Текст книги "Грейте ладони звездами (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Может, в этот самый момент мне и стоило бы сказать Хелене нечто подобное: «Да, подруга, тебе тогда не показалось: твой сын был чуточку увлечен мной, а теперь я чуточку увлечена им... Он славный мальчик, в которого я могла бы влюбиться!»
Но язык отказывается работать...
Сердце отказывается стучать ровно и гладко...
Мой мозг отказывается следовать дорогами логики и порядка...
И я в трусливом молчании продолжаю укладывать книгу за книгой в пустующие коробки.
… Когда наше жилище становится похоже на извилистый лабиринт из картонных коробок и вещевых мешков, маневрировать по которому становится делом почти что небезопасным, мы наконец-то организовываем наш переезд.
Герт, как и обещал, предоставляет нам прицеп и минибус, присовокупив к оным свою помощь вкупе с помощью своего друга Стефана, с которым они споро перетаскивают коробки и мебель из квартиры в машину. Пауль с Евой занимаются мелкими вещами, а вот Доминика все нет...
Пару дней назад мы с Евой наведались в наше будущее жилище с тряпками и моющими средствами: отмыв окна и полы до зеркального блеска, мы с ней распределили комнаты и составили примерный план будущего ремонта. Было решено составить всю нашу мебель в дальнюю комнату, которой мы собираемся заняться в последнюю очередь, и перво-наперво привести в порядок спальню Евы, в которой им с Элиасом и предстоит провести первое время в нашем новом жилище.
Дочь собирается покрасить стены в нежно-персиковый цвет и терпеливо сносить соседство с малолетним братцем, вечно донимающим ее своими почемучками, лишь бы не пришлось переводиться в другую школу...
Джессика, куда нести эти коробки? – окликает меня Стефан от пирамиды высотою в метр. У него приветливая, открытая улыбка, которой он постоянно пользуется...
Думаю, в прицепе для них еще найдется местечко, разместите их у самого края, чтобы первыми составить в новой квартире. Распаковкой этих коробок мы займемся в самую последнюю очередь...
В этот момент в поле моего зрения возникает знакомая фигура Доминика, он подходит к брату и негромко интересуется:
Кто это такой? – кивком головы он указывает на Стефана.
Друг нашего «байкера», – отзывается тот с легкой ухмылкой. Относится ли эта ухмылка к самому «байкеру», к другу «байкера» или даже к самому Доминику, так и остается для меня загадкой...
Привет, Джессика, – приветствует меня парень, неловко дергая рукой. – Немного припозднился, но все же я тут...
Рада, что нашел время для нас. – Мы секунду стоим в молчании, смущенные и не знающие, что сказать друг другу, а потом Пауль окликает брата и велит ему тащить в бус наши кухонные стулья.
Комнаты пустеют с невероятной скоростью, словно армия суетливых муравьев растаскивает нашу прошлую жизнь кирпич за кирпичиком, сметая все до основания. Я с тоской поднимаюсь в нашу с Юргеном опустевшую спальню и провожу кончиками пальцев по поблекшим обоям, которые некогда мы поклеили с мужем вместе, кое-где допустив дилетантсткие огрехи. Теперь обои – это то единственное, что еще осталось от того счастливого времени...
Джессика, – голос Пауля окликает меня снизу, – мы почти закончили, ты как, готова ехать?
Да, сейчас спущусь. Дайте мне минутку...
Парень понимающе посматривает на меня с нижней ступеньки лестницы, потом кивает и быстро выходит, прикрывая за собой дверь.
Я неторопливо прохожусь по каждой из опустевших комнат, с горечью осознавая быстротечность всего в этом мире, в последний раз касаюсь рукой дверных ручек, хранящих столько наших прикосновений, что невозможно и сосчитать, потом быстро выхожу и захлопываю дверь за своей прошлой жизнью.
14 глава.
«Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать».
*************************
Уведомлять Ванессу о нашем с детьми переезде ни мы сами, ни Доминик, конечно же, не стали – наверное подспудно чувствовали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но примерно недели через две после данного события все неожиданно открылось... Это случилось однажды вечером, когда я, к счастью, уже отбыла домой и поэтому меня сия сцена благополучно миновала, но Доминику, как я слышала, досталось по полной... Именно тогда он и ушел из дома, хлопнув, что говорится, дверью.
Погода в тот вечер выдалась морозной и не особо располагающей к пешим прогулкам, прочищающим, как известно, мысли и успокаивающим душу, а потому Ник напрямую отправляется в Нордштадт к матери. В доме царила абсолютная тишина, обычно никак не свойственная Хелене, которая одна-единственная словно создавала вокруг себя вихрь, лишь на диване у телевизора тихонько ютились Пауль с Томасом – смотрели документальный фильм про космос.
В тот знаменательный вечер дома отсутствовала не только одна Хелена: меня дома тоже не было – меня нынче вытащили на двойное свидание. Да-да, абсолютно глупая затея, на которую я согласилась только ради Герта, помощь которого в переезде была неоценимой, а на свидание меня звал тот самый Стефан – его друг. Как ни крути, отказывать было неловко...
Я же не замуж тебя отдаю, – заявила мне подруга, сообщая о данном мероприятии. – Просто сходим вместе в кино и все. А там кто знает, вдруг миляга Стеф тебе и приглянется...
Я знала, что улыбчивому Стефану ни за что не тронуть моего сердца, даже если он банально измудрится достать для меня звезду с неба, но говорить, конечно, ничего не стала, и теперь сидела в темном зале кинотеатра, поеданием попкорна заглушая неловкость, которую с каждой минутой просмотра ощущала все сильнее и сильнее. Фильм, как назло, был выбран самый что ни на есть романтичный, и героиня, старая дева с притензиями, все никак не могла определиться, кто из двух неожиданно свалившихся на нее холостяков (причем свалившихся в прямом смысле) нравится ей больше. Ответ был очевиден каждому, кроме нее самой, и я порядком подустала от происходящего на экране, а вот моего названного кавалера вся эта галиматья с метаниями очень даже веселила: он хохотал так оглушительно, что мне даже становилось чуточку неловко. А еще он постоянно норовил сцапать меня за руку и все это как бы ненароком, случайно...
Я не была уверена, что закончу этот вечер без скандала!
Между тем Доминик, присевший было рядом с братьями на диван, вдруг интересуется, куда, собственно, пропала их мать. И Пауль, глянув на него как бы искоса, отвечает:
Мама сегодня на свидании... на двойном свидании, если быть точным!
Двойное свидание? – усмехается Доминик хмуро. – Я думал, такие только в кино бывают...
В таком случае, мама с Джессикой живут как в кино! – саркастически отзывается Пауль, продолжая смотреть в телевизор или, по крайней мере, продолжая делать вид, что увлечен происходящим на экране.
Так Джессика пошла с ней? – Доминик вдруг ощущает, как его мрачное настроение становится еще паршивее. – И с кем, если не секрет?
Да какой уж тут секрет, – в том же тоне отзывается брат, – друг Герта, Стефан, тот самый, что помогал с переездом.
Доминик разом припоминает этого парня с улыбкой во все тридцать два зуба и потому рад темноте, скрывающей его мгновенную бледность и задергавшуюся в дикой пляске жилку на виске.
Почему с ним? – едва выдавливает он сквозь неожиданно осипшее горло.
Пауль больше не смотрит в телевизор, теперь все его внимание сосредоточено на старшем брате, лицо которого за долгие годы он научился отлично читать.
Может стоило бы спросить по-другому: почему не с тобой, братец? Думаю, твоя компания пришлась бы Джессике больше по душе...
Дерзский тон брата язвит, как змеиное жало, и Ник чувствует неожиданную злость, поднимающуюся откуда-то из самых затаенных душевных глубин.
Не пойму, о чем ты, – высокомерно бросает он, вперив в Пауля холодный взгляд.
Тот оскорбительно усмехается:
Ах, перестань, меня-то можешь не обманывать! Я еще тем летом знал, что ты запал на мамину подружку, а теперь, похоже, старое чувство проснулось вновь... Хочешь сказать, я ошибаюсь?
Ты ошибаешься, – цедит парень сквозь стиснутые зубы.
Тем лучше, – Пауль только улыбается, словно не замечая взбешенного состояния брата, – в таком случае я, как единственный из нас, не связанный брачными договоренностями, могу со спокойной совестью приударить за нашей милой Джессикой, – он многозначительно поигрывает бровями. – Знаешь ли, мне она тоже симпатична, как я недавно понял! Молодая вдовушка с...
Заткнись! – Доминик подскакивает и вцепляется в толстовку брата двумя руками. – Не смей так говорить о ней.
Пауль продолжает издевательски улыбаться, когда все в том же духе продолжает:
Отчего же, тебе-то до нее нет никакого дела, не так ли? А у нас с ней взаимопонимание, как ты сам слышал от мамы... Я вот подумываю, не прочитать ли мне «Любовника леди Чаттерлей» и не вызвать ли Джессику на дискуссию... Как ты думаешь, ей это понравится?
Парень с таким особенным значением произносит слово «это», что не понять истинного подтекста просто невозможно, и Доминик сжимает толстовку брата еще чуточку сильнее.
Ты не посмеешь! – присовокупляет он с опасным блеском в глазах.
Это у тебя не хватает смелости, братец, а я это сделаю, обещаю тебе.
Не посмеешь! – снова повторяет Ник, отшвыривая брата на диван, где малыш Томми испуганными глазами следит за всей этой потасовкой.
И ты все еще хочешь меня уверить, что тебе нет до нее никакого дела, Доминик? – кричит Пауль в сторону брата, быстро натягивающего куртку. – Да ты еще больший дурак, чем я думал... Хватит, признайся уже хотя бы самому себе, что тебе плевать на Ванессу и что все твои мысли если кем и заняты, так это только Джессикой и никем иным...
Доминик кое-как впихивает ноги в ботинки и с ненавистью смотрит на Пауля: тот отбрасывает свой насмешливый тон, и его голос звучит почти умоляющие. Но Ник только распахивает дверь и выскакивает за порог...
Дурак, ты ведь ей тоже небезразличен! – доносятся до него последние слова брата, прежде чем входная дверь с шумом захлопывается.
Оказавшись на улице, Ник поглубже втягивает шею в поднятый воротник пальто – ледяной декабрьский ветер так и жалит кожу. Он все еще так сердит на брата, что его руки слегка подрагивают, как у паралитика, и он несколько раз сжамает и разжимает кулаки, чтобы наконец привести себя в норму.
Идти ему некуда: с Ванессой они разругались из-за Джессики, Джессика же променяла его на парня с рекламной улыбкой, а родной брат обозвал дураком, сказав такое...от чего у Доминика до сих пор перехватывает горло. Лгал ли Пауль, сказав, что хочет приударить за Джесс? Было ли это лишь желанием вывести его из себя или Пауль... От одной мысли, что Пауль может действительно захотеть Джессику, Ника обдает горячей кровью, как кипятком.
Паулю лишь девятнадцать... Джесс никогда не пойдет на это, убеждает он себя, сжимая руль автомобиля и направляясь туда, где, как ему представляется, он может найти единственное пристанище – в бар. И хотя искать решение проблемы в выпивке, кажется ему абсолютно безнадежным делом, он все же предпочитает проигнорировать голос разума и заказать сразу два коктейля. Для начала... И чем больше алкоголя плещется в его крови, тем более безумные картины рисуются в Доминиковой голове: вот он видит, как Пауль читает Джессике Шекспира, и та, томно закатив глаза, гладит его по колену и расхваливает его непревзойденный вкус в литературе, а потом это уже Стефан, сверкающий белозубой улыбкой, в черном фраке и галстуке-бабочке рядом с Джессикой в свадебном платье...
Как она могла, как ей удалось так вероломно разрушить все его тщательно построенные заслоны, проникнуть не только в его дом, но и в сердце... вцепиться в него своими белыми пальцами и сдавить так, что нет силы вздохнуть?! И все пустое... все эти ее взгляды и пожатия рук, внезапные откровения и улыбки, не точно ли так же она ведет себя сейчас и со Стефаном, опутывая и его своим странным, непознанным волшебством?
Все эти мысли настолько захлестывают его мозг, что Ник болезненно стонет, скрежеща зубами...
Эй, парень, – окликает его бармен, с опаской вглядываясь в его лицо, – с тобой все в порядке? Не пора ли тебе домой? Хочешь, вызову такси...
Ник усмехается, дома-то у него и нет, зато в сердце такие боль и тоска, что непременно хочется излить их на того, кто виновен в его адовых муках. Например, на Джессику... Черт возьми, почему он один должен быть так убийственно несчастлив! Не они ли с Паулем во всем виноваты...
Когда такси привозит упившегося вдрызг парня к моему подъезду, часы показывают начало второго ночи, и мы с детьми видим далеко не первое по счету сновидение.
Оглушительный дверной звонок так резко вырывает меня из сна, что я не сразу понимаю, где нахожусь – на диване в гостиной, который заменяет мне постель на период ремонта – а потом не без тревоги поднимаю трубку домофона.
Джессика, это я, Шрайбер, открой эту чертову дверь, мне надо кое-что тебе сказать! – слышу я заплетающийся голос Доминика.
Мам, кто там? – испуганно интересуется Ева, разбуженная звонком, как и я.
Это Доминик, – отзываюсь я негромко, нажав кнопку и впуская дебошира в подъезд. – Не волнуйся, не думаю, что случилось что-то по настоящему серьезное.
Когда парень вваливается в квартиру, гарсируя на заплетающихся ногах, Ева удивленно ахает.
Иди спать, милая, – говорю я дочери как можно спокойнее, – все будет хорошо.
Та еще ненадолго задерживается в пятне лунного света около дивана, а потом послушно закрывает за собой дверь комнаты.
Наконец я могу полностью сконцентрироваться на своем ночном госте и невольно морщусь от жуткого алкогольного амбре, которое окутывает его словно коконом. Сам он полулежит-полустоит у стены и не совсем понятно, кто кого подпирает...
Ник, ты бессовестно пьян! – обращаюсь я к парню. – На это неприятно смотреть...
Так не смотри, – грубо обрезает он, неловко взмахивая рукой. – В конце концов я не в гляделки пришел играть...
Никогда не видела его таким, никогда он не был груб со мной, даже когда пытался казаться равнодушным и невозмутимым.
Тогда зачем ты здесь? – спрашиваю спокойно, стараясь не провоцировать его агрессию. – Зачем вообще довел себя до такого свинского состояния?
Не разговаривай со мной этими своими книжными фразами, Джессика, – огрызается он холодно. – Ты знаешь, мне до вас с Паулем далеко, у вас, видите ли, книжное взаимопонимание...
Он цедит фразу по слогам, словно исторгая смертельный яд, пропитавший все его тело.
Не понимаю, о чем ты...
Все ты понимаешь! – снова повышает он голос. – Я видел, как брат держал тебя за руку в ресторане...
Да это никак сцена ревности, с улыбкой понимаю вдруг я, кто бы мог подумать...
Тогда ты видел и также, что это рукопожатие не было мне по нраву, – говорю я Доминику, делая шаг в его сторону и откидывая расстрепавшуюся челку с его высокого лба.
Не трогай меня! – моя нежность сталкивается с яростным отпором. – Каждый раз, как ты меня касаешься, моя жизнь рушится, – жалуется парень почти по-детски обиженным голосом. – И не смотри на меня так, словно я нашкодившее дитя, которое тебе надо урезонить...
Так и не веди себя, как ребенок! – несмотря на гневную отповедь, я подхватываю еле стоящего парня под руку и почти волоку к своему дивану, единственному месту в комнате, на которое можно было присесть. Он буквально падает на него, вытянув вперед свои длинные ноги, а потом неловко ерзает, извлекая из-под себя книгу Эмилии Брикер, которую я читала перед сном, и, с трудом сфокусировав глаза, прочитывает ее название...
Лучше бы ты почитала «Любовника леди Чаттерлей», – подытоживает он свое любопытство. – Пауль жаждет обсудить с тобой эту книгу...
Не понимаю, при чем здесь Дэвид Лоуренс... Ник, похоже ты бредишь.
О нет, я не брежу, к сожалению, – с горечью произносит он, смотря на меня своими расфокусированными глазами, – вы с Паулем всегда были близки: на вот, Пауль, почитай эту книжку, а ты, Джесс, обрати внимание на эту, – сюсюкающим тоном передразнивает он. – А я, словно идиот, между вами обоими...
Ты знаешь, что это не так...
Так, Джессика, именно так! – кричит он, прерывая меня.– Мне бы, дураку, сразу понять, что ничего хорошего у нас с тобой не выйдет, выбросить все эти глупые фантазии, так нет же, повелся на твои разговоры о дружбе и на твою мнимую беззащитность... Думал, разыграю принца на белом коне, и ты сразу поймешь, какой Доминик хороший парень и как ты могла бы быть счастлива с ним. – Он замолкает, вперивая взгляд в неведомую точку за моей спиной, а потом с ожесточением заключает: – Ненавижу себя за это! И тебя хотел бы возненавидеть, только не получается...
Я не знаю, что послужило катализатором этого срыва, но зато я отчетливо вижу, насколько Доминику плохо, насколько он сломлен и несчастен, и от бесконечных тоски и нежности мое сердце невольно сжимается.
Послушай, Ник, – пытаюсь я урезонить его, – ты пьян и сам не знаешь, что говоришь... А я и без твоих подсказок знаю, насколько ты хорош, поверь мне, для этого тебе вовсе не нужно делать широкие жесты и рыцарствовать... Все «драконы» нынче живут только в твоей голове!
Я пытаюсь улыбкой развеять его мрачное настроение, но касаться больше не решаюсь. Он же вдруг вскидывает на меня свои осоловевшие глаза, а потом болезненно стонет...
О, боже, Джесс! – восклицает он под аккомпанемент своего стона, срывается с дивана и скрывается за дверью ванной комнаты. Даже сквозь захлопнувшуюся дверь, я слышу как его выворачивает в унитаз... Это продолжается какое-то время, пока наконец не повисает напряженная тишина, и я перестаю вообще что либо воспринимать, продолжая сидеть на диване все в той же позе, боясь пошевелиться, и мысли, одна отчаяннее другой, стремительным огненным ураганом мятутся ввысь, подобно огненным искрам.
Тишина давит и пульсирует, как живая, когда я осторожно приближаюсь к дверям ванной и тихонько стучу... Ответа нет. Тогда я толкаю дверь и заглядываю вовнутрь – Ник сидит на полу, свесив голову между коленей и кажется неживым.
Ник, – окликаю я парня, опускаясь перед ним на колени. – Как ты себя чувствуешь?
Он приподнимает голову и смотрит на меня мутным взглядом.
Иногда бывало и хуже.
Мы улыбаемся друг другу (кажется, его отпустило), и я тяну его вверх.
Пойдем, не будешь же ты сидеть тут всю ночь.
Да, пожалуй, будет лучше, если я пойду... Извини, Джессика!
Брось, – отзываюсь я с улыбкой, снова ведя его на прежнее место к дивану, – сегодня поспишь у меня, а завтра извинишься на трезвую голову.
Он на секунду задумывается, как бы обдумывая мое предложение, а потом говорит:
Сегодня я разругался сначала Ванессой, потом с Паулем, а теперь еще и с тобой, Джессика, – он как бы неверяще качает головой, а потом смущенно добавляет: – А поспать я могу и в машине! Я заслужил. – Он напрочь забывает, что оставил свое авто у бара.
– На улице минус десять, Ник, – усаживаю я его на диван, – не хочу быть виновницей твоей смерти от переохлаждения.
Повинуясь своей неведомой внутренней логике, все еще немного заплетающийся язык парня вдруг выдает:
Ты ходила на свидание с Рекламной улыбкой! Я узнал об этом от Пауля.
Вот значит, где собака зарыта, думается мне.
Поверь, мне это даже не понравилось, – уверяю его я, мягко толкая навзничь и прикрывая одеялом. – Это был своего рода благотворительный проект... Не бери в голову.
Он послушно ложится и закрывает глаза – мне даже начинает казаться, что парень уснул, но тут он снова зовет меня:
Джесс!
Да, Ник. Я здесь.
Скажи, я тоже твой благотворительный проект?
Странная мысль, – улыбаюсь я в темноту, хотя он того и не видит. – Если бы ты знал меня лучше, то давно понял бы, что ты... ты мой сердцевновьоживляющий проект, – шепчу ему почти на ухо, осторожно касаясь губами волос на виске.
Не знаю, слышит ли он меня в этот момент, находясь в пограничном состоянии между сном и реальностью, только вскоре его дыхание становится ровным и спокойным... Ночной дебошир в Доминике мирно засыпает!
… Мой же внутренний анализатор начинает работать с новой силой: включается, как я понимаю, режим ускоренного самокопания, который дает о себе знать навязчивым желанием прикоснуться к спящему мальчику в моей постели. Я выключаю свет и тоже ложусь... Наверное, меня немного пьянят устойчивые алкогольные пары, все еще источаемые кожей Доминика, только он вдруг кажется мне еще прекраснее и... любимее, лежа таким вот расслабленым и безмятежным, словно... ангел. Уверена, такие образы не могут просто так рождаться в трезвой голове тридцатишестилетней женщины, давно перешагнувшей черту юношеских влюбленностей. Определенно я пьяна...
Пьяна от чего, глубоким басом бубнит мой внутренний анализатор, направляя мою руку к щеке моего спящего ангела. Не от любви ли?
«Кажется, рождественские чудеса иногда случаются!» думается мне в тот момент не без иронии и я провожу пальцем от щеки к подбородку этого рождественского чуда, которое спит так крепко, что даже не шевелится. Потом мои пальцы скользят к его векам и бровям, рисуя на нежной молодой коже замысловатые дуги и полукружия, сплетенные из нежности и любви.
Наверное, именно в тот момент, когда теплая жилка Ника у основания шеи трепетно подрагивает под моими пальцами, словно азбука Морзе, отбивающая некое тайное послание прямо мне в сердце, я понимаю, что это не просто парень, в которого я могла бы однажды влюбиться, нет, это уже был парень, которого я любила... И обманывать самое себя было бы глупо да и бесполезно.
Я люблю тебя! – шепчу совсем тихо, вырисовывая пальцами нежный обриз его верхней губы и замирая от ощущения счастья в самой глубине моего сердца. – Я люблю тебя, милый мой мальчик!
Ник слегка шевелится, выпростав из-под одеяла руку с тонкими пальцами, которые совсем недавно утешали меня... Я притягиваю безвольную ладонь к своему лицу и целую тонкое запястье, потом переплетаю наши пальцы и погружаюсь в умиротворяющий сон.
Глава 15 .
«... Если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете».
**************************************
Я просыпаюсь на рассвете, ощущая привычную, но почти подзабытую тяжесть чужой руки на своем бедре – Доминик спит рядом, уткнувшись лицом в подушку.
Когда вдруг успело так случиться, что этот человек стал настолько важен для меня?!
Я осторожно выскальзываю из-под одеяла и крадусь в ванную, страшась на самом деле реакции Евы, которая могла бы увидеть нас вместе... Что она подумает и скажет, узнав вдруг о моем чувстве к брату Пауля? Оскорбит ли ее моя «переменчивость», как она может это счесть, по отношению к ее отцу? Мне страшно потерять доверие и любовь дочери, которые, как я вдруг понимаю, значат так много для меня.
Как поведет себя сам Доминик поутру?
Как мне вести себя с ним этим утром и вообще... как мне теперь быть?
От вопросов кружится голова и я, на цыпочках пробираясь из ванной на кухню, не сразу замечаю Еву, стоящую у дивана и молча взирающую на спящего Доминика.
Я мысленно стону... и наконец приволакиваю свое непослушное тело все к тому же дивану.
Ева, даже не повернув головы, едва слышно произносит:
Спит как младенец, правда? Зато когда проснется, ему потребуется аспирин...
Я не успела прибрать постель, и дочь, конечно же, видит, что спали мы вместе, пусть и под разными одеялами, и мой язык, ватным комком лежащий в гортани, никак не желает начать ворочаться.
Ева же протягивает руку и слегка сжимает мою безвольную ладонь, чем несказанно меня удивляет, а потом произносит загадочную фразу: «Я ночью ходила в туалет...», топает в ванную и принимается чистить зубы.
Что это вообще должно значить?
Тонкий намек на то, что она видела нас спящими вместе? Одобрение? Поддержку? Я падаю на край дивана и ощущаю закипающие в глазах слезы: и когда это только моя маленькая девочка успела стать такой взрослой? Есть от чего почувствовать себя старой и дряхлой, словно старуха...
Джесс! – зовет меня хриплый ото сна голос, и я, на секунду зажмурив глаза и собираясь с духом, поворачиваюсь лицом к парню. Тот смотрит настороженно и виновато, вернее даже вины в его взгляде больше, чем настороженности, но первое имеет для меня первостепенное значение... Что таится за этой его настороженностью? Желание побега или страх непоправимого?
Доброе утро, поклонникам крепких напитков! – салютую я Доминику с улыбкой.
Тот смущенно приглаживает стоящие дыбом волосы на затылке, потом выдыхает себе в ладонь и кривится...
Я даже боюсь спрашивать, как я здесь оказался, – мямлит он безрадостно. – Помню только, как сидел в баре и вел пространные беседы с барменом по имени Фин...
Уже неплохо для начала, – усмехаюсь в ответ, борясь с желанием коснуться его небритой щеки.
Взгляд парня падает на вторую подушку рядом с собой и откинутое одеяло в ногах – вижу, как все это складывается у него в голове в целостную картину прошедшей ночи.
Не стоит переживать, – предупреждаю его возможные слова шутливой улыбкой, – никто не покушался на твою добродетель, можешь так и передать Ванессе. А лучше вообще ничего ей не говори, – заговорнически понижаю я тон своего голоса, любуясь целой гаммой эмоций, сменяющих друг друга на любимом лице. Наконец он опасливо выдыхает:
Я, наверное, наболтал тут невесть что... Даже страшно представить.
О нет, – нагло вру я с самой обезоруживающей улыбкой, – ты был само очарование, просто ангел во плоти.
Насмешка изгинает бровь Доминика недоверчивой дугой, прямо знак вопроса в действии.
Наверное, поэтому этот «ангел» ощущает себя так чертовски паршиво?! Голова раскалывается...
А я говорила, что так и будет, – вклинивается в разговор Ева, вытирая полотенцем вымытые волосы. – Вот, нашла в аптечке! – и она протягивает Доминику таблетку аспирина. – Стакан возьми сам на кухне.
Мы оба, наверное, представляем со стороны забавную пантомиму под названием «смущен, не знаю, как быть дальше», а Ева – хвала большим маленьким девочкам! – уже продолжает:
Я, кстати, хочу на завтрак французский омлет – меня твоя мама научила! – зыркает она в сторону парня озорным взглядом, – с салатом из помидоров, а ты что любишь есть по утрам?
Э... даже не знаю, – смущенно лепечет он, бросая на меня недоуменные взгляды. – Но французский омлет и... салат звучат вполне себе аппетитно...
Здорово, – провозглашает моя дочь, скручивая волосы в крепкий жгут и скрепляя его на затылке, – в таком случае берусь за готовку, а вы можете... ну, например, прибрать постель...
Упоминание постели заставляет Доминика вскочить на ноги и пробормотать:
Прости, думаю, мне не стоит оставаться на завтрак... Неловко садиться за стол в таком виде, – он указывает на свою измятую одежду, – да и просто...
Ник! – его слова прерывает восторженный вскрик Элиаса, котрый как был в пижаме выскакивает из комнаты сестры и повисает у парня на шее.
Привет, парень! – Ник удобнее подхватывает мальчика за ноги.
Мы сегодня опять будем есть мороженое? – c надеждой в голосе осведомляется тот, заглядывая собеседнику в глаза.
Нет, мой милый, – решаю я спасти Доминика от допроса, – сегодня вы будете есть французский омлет с салатом,– хмыкаю я неловко, – а пока дяде Нику надо привезти себя в порядок и принять душ...
Да, ты сегодня воняешь! – честно выдает ребенок, морща нос.
Извини, парень, такого больше не повторится! – говорит ему Доминик, спуская мальчика на пол. – Джесс, я лучше пойду, – теперь он обращается ко мне, – правда, как-то неловко вышло...
Куда ты пойдешь? – поспешно интересуюсь я. – Вчера ты сказал, что со всеми и всюду перессорился, – я многозначительно улыбаюсь. – Не глупи, мы будем рады твоей компании. Хотя бы во время завтрака...
Отпускать его не хочется абсолютно, надеюсь, что и ему не хочется уходить...
Можешь воспользоваться голубым халатом, – инструктирую я парня, отправляя его в ванную, – он мой... и чистый, – решаю присовокупить я. – Если хочешь, могу дать чистую футболку и джинсы...
Ник окидывает себя оценивающим взглядом и утвердительно кивает. Ни один из нас ничего не говорит о том, чьи это могут быть вещи, но по лицу Доминика я понимаю, что эта мысль проносится и в его голове... Я отправляюсь в дальнюю комнату, на время ремонта заменяющую нам склад, и выуживаю из-под завалов коробку с именем мужа на крышке: мне не хватило решимости избавиться от всех его вещей разом и я сохранила несколько футболок и джинс как память о нем. Казалось кощунством выбросить все его вещи в одночасье, словно такого человека, как Юрген Керрнер, и не существовало вовсе...
И вот я намерена поделиться этими вещами с мужчиной, который занял место мужа в моем сердце...
Я подношу чистые и отглаженные вещи к своему лицу, словно пытаясь вернуть память о мужчине, которого когда-то любила, но ощущаю лишь еле заметный цветочный аромат ополаскивателя и... ничего более. Эти вещи обезличились, стали просто грудой одежды, за которой уже никто не стоял.
Я уже и забыла, когда за завтраком в нашем доме бывало так весело: Ева приготовила отличный омлет, который все мы наперебой расхваливаем, Элиас же продолжает вспоминать «мороженный турнир», и Ник обещает ему повторить нечто подобное, только теперь еще и в компании Томми. Все почти как прежде, когда еще не было той злополучной аварии и сиротливого стула слева от меня, который никогда не давал нам забыть о том, что мы с детьми потеряли. Но теперь на этом стуле сидит Доминик в слегка нескладно сидящей на нем одежде Юргена, и мы ощущаем странное воодушевление – я замечаю его в каждом из нас. Одним словом, это завтрак счастливых людей, не больше не меньше!
Из раздумий меня вырывает голосок дочери, сообщавший Нику о том, что сегодня у нас по плану поклейка обоев и лишняя пару рук нам бы точно не помешала.
Ева! – спешу возмутиться я. – Мы не можем заставлять человека с похмельной головой заниматься поклейкой наших обоев. Справимся сами...
Дочь, похоже, не воспринимает мое возмущение всерьез, поскольку тут же восклицает:
Неужели мой шикарный завтрак не достоин толики благодарности?!
Благодарностей уже было более чем достаточно, – возражаю я ей.
Но я правда, хотел бы вам помочь, – вмешивается в наши пререкания Доминик. – Ева права, лишняя пара рук никогда не помешает...
… лишь бы эти руки росли из правильного места! – дерзко обрывает его моя беспардонная дочь.
Ева! – вскрикиваю я смущенно. – Где твои манеры?
Она улыбается мне покаянной улыбкой и говорит, обращаясь к Доминику:
Уверена, твои руки растут из правильного места, просто шутка показалась уместной.
