Текст книги "Вася Чапаев"

Автор книги: Евгения Матвеева

Соавторы: Зинаида Лихачева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Вот здорово! И я тоже Васька! Скажи как бывает! Только фамилия – Новиков. У меня тятька плотник.

Вася Чапаев шлепнул Новикова по плечу:

– И у меня ведь плотник!

Минуту они удивленно моргали, глядя друг на друга. Первым пришел в себя Новиков. Став серьезным, он протянул руку:

– Водиться будем?

Рука Васи стремительно подалась навстречу.

– Будем, – твердо сказал он.

Вася Новиков потащил приятеля к себе;

– Пойдем, покажу, где я живу.

Во дворе у верстака под сарайным навесом высокий мужик отфуговывал длинную доску.

– Тять, это Вася Чапаев, он на пароходе приехал, и у него отец плотник, как и ты! – залпом выпалил Вася Новиков. – Они покуда у Шуйских живут.

Отец Новикова протянул Васе руку.

– Ну, в добрый час приехал... Пойду-ка я проведаю твоего тятьку. А ты у нашего Васяты погостюй!

...Посидев до вечера за поросшим травою двускатным погребом, ребята узнали друг про друга всю подноготную и распрощались друзьями.

Вернувшись домой, Вася застал за чайным столом веселую компанию.

Отец Васяты, смешливо щурясь, говорил Ивану Степановичу:

– Теперь мы с тобой вроде как едино-одно. Человек я здесь старожнвущий, без работенки сидеть не будем! Вот какое нам с тобой счастье! А я было сгрустил: заказ-то выгодный, а одному неспоро. Есть здесь, конечно, еще плотники, только все при деле.

Иван Степанович тоже улыбался и дергал себя за усы. Мать отставила чашку и счастливыми глазами глядела на мужа, на Новикова, на хозяев и тихонько приговаривала:

– Слава тебе господи! Теперь на ноги подымемся. Хоть и звали нас сыновья, а все чегой-то мнилось...

Иван Степанович поддержал жену:

– Да я тоже горюнился. Вроде еще при всех силах, а приходится на сыновний хлеб садиться...

Утром весь дом торжественно провожал отца на работу. Андрей помог ему надеть через плечо ремень от плотницкого ящика. Мать совала в карман завернутый в тряпочку завтрак.

Михаил стоял перед отцом и басил:

– Батя, как же это получается? Хоть бы отдохнул маненько, ан нет – сразу на работу кинулся... Экий ты у нас неспокойный!

Вася давно уже не видел у отца такого светлого, доброго лица.

– Рано, рано, Миша, мне на печку лезть! Ну, прощевайте, пойду!

– В добрый час! – напутствовали его хозяева.

Позавтракав, Вася выскочил на улицу и около дома нос к носу столкнулся с Васятой.

– А я за тобой! – запыхавшись, крикнул он. – Айда на Соборную площадь, там крест золотой на церковь втыкать будут. Мальцев пожертвовал!

Таким малым кружочком на карте был обозначен уездный городок Балаково, что было удивительно, как не лопнет он, вмещая в себе капиталы всероссийского значения, которыми ворочала кучка именитых купцов. По дороге, разрезавшей город надвое, осенью шествовали караваны верблюдов, запряженных в фуры, и в балаковские амбары стекалась пшеница со всего уезда. В пыльном тумане брел на берег Волги обреченный на убой скот. С развевающимися гривами проносились табуны породистых лошадей.

Это изобилие откладывалось верхними косточками на конторских счетах и, превращаясь в золото, оседало в банках на именных вкладах купцов и заводчиков Мальцева, Мамина, Смирнова и других «денежных мешков». Остальное население Балакова и его пригорода – Сиротской слободы гнуло спину на заводах, надрывалось на погрузках и разгрузках барж и пароходов, бурлачило...

Работали целыми семьями. Ребята, которых по малолетству не брали на работу, трудились дома: нянчили младших сестренок и братишек, стряпали обед, стирали. А вечерами, когда вся семья приходила домой, пяти-шестилетние ребятишки бродили по берегу, собирая выброшенные Волгой, отбившиеся от плотов дрова, стаскивали их в кучи. Взрослые переносили топливо домой.

«Столпы отечества», чтобы показать, что сердца их полны христианской любви к ближнему, жертвовали десятки тысяч на церкви. Владелец мельниц и скотовод Мальцев в дар городу отгрохал такой соборище, что и Москве бы впору. А теперь Мальцев пожелал воздвигнуть на соборе золотой крест.

Около собора гудела толпа. Рабочие укрепляли на лесах тяжелые блоки.

– Надо вперед пролезть, мы тут и не увидим ничего! Давай за мной! – скомандовал Васята и головой вперед ринулся в плотную стену обступивших собор людей. Ныряя за товарищем, Вася не раз получал щелчки по затылку.

– Куда прете, пострелята?

– Чего вам тут надо?

– Нешто без них что обойдется?

Вася не отвечал, боясь упустить из виду приятеля. Наконец чей-то увесистый подзатыльник помог ему преодолеть последний ряд, и он вылетел на открытое место. Прямо перед ним на земле, заросшей куриной слепотой, лежал огромный золотой крест. Неподалеку группа рабочих спорила с важным барином. Размахивая руками, они показывали то па крест, то на леса.

– Нешто возможно на таких спичках этакую агромадину сдержать? Прикажите, ваша милость, леса укрепить!

Барин помахивал перед собой палкой с диковинным набалдашником и улыбался.

– Я говорю вам, уважаемые, что подрядчик Аггей Петрович поручился мне за прочность лесов. Приступайте к работе.

– Да-к это чего ж, братцы? – обратился пожилой рабочий к товарищам. – Как это можно назвать?

Молодой рабочий в сердцах шлепнул картуз оземь.

– Душегубство!

– Да-а, – раздумчиво сказал кто-то в толпе. – Ежели вы, ребятки, оттеда заблаговестите, костей не собрать...

Из толпы в круг выбрался мужчина, по обличью мещанин.

– Давайте я вас рассужу, – обратился он к спорящим. – Вот ты, молодой человек, изволил выразиться, что эта работа – душегубство?

Молодой человек упрямо кивнул.

– Темный ты человек, вот что я тебе скажу! Их милость, – мещанин показал рукой на барина, – господин Мальцев не посчитались с деньгами. На это золото, что на крест изведено, считай, все балаковцы целый год есть-пить досыта могли. А для чего господин Мальцев старались? Для ради спасения своей души! Душа-то, она дороже денег! Так я говорю? – повернулся он к Мальцеву.

Мальцев утвердительно нагнул голову и обвел взглядом притихшую толпу, – мол, слушайте, что умный человек говорит. Мещанин тоже оглядел всех, и Васе показалось, что он озорно подмигнул.

– Вот я и говорю: человек такой капитал пожертвовал, а вы с него еще стянуть хотите. Ведь ежели леса переделать, так они рублей в полсотни вскочут. Вы это в разумение возьмите. А какое может быть душегубство, ежели кто из вас и навернется оттеда али кого крестом придавит? Прямиком, ребятушки, душеньки ваши в рай полетят. Узнает господь, на какой работе вы свои животы положили, махнет рукой... и посыплются с неба сиротам вашим калачи да баранки, да сахарные головы – только успевай увертывайся, чтоб ненароком не зашибло!

От грянувшего хохота Вася даже вздрогнул. Он видел разинутые рты, блестящие глаза, и ему вдруг показалось, что людям совсем не смешно, а вроде бы даже обидно чего-то и смеются они, чтобы не закричать, не заругаться.

В рычащем хохоте не было слышно, что кричал господин, размахивая палкой над головой. К нему торопливо подходили двое полицейских. Тогда толпа качнулась вперед и поглотила разговорчивого мещанина. Полицейские согнулись перед Мальцевым, потом один из них поднял руку – как из-под земли выросли десять мордастых городовых.

– Р-разойдись! Р-разойдись! Добром просим, а то конную вызовем!

Теснимая городовыми толпа, угрюмо бормоча, отступила и рассыпалась по площади. Васе сделалось грустно. Взволнованное ожидание какого-то необычного праздника медленно таяло.

– Видал, какой крестище? – подскочил к нему Васята.

– Ага. Я около него стоял.

– Врешь? – удивился Васята. – Как же я тебя не заметил? Я тоже рядом был!

– Васята, а кто этот дяденька?

– Который про рай говорил?

– Ну да.

Васята сосредоточенно сморщился, потом с изумлением взглянул на Васю.

– Не знаю! Поди ж ты, всех знаю, а его – нет! Приезжий, наверно. А про рай он занятно рассказывал – как сахарные головы оттуда полетят!

– Так он же смехом говорил. Барину тому назло. Так не бывает, – серьезно сказал Вася.

– Ну да, назло! – радовался Васята.

– Говорят, когда ребята помирают, их в раю на ангелов переделывают, – задумчиво проговорил Вася. Васята свистнул:

– Это только которые безгрешные. А мы уже грешники. Нас там не надо. Нас бог нашим тятькам и мамкам в наказание за их грехи послал... Моя мамка так говорит. Наверное, правда.

Над городом завыли гудки. Ребят стали обгонять рабочие.

– На обед идут, – сказал Васята и вдруг, сунув в рот два пальца, пронзительно засвистел.

Шедший по другой стороне улицы худой длиннорукий подросток обернулся и стал поджидать подбегавшего Васяту.

– Санька, вечером пойдем на Линевку голавлей ловить? – орал Васята. – Васька, подь скорей сюда!

– Это Санька, он на заводе работает. А это, Сань, – Вася, – познакомил Васята.

– Здравствуй! – глуховатым голосом сказал Санька и приветливо улыбнулся.

Вася с уважением рассматривал закопченное Санькино лицо с глубоко запавшими серьезными глазами.

– Так пойдешь с нами? – спросил он.

– Сказал – пойду, значит, пойду. После смены заскочу, поем – и к вам. А сейчас прощевайте: мать обедать ждет!

Потеряв всякую солидность, Санька пустился бежать.

– Сирота, – сообщил Васята. – Отец у него недавно помер. Санька на завод пошел. Длинный он, потому и взяли, а лет ему всего десять. Мать и сестренку кормит. Только на заводе ему не все деньги платят. Говорят, закон такой есть, чтобы мальчишкам меньше платить. До него на той же работе парень большой работал, так в два раза больше получал.

– Ну как, водрузили крест? – встретили Васю мать и хозяйка.

– Не, рабочие не полезли. Говорят, леса хлипкие, убиться с них можно.

Портной сидел на столе. Услышав Васин ответ, он отложил шитье и сдвинул очки на лоб.

– Уперся, значит, Мальцев? Боится разориться – новые леса поставить?

– Ну да, – объяснил Вася, – уж они ругались, ругались... А потом стражники пришли – разогнали всех.

Портной крякнул:

– Эх, жаль, я там не был. Я бы им рассказал, как в селе Дураково высоченную колокольню – повыше нашего собора – побелили и крест на нее водрузили, и безо всяких лесов.

– А как?

Портной хитро посмотрел в загоревшиеся любопытством Васины глаза и, растягивая слова, важно сказал:

– А так – повалили и побелили. Все рассмеялись.

– А крест как?

– Очень просто. Нагнули и воткнули.

НА РЫБАЛКЕ

Ребята лезли напролом сквозь густые кусты. Ивняк защищался и в отместку за поломанные ветки норовил хлестнуть по глазам. Наконец они продрались к речке.

– Сюда мало кто ходит. Тут голавли по три фунта попадаются, – зашептал Санька, разматывая удочку.

Васята поставил на землю покрытый тряпочкой черепок.

– Берите, черви хорошие, сегодня накопал.

Санька на карачках гонялся за кем-то в густой траве.

– Сань, ты чего? – крикнул Васята.

– Не ори! – погрозился Санька и показал пойманного лягушонка. – Какой дурак в августе на червя ловит? Ему сейчас лягушонка подавай, голавлю-то.

Вася, засучив штаны, шарил руками под берегом.

– На рака, на рака они сейчас берут, – сказал он и вдруг, свистнув, выдернул руку, в которую вцепился большой зелено-черный рачище.

– Во, злющий!

Васята отломил стиснувшую палец здоровенную клешню. Вскоре все трое погрузились в созерцание своих поплавков.

Пылало над рыбаками вечернее небо. Солнце, растопырив лучи, старалось задержаться на закате и обязательно дождаться поклевки.

Глядя на неподвижные поплавки, трое приятелей мучились одинаковыми сомнениями в привлекательности своей насадки. Дерг! Вздрогнул один поплавок и ушел под воду.

– Подсекай, Васька! – зашипел Васята.

Рвущаяся с крючка рыба взбурунила воду, блеснула в воздухе и шлепнулась в траву. Вася упал на нее животом.

– Вот она! – ликуя, завопил он и поднял над головой серебристую добычу.

– Фунта на полтора потянет, – солидно сказал Санька.

Довольное солнце опрокинулось за горизонт, на покой.

– Вась, ты на рака?

– Ну да!

– Дай кусочек!

От Васиного рака оторвали вторую клешню. Снова тишина...

«Плех, плех!» – рядом раздались удары валька.

– Клавка-а, я тебе велела Леника держать! Я сама полоскать буду, ты не умеешь!

– Ишь ты, Енька, какая хитрая! Я тоже хочу полоскать!

«Плех, шлеп, шлеп!»

– Отловились, – трагически проговорил Васята. – Белье полоскать пришли!

Санька воткнул удилище в берег и с недобрым выражением лица направился в сторону визгливых голосов. Вася и Васята последовали за ним.

Две девочки лет пяти-шести вырывали друг у дружки валек. Годовалый мальчонка, кряхтя, силился встать на ножки и растерянно мигал, соображая, зареветь ему или погодить.

– Чего разгалделись? – грозно спросил Санька. – Места вам другого нету?

– А вот и нету! – дерзко ответила белобрысая девчонка.

– Еня, Еня, не ругайся... – шептала другая, испуганно поглядывая на рассерженных мальчишек.

– Отстань! – огрызнулась Енька и, подбоченясь, стала перед Санькой.

– Он твой, что ли, берег-то? Ты его купил, да?

Санька попятился.

– Мы дело делаем. Здесь глыбко, полоскать хорошо, песку нет, а ты говоришь – другого места не нашли. И не нашли, и не уйдем, и какое ваше дело?

– Чего ты разошлась? Кто тебя боится? – пошел в наступление Васята. – Рыбу у нас всю распугали! Какой клев был!..

– Ры-ы-бу? – насмешливо протянула Енька. – А вы хоть умеете рыбу-то ловить?

Васята бросился назад в кусты и через мгновение ткнул в нос Еньке пойманного голавля.

– Оёй какой! – очарованно вздохнула Енька и ужа с уважением продолжала:

– Ну, мы сейчас. Мы быстро и потом уйдем. Клавка, отдай валек!

Клава беспрекословно повиновалась.

«Шлеп! Шлеп! Плех!» – по-бабьи ловко управлялась Енька с бельем. Клава, присев на корточки, разглядывала голавля.

– А-а-ма-бу-бу, – егозил малыш, хлопая ручонками по траве, и вдруг, потеряв равновесие, кубарем скатился в воду. Раздался сильный всплеск.

– А-а! Леник! – пронзительно вскрикнула Клава, бросаясь к обрывчику.

На бегу стягивая рубаху, Вася обогнал девочку и нырнул вслед за ребенком. Девочки визжали, бестолково кружась на месте. Над водой появилась Васина го лова. Одной рукой он держал малыша, другой пытался ухватиться за куст.

– Возьмите мальца-то, мне с ним не вылезти, глыбко!

Мальчики вытащили на берег толстенькое безжизненное тельце. Следом выскочил Вася.

– На коленку мне его положите! Животом кладите! – командовал он.

– Дайте нам Леника! Отдайте! – визжали девочки, стараясь вырвать братишку из Васиных рук.

– Не подпускайте их' Сейчас откачаю, – кричал Вася, тряся на коленке ребенка. Изо рта малыша хлынула вода, он закашлялся, поперхнулся и заорал. Ребята облегченно вздохнули.

– Все! – улыбнулся Вася. – Девки, кончайте орать, разденьте его и в мою рубаху заверните, она сухая.

Енька захлопотала около Ленина. Согревшись после неожиданного купания, малый скоро уснул у нее на руках.

– Удочки-то? – спохватился Вася и, подтягивая мокрые штаны, помчался к месту рыбалки.

Ребята подоспели вовремя. Воткнутые в берег удилища дергались, как живые. Еще три голавля навсегда распрощались с родной речкой. Довольные, приятели по-братски поделили остатки замученного рака.

– Какой ты, Вась, молодец! Как ты мальца... – с уважением заговорил Санька.

– Клюет у тебя! – зашипел Вася.

Из кустов вылезла Енька.

– На рубаху твою. Мы домой идем. Завтра опять сюда приходите, я вам раков спымаю и сама удить буду, ладно?

– А парня голого, что ль, домой понесете? – спросил Вася, надевая рубаху.

– Не, я свою рубаху сняла.

– Вот к ужину нажарю, – пообещала довольная мать, когда Вася выложил на стол свой улов.

– Неужто штанами наловили? – поинтересовалась она, глядя на еще мокрые штаны Васи.

– Не, крючок отцеплять лазил, – коротко объяснил он.

КТО КАК ЖИВЕТ

Освобожденный от лесов собор возносил в яркую синеву небес блистающий в солнечных лучах мальцевский крест.

– Так мы и не видали, как его поднимали, – пожалел Вася.

– Да-а, как же, увидишь тут, – рассердился Васята. – Его раным-рано, чуть свет, подымать стали. Городовики никого на площадь не пускали. Вот кто в этих домах живет, те все видели, – завистливо прибавил он. – Коська и Тонька Растяпины наверно с окошек не слезали. Ты знаешь их? Богачи страшенные! Вон их дом шатровый! На окнах занавески кружевные, и на них всякие цветы. Пойдем поближе, посмотришь.

Мальчики направились через площадь к шатровому дому.

На краю площади, около большого пожарного бака с водой, прямо на земле лежали матрацы, лоскутные одеяла и подушки в цветастых наволочках. Копошились дети.

– Цыганята! – шепнул Васята. – Табор приехал! – И, забыв про необыкновенные занавески, ребята пустились смотреть цыганят.

– Какие же это цыгане? – засмеялся Вася. – Это же Енька!

– Ну да, она! – удивился Васята.

Енька, деловито сопя, старалась встать на голову, а маленький Леник, глядя на нее, тоненько визжал от восторга.

– Енька, чего тут у вас? – спросил Вася.

Девочка испуганно села, но, увидев своих, просияла:

– Мы тут и ночевали. Нас Крючиха из дому выгнала – мамка денег ей не платила. Теперь всегда тут жить будем! Идите сюда, давайте кувыркаться! Клавка, вылезай, в кувыркачки будем играть!

Вздувшееся горбом пестрое одеяло зашевелилось, и из-под него вылезла Клава.

– У меня тут домик! – похвасталась она и отвернула угол одеяла. Под ним оказалась лежащая на боку большая двуручная корзина.

– Я тут живу, – сказала Клава и, юркнув в корзину, свернулась клубочком. – Когда жарко, так живу, а когда холодно... – Клава натянула «па корзину одеяло и, выставив в щелку нос, пропищала: – Хорошо ка-а-к!

– Ну, вылезай, вылезай! – командовала Енька, стягивая одеяло. – Играть давай!

Но кувыркачек не получилось. Около ребят остановились какие-то барин с барыней.

– Артур, посмотри, какая прелесть! Удивительно гибкая девочка! И хорошенькая, как кукла! – протяжно говорила барыня, показывая на Клаву.

Клава лежала в корзине и недоверчиво разглядывала господ. Васе тоже показалось, что Клава очень похожа на куклу, которую он мельком видел в окне магазина. Кукла лежала в коробке, тараща на прохожих карие глаза. На щеках у нее были такие же ямочки. Для полного сходства с куклой Клаве не хватало розового банта.

От смущения Клава съежилась и, подобрав коленки к самому подбородку, что есть силы натягивала на босые ноги подол старенького платьишка. Платье не выдержало, затрещало, и в прореху выскочила худенькая коленка. Господа засмеялись. Енька вскочила и, набросив на Клаву одеяло, повернулась к господам спиной.

Господин тихонько толкнул Еньку тросточкой в спину.

– Ты есть ей сестришка? А где ваша муттер?

Енька молчала.

– Ты невежливый девошка, я не любить таких. Но я любить твой сестришка... Где он? Где он прятался, тот куколка? – он подцепил тросточкой одеяло и сбросил его с корзины.

Уткнувшись в коленки, Клава горько плакала.

– Фуй! – сморщился господин. – Фуй, я не терпеть слезы!

Вася поднялся с земли.

– Чего вы к ним привязались? – грубо спросил он, с ненавистью глядя на длинный бледный нос барина. – Им жить негде. Хозяйка с квартиры согнала, а вы лезете!

Господин выкатил глаза, открыл рот и быстро облизал верхнюю губу.

– Ты как сметь так говорить со старшим? Соплюк! Я тебе... – поднял он трость.

– Только тронь! – крикнул Васята и встал рядом с Васей.

– Артур, Артур, пойдем! Что ты хочешь от уличных мальчишек? – торопливо говорила барыня, положив на плечо господина руку в лиловой перчатке.

Дернув плечом, господин сбросил руку и, по-гусиному вытянув шею, медленно переводил глаза с одного мальчика на другого. Курносое лицо Васяты расплылось в независимой улыбке.

– О-о, кляйнен руссише швайн! – прошипел барин непонятные слова.

Вася напряженно следил за ним потемневшими глазами. Из дырявого кармана штанов выглядывал сжатый кулак.

– Шорт! Я покажу, как смей на меня держать кулак! – завизжал барин и замахнулся тросточкой.

В эту секунду перед ним запрыгала взъерошенная, разозленная Енька.

– Мы вас трогали? Да? Мы вас трогали, чего к нам пристали? Еще барин, а сам палкой... Ай-яй-яй! – вдруг пронзительно завопила она. – Бьют! Бьют, бьют!

Господин замахал руками и зашикал.

– Ч-ш-ш, не криши! Кто вас биль?

– Караул! – на всю площадь орала Енька, наступая на барина.

Барин подцепил под ручку свою барыню и быстро зашагал прочь.

– Караул! – надсаживалась Енька.

Васята упал на матрац, дрыгая ногами от безудержного хохота. Вася схватил Еньку за руку:

– Ты чего орешь как полоумная? Тебя ведь никто не бил!

Енька вздернула пуговичный нос.

– Ну и что ж, что не бил? А палкой замахнулся! Если б я не заорала, он бы тебя треснул. Я и подумала: надо его напугать. Вот и напугала!

– Ну и здорова же ты орать! – с уважением сказал Васята.

– Это я еще не во всю мочь орала. Я еще громче могу, – скромно призналась Енька. – Я никому не уступлю, не как Клавка: она чуть что, сразу реветь... Вылезай, тихуша, ушли они!

Енька потащила с корзины одеяло. Клавы там не было. Енька пошарила в пустой корзине и уставилась на мальчиков округлившимися от ужаса глазами.

– Клавку украли! Это колдуны были! Нам глаза отвели и украли, провалиться мне... – Енька не договорила. Матрац, на котором она стояла, вдруг зашевелился, и Енька, потеряв опору, шлепнулась навзничь.

– Ой! – пискнул матрац, и из-под него показалась кудрявая голова.

– Задавили, – кряхтела Клава, выбираясь из-под Еньки.

Енька, ошалело моргая, смотрела на сестру.

– Еничка, – виновато улыбалась Клава. – Еничка, я их шибко забоялась и перелезла... ты не сердись.

Енька угрожающе поднялась, но в это время предоставленный сам себе Леник ни с того ни с сего заиграл ладушки-ладушки.

– Чего это он? – удивился Васята.

Енька вскрикнула и бросилась к братишке. Леник умудрился просунуть ногу в надетый на шейку шнурочек с крестиком. Шнурок накрепко притянул головку ребенка к ножке. Не зная, как себе помочь, малыш отчаянно хлопал в ладошки.

– Гляди, гляди, вон Растяпы в окне, – шепнул Васята, толкая локтем Васю. В раскрытом окне торчали мальчик и девочка. Оба рыжие. Мальчишка дразнился и высовывал язык, а девчонка, кривляясь, зажимала себе рот обеими руками, притворяясь, что ей смешно.

– Вот рыжие жабы! – возмутился Вася.

– Где рыжие жабы? – встрепенулась Енька, – А-а, они... – зловеще протянула она и ехидно запела:

 
Тяпы-растяпы,
Лягушачьи лапы.
Нос торчком,
Голова горшком!
 

Рыжая Тонька завертелась;

– Енька дура, дура, дура!

Енька встала на карачки и, повернувшись задом к Растяпиным, в знак величайшего презрения подрыгала ногой.

– Молодец, Енька! – одобрил Васята и, запрыгав на одной ножке, замолол чепуху;

 
Абы, габы,
Рыжие жабы,
В окошко глядели,
Потом околели!
 

– Ой, мама идет! – взвизгнула Енька и помчалась навстречу худой женщине.

– Енистая, погоди, и я! – ревниво пищала Клава, догоняя сестру. Девочки ухватили мать за юбку, причем Клава ухитрилась так запрятаться в складках, что снаружи осталась одна голова.

– М-нн-ма-а, – обиженно ныл Леник, протягивая ручки и удивительно ловко передвигаясь на заднюшке.

– Ну, подала прошение в управу. Может, заставят бабку флигелек нам отдать, – устало опускаясь на матрац, сказала мать. – А вам тут чего надо? – спросила она, подозрительно оглядывая мальчиков.

– Мам, это Васята, дяди Петра Новикова сын. А это Вася, он... – Енька запнулась, а Клава, забыв про уговор, ляпнула: – Он Леника вытащил, когда Леник топился.

– Ох! – Енька шлепнула сестру по губам, но было уже поздно.

– Кто топился? – страшными глазами посмотрела мать. Клава зажала рот рукой и отрицательно мотала головой.

Мать рванула Еньку за руку.

– Когда Леник топился? Отвечай!

Енька, желая оттянуть время, обдуманно заревела.

– Да что же это... – беспомощно озиралась мать.

– Ма-а! – просился на руки подползший малыш.

– Детка моя, – схватила его мать. – Скажи мне, Леничка, ты в водичку бух? Когда бух?

Малыш восторженно замахал ручонками и, заливаясь смехом, повторял:

– Бук, бук...

– Мальчики, – спохватилась женщина, – скажите...

Мальчиков не было.

– Вот дура-то, – на бегу ругал Вася Клаву,

– А зачем ты убежал? – удивился Васята. – Ведь ты его вытащил. Она бы тебя не ругала.

– Конечно, не ругала бы, а плакать бы начала обязательно... Не люблю я, когда бабы плачут! – признался Вася.

Целую неделю приятели навещали Еньку, и Вася всегда успевал удрать, как только появлялась тетка Настя – мать девочек.

Однажды, подходя к бесприютной семье, мальчики увидели, что там происходит настоящее светопреставление. Орала и отчаянно ругалась Енька. Тоненько подвывала Клава. Мужицким голосом ревел Леник, а двое Растяп, как рыжие черти, скакали вокруг, бросаясь песком и поддавая ногами подушки. Енька бросалась из стороны в сторону, но одной ей было не под силу совладать с обидчиками.

– Побирушки подзаборные! Побирушки подзаборные! – дразнилась Тонька и топтала матрацы.

Коська хлестал Еньку по ногам длинным прутом:

– Голы ноги не казать! Голы ноги не казать!

– Забегай с той стороны, чтобы домой не удрали, – приказал Вася и, повалив Коську, отнял у него прут.

Не давая ему подняться, Вася стегал Коську прутом и приговаривал:

– Не форси, что в башмаках! Не форси! Не форси!

– Архи-и-п! – завизжала Тонька, бросаясь к дому. Но Васята крепко ухватил ее за косу.

– Енька! – звал он. – Иди скорей! Подоспевшая Енька с наслаждением принялась тузить кривляку.

– Вот тебе! Вот тебе! – Потом, набрав две горсти песку, она затолкала их Тоньке за шиворот.

Из ворот растяпинского дома выскочил дворник Архип.

– Ах вы, мазурики! – устрашающе заорал он, размахивая метлой и делая вид, что спешит на помощь своим молодым хозяевам, но на самом деле не трогался с места.

Окрик дворника подействовал. Ребята прекратили расправу, и Коська с Тонькой, жалобно стеная, направились к дому. Вот тогда Архип бегом пустился навстречу барчатам и увел их с собой, оглядываясь и грозясь:

– Ну погодите, шалаберники, я вам ухи поотрываю!

– Не поотрывает, – успокоил Вася. – Захотел бы, уже оторвал. А он только метлой махал. Видать, хороший мужик!

Не успели дети навести порядок, стряхнуть песок, как прибежала радостная мать.

– Деточки, сейчас в дом пойдем!

– Бабка-мачеха отдала, да? – запрыгали девочки.

– Отдала, отдала! Пристыдили ее в управе. Отец тетки Насти женился второй раз, и после его смерти мачеха забрала все себе, ничего не выделив падчерице. Тетка Настя не стала оспаривать наследства. Но, овдовев и попав в безвыходное положение, она обратилась в городскую управу с просьбой отдать ей с детьми маленький флигелек при доме отца...

Началась кутерьма. Енька носилась, как вихрь, собирая и запихивая в корзину разбросанную одежонку. Клава охорашивала Леника: поплевав на подол его рубашечки, старательно оттирала замазанные щечки. Мать увязывала в узлы остальной скарб.

– Помогите нам, мальчики, – просила она. Но мальчиков и просить было не надо. Они уже схватили по узлу.

– Куда нести, тетя Настя?

– Идем, я покажу! Я знаю! – крикнула Енька и важно пошла вперед, таща на животе двуручную корзину, доверху набитую тряпьем.

Флигелек находился во дворе добротного дома. На крыльце стояла пожилая женщина в накинутом на плечи красивом платке. Увидя тетку Настю, она скривилась в недоброй улыбке:

– Выплакала? Ну пользуйся, я не обедняю!

Тетка Настя плотно сжала губы и, сгибаясь под тяжелым узлом, молча прошла в калитку.

– Гляди-ка, опять пришли! – толкнула Енька Васю, когда они возвращались на площадь за оставленными вещами. Длинноносый барин и барыня, наклонившись над Клавой, что-то ей давали. Клава прижимала к себе Леника и отворачивалась.

– Клавка, в побирушки записалась? – строго позвала мать. Господа увидели тетку Настю и, улыбаясь, подошли к ней.

О чем они говорили, ребятам не было слышно, но они видели, как тетка Настя замахала обеими руками и пошла прочь. Господа, постояв у калитки, ушли.

– Жаловаться на нас приходили, – испугалась Енька и лисичкой подкатилась к матери. – Мамочка, мы не озоровали! Он сам палкой намахивался.

– Кто? – не поняла мать.

– Ну, он. Барин долгоносый. Он тебе жаловался?

– Ох, да отстаньте вы от меня! – прикрикнула мать.

У КОЛДУНА

То, что Иван Степанович сразу нашел работу, позволило семье не расходовать деньги, полученные от продажи избы и коровы в Будайках,

– Шуйские наотрез отказались брать с Чапаевых пласту за квартиру, и это дало возможность прикопить еще немного денег на покупку дома.

В начале зимы отец позвал Шуйского и Новикова в Сиротскую слободу – пригород Балакова, – чтобы посмотреть продающийся там дом. Вернулись они довольные. Домик был старенький, но не требовал большого ремонта, а главное, продавался по сходной цене.

На другой день отец привел хозяина домика. Мать засуетилась. Хозяйка достала маленькие стеклянные стопки, разрисованные красными цветочками с ярко-зелеными листиками.

Мужчины сидели за столом праздничные, торжественные и чинно выпивали под селедочку. Потом отец шлепнул на стол пачку денег и, послюнив пальцы, стал считать по бумажке и класть перед хозяином домика. Тот, в свою очередь, разглаживал каждую кредитку, складывал в кучку и пристукивал ладонью. Мать и хозяйка засмеялись, обнялись, как подруги, и заплакали. Через день Чапаевы, сердечно распрощавшись с Шуйскими, перешли в свой дом.

Маленький, в три окошка, домик был тесноват для чапаевской семьи, поэтому отец сделал полати, где спали Вася и Гриша. Отец с матерью укладывались на печке, а Мишка и Андрюшка на лавках.

На покупку необходимых в хозяйстве вещей ушли все оставшиеся деньги. Пришлось обходиться без приварка, но семья не унывала.

– Не привыкать бедняку голодать! – шутил отец. – Руки при нас, – выправимся! Главное, что в своем дому живем. Как стары-то люди говорят: «Не лихо тому, кто воет в своем дому, тому лише, у кого нет крыши».

Вскоре в семье произошло еще одно событие – Михаил ушел от лесоторговца Цветкова и уехал работать в Царицын, а через некоторое время прислал письмо, в котором извещал родителей о своей женитьбе. Катерина Семеновна, как полагается, всплакнула.

– Реви не реви, дело житейское! – пробурчал Иван Степанович. – Мишке-то самая пора жениться, только нам это не в пору пришлось. Теперь от него подмоги не спросишь – отрезанный ломоть! Ну, совет им да любовь!

Иван Степанович и Новиков уже кончили заказ, и оба приуныли, так как зимой на плотницкую работу спроса не было. Работал один Андрей, но его заработок не мог обеспечить семью.

Снова над чапаевским домом нависла нужда.

– Мука вся, – тихо сказала мать, подавая на стол каравай черного хлеба. Иван Степанович макнул в соль очищенную луковицу, с хрустом разгрыз ее и крякнул.

Андрей шлепнул по столу ладонью.

– Работаешь, как вол, а платят, как воробью!

– Ты хоть работаешь. Мы с Новиковым, как собаки, по городу гоняем, а толку что?

– Вася, ты чего не ешь? Об чем задумался? – заботливо спросила мать.

– Ничего, мать, скоро наш Василий на купеческий харч пойдет. Каждый день приварок хлебать будет

– Это как же? – радостно встрепенулась мать.

– Чего-то я один буду приварок хлебать, а вы? – запротестовал Вася, не понимая, к чему клонит отец.