355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Яхнина » Шарло Бантар » Текст книги (страница 2)
Шарло Бантар
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 16:28

Текст книги "Шарло Бантар"


Автор книги: Евгения Яхнина


Соавторы: Моисей Алейников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Мадам Дидье, – заговорил Кри-Кри, сверкнув глазами, – не дадите ли вы мне ключ от заветного шкафчика, известного под названием «на всякий случаи». Вероятно, именно для такого случая вы и берегли запертое в нём старое бургундское? Подумайте только: за одним столиком «Весёлого сверчка» сидят три члена Коммуны! – И, повернувшись к Варлену, Кри-Кри добавил: – Хозяйка просит передать, что для членов Коммуны в «Весёлом сверчке» всегда найдётся бутылочка доброго старого вина.

Сидевшие за столиком посетители зааплодировали, а бойкая зеленщица Клодина весело расхохоталась.

– Ура членам Коммуны! – провозгласила она звонким голосом.

Кри-Кри тем временем проскочил за стойку, отпер заветный шкафчик и достал замшелую бутылку. Быстро подхватив тарелку с поджаренным хлебом, заготовленным мадам Дидье совсем для других посетителей, он уже спешил к тому столику, где Жозеф описывал друзьям подробности борьбы за деревню Исси.

– …На нас сыпался дождь снарядов. Укрепления были совсем разрушены, а бойцы и орудия оказались ничем не прикрытыми. Против наших десяти пушек действовало семьдесят неприятельских морских орудий… – Бантар прервал рассказ, набил трубку табаком, взял её в рот, но тотчас опять вынул и продолжал: – Версальцев было в пятнадцать раз больше, чем нас. Коммунары находились в бою бессменно сорок два дня.

За одним из столиков справа сидел невысокого роста, полный человек с белой повязкой на рукаве – доктор Демарке. Он жил неподалёку от кафе и прежде частенько в него заглядывал. Но с тех пор как Демарке назначили заведующим лазаретом, он стал редким гостем в «Весёлом сверчке». Доктор молча прислушивался к словам Бантара. Затем поднялся, подошёл ближе и сказал:

– Граждане! Я не социалист и не разделяю ваших идей. – Тут доктор приостановился, выжидательно глядя на членов Коммуны. – Я старый военный врач, и мне довелось видеть немало раненых на поле боя и в госпитале. Но никогда я не видел людей, переносящих физические страдания так стойко, как солдаты Коммуны. Раненые с тревогой и нетерпением спрашивают, когда им разрешат снова стать под ружьё. Восемнадцатилетний юноша, которому пришлось ампутировать правую руку, поднял левую и воскликнул: «У меня ещё осталась эта рука для службы Коммуне!» Смертельно раненному офицеру сказали, что его жена и дети будут получать следуемое ему вознаграждение, а он гордо заявил: «Я не имею на это права». Вот из таких людей состоит армия Коммуны… Мне случалось встречать и раненых версальцев, оказавшихся в плену. Они постоянно хнычут и всего боятся. Скажите, чему же приписать столь различное отношение к тяжёлым испытаниям у тех и у других?

Бантар (вопрос доктора был обращён к нему) ответил:

– Это различие объясняется силой убеждений одних и животным страхом других. Коммунары борются за освобождение труда, за счастье будущих поколений. А из-за чего идут под пули версальцы? Их гонит страх перед жестокой расправой за ослушание. К тому же священники и версальские агенты обманывают крестьян, уверяя их, будто коммунары не хотят кончать войну с Пруссией и поэтому-де солдаты не могут вернуться к своим семьям, своим полям. Мы упустили время, когда Париж ещё не был отрезан от всей остальной Франции. Надо было тогда рассказать городам и сёлам о великих идеях, за которые борются парижские рабочие. Мы не предусмотрели, что враги воспользуются нашей оплошностью и постараются восстановить деревню против Коммуны. Им это удалось! – И, обращаясь уже не к одному доктору, а ко всем посетителям кафе, Жозеф с жаром продолжал: – Необходимо во что бы то ни стало удержаться до тех пор, пока вся Франция не поймёт, какие идеи защищает Париж, пока она не узнает, что Коммуна несёт освобождение всему трудовому человечеству и гибель тунеядцам и угнетателям. Мы должны устоять, и мы удержимся! Враг рвётся в Париж. Надо приготовить ему здесь могилу!

Врагам нашим могилы не миновать, согласен, – отозвался старый гравёр Муассен, который медленно потягивал пиво за столиком в левом углу. – Вот только хотел бы я знать, Жозеф: будем ли мы с тобой присутствовать на празднике погребения буржуазии?

– Мы?.. – Широким движением Бантар показал на присутствующих, затем положил руку на плечо Кри-Кри. – Мы дождёмся! Если не Жозеф Бантар, то Шарло Бантар. Если не Фирен Муассен, то Жюли Муассен, его дочь. Если не Клодина, то её маленький Клод. В этом наше преимущество перед врагами. Их страшит будущее, а мы за него дерёмся. Они цепляются за настоящее, а мы его разрушаем. Мы должны победить, потому что творим правое дело. Не так ли, Шарло? – вдруг весело обратился он к племяннику. – Что же ты насупился и молчишь? Как твоё мнение?.. Всё обойдётся, не так ли, мальчик?

Кри-Кри встрепенулся. Он вскочил на табурет и мягким тенорком нараспев произнёс куплет из песенки, которую часто исполнял в кафе:

 
Сулят версальцы нам разгром,
Вернуть к разбитому корыту…
Вставай, встречай врага ядром,
Париж, создай себе защиту![17]17
  Автор песни – Эжен Потье (1816-1887), по профессии рисовальщик тканей, деятельный участник Парижской коммуны, создатель текста «Интернационала» и ряда революционных стихотворений, член I Интернационала. После разгрома Коммуны эмигрировал за границу.


[Закрыть]

 

– Вот они, золотые слова: «Париж, создай себе защиту!» громко повторил Жозеф. – Ты, Шарло, попал в самую точку! Баррикады – вот что нужно Парижу как воздух!

Притихшее было кафе снова оживилось и загудело. В последние дни слово «баррикада» не сходило с уст парижан.

– Идём строить баррикаду на улице Сен-Мор! – вскричал инвалид войны токарь Иври, потрясая костылём.

– Погоди, погоди, папаша Иври! – крикнула Клодина. – Давай сперва договоримся с депутатами до конца. Спроси-ка их, знают ли они, отчего так плохо строят баррикады?.. Проходила я мимо вокзала Монпарнас и только руками развела от удивления: двенадцать заступов уныло стучат о землю, а пузатый подрядчик прохаживается как ни в чём не бывало и посасывает трубку. Кто этот человек, которому доверили сооружение укреплений? Не надо ли отвести его к прокурору?

– Клодина говорит дело, – поддержал Иври. – Я солдат и понимаю толк в бастионах, знаю, как их надо возводить. И вот что я видел вчера, когда насыпал мешки песком на Сен-Флорентийском редуте. Это огромное укрепление тянется от площади Согласия до самого Тюильрийского сада. Работа подходила к концу. Уже начали покрывать скаты редута зелёным дёрном, когда приехал генерал Домбровский. Делаю я своё дело, а сам всё посматриваю на командующего: как, думаю, он редут оценит? Угодили мы или нет? Глаз-то у него острый!.. Вдруг, вижу, он наклонился над глубоким рвом, что идёт возле редута, да как закричит:

«Ах, негодяи! – и как накинется на подрядчика: – Кто дал вам этот план?»

«Инженер Саймон», – отвечает тот.

«Где он?»

«Не знаю. Он не появляется уже пятый день», – всё так же равнодушно отвечает этот наёмный строитель.

«А сами-то вы не понимаете, что произойдёт, если сюда упадёт граната!» – возмущается Домбровский.

Я подковылял ближе, заглянул в ров и понял, в чём дело: целая паутина из газовых и водопроводных труб бросилась мне в глаза.

«Откуда мне знать, что может от этого произойти! – спокойно отвечает подрядчик. – Я человек штатский, на войне не бывал».

Тут я не утерпел:

«А хотя бы и штатский! Каждому школьнику понятно: если снаряд ударит в газовую трубу, произойдёт такой взрыв, что и баррикада и люди взлетят на воздух».

Говорю я эти слова, а сам чувствую, как лицо и шея горят у меня от стыда.

«Ясно вам теперь?» – спрашивает подрядчика Домбровский.

«Теперь ясно, – отвечает тот с прежним спокойствием. – Но я-то тут при чём?»

«Вот то-то и оно, что тут вы ни при чём, а при ком-то состоите!» – крикнул на него генерал, и глаза его потемнели от гнева.

«Не понимаю, что вы имеете в виду», – продолжал прикидываться простачком строитель.

«Поймёте в конце концов!» – бросил на ходу Домбровский и побежал вдоль баррикады.

Через три минуты я снова услыхал Домбровского:

«Есть тут стрелки?»

«Есть!» – отзываюсь я и спешу, подгоняю свою культяпку, сколько хватает сил. Подхожу к генералу, а он рассматривает амбразуры.

«Хвалиться не буду, – говорю, – а стреляю неплохо и в амбразурах толк понимаю…»

«Понимаешь толк? – сердито оборвал меня генерал. – А где же твои глаза? Посмотри: амбразуры направлены только к центральным аллеям. А если неприятель пойдёт стороной, по улице Габриэль, как же достать его тогда огнём с баррикады?»

«Виноват, – говорю, – об этом-то я не подумал. Слаб я действительно насчёт стратегии, признаюсь…»

«А тот враг, которому доверили постройку редута, он, видно, хороший стратег!» – стыдит меня генерал.

…Всё это видел я собственными глазами и слышал своими ушами у ограды Тюильри, – закончил Иври.

– Ну, что ты на это скажешь, Бантар? – вмешалась вновь Клодина. – Что же будет дальше?

– Так продолжаться не может, – ответил Жозеф. – Меры уже приняты. Инженер Саймон арестован. Как выяснилось, он действительно был подкуплен Версалем. Баррикадная комиссия работала плохо, и Совет Коммуны постановил взять под революционный контроль возведение уличных укреплений.

Пока Бантар говорил, на пороге кафе показалась опрятно одетая женщина в трауре, лет сорока. Чёрная шаль прикрывала её гладко зачёсанные светло-каштановые волосы. Никто не обратил на неё внимания, и она молча простояла несколько минут, не спуская глаз с Бантара. Как только Жозеф умолк, женщина подошла робкими шагами к столику, где он сидел.

– Я пришла узнать, – смущённо начала она, – правда ли, что я могу перебраться в предоставленную мне Коммуной комнату и увезти всю мебель, не уплатив прежнему хозяину долг за квартиру?

– Безусловно, гражданка. Разве вы не читали декрет Коммуны? Новый закон освобождает квартирантов от уплаты задолженности за последние девять месяцев. Жильцам предоставляется право выехать, куда им вздумается.

– Читала, но, боюсь, плохо поняла, – доверчиво ответила посетительница в трауре.

– А вы можете внести то, что задолжали квартирохозяину?

– Откуда мне взять деньги! Вот уже восемь месяцев, как я без работы… Пока на войне не убили мужа, мы жили на его жалованье. Всё, что можно было заложить, уже давно заложено. Если бы не пособие, что мне выдала Коммуна, мне… нам… нам никак бы не прожить. У меня трое детей. Я поневоле не платила за квартиру, и теперь хозяин грозит забрать последнее, что у меня ещё осталось.

– Кто ваш хозяин?

– Фабрикант мебели Анри Манжо.

– Ну, так имейте в виду, что теперь Манжо не опасен. Он ничего вам не сделает, и вы можете перебраться, когда захотите…

– Чего ты удивляешься, Жозеф? – перебил его Иври. – Я хорошо понимаю страх этой гражданки. Я на себе испытал прежние законы. И совсем недавно. Дело было прошлой осенью. Несчастная война, затеянная Наполеоном, заставляла рабочих всё туже и туже затягивать пояс. Пруссаки осадили Париж со всех сторон. Продовольствие в городе иссякло, цены поднимались каждый час, на заводах началось сокращение рабочих… Вызвал меня к себе директор и сказал: «Дела стали плохие, сырья не хватает, приходится рассчитать часть рабочих. Но ты, говорит, давно у меня работаешь, оставайся, только получать будешь вместо пяти франков три с половиной… Я могу найти хороших токарей и за три, но тебе согласен платить на полфранка больше». Не поведи хозяин такую сладкую речь, я, может, и согласился бы: время было трудное. К тому же жена из деревни написала, что богатеи и приезжие скупщики вынуждают продавать пшеницу по дешёвке, поэтому ей нечем платить за аренду и налоги… Но, как услыхал я, что это, видите ли, ради меня хозяин сбавил только полтора франка за день, я обозлился, выругался и потребовал расчёт.

Прихожу я на следующий день за деньгами, а кассир мне отсчитывает двадцать один франк. «Как, говорю, за шесть дней мне следует тридцать франков». – «Нет, – слышу в ответ, – хозяин тебя предупредил, что будет платить по три с половиной».

Я – в суд. Судья раскрыл толстенную книгу, листал её, листал, наконец ткнул пальцем в какую-то статью и прочёл: «Если возникает спор относительно выдачи заработной платы за истекшее время, надо верить хозяину».

Вытаращил я на него глаза, смотрю как на сумасшедшего, а он поясняет:

«Да, да, брат, это статья тысяча семьсот восемьдесят первая Гражданского кодекса,[18]18
  Кодекс – свод законов.


[Закрыть]
введённая ещё во времена Наполеона Первого».

«Да ведь с тех пор, – кричу я, – не только первому Наполеону, но и третьему пришлось убраться с трона! Теперь у нас республика!»

А судья смеётся мне прямо в лицо: «Мало ли что республика».

Вот тут-то я и понял цену всем этим Тьерам, которых мы посадили на трон четвёртого сентября…[19]19
  4 сентября 1870 года был свергнут с престола император Наполеон III и провозглашена республика. У власти оказалось реакционное правительство во главе с монархистом Трошю, а позднее Тьером.


[Закрыть]
Их республика смахивает на империю, а сами они не лучше Наполеона!..

– Но теперь у нас рабочая власть и старым порядкам положен конец, – вмешался в разговор Варлен, обратившись к женщине в трауре. – И судьи теперь другие. В суд пришли рабочие. Идите, гражданка, спокойно домой. А с Манжо мы поговорим, и, поверьте, он оставит вас в покое. Если же он попробует сопротивляться вашему отъезду, приходите в мэрию. Там вы найдёте защиту.

– Как мне благодарить вас? – вскричала женщина с просиявшим лицом.

– За что благодарить нас, гражданка? – сказал просто Варлен, пожимая руку женщине. – Мы лишь выполняем свой долг, а долг этот предписан нам совестью и нашей властью, которую избрал народ, а значит, и вы тоже… Да, вот ещё что: пойдите в ломбард и получите свои вещи. Вам выдадут их бесплатно.

– Да, да, да! Я узнала об этом из газет и тотчас побежала в ломбард. Благодарю вас, граждане депутаты!

– А я бы этого Манжо взяла за глотку, – отозвалась Клодина, которая внимательно слушала вдову. – Нечего с такими церемониться! Неплохо бы потрясти богачей. Их дома ломятся от всякого добра, а в наших лазаретах не хватает белья и матрацев. Многие буржуи удрали из Парижа при первых выстрелах. А что делает Коммуна? Охраняет их имущество, вместо того чтобы его реквизировать. На бомбы, которые Тьер посылает в Париж, надо бы отвечать не только пушками, но и конфискацией имущества бежавших капиталистов. Отобрать у них то, что они награбили… Да, да! Коммуна мешкает зря. Она хочет сделать яичницу, не разбив яиц.

– Ты права, Клодина, обвиняя правительство Коммуны в медлительности, – сказал Жозеф, – но мы уже реквизировали имущество членов версальского правительства и крупных чиновников, исчезнувших вместе с ним. Теперь на очереди вопрос о реквизиции имущества всех бежавших из Парижа капиталистов. Промышленные предприятия, брошенные хозяевами, будут тоже переданы рабочим кооперативам. Такой закон подготовляется.

– Подгони ты их там, Жозеф! – сказал простодушно Иври.

– Сейчас как раз начнётся заседание Совета. Идём со мной, Клодина, и ты, Иври! Вам дадут слово. Повторите то, что говорили здесь. Вот так и поднажмём все вместе: токарь, зеленщица и переплётчик!

– Я иду! – воскликнула Клодина.

– И я на своих от вас не отстану! – весело присоединился Иври.

Жозеф поманил к себе Кри-Кри.

– Я приготовил тебе подарок, – сказал он, лукаво улыбаясь, и достал из кармана небольшой конверт. – Это пропуск на Вандомскую площадь. – Он протянул конверт Шарло. – Ты, конечно, слышал о завтрашнем торжестве?

– Неужели я увижу, как повалят бронзовую колонну?! – воскликнул Кри-Кри, вспыхнув от радости.

– Ты угадал! Тебе уже посчастливилось: четвёртого сентября ты видел, как свергали живого деспота.[20]20
  Имеется в виду свержение Наполеона III.


[Закрыть]
Завтра ты увидишь, как свергнут памятник деспотизму.

Кри-Кри восторженно смотрел на дядю. Жозеф обнял его за плечи и так сжал своими могучими руками, что у Кри-Кри занялся дух.

– До свидания, Шарло!

И Жозеф, взяв под руку Варлена, удалился вместе с ним.

Люсьен Капораль, который за всё время не проронил ни слова, встал и молча последовал за ними.

Несколько минут Кри-Кри стоял неподвижно, прислушиваясь к стуку каблуков дяди Жозефа, раздававшемуся за дверями кафе. Потом он осторожно вынул из конверта продолговатую карточку, на которой было написано:

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА

СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!

Вандомская площадь

Разрешается пройти и свободно передвигаться на Вандомской площади

16 МАЯ

гражданину ШАРЛО БАНТАРУ

Комендант Вандомской площади

С правой стороны пропуск был украшен флагом республики, с левой – изображением фригийского колпака.[21]21
  Фригийский колпак – высокий головной убор жителей Фригии (Малая Азия), В Греции и Риме фригийский колпак надевали на рабов в знак их освобождения. Во времена французской буржуазной революции 1789-1794 годов фригийский колпак стал символом свободы.


[Закрыть]

Кри-Кри не верил своим глазам. Он ещё и ещё раз прочитал текст билета. Сомнений не было – так и сказано: гражданину Шарло Бантару. Именно его приглашает Коммуна присутствовать на этом необычайном торжестве!

Кри-Кри снова вложил билет в конверт и громко произнёс любимые слова Жозефа: – Веселей, Шарло! Всё обойдётся!

Глава третья
Шарло вспоминает…

Насвистывая, Кри-Кри вышел из «Весёлого сверчка». Наконец он может пройтись по улицам Парижа, поглядеть не спеша на строящиеся баррикады и сам принять участие в этом важном деле! Наконец он чувствует себя свободным и в ушах у него не звенит противный голос мадам Дидье! Ещё только полдень. Впереди целый день. А вечером предстоит торжество свержения Вандомской колонны…

На бульваре Ришар-Ренуар Кри-Кри встретил батальон Луизы Мишель.[22]22
  Мишель Луиза (1833-1905) – учительница по профессии, одна из виднейших деятельниц Коммуны; после разгрома Коммуны была арестована и предана суду.


[Закрыть]
Женщины с ружьями шли правильной, стройной колонной, чётко отбивая шаг под мерные удары двух малолетних барабанщиков.

Женщины были одеты по-разному. Лишь немногие носили синие форменные куртки, кепи с пером и красной кокардой. Некоторые облачились в длинные штаны и блузы, другие – в пышные юбки. Головы у одних совсем не были покрыты, иных украшали заправские дамские шляпки – таких было меньшинство, но чаще всего встречались скромные косынки на гладких причёсках.

Впереди батальона шла Луиза, одетая по-мужски, в военном мундире. Через плечо на ремне было перекинуто шаспо. Револьвер высовывался из-под красного шарфа, окутывавшего её высокую худощавую фигуру.

Луиза долгое время была учительницей в провинции, затем вместе с матерью перебралась в Париж, где продолжала заниматься с детьми в школе.

Решительная, деятельная, мужественная, она вместе с мужчинами самоотверженно защищала Париж с того дня, как версальцы начали атаку города. Когда отдыхал шестьдесят первый батальон, в состав которого входила Луиза, она переходила в другой, не желая ни на минуту прекращать борьбу. Её можно было видеть повсюду, где шли наиболее ожесточённые бои: в Мулино, у форта Исси в Крамаре, а потом в Монруже, наконец в траншеях От-Брюйер. Она неизменно сражалась в первых рядах. О храбрости Луизы слагались легенды.

Не многие поверили бы, что эта суровая, беспощадная к врагам женщина совершенно преображается, когда имеет дело с детьми или с больными. Об этом могли бы рассказать её многочисленные ученицы – для них она была «доброй мадемуазель Луизой». Об этом могли поведать и раненые, которых она лечила и перевязывала в те короткие промежутки времени, когда её руки не держали шаспо.

Кри-Кри провожал глазами батальон, пока он не скрылся из виду. Глядя на этих женщин с хорошей военной выправкой, он вспомнил рассказы о героизме коммунарок-солдат. И снова с завистью подумал: вот и здесь совсем юные барабанщики, едва ли им больше чем по двенадцать лет. А идут они в бой наравне с солдатами.

«Что бы там ни говорил дядя Жозеф, – думал Шарло, – не годится мне по целым дням торчать в кафе, когда весь Париж кипит и бурлит. Добро бы воевали одни только национальные гвардейцы. Но ведь сейчас под ружьём и стар и млад! Взять хотя бы Жака Леметра, сына шахтёра, которого убили под Мецом. Намного ли он старше меня, а шаспо получил! Или Мишель Друэ. Его отец жив, он член Коммуны. И всё же Мишель записался в отряд школьников. Нечего уж говорить о Дюфруа…»

Дядя Жозеф уверяет, что и в булочных, и в кафе, и на фабриках тоже необходимо кому-нибудь работать. «Оставайся, – говорит, – Шарло, в “Весёлом сверчке”, а дальше видно будет».

Слушая Жозефа, Кри-Кри поневоле с ним соглашался. Но стоило ему остаться одному, как тотчас червячок сомнения начинал подтачивать его веру в слова дяди.

«Почему именно я, а не кто-нибудь другой должен работать в кафе? – сетовал мальчик. – Я умею стрелять, у меня в руках всё спорится. Это признаёт даже мадам Дидье, когда не воюет со мной!»

Нетерпение его разгоралось особенно теперь, когда он увидел, как кипит работа по возведению баррикад.

Враг уже стучался в ворота столицы, и парижане наконец взялись за ум.

«В последнее время всё реже и реже представляется случай поговорить с дядей Жозефом, – продолжал размышлять Кри-Кри. – Он по целым дням заседает в ратуше или сражается за стенами Парижа. То ли было, когда мы жили вместе! Тогда он не только объяснял мне всё, что происходит вокруг, но нередко брал с собой в опасные места».

Как-то раз Шарло пришлось, по просьбе дяди, снести переплетённые книги заказчику – профессору, который жил в Латинском квартале.[23]23
  Латинский квартал – район Парижа, населённый студентами, учёными, писателями и художниками.


[Закрыть]
Возвращаясь домой, Шарло проходил мимо открытой веранды небольшого, кафе. Весёлое пение привлекло внимание мальчика. Он остановился около веранды и стал прислушиваться. Припев, который дружно подхватили все сидевшие за столиками, заинтересовал Шарло:

 
Ну, живо, плут, бандит, кретин, лакей, мошенник!
Садитесь вкруг стола, толпитесь возле денег!
Всем будет место здесь!..
Торгуйте всей страной, лес и часы срезайте!
Сосите родники, цистерны осушайте!..
Настал желанный срок!
 

Шарло старался запомнить слова, смысл которых, однако, был не совсем для него ясен.

Вдруг он услышал:

– Эй, Шарло!

Мальчик не успел ещё сообразить, каким образом столь знакомый ему голос мог прозвучать в этом кафе, а уже дядя Жозеф дотронулся до его плеча.

– На ловца и зверь бежит! – пошутил он, пожимая руку племяннику. – Ведь ты любитель стишков, в которых достаётся дармоедам и тунеядцам.

Шарло промолчал, но по дороге домой признался:

– Я слушал, слушал, да так и не понял, о чём вы пели.

Бантар рассмеялся:

– А пожалуй, тебе уже пора разбираться в этих делах. Песенку сложил Виктор Гюго.[24]24
  Гюго Виктор (1802-1885) – известный французский писатель.


[Закрыть]
В ней поэт рассказывает, как император Наполеон Третий вместе с банкирами и промышленниками грабит народ, за гроши покупает труд рабочих и крестьян, занимается спекуляциями, разоряя страну.

Шарло мысленно восстанавливал слова песни. Через минуту он вдруг весело воскликнул, поблёскивая глазами:

– А что, если забастовать и не работать, пока не прибавят плату?

Жозеф с удивлением взглянул на племянника и сказал:

– С этим теперь приходится повременить. Наполеон затевает войну с Пруссией… Ты же слыхал, что на прошлой неделе в Крезо расстреляли мирную демонстрацию забастовавших рабочих пушечного завода Шнейдера. Император разгромил рабочие объединения, которые уцелели после 1848 года. Собираться нам не позволяют, объединяться в союзы не дают. Запрещают устраивать стачки. Нет у нас своих газет. А буржуазные писаки сеют вражду между крестьянами и рабочими, стараются убедить, что у них разные интересы. Вот почему нам ещё трудно вступить в открытую борьбу с угнетателями. Но погоди, Шарло, всё обойдётся! Уже недолго ждать!

…Теперь, когда рабочие свергли императора и взяли власть в свои руки, смысл сказанных тогда Жозефом слов стал для Кри-Кри особенно понятен, и мальчик мечтал с ружьём в руках защищать рабочую Коммуну.

Вспомнил Кри-Кри и день 3 сентября. Это было в самый разгар войны.

Бантар долго не возвращался в тот день с работы. Уже совсем стемнело, когда он, взволнованный, вошёл в комнату. Не обменявшись с племянником ни приветствием, ни весёлой шуткой, как это обычно бывало, он сказал:

– Шарло, ты уже взрослый парень, и на тебя, кажется мне, можно положиться. Сходи-ка на Бельвильскую улицу. Во дворе, где школа, живёт учительница Мадлен Рок. Разыщи её и скажи, чтобы она шла сюда как можно скорее. Да смотри ни с кем не болтай по дороге и торопись!..

Через час Шарло и Мадлен застали в накуренной комнате Жозефа несколько человек. Среди них был и Варлен.

В это время младший Бантар, конечно, не думал, что Варлен скоро станет одним из первых людей Парижа. Но и тогда молодой переплётчик сразу привлёк к себе внимание мальчика.

Жозеф встретил Мадлен словами:

– Под Седаном произошла катастрофа. Наша армия разбита! Восемьдесят три тысячи человек – всё, что осталось от армии, – сдались в плен во главе с императором.

– Теперь все увидят, куда ведёт страну монархия! – подхватил Варлен. – Пора перейти от слов к делу. Император должен быть свергнут!

Всю ночь светился огонёк в небольшой, пропитанной табачным дымом комнатке Жозефа. Три члена Парижской секции Интернационала обсуждали план действий.

Город бурлил. Печальные вести с фронта поступали с самого начала войны. Перевес в силе был на стороне Пруссии.

Французский император и его министры были больше заняты борьбой с рабочим движением, чем подготовкой армии для борьбы против иностранного вторжения. В эпоху Второй империи во Франции не было всеобщей воинской повинности. Богатые нанимали бедняков и посылали их вместо себя в солдаты.

Обучение солдат было поставлено плохо. Пехоту готовили главным образом для подавления народных восстаний; она мало была приспособлена для встречи с обученными иноземными войсками.

В интендантстве царил такой беспорядок, что офицеры выступали в поход, не имея географических карт. Уже через несколько дней после первых боёв на фронте не хватало боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Между тем все эти припасы лежали в больших количествах на интендантских складах.

Войска Наполеона терпели поражение за поражением, а вторгшиеся на французскую землю пруссаки стремительно продвигались в глубь страны. Катастрофа быстро приближалась.

Весть о том, что готовится сдача столицы, быстро разнеслась по Парижу. Народ не хотел примириться с седанским позором. Повсюду сами собой начали возникать никем не подготовленные митинги. Ораторы призывали защищать родину до последней капли крови. Всё чаще и чаще можно было услышать слова о том, что народ должен сбросить правительство, решившее сдать Париж, и взять в свои руки защиту страны. На Вандомской площади какой-то человек в штатском платье, но с фуражкой национального гвардейца на голове выхватил кисть у красившего дом маляра и вывел крупными красными буквами на белой стене:

ПАРИЖ НИКОГДА НЕ КАПИТУЛИРУЕТ!

ПУСТЬ, КАК МОСКВА В 1812 ГОДУ, ОН СТАНЕТ МОГИЛЬЩИКОМ ВРАГОВ ОТЕЧЕСТВА!..

Несколько человек подхватило этот боевой клич, и в одну минуту около стены собралась толпа, которая непрерывно повторяла: «Москва, а не Седан!» Названия этих двух городов – символов славного подвига одного великого народа и позора другого – повторялись в разных концах площади.

Все были взбудоражены. Толпа, поддержанная вооружёнными отрядами Национальной гвардии, хлынула на площадь Согласия, к Бурбонскому дворцу, где заседала палата депутатов.

Двойная цепь полицейских и городской стражи, срочно вызванных к месту демонстрации, отрезала путь к законодательному корпусу. Встретив эту преграду, передовой батальон Национальной гвардии остановился.

Но старший барабанщик не растерялся. Это был статный человек высокого роста. Он повернулся спиной к полицейским, поднял над головой барабанную палочку и двинулся к палате. Весь батальон, как один человек, последовал за ним. Оторопевшие полицейские расступились. Препятствие было преодолено – цепь прорвана.

С ликующими криками «Долой империю!», «Да здравствует республика!» народ проник во дворец.

Когда толпа увидела председателя палаты Евгения Шнейдера, со всех сторон раздались возгласы: «Долой убийцу наших отцов и братьев!»

Сторонник власти Бонапарта, Шнейдер был собственником крупнейших металлургических и сталелитейных заводов и беспощадно подавлял стачки. Незадолго перед тем он приказал расстрелять мирную демонстрацию рабочих, объявивших забастовку на его пушечном заводе в Крезо.

Никому не известная женщина, в простом пальто из грубой шерстяной ткани, с клетчатым платком на голове, первая подошла к заводчику и бросила ему в лицо:

– Убийца! Вон отсюда!

Шнейдер попытался спорить, но кто-то схватил его за шиворот, дотащил до выхода и выбросил за дверь.

– С империей покончено! – крикнули из толпы.

Это послужило сигналом к решительным действиям.

Народ заставил депутатов объявить о низложении Наполеона и его династии. Никто из приверженцев императора не осмелился выступить в его защиту. Толпа тотчас направилась в ратушу. Здесь без всяких промедлений провозгласили республику и создали новое правительство.

Как ликовал тогда Париж! «Вот, – думали, – кончилась власть богатых над бедными! Наконец-то неприятель, неудержимо приближающийся к столице, почувствует, что Франция снова стала сильна!» Весь Париж рвался в те дни навстречу пруссакам, чтобы прогнать их с французской земли. С каким нетерпением Париж ждал часа, когда новая власть, назвавшая себя «правительством национальной обороны», призовёт его на решительный бой с врагом отечества!..

Но недолго пришлось радоваться. Вскоре народ справедливо окрестил кучку новых правителей «правительством национальной измены».

Новая власть только на словах выдавала себя за республиканскую. На деле она ничем не отличалась от монархической и также служила капиталистам.

Глава правительства Трошю был откровенный монархист. Адвокат Жюль Ферри, назначенный после 4 сентября мэром Парижа, во время осады нажил целое состояние за счёт голодающей столицы. Министр иностранных дел Жюль Фавр был уличён в мошенничестве и подделке документов для личного обогащения.

Неудивительно, что на следующий же день после захвата власти это правительство обратилось к иностранным державам, умоляя о помощи против своего же народа.

Между тем наступление прусских войск на Париж всё развивалось и грозило Франции полным разгромом.

Опасаясь нового революционного взрыва, правительство решило впустить неприятеля в столицу и с помощью прусских солдат подавить народное движение.

Тайно договорившись с Бисмарком, правительство громогласно оповестило население, будто командование напрягает все силы для защиты Парижа. 20 января Трошю и в самом деле перешёл в наступление, сделав, однако, всё для того, чтобы оно окончилось неудачей. В первом же большом сражении наступавшие французские войска оказались без резервов и без орудий, а в то же самое время прусские войска беспрепятственно подвозили артиллерию и подкрепления. Артиллерийские офицеры-монархисты, такие же предатели, как и сам Трошю, получили приказ стрелять, не причиняя вреда неприятелю.

Так наступление окончилось позорным провалом, который был тщательно подготовлен главой французского правительства. На следующий же день Трошю заявил, что дальнейшее сопротивление невозможно и немедленная капитуляция неизбежна. Столица Франции была сдана пруссакам, которые перед тем тщетно осаждали её в течение ста тридцати двух дней.

Измена Трошю и позорное поражение армии вызвали всеобщее возмущение. Как и 4 сентября, народ снова вышел на улицы. Батальоны Национальной гвардии двигались из предместий к ратуше. Повсюду раздавались крики: «Долой правительство национальной измены!»

Но у ратуши, превращённой генералом Винуа в крепость, уже стояли войска, выведенные им заблаговременно из окопов. И на безоружные толпы народа, собравшиеся на площади, посыпался град пуль из окон и с крыши ратуши.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю