на родителей, я вижу, что они крепко обнимают друг друга, находясь на грани отчаяния. Вот, что дал мне дьявол: боль, мучение и отчаяние. Но я не стану этим делиться. Не стану передавать это тем, кого люблю. Эта боль только моя, и нести её я буду в одиночестве.

Мой план теперь заключается в том, чтобы спасти свою семью и Канье от меня. Я не запятнаю их своим сломленным разумом и раненой душой. Я буду в порядке. Всё придёт в норму. Просто я стану держаться от них на расстоянии, потому что так безопаснее. Так они не узнают, насколько я никчёмная, и не бросят меня.

Посмотрев на Канье, чувствую его стальную хватку на своём теле.

– Всё в порядке, – утверждаю я, отстраняясь от него и поднимаясь на ноги. – Всё хорошо. Я просто ненадолго потеряла контроль. Но я в порядке.

Мои родители переглядываются, и мама делает шаг ко мне.

– Никогда не извиняйся за то, что чувствуешь себя потерянной или сломленной.

Слёзы ручьями бегут по моему лицу. Родители видят меня насквозь. В глазах мамы я вижу боль, и это разбивает мне сердце. Я хочу спасти людей, которых люблю. Но как я могу сделать это, если не могу спасти даже саму себя?

Киваю.

– Хорошо.

– Моя малышка вернулась домой, – произносит папа, снова заключая меня в объятья.

Я обхватываю его руками за шею, встречаясь глазами с Канье.

Нет, твоей малышки больше нет. И она никогда не вернётся.

Находиться в доме родителей просто невероятно. Я осматриваю просторную гостиную, и мой взгляд падает на белые диваны с цветочным рисунком. На них я росла, смотрела мультики, ела фаст-фуд, смотрела ужастики с друзьями, когда они оставались у нас на ночь. Я думала, что больше никогда не увижу эти диваны. Проведя пальцем по нарисованному цветку, я чувствую, как в горле формируется ком, и, проглатывая его, поднимаю взгляд. За мной с беспокойством и любовью наблюдают три пары глаз. Все эти эмоции попадают прямиком к моему сердцу. Они так сильно любили Эмили. Как бы мне хотелось вернуть её им. Но она зарыта слишком глубоко под ненавистью и губительными словами.

– Милая, присядь. Тебе нужно отдохнуть после долгого перелёта.

Ох, бедная моя мама.

Если бы дело было только в долгом перелёте. Я задумываюсь о том, каким будет её выбор: отрицание или желание всё выяснить. Молюсь, чтобы она выбрала отрицание, однако она – удивительная мать и жена. Она захочет узнать всё, разделить со мной боль, но это невозможно. Только я могу существовать в этой темноте.

Грязная, никчёмная шлюха.

Когда я сажусь на диван, и папа устраивается рядом, я замечаю, что его когда-то тёмно-коричневые волосы теперь посветлели и испещрены сединой. Морщинки на его лице теперь более выражены, а глаза его грустные, под ними круги. Папа смотрит на меня так, словно увидел приведение, и я беру его руку в свою. Пока мы с Джейком росли, он всегда с опаской относился к нашим друзьям, всегда ложился последним и запирал дом, чтобы убедиться в нашей безопасности. Я не хочу, чтобы он думал, что ему не удалось защитить меня. Мне хочется притвориться, что всё в порядке, чтобы печаль сошла с его лица. То, что он винит себя в произошедшем, убивает меня.

– Всё хорошо, пап. Я в порядке, – я пытаюсь улыбнуться, но мне это не удаётся, поэтому я поджимаю губы и пытаюсь обмануть его взглядом, молясь, чтобы это помогло облегчить его боль.

Канье кашляет, и, обернувшись, я вижу, что он сощурился. Его мне никогда не удавалось провести. Он – единственный человек, которого я обмануть не смогу.

Тут заговаривает мама:

– Ладно, я пойду делать запеканку из мяса с картофелем, а потом приготовлю брауни в шоколадной глазури. Твои любимые, Эм.

Она улыбается, и я киваю, пытаясь изобразить на лице энтузиазм, потому что мои губы по-прежнему отказываются шевелиться:

– Спасибо, мам.

Когда мама уходит, папа неловко поднимается и кашляет.

– Пойду, помогу ей, – поцеловав меня в висок, он шепчет, – Я рад, что моя малышка дома.

С этими словами он покидает комнату.

Как только папа уходит, я опускаю взгляд и нервно потираю руки. Мне сложно находиться наедине с Канье. Он захочет поговорить, а я понятия не имею, что сказать. Однако мне уже известно, какими будут мои слова: пустыми, бесчувственными. Эти эмоции пугают меня, однако они преследуют меня так долго, что уже стали моей частью. Канье заслуживает намного большего.

Подняв взгляд, я вижу, что он смотрит на меня.

– Канье, – говорю я тихо.

– Я люблю тебя, Эми, – произносит он быстро.

Моё сердце трепещет от слов, которых оно ждало с того момента, как Канье и Джейк спасли меня, а тело замирает, когда я готовлюсь ощутить волну желания к этому мужчине, которую должна подавить.

Канье опускается передо мной на колени, так, что наши глаза оказываются на одном уровне. Его чувства ко мне очевидны, они кружатся в его глазах подобно торнадо. Я не просто вижу, насколько сильно он любит меня – я это чувствую. Воздух накалён от его желания прикоснуться ко мне. Не решаясь сделать это, Канье сжимает руки и смотрит мне в глаза, взглядом умоляя хоть как-нибудь ответить.

– Я думал, что больше никогда не смогу сказать тебе это снова.

Жжение в моих глазах проходит, когда я позволяю слезам упасть и скатиться по щекам.

Взгляд Канье при этом становится мягче, и он пытается взять меня за руки, однако я их отдёргиваю. На его лице отражается боль, и моё сердце разрывается от того, что я являюсь её причиной.

– Пожалуйста, не… не расстраивайся, – произношу тихо.

Я не хочу, чтобы ему было плохо. Мне хочется забрать всю его боль и сделать так, чтобы он вообще забыл о моём существовании.

– Я ничего не могу поделать с этим, малышка. Ты вернулась, однако отстраняешься от меня, словно я способен причинить тебе боль.

Качаю головой, потому что не хочу, чтобы он так думал, но не могу сказать правды. Это он должен отстраняться от меня. Ему следует бежать как можно дальше от меня и моих проблем.

– Эми, ты вернёшься домой? Дом всё ещё такой же, как раньше, за исключением нескольких зеркал и ваз, которые пришлось заменить.

Джейк сказал мне, что Канье слетел с катушек и разгромил наш дом, когда узнал, что меня продали в сексуальное рабство. Как сказать ему, что я туда не вернусь? Этот дом больше не мой, он не был моим на протяжении пяти лет.

Вытерев с лица свидетельство своих чувств, я глубоко вдыхаю и начинаю:

– Канье, теперь это твой дом. Я не знаю, чего ты хочешь, но ты и я… мы… – я замолкаю, продумывая слова, – Тех нас, которыми мы были, больше нет.

Его глаза стекленеют, но он не плачет, и в этот момент моё сердце разбивается на миллион осколков.

– Эми, тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть, – тихо говорит Канье, пытаясь убедить меня.

Я качаю головой, потому что он не понимает меня, и в его глазах мелькает страх.

– Нет, Канье, тебе нужно кое-что понять. Я изменилась. И мои чувства к тебе тоже изменились.

Ложь.

– Я всегда буду дорожить временем, которое мы провели вместе, однако тебе нужно двигаться дальше.

Он сжимает руки и стискивает зубы, отводя взгляд. На долгое время между нами воцаряется тишина, прежде чем он разворачивается и яростно произносит:

– Моё сердце разбито, Эми, из-за того, что мне пришлось существовать без тебя все это время этой долбаной жизни, которым Бог решил нас проверить. Но в основном оно разбито из-за той боли, которую ты испытываешь. Я никогда не пойму, почему ты делаешь это с нами, со мной, однако всё равно люблю тебя. И всегда буду. Никакие слова не заставят меня уйти, двигаться дальше… – он раздражённо фыркает. – После тебя невозможно двигаться дальше, Эми. Ты моя, а я твой. Сколько бы ночей мы не провели порознь, это никогда не изменится.

Я отчаянно качаю головой на его слова, пытаясь скрыть, что они почти ставят меня на колени. Они пошатнули фундамент, на котором строились моя сила и мой бесчувственный внешний вид. Я изо всех сил сопротивляюсь эмоциям, желающим вырываться наружу, и чувствую себя так, словно все мои внутренности превратились в пепел. И сердце моё вместе с ними.

Моё бедное, раненое сердце. Оно молит о мгновении покоя.

Прикоснись к нему. Поцелуй его. Будь с ним.

Но я не могу сделать этого. Чтобы ощутить покой, мне придётся причинить боль человеку, которого я слишком сильно люблю. Канье заслуживает большего, чем та дешёвка, которой я стала.

Поднявшись, он делает шаг назад, сдерживая эмоции.

Подойди к нему.

Не могу. Причинив ему боль сейчас, я спасу его от дальнейших страданий.

И себя. Ты спасёшь себя от сердечной боли, которую точно ощутишь, когда он поймёт, насколько никчёмной ты стала.

– Эми, я полюбил тебя ещё до того, как узнал, что такое любовь. И буду любить тебя до тех пор, пока не стану настолько старым, что забуду, что это такое, – Канье замолкает, и на этот раз из моих предательских глаз падает одинокая слезинка. – Я дам тебе время, но знай – ты моя. Я буду наблюдать за тобой и ждать, потому что не потеряю тебя снова. Я буду бороться за тебя, и, если это значит предоставить тебе время, тогда именно это я и сделаю. Просто знай, что, когда время придёт, я приду за тобой. За нами.

От решительности в его голосе мой рот слегка приоткрывается.

Подойдя к двери, Канье оборачивается ко мне:

– Я перевезу свои вещи к Дому, поживу пока у него. А ты возвращайся домой. Я уже вижу, как тяжело тебе притворяться перед родителями. Возвращайся домой и будь самой собой, чтобы быстрее исцелиться.

Сказав это, он открывает дверь и уходит, а я смотрю ему вслед и думаю о месте, которое раньше считала домом. Там я смеялась, мечтала о семье, и возвращение будет болезненным. Но Канье прав: я не смогу притворяться перед родителями каждый день. Это получится намного лучше на расстоянии.

Ужин с родителями проходит неловко. Мама старается заполнить тишину рассказами о соседях и моих друзьях. Каждая история об одной из моих подруг, которая вышла замуж и родила ребёнка, ощущается подобно удару ножом в сердце. Эти истории напоминают о тех годах и счастливых моментах, которые я потеряла. У меня не будет свадьбы, детей, не будет «жили они долго и счастливо». Это всё пропало, когда меня швырнули в кроличью нору, только попала я не в загадочное место, а в кошмар. Кошмар, которому нет конца.

Я киваю родителям, когда они говорят и улыбаются мне, словно я чудо, посланное Богом. И это можно понять: вернулась дочь, которую они давно потеряли. Мне хочется радоваться вместе с ними, но всё напоминает о том, что я потеряла, о том, что было у меня отобрано. Моя невинность, моё достоинство и моя душа. Теперь уже ничего не поделать – я стала оболочкой женщины, которой суждено сидеть напротив людей, которых она любит, притворяться счастливой и заинтересованной, и кивать, в то время как перед глазами у неё мелькают их лица. Мелькают губы, которые говорят, насколько она никчёмная. Раньше я подходила своей семье, но теперь я грязная и, если останусь, то только перенесу эту грязь на любимых людей. Нужно сказать им, что я не проведу тут больше одной ночи.

Так будет лучше.

– Канье некоторое время поживёт у Дома, так что я перееду к нему домой, пока не найду более подходящее место, – произношу я быстро, прежде чем мама начнёт рассказывать очередную историю.

Родители замирают, не донеся вилки до рта, и смотрят на меня. Обдумав мои слова, они постепенно расслабляются.

– Милая, это и твой дом тоже, – мягко отвечает мама, снова начав есть.

– Эм… да, я знаю, – вру я, не желая говорить об этом.

Они медленно кивают, смотря на меня с растерянностью, но стараясь не давить.

– Для тебя всегда есть комната здесь, малышка, – говорит папа, взявшись за еду.

После ужина я поднимаюсь в свою бывшую комнату и сажусь на постель, накрытую фиолетовым покрывалом, которое сочетается цветом со стенами. Стенами, на которых всё ещё остались отметки в местах, где я прикрепляла фотографии Келли Слейтера и Леонардо ДиКаприо. Я была одержима фильмом «Ромео+Джульетта», могла бесконечно смотреть, как умирали Лео и Клэр, и даже как-то заставила Канье посмотреть на это. В то время мне было семнадцать, родители уехали вместе с Джейком на футбол, и я уговорила Канье прийти ко мне. Он сначала не решался, говорил, что если родители застукают его у меня, то ему будет ещё сложнее доказать им, что он мне подходит, но меня это не волновало. В семнадцать меня заботила только любовь к жизни, поэтому Канье я всё-таки уговорила, и в итоге всё прошло как нельзя лучше. Родители обычно не приходили домой раньше времени, всегда придерживаясь определённого распорядка дня.

– Пойдём посмотрим фильм «Ромео+Джульетта» у меня в комнате, – говорю я Канье, поднимаясь с дивана и потянув его за руку. 

Канье стонет: 

– Эми, ни за что. 

Притянув меня к себе, он внезапно разворачивается так, что я оказываюсь под ним. 

– Я не собираюсь тратить выходные с тобой на просмотр сопливого фильма, где в конце все умирают. 

Он целует меня, но я качаю головой, смеясь. 

Я ахаю, изображая ужас: 

– Канье, эта история вовсе не сопливая: она способна изменять жизни. И они не просто умирают! Они умирают друг за друга, потому что не могут существовать без своей половинки. Эта история очень красивая, и ты ещё не видел версию с Лео. Ты смотрел только старую версию в школе, а в этой есть перестрелки и взрывы.

Я выпячиваю нижнюю губу, взглядом умоляя его согласиться. 

Застонав, он целует меня в надутые губы. 

– Чёрт побери, Эми, настанет ли когда-нибудь день, когда я смогу отказать тебе в чём-либо? – он смотрит на меня так, словно ожидает серьёзного ответа. 

– Боже, надеюсь, что нет, иначе мне придётся самой покупать шоколад, мороженое и мыть машину. 

Канье громко смеётся, и я, пользуясь возможностью, вскакиваю с дивана. 

Шлёпнув меня по попе, Канье говорит: 

– Ты слишком милая, чтобы злиться на тебя. 

Я подмигиваю ему, и он резко встаёт с дивана, вынуждая меня взвизгнуть и рвануть к лестнице. Я успеваю только забежать в свою комнату, как Канье ловит меня и опускает на кровать. Тут он начинает щекотать меня, и я беспрерывно хохочу, пока, наконец, не начинаю задыхаться. Увидев, что я достигла предела, Канье останавливается, давая мне возможность отдышаться. 

В последний раз хихикнув, я отталкиваю руки Канье и включаю фильм. 

Всё сделав, я возвращаюсь к кровати и вижу, что он лежит на боку, подперев голову рукой и улыбаясь. Я улыбаюсь в ответ, думая о том, как же мне повезло, что этот замечательный мужчина заботится обо мне. Любит меня. 

Опустившись рядом с Канье, я прижимаюсь к нему. Притянув меня ещё ближе, он целует меня в шею и обхватывает руками за талию. В таком положении мы и остаёмся до конца фильма.

Мы с Канье всегда были такими. Влюблёнными. Это продолжалось до самого дня моего похищения. Мы ссорились иногда, но в основном из-за ревности. И я, и Канье были очень ревнивыми. Наша любовь была неистовой, и с этой же неистовостью мы защищали свои отношения. Мы знали, что никогда не предадим друг друга, но знали и то, что другие завидовали нам, нашему счастью и пытались его разрушить. Несмотря на это, наша любовь всегда побеждала. Команда «Эмили и Канье» всегда оказывалась на первом месте.

Но теперь всё изменилось. Канье должен понять это, и он поймёт. Приблизившись ко мне, он увидит, насколько я запятнана.

Найдя пижаму, которую, скорее всего, оставила на постели мама, переодеваюсь в майку и штаны из фланели. Осмотрев себя, а затем и комнату, я чувствую, как мой желудок сжимается. За последние несколько дней многое изменилось, и я молюсь, чтобы всё это не оказалось сном.

Мама выбирает этот момент, чтобы войти в комнату, укрепляя осознание того, что это действительно реальность, что я свободна. Ну, по крайней мере, от охранников и правил.

Она улыбается мне, и от этой улыбки моя грудь сжимается. Мама нервничает, и это правильно, потому что то, что она хочет знать, отправило бы её в могилу раньше времени. Именно поэтому мои кошмары и воспоминания останутся со мной. Никто больше о них не узнает. Никто не узнает, что меня насиловали, унижали, подводили к краю смерти и возвращали обратно, и всё это из-за власти и жадности больных ублюдков, которые получали наслаждение только тогда, когда тебя душили. Никто не должен знать, насколько плохо всё было на самом деле.