Текст книги "Понкайо"

Автор книги: Евгения Минчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

1 января, 2007 год

О предстоящей новогодней ночи девушка узнала по радостному щебету соседок и бодрому «С наступающим!» от Захара в последнее утро уходящего года. Марьяжницы убежали спозаранку, и до самого вечера Инга их не видела. Праздничное гуляние отличалось от обычного междусобойчика только обилием еды и удвоенным весельем. Застольный кутеж грозил растянуться до утра, горячие танцы перемежались с тостами за Понкайо, бесконечное лето и свободу. Не желая становиться свидетельницей оргий, если до них дойдет, Инга удалилась в бунгало, плотно притворила за собой дверь и легла на кровать, поджав голые ноги.

В каморке стоял удушливый смрад из лесного одеколона, кострового дыма и сигаретного чада. Девушка уткнулась лицом в согнутый локоть и смежила веки. Она знала, что сон будет избегать ее, пока шакалы не угомонятся, но, как бы горько это ни было сознавать, организм потихоньку привыкал к здешнему укладу жизни. Как только музыку приглушили, чтобы не мешала травить и слушать анекдоты и байки, узница тотчас задремала.

Разбудило ее грузно опустившееся рядом тело. По обнаженной ноге скользнула шершавая ладонь и плавно устремилась от колена к бедру. Ужаленная касанием грубых мозолистых пальцев, девушка испуганно встрепенулась, мигом избавившись ото сна. Парфюмерный запах стал еще отчетливее. Комнату заливал мертвенный свет луны, иссеченный листвой и оконной решеткой, на стенах застыли цветные отблески уличной гирлянды. Легкий ветерок шелестел спутанной лианой и тихо музицировал жесткими пластинами пальмовых вееров.

Инге даже не потребовалось оборачиваться, она явственно слышала громкое сопение, кожей чувствовала исходящий от тела жар.

– С новым годом, радость моя, – шепнул Захар на ухо, уколов щетиной, обнял и притянул к себе, но девушка с остервенением вырвалась из раскаленных рук и спугнутой кошкой вылетела на улицу под удивленный оклик браконьера.

Убежать дальше запертой веранды не удалось. Инга, задыхаясь, тыкалась в дверь, но та не поддавалась. Захар велел закрыть себя с ней?!

Колени подогнулись, Инга схватилась за решетку, чтобы не упасть. Инстинкт самосохранения, отточенный жизнью в городе, погнал ее прочь из комнаты на улицу, где безопаснее, бдят поздние прохожие и ей в любую минуту придут на помощь, стоит только закричать. И девушка безоговорочно ему подчинилась, растерянная и напуганная, спросонья позабывшая, что здесь правила мегаполиса не действуют.

В нос ударило зловоние сигаретного дыма. Инга опустилась на кушетку и прижала руку к груди. Сердце беспорядочно билось под ладонью подобно диковинной птице в запертой клетке. Выпустить бы ее на волю… Тогда наступит долгожданный покой и больше никто не сможет причинить вреда…

Инга захлебывалась слезами. Прежде она и не подозревала, что бессилие имеет такую власть над телом и рассудком, что оно способно душить сильнее ярости, раздирать сердце во сто крат сильнее отчаяния. Инга приказывала себе собраться, пыталась проглотить вставший в горле комок рыданий, но все равно тряслась от страха, который можно было и хотелось принять за холод.

Скрип двери заставил девушку выпрямиться и застыть, словно это могло помочь ей остаться незамеченной, ввести пирата в недоумение и отправить спать к себе в нору. Захар прошел мимо узницы и опустился рядом на кушетку. Запах свежескуренной сигареты смешался с парфюмерным духом, и девушка запоздало сообразила, что это алкогольный перегар. Они пьют одеколон?..

Инга сидела с прямой спиной идеальной воспитанницы, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Пальцы крепко сжатых кулаков ломило от напряжения, слезы без остановки текли по щекам и капали с подбородка на руки.

– Вернешься в дом? – гудящим шепотом спросил пират.

Инга яростно вогнала ногти в ладони. Она не знала, как спрятать всхлип, поэтому медленно вдохнула, стараясь прочистить нос. Она бесконечно ненавидела себя за овладевший ею ужас, но не могла с ним справиться.

– Не хотелось бы говорить на улице. По ночам здесь отличная слышимость.

Девушка не ответила. Захар со вздохом поднялся, раскаленным обручем сомкнул пальцы на ее руке и без труда завел в каморку. Дверь закрылась. Инга в изнеможении прислонилась к стене и окаменела в ожидании неотвратимого исхода праздничной ночи. Она не успела… Не освободилась, не дождалась подходящего случая… Мысль о том, что она, скорее всего, опоздала, что удачный временной отрезок безвозвратно утерян и теперь она будет медленно, по крупице, терять себя и даже не замечать этого, сломала тщательно выстроенную блокаду и вырвалась наружу неподвластным потоком слез. Чем же она так прогневила судьбу, что брошенные обидчицей кости сложились в столь извращенную комбинацию?

Захар не задержался возле нее, протопал неустойчивым шагом к окну и достал сигареты. Радужное сияние уличной гирлянды, наслаивающееся на тусклый блеск луны, высвечивало пирата по пояс, и перед Ингой он стоял как на ладони. Чиркнула бензиновая зажигалка, стройный стебелек пламени на мгновение вернул выдубленному солнцем лицу естественный цвет, но тут же пропал. Захар сунул зажигалку в карман и повернул голову в сторону девушки, безгласным призраком застывшей в тени. Несколько секунд он блуждал по ней рассеянным взором, но вернуть остроту подпаленному алкоголем зрению ему не удавалось, взгляд не задерживался на одной точке. Значит, он не увидит ее слез и выражения глаз. Ей и самой сейчас не хотелось этого видеть.

– Что с тобой? Подскочила так, словно только вчера здесь появилась. Пора бы уже выплакаться и попрощаться. Чем дольше я в отдалении, тем сложнее будет привыкать ко мне. Принять меня все равно придется. Сколько раз мне это повторять? Я дал тебе время обвыкнуться, даже не прикасался к тебе все эти недели… Хотя, может, в этом все и дело… – спохватившись, пробормотал он под нос. Глухо кашлянул, потер лоб согнутым пальцем и спросил стену, рядом с которой неподвижно замерла узница: – Сколько еще тебе нужно времени?

Язык прилип к нёбу. Инга никак не могла справиться с собой. Тряслись поджилки, ладони вспотели, а сердце клокотало где-то в горле. Или это придушенные рыдания?..

На вопрос она так и не ответила, не было сил. Утратив присутствие духа, она исходила мелкой дрожью, как побитая собака, и не сумела бы заставить голос звучать ровно. Да и какой смысл что-то говорить? Он прекрасно знает ответ.

Захар громко хмыкнул.

– Я знаю. Ты предпочла бы оказаться под боком у сестры и прятаться от несовершенства мира за пухленьким тельцем ее дитяти, я прав? Ты будешь молчать согласно нашему с тобой уговору, ведь как в таких случаях обещают: «Отпустите, я никому не скажу»? Так? Допустим, я поверю и отпущу. И что ты думаешь – все, счастливый конец? Смею тебя огорчить, родители твоего муженька будут вовсе не рады тому, к чему привел безрассудный образ жизни их дорогого сыночка и чем в итоге обернулся его выбор суженой. Ты наплетешь им, что их сына погиб во время шторма, яхта разбилась о скалы Понкайо, а ты выживала здесь, как могла, пока тебя не забрали добрые самаритяне и не вернули под райские кущи Большой земли. Расписывать дальше или сама уже знаешь? Молчишь?.. Ну, раз молчишь, я продолжу. Когда твоя свекровь узнает, что ее обожаемый сынуля погиб, а ты, ракалия, спаслась, тебя сживут со свету. Она и раньше тебя ненавидела, и сейчас брызжет слюной, едва заслышит твое имя, – а представь, что будет, когда ты заявишься к ней и скажешь: «Примите мои соболезнования, но так уж вышло»… – Захар отпустил короткий смешок, яростно потер глаз и гулко шмыгнул. – Я все узнал про этих людей. Твой Филипп был под стать папочке, такой же придаток этой церберши. С ее инквизиторским задором ей бы жить в средние века. Она сама свяжет для тебя петлю и потом на ней же и вздернет. И твоя любимая сестренка ничего не сделает, потому что общество будет на стороне матери. Уж поверь, твоя свекровь найдет способ настроить людей против тебя. Кто останется на твоей стороне? Сестра, зять, ну и еще, наверно, свекор… Хотя этот вряд ли. Может, личных претензий у него к тебе и нет – да я почти уверен, что ты ему нравишься, – но вякнуть наперекор благоверной он не посмеет, хвостиком побежит за ней, как и положено верной комнатной собачке. Вот с какими людьми тебе придется воевать. Она не оставит тебя в покое, пока не докажет, что ее сынишка погиб по твоей вине. И сестра и зять тебе никак не помогут, потому что за нее будет весь мир. За нее – и против тебя.

Язык у него не заплетался, но на ногах пират стоял нетвердо, после четверти сказанного отошел от окна и присел на кровать, не замолкая ни на секунду. Необъяснимо странное состояние меньше всего походило на алкогольное опьянение и откровенно пугало. Захар не повышал голоса, но речь его была пронизана хорошо различимыми искорками гнева, точно вспыхивали по ходу повествования рассыпанные горстки пороха. Инга наблюдала за ним и тряслась непрерывной мелкой дрожью. Ей казалось, он сейчас бросится на нее, изобьет до полусмерти, сделает калекой… Страх не отпускал, рисовал в голове всякие ужасы, лишал надежды на освобождение. Не силой ли воли палач удерживает себя от исступления? Что с ней станет, когда он утратит самообладание? Перепады настроения от ласковой терпимости к негодованию и плохо скрытой горячности обернутся неделями и месяцами душевного и физического истязания. Не для того ли он оставил ее, чтобы срывать гнев?..

Захар приблизился к Инге и вывел под свет гирлянд, разбавленный бледным сиянием луны. Девушка до того ослабела от страха, что не пыталась сопротивляться. Она знала, что бежать некуда, и ждала развязки со смирением приговоренной к смертной казни, только в ее случае кончина стала бы долгожданным избавлением.

– Но мы знаем, что этого не будет. – Захар смахнул слезы с ее щек, убрал волосы за уши.

Инга похолодела, ноги перестали слушаться. Она обмякла в его руках и едва не осела на пол, но прозвучавшие следом слова, достигнув ее сознания, убедили девушку, что изувер вовсе не читает мысли.

– Не в твоей природе умалчивать, я прав? Ты выдашь меня с потрохами, наведешь сюда все черные вертолеты, какие только найдутся, весь мир поднимешь на уши, но молчать не станешь, даже если тебе отрежут язык. – Он наклонился и легонько дотронулся губами до ее губ, погладил по голове и вполголоса закончил у самого уха: – Но и этого не будет, потому что я никуда тебя не отпущу. Перестань страдать ерундой и убиваться по тому, кого больше нет. Он мертв, но ты жива. Жива, здорова и находишься под моей защитой. Попробуй хотя бы вникнуть, что я сделал для тебя, и сразу перестанешь видеть во мне ублюдка. Весь остров может быть в твоем распоряжении, а ты терзаешься какими-то иллюзиями прошлого. Очнись, Инга. Я могу сделать тебя сильнее. Тебе надо только довериться мне, принять меня. Ты не будешь наложницей, я хочу видеть в тебе равную себе, но ты почему-то противишься. Ты просто еще не осознала, что я предлагаю. Глупая.

Он взял ее подбородок двумя пальцами, приподнял голову и поцеловал в губы все тем же невесомым безобидным поцелуем, каким обычно клюют в щеку. Инга задыхалась от запаха сигарет и горько-парфюмерного смрада; колючая щетина царапалась и раздражала кожу.

– Глупая и самая красивая из всех, что я видел.

Захар чмокнул Ингу еще пару раз, привычным движением пальцев избавился от слез на ее щеках, отстранился и развернул девушку к окну, чтобы самоцветы гирлянд полностью осветили ее лицо.

– В том, что сегодня случилось, признаю, есть и моя вина. Надо было четко разграничить сроки, но я как-то упустил это из виду. Давай сделаем так. Я дам тебе еще один месяц. Ты меня слышишь? Не отводи глаза. Еще один месяц, Инга. Но ни днем больше. Идет?

Он вытащил из кармана странный черный ремешок, словно от часов, но слишком широкий и без циферблата.

– Протяни левую руку. Не бойся, он уже не кусается.

Захар перевернул ее руку ладонью вверх, обхватил запястье ремешком и вступил в бой с веревочными завязками.

– Это браслет из крокодиловой кожи. Ты знала, что на Понкайо водятся крокодилы? Но только на этой стороне острова. Не волнуйся, лагерь окружен крепким забором и надежно защищен, сюда им хода нет. Раз в месяц мы устраиваем на них охоту, чтобы особенно не плодились. Вот, готово.

Захар поправил самодельное украшение с тремя маленькими резцами в петельках. На тонкой девичьей руке оно смотрелось громоздко и агрессивно, однако Захару понравилось, и он не преминул заметить это вслух. Нагнувшись, он поцеловал Ингу в щеку.

– С новым годом. Через месяц жду свой подарок. Сегодня, так и быть, посижу на веранде. На следующий раз надо будет присмотреть в запаснике какую-нибудь простенькую рацию… Ну все, хватит слезы лить, белуга. Ложись спать.

Захар погладил ее по мокрой щеке и загрохотал военными ботинками к выходу.

– Не снимай браслет, не то обижусь, – лукаво заметил он и прикрыл дверь на удивление легко и бесшумно для своей силы. Не прошло и минуты, как через окно в каморку вполз удушливый сигаретный чад.

Инга доплелась до уборной, прикрыла за собой дверь без замков и задвижек и втеснилась в угол за рукомойником, точно это могло как-то спасти ее или хотя бы защитить. Слезы хлынули рекой. Девушка прижала руку к груди, задыхаясь от боли, не в силах остановить кровотечение из растравленной мучителем душевной раны, которую она никогда не сможет залатать, но которую не позволяли даже обеззаразить.

Глава 8

Январь, 2007 год

Инга сидела на веранде, сложив руки на коленях, и задумчиво потирала безымянный палец. Безучастный взгляд не сходил с одной точки, узница не слышала разговоров по соседству – звонкое журчание марьяжниц обтекало ее, как вода обтекает камень, – не чувствовала теплого ветерка, не обращала внимания на заливистое пение птиц и шуршание пальмовых вееров.

Девушка прикрыла глаза и унеслась мыслями в далекий 1994 год, когда встретила Филиппа.

Они познакомились не при самых приятных обстоятельствах. В тот еще ранний вечер Инга возвращалась от одноклассницы, которая жила на соседней улице. Дело было в начале ноября, весь день шел снег, улицы преобразились, и оставлять эту красоту за стенами квартиры совсем не хотелось. Инге достаточно было перейти через улицу и миновать пару-тройку дворов, чтобы оказаться дома, но, очарованная красотой первого зимнего вечера, она выбрала длинную дорогу и свернула в сквер, желая полюбоваться на укрытые белым покрывалом деревья, скамейки и памятники.

Сквер хорошо освещался фонарями, и под их бело-желтым сиянием Инга увидела темную фигуру мужчины, лежащего неподвижно между деревьями, в двадцати-тридцати шагах от выложенной брусчаткой аллеи. Инга замедлила шаг, остановилась. Мимо проходили люди, замечали темный силуэт на снегу, но желания подойти и проверить ни у кого не возникало. По ушам ударил высокий голос недовольной женщины. Она держала за руку маленького мальчика и жаловалась на пьяниц и бродяг.

– Вот что случается с теми, кто плохо учится! – нравоучительно бросила она своему юному спутнику, заметила Ингу и предупредила, чтобы девушка не подходила к забулдыге. – Это может плохо кончиться, – добавила женщина, поцокала языком и быстро удалилась, пока ее не попросили вместе проверить, не нужна ли ему помощь.

Инга постояла немного и вдруг решительно двинулась к фигуре. Снег между деревьями был истоптан и взрыхлен, словно здесь устроили танцы. Едва девушка приблизилась, как поняла, что это не взрослый мужчина, а совсем еще молоденький паренек, ее ровесник. Он лежал в джинсах и джемпере, без куртки и обуви, с разбитым в кровь лицом и закрытыми глазами, один из которых опух и посинел. Из приоткрытого рта вырывались клубы пара. Инга заметила чуть дальше рвоту и сгустки выплюнутой крови вперемешку с зубами, и ей сразу подурнело. Желудок сжался в комок, перед глазами поплыло, девушка покачнулась, но заставила себя удержать равновесие.

Когда она, сделав несколько вдохов и выдохов, убрала руку от лица, то увидела, что парень смотрит на нее здоровым глазом. Взгляд был нетвердый и все время норовил съехать куда-то в сторону. «Похоже, у него сотрясение», – подумала Инга и сглотнула, не зная, что сказать. Но тут она обратила внимание, что снег под его левой ногой угрожающе покраснел, и это сразу привело девушку в чувство. Она развернулась и, увязая в сугробах, бегом бросилась к аллее, где через равные промежутки стояли телефонные автоматы.

«Скорая» приехала на удивление быстро: и десяти минут не прошло. Все это время Инга сидела на корточках рядом с парнем и переводила полный ужаса взгляд с окровавленной ноги на окровавленное лицо. Она не знала, должна ли что-то сделать, а если должна, то что; надо ли перевязать ногу и наложить жгут или лучше ничего не трогать, вдруг станет хуже… Инга сидела в расстегнутой дубленке и не ощущала холода, но руки тряслись от страха. Парень старался удержать на ней ослабленный взгляд и, кажется, был не вполне уверен, что она ему не мерещится. В какое-то мгновение, поддавшись необъяснимому порыву, Инга смело коснулась его длинных пальцев со сбитыми костяшками и сжала в своей руке, горячей от бурлящего в крови потрясения. Паренек ответил слабым пожатием.

Медики поначалу приняли Ингу за его подругу и без всяких возражений позволили запрыгнуть в машину. Но уже по пути в больницу стало известно, что она всего лишь «проходила мимо». Когда они оказались за стеклянными дверями приемного покоя, Ингу сразу оттеснили в сторону и отрывисто попросили не мешаться, подождать в холле. Паренька увезли на каталке. Он был без сознания. Инга опустилась на жесткую скамейку и впала в ступор. Она смутно понимала, что ее давно ждет сестра, ждет и волнуется, и теперь стоило бы пойти домой… Инга выполнила свой долг, ни к чему здесь больше сидеть, ведь ни имени, ни адреса паренька она не знает и ничем больше помочь не может. Инга все это понимала, но все равно не двигалась с места. Просто встать и уйти?.. Не узнать, как он там, сильно ли пострадал, скоро ли выздоровеет… Если она сейчас уйдет, то больше никогда не сможет заснуть.

Сколько длилось ее вязкое полузабытье, Инга не знала. В себя она пришла, разбуженная не угрызениями совести перед сестрой, которая наверняка уже названивала родителям ее подруги, а зычным голосом. Она не сразу сообразила, что обращаются к ней. Это была тучная женщина в черной шубе нараспашку. Карие глаза сверкали гневом, маленький морщинистый рот с тонкими губами изрыгал проклятия и требовал отвечать на вопросы. Инга не понимала, что происходит. Почему незнакомка обвиняет ее в том, что случилось с этим парнем? Нет, Инга вовсе не навлекала на себя неприятности и не вынуждала никого заступиться… И не ссорилась на улице ни с каким поклонником и не просила Филиппа вмешаться… Зачем она клевещет на нее? Зачем ругается?

Инга мысленно отбивалась от несправедливых нападок, но продолжала молчать, словно забыла, как говорить, забыла разом все существующие слова. За спиной женщины, властно отодвинутый ее мощной, обернутой в меха рукой, переминался невысокий мужчина в короткой изношенной дубленке. Незнакомец смущенно пожевывал нижнюю губу и смотрел на Ингу с легким сожалением и хорошо уловимой грустью, но не делал попыток вмешаться. Гневные излияния его спутницы прервала полная женщина средних лет в больничной форме медсестры. Скандалистка взирала на всех с высоты своего роста, как с трона, и держалась соответствующе, но служительницу красного креста это нисколько не смутило. Не повышая голоса, она отчитала кликушу, напомнила, что та находится в больнице и что уже поздно, попросила не кричать и вести себя как полагается, иначе ее выпроводят на улицу. Женщина поджала тонкие губы, враждебно зыркнула на обеих и с надменным фырканьем удалилась. Мужчина засеменил следом. Незаметно исчезла и пожилая медсестра.

Инга машинально опустилась на скамейку, но поток бессвязных мыслей прервался легким прикосновением к плечу. Инга вздрогнула и подняла голову. На нее смотрели добрые серые глаза пожилой заступницы. С материнской заботой она протягивала девушке невысокий стакан, где на самом донышке плескалась коричневатая жидкость, похожая на разведенную заварку. В нос ударил резкий травяной запах.

– Выпей, голубка.

Инга покачала головой и крепче прижала к груди школьную сумку.

– Возьми, возьми, это поможет прийти в себя.

Девушка вздохнула и робко потянулась к стакану, который медсестра держала в своей полной натруженной руке с аккуратными ногтями без следов лака. Инга залпом выпила отвратное лекарство. Женщина взяла пустой стакан и присела рядом на скамейку.

– Ты сидишь здесь уже больше часа… Родители знают, где ты?

Инга отыскала взглядом часы на стене. Боже, это правильное время?.. Инга вяло подумала о том, что вышла от подруги, живущей в десяти минутах неспешной ходьбы от ее дома, два часа назад.

– Ты помнишь свой номер телефона? Я вызову родителей, чтобы тебя забрали.

– У меня нет родителей, – машинально ответила Инга, тупо глядя перед собой.

– Кому же тогда позвонить?..

– Ноне. Сестре. – И бесцветным голосом продиктовала номер.

Женщина ласково потрепала ее по плечу и оставила в одиночестве. Не прошло и пяти секунд, как со стороны приемной стойки до Инги донесся ее мягкий голос. Она разговаривала по телефону.

– Твоя сестра сейчас приедет, – вернувшись, сообщила заступница. – Она ужасно перепугалась, мне с трудом удалось убедить ее, что с тобой все в порядке.

Инга не помнила, ответила ли что-нибудь.

– Ты молодец, что не прошла мимо и помогла парню.

Только сейчас девушка поняла, что до сих пор не задала самый главный вопрос, который все это время повторяла про себя:

– Как он?

Женщина с мягкой улыбкой заверила, что все обойдется.

– Паренек уже приходил в себя. Сообщил свой номер, мы вызвали его родителей… Ты разговаривала с его матерью.

Так это была его мать?.. К чему же было кричать на Ингу? Разве она в чем-то виновата?

– Не волнуйся, голубка, все обойдется. Он крепкий малый. Оклемается – будет бегать как раньше. Нож вошел в бедро, но артерию, слава богу, не задел.

Нож! По телу прокатилась волна озноба, на лбу выступил холодный пот, но дурноты Инга не почувствовала. Наверно, лекарство подействовало.

В приемный покой влетела Нона в чуть потрепанном, но все еще пригодном зимнем пальто, наспех накинутом на домашние брюки и рубашку. Ингу засыпали вопросами пополам с упреками, но девушка не поняла и половины сказанного и не находила слов для ответа. Ей казалось, сестра говорит слишком быстро. К счастью, на помощь пришла все та же благодетельница. Без нее Инга ни за что бы не сумела внятно растолковать суть происходящего и Ноне пришлось бы довольствоваться путаным лепетанием сестры и мучиться, не случилось ли чего, не скрывает ли та какой-нибудь страшной правды.

На следующий день Инга сбежала с двух последних уроков, села на автобус и поехала в больницу. Она хотела попасть туда как можно раньше, пока взрослые на работе. Миновав стеклянные двери, Инга неуверенно замерла на пороге. На мгновение показалось, что она ошиблась адресом. В ярком свете зимнего дня приемный покой выглядел совсем не так, как вчера вечером, в приглушенном отблеске ламп. Девушку заметили прежде, чем она отыскала среди персонала знакомое лицо. Вчерашней благодетельницы на посту не было, но Ингу приметила другая медсестра, и коротко объяснила, что нужная палата находится на третьем этаже напротив выхода на лестницу.

Инга долго топталась у двери палаты, мучаясь сомнениями. Что она здесь делает? Может, он и не запомнил ее. Зачем она вообще пришла? Инга и сама не понимала. Она чувствовала ответственность за него, но не находила тому объяснений. Как бы ни старалась, Инга не могла избавиться от странной, почти жизненно важной необходимости узнать, все ли с ним в порядке. Она ловила себя на мысли, что думает о нем совсем не как о чужом человеке, хотя даже имени его не знает. Разве по силам ей было после всех раздумий и тревог, из-за которых она не сомкнула ночью глаз и весь день проходила как заколдованная, забыть о нем и как ни в чем не бывало вернуться в жизненный строй? Но какое она имеет на него право? У него своя жизнь. И девушка, наверно, есть… Вдруг они сейчас вместе, а Инга войдет и все испортит, вызовет ненужные подозрения, рассорит влюбленных…

Инга повернулась с твердым намерением уйти… и приросла к месту. Опираясь на костыль, поодаль от нее стоял и улыбался тот самый паренек. В свободной руке он держал чисто вымытую кружку, еще покрытую каплями воды, и запотевший изнутри целлофановый пакетик, в котором смутно проглядывались несколько столовых приборов. Со вчерашнего дня Ингу преследовали видения о залитом кровью лице, но сейчас паренек выглядел многим лучше, и девушка незаметно выдохнула, словно боялась, как бы его не оставили в жутком истерзанном виде, в котором она обнаружила его накануне в сквере. Ссадины на лице были воспалены, но уже не кровоточили. На сломанной переносице и под плавным изгибом левой брови белели кусочки пластыря. Веко подбитого глаза опухло и плотно сомкнулось; красновато-фиолетовый отек, судя по яркому отливу, спадет еще не скоро. Инга заметила, что цвет радужки здорового глаза у паренька темно-карий и очень глубокий, нос крупный, почти треугольный, а короткие кучерявые волосы рыжевато-каштановые и на вид жесткие, как проволока.

По нежной улыбке Инга поняла, что от его внимания не укрылось ее неловкое топтание у двери. От этой мысли ее бросило в жар, она отвела взгляд и, скрывая волнение, поправила лямку школьной сумки, а паренек тепло и сердечно поздоровался, как будто знал ее уже очень давно.

Они присели на деревянную скамью рядом с палатой и разговорились. Он сказал, что его зовут Филипп, и сразу начал называть Ингу на «ты». Голос у него был по-юношески мягкий и чистый, речь правильная, почти книжная, без жаргонизмов и ругательств, и это сразу понравилось Инге. Держался он без самомнения и бахвальства, спокойно и дружелюбно. Посетовал на три выбитых зуба, кражу бумажника и любимых часов. Узнав, что он студент второго курса строительного университета, Инга немало удивилась. Надо же, он старше на целых два года… Она-то посчитала его своим ровесником.

Инге хотелось узнать о ранении – как это произошло и какими последствиями обернется, – но слова не шли с языка. Филипп, однако, не обошел эту тему и простодушно рассказал о нападении хулиганов. Привязались самым классическим образом: попросив закурить. Здоровый образ жизни Филиппа не понравился уличным хищникам. Он вовсе не хотел развязывать эту потасовку, понимал, что против четверых ему не выстоять, и уже прибавил шаг, приготовившись сбежать – он хорошо знал тот район и собирался запутать преследователей, оставить их с носом, – но агрессоры, словно разгадав его намерения, окружили Филиппа и утянули к деревьям. «Отойдем-ка в сторонку, поговорим».

Слово за слово – нужен был только повод. Пока наскакивали спереди, он еще отбивался, но потом кто-то подобрался сзади и ударил два раза в бедро. Филипп даже боли не почувствовал – на землю повалился, подкошенный внезапной слабостью, из-за отказанной ноги.

Архаровцы отпинали его как следует, содрали куртку и новые ботинки, расстегнули браслет часов и после контрольных пинков под ребра дали стрекача. Наперерез через аллею перебежали на другую сторону, перемахнули через ограду за деревьями и кубарем скатились в подземку метро. И все это на глазах непрерывно сменяющих друг друга прохожих. Они скользили на переднем плане, но оставались для Филиппа темными фигурами с расплывчатыми белыми лицами, повернутыми в его сторону.

Когда его сбили на землю, через мельтешащие перед лицом ботинки со стальными носами и зубчатыми заклепками он видел, как люди оглядываются, некоторые даже останавливаются, чтобы понаблюдать, а потом идут дальше. Но едва гоп-компания, оставив жертву, чесанула к аллее, это сразу вспугнуло зевак. Испуганно шарахнувшись, поминутно озираясь, они поспешили убраться, как услышал Филипп, «из неблагоприятного района». И никому даже в голову не пришло притормозить у одного из телефонов-автоматов и вызвать наряд. Это не заняло бы и минуты. Просто сообщить адрес, в двух словах обрисовать ситуацию и повесить трубку. Так думал Филипп, но его мысли не совпадали с мыслями прохожих, а внушать он не умел.

Филипп лежал на снегу так долго, что успела отмерзнуть спина. Задетая ножом конечность странно помалкивала, сам он едва о ней думал и считал, что не может подняться только из-за сотрясения: его сильно ударили по голове, когда приходовали ботинками со стальными носами. От любого движения страшно двоилось в глазах, а когда он попытался встать, его вырвало. Филипп сплюнул выбитые зубы и лег обратно на снег. Он решил полежать, пока не придет в себя, но потом невесть откуда перед ним возникло чудесное видение в синей шапочке с белым пушистым помпоном сверху, похожим на кроличий хвостик. На отложном воротнике дубленки лежала темная коса, через довлеющий ужас в очаровательных карих глазах пробивалось сострадание. Как Инга и думала, Филипп не сразу определил, настоящая она или нет, но когда он почувствовал своей заледенелой рукой тепло ее пальцев, то понял, что девушка не чудится ему, и от этого сразу полегчало. Она не бросит его, Филипп это знал, видел по ее глазам.

Как и сказала добрая медсестра, Филиппу повезло. Нож прошел в миллиметрах от артерии. Костыль Филиппу дали для чистой проформы, чтобы ногу не напрягал. Гораздо сильнее врача беспокоило сотрясение мозга, из-за которого Филипп вчера постоянно терял сознание. Но сегодня ему гораздо лучше, так что надолго задерживаться в больнице он не собирается, больно здесь тоскливо. После должного наблюдения, если никаких осложнений не проявится, он вернется домой.

Филипп вдруг замолчал, посмотрел на Ингу и осторожно взял ее за руку. Совсем как она вчера, только сейчас его пальцы не были холодными и безвольными. Инга ощутила крепкое ласковое пожатие. Он тихо поблагодарил, легонько прикоснулся разбитыми губами к ее пальцам и бережно вернул руку ей на колено. Инга сидела с горячей краской на щеках и не поднимала глаз. Она окончательно перестала воспринимать его как чужого. Неужели они познакомились только вчера? Она чувствовала себя странным образом связанной с ним. Не может быть, что ей придется в итоге проститься и отправиться своей дорогой. Жить и не знать, как и чем живет он, все ли с ним хорошо?..

Они просидели больше часа. Филипп не хотел впутывать ее в эту историю и сталкивать со стражем порядка, с которым у него после обеда была назначена встреча, и предложил увидеться завтра на этом же месте. У девушки радостно екнуло сердце: он хочет общаться дальше! Филипп сосредоточенно смотрел перед собой. На лице отразились сомнения и легкий страх, но потом он пересилил себя и попросил номер ее телефона. Инга улыбнулась, вытащила из сумки первую попавшуюся тетрадь и разборчивым почерком вывела цифры. Аккуратно сложила листок пополам и протянула Филиппу. Он согнул бумажный прямоугольник вдвое и сунул в задний карман джинсов.