Текст книги "Грейте ладони звездами (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
И вот я нервно тереблю пуговицу на своем вязаном жакете, а Томми с Элиасом бъются в морской бой на игровой приставке, когда, наконец, появляются оба старших сына Хелены и смотрят на меня заинтригованными взглядами... Я даже робею, вдруг осознав, что впервые за долгое время воспользовалась косметикой да и Доминика с нашего последнего разговора я тоже вижу впервые, и вот стою перед ним разряженная, словно рождественская елка.
Почему бы вам не присесть, – нервно предлагаю я, указывая рукой на пустующие стулья. – Хелена, я полагаю, скоро появится!
Через минут десять-пятнадцать, – добавляет Ева, чувствуя себя избранной хранительницей тайны. И оба парня продолжают сверлить меня странными взглядами...
Я хочу мороженого, – отрывается от игры Томми, тем самым отвлекая меня от своих насупленных братьев. Ну, мне по крайне мере кажется, что они какие-то насупленные... Может быть, они просто голодные, как знать, и долгое ожидание не радует их?
А где Ванесса? – интересуется вдруг Ева, и я понимаю, что ее действительно нет. Из-за своей нервозности, я так и не осознала ее отсутствия...
Она себя не очень хорошо чувствует, – Доминик в явном смущении смотрит на нас своими голубыми глазами. Все-таки быть таким красивым – непозволительная роскошь! Даже в своей немного измятой рабочей рубашке, которую он, по всей видимости, не успел еще сменить после долгого рабочего дня, выглядит он шикарно, и я не во время вспоминаю, как пахла его рубашка с оторванной пуговицей и как возмущенно вздымалась его рельефная грудь.
Пауль только неопределенно хмыкает, на что Доминик реагирует недовольным взглядом, похоже, для них обоих это что-то да значит... Я смотрю на часы.
Так что здесь сегодня намечается? – заметив мой жест, интересуется Пауль. – Мама была более, чем таинственна, – он выжидающе смотрит на меня, но я упорно молчу. – Нет, у меня, конечно, есть свои догадки, но...
Может, лучше дождемся ее саму, – спешу урезонить я парня.
Однако мои слова остаются проигнорированными и тот продолжает:
Думаю, все дело в очередном мужчине... Холеном хлыще в пиджаке и при деньгах – маме всегда такие нравились, – горечь в его голосе неприятно поражает меня. – Не уверен, что смогу изобразить радушие... Уж извини, Джессика!
И что мне на это ответить, скажите на милость?
Если мама будет с ним счастлива, то какая нам вообще разница, – вступается за мать Доминик, и брат награждает его очередным странным взглядом.
С каких это пор ты стал таким романтиком? – иронизирует Пауль.
А ты нынче заделался циником? – парирует старший брат.
Оба насупленно утыкаются глазами в столешницу, словно две обиженные мыши. Ну и, конечно же, именно в этот самый момент в дверях появляется Хелена с Гертом... Тревожное чувство назревающей катастрофы занозой торчит у меня в подсознании, но я стараюсь делать вид, что у нас все просто прекрасно и улыбаюсь приближающейся парочке самой приветливой и беззаботной улыбкой. Те подходят к нам, держась за руки, словно подростки, и держатся так крепко, как будто бы находят опору друг в друге, и мне удивительно, как маленькие пальчики Хелены еще не рассыпались в прах в железной Гертовой хватке.
В общем, как вы понимаете, все мы смотрим на их сцепленные руки и молчим... Хелена с Гертом уже с минуту, как стоят у нашего столика, а мы все продолжаем молчать! Катастрофа, та сама, которой я так боялась... Меня бросает в жар от неловкости, но я все равно не могу заставить себя произнести хоть слово, и тут Томми громким полушепотом произносит на ухо моему маленькому сыну:
Я же тебе говорил, что великаны существуют! А ты не верил.
Мы все облегченно выдыхаем, радуясь тому, что Томми своей детской непосредственностью прервал этот наш молчаливый тет-а-тет, и Хелена весьма разъяснительно добавляет:
Ну вот, – после чего слегка встряхивает их с Гертом спаянными в железной хватке руками, словно кто-то особенно рассеянный мог каким-то невероятным образом не заметить этих их красноречивых рук.
После этой «длинной фразы» продолжается, к сожалению, вторая часть эпической саги под названием «молчание», и я снова мучительно сжимаюсь в нервный комок... и тут боковым зрением замечаю чей-то быстрый взгляд в мою сторону (возможно, Евы или Доминика, наверное, все-таки Доминика, поскольку после он говорит):
Доминик Шрайбер! – поднимается с места и протягивает здоровяку Герду руку для приветствия.
Тот с таким радостным ожесточением принимается трясти его ладонь двумя своими ручищами, что впору выворотить руку парня прямо из сустава и швырнуть ее исстерзанной прямо под стол. Но тот, кажется, этого даже не замечает, только указывает другой, свободной от подобного дружеского надругательства ладонью на Пауля с Томми, называя их имена. Пауль при этом даже не улыбается... Никогда не видела его таким неприветливым. Зато щеки Томми так и рдеют смущенной улыбкой!
Ваша мама мне о вас много рассказывала, – басит Герт, оглаживая короткий «ежик» на голове. Должно быть, он всегда делает так, когда нервничает... Довольно забавно наблюдать за таким большим, брутальным мужчиной, которого заставляют покрываться испариной сопливые мальчишки! Не в буквальном смысле сопливые, конечно, просто Герт в сравнении с любым из сыновей своей избранницы кажется огромной горой, раскланивающейся перед задиристыми мышами. – Я рад, что наконец могу с вами познакомиться.
А мы-то как рады, – еле слышно произносит Пауль себе в зубы, и я зыркаю на него недовольным «что на тебя нашло» взглядом. К счастью, его никто не слышит, да и подоспевший официант отвлекает всеобщее внимание на себя.
Когда наш заказ сделан и мы, в ожидании располагаемся за столом с напитками в руках, Хелена вдруг невпопад говорит:
А у Герта есть небольшая столярная мастерская в пригороде, в Райхельсдорфе. Там очень здорово! Много разных штук, которые я даже представления не имею, как работают...
Я скорее ощущаю, чем вижу, что Пауль готов прокомментировать эти ее слова, но не уверена, что этот комментарий будет приятным, а потому быстро опускаю руку на колено парня и слегка его сжимаю. Безрезультатно...
Так вы даже не байкер? – произносит тот с ноткой пренебрежительного недоумения. – Мой бывший папаша – которого я даже не помню, если честно – был байкером и тем еще засранцем, если судить по маминым словам, – быстрое пожатие плечами. – Она его любила... правда, недолго!
Хелена смотрит на сына таким ошарашенным взглядом, словно у того выросла вторая голова и пару ослиных ушей впридачу; я, кажется, тоже немного в шоке от этих его слов, но еще больший шок вызывает у меня рука Пауля, вдруг накрывшая под столом мою руку и слегка ее сжавшая, ту самую руку, которой я только что пыталась урезонить его. Это такой интимный и абсолютно несвойственный Паулю жест, что я испуганно дергаюсь, пребольно ударяясь костяшками пальцев о нижнюю часть столешницы. Этот громогласный, как мне чудится, грохот разносится по всему ресторану, подобно выстрелу, и я смущенно осматриваюсь вокруг – на меня смотрит лишь Доминик, прослеживая путь моей руки, выскользнувшей из-под стола, и довольную улыбку своего брата, который внешне невозмутимо внимает Герту с его рассказом о том, что тот никогда прежде не водил мотоцикл да и мысли такой у него никогда не возникало: в юности он был тихим мальчиком, который все время проводил в отцовском гараже, постоянно что-то там мастеря.
В растерянных чувствах я продолжаю вслушиваться в общий незамысловатый разговор, который наконец-то выходит из состояния застоя, а сама то и дело поглядываю на своего соседа справа, которого словно перестаю узнавать и причины этого изменения мне очень хотелось бы узнать.
Кстати, Джессика, – вдруг вырывает меня из задумчивости голос Герта, – я слышал, что вы собираетесь переезжать и вам, конечно же, понадобится помощь, так вот у меня есть небольшой мини-прицеп и рабочий бусик, которые полностью к вашим услугам. Вы только скажите, и все будет сделано в самом лучшем виде!
Я благодарно ему улыбаюсь и уверяю, что непременно так и сделаю, вот только наш переезд, к сожалению, дело еще не совсем решенное: нынче тяжело найти достойную квартиру по сносной цене. Все со мной соглашаются, а Герт добавляет:
У меня небольшая квартирка прямо над моей мастерской, – он неловко поерзывает на стуле, – на самом деле это дом моих родителей, который я переделал под свою холостяцкую берлогу (они уже давно умерли), – поясняет он с грустной полуулыбкой, – так вот если мы с Ленни поженимся...
Так, об этом еще речи не было, и все взгляды враз концентрируются на говорившем!
Да, – с неожиданной смелостью вклинивается в разговор Хелена, сверля своего среднего сына недовольным взглядом, – когда мы с Гертом поженимся, то он переедет жить ко мне... к нам. А наша женитьба, чтобы вы знали, – дело давно решенное, осталось только определиться с датой!
Понадобилось некоторое время, чтобы эта мысль уложилась в головах Пауля с Домиником – они выглядят по-настоящему ошарашенными.
Так вот, – наконец решает закончить свою мысль бедняга Герт, бросая на тех настороженные взгляды, словно они динамитные шашки с подожженным бедфордовыми шнурами, могущие враз разнести полресторана, – когда мы поженимся, то комнаты сверху останутся пустовать, и вы, Джессика, могли бы с детьми там поселиться. Само собой бесплатно... Я буду только рад.
Это так неожиданно и щедро, я даже не сразу нахожусь что ответить.
Конечно, тогда твоя дорога до работы станет еще длиннее, – вместо меня заполняет тишину подруга. – Но, – тут она одаривает недовольным взглядом уже Доминика, – ты всегда можешь сменить место работы... В конце концов ты способна на большее!– и тут же продолжает уже более покаянным голосом: – Жаль только, это слишком далеко от нашего нынешнего района, и мои кексики успеют зачерстветь прежде, чем я их до тебя довезу...
От перспективы покинуть знакомые улицы, где каждая тропка – отдельное воспоминание, на сердце становится по-настоящему тяжело, да и Элиасу с Евой тогда необходимо будет сменить детский сад и школу, бросив друзей и знакомых. Ева смотрит на меня почти с ужасом...
Я и сама испугана!
До этого я искала квартиру лишь в приделах нашего ареала обитания, и перспектива такого радикального изменения жизни представляется почти смертоносной.
Так вы решили сыграть свадьбу? – меняет тему разговора Пауль, тем самым отвлекая внимание от меня. – И когда, если не секрет?..
Не секрет, – отзывается на это Хелена, воинственно выпячив подбородок. – И ты узнаешь об этом первым, когда мы сами отпределимся с датой, как я уже и сказала.
Почти открытая конфронтация...
Как давно вы знакомы? – выстреливает Пауль новым вопросом.
Подбородок Хелены задирается еще чуточку выше, когда она четко проговаривает, что вот это уж его, Пауля, точно не касается, они с Гертом любят друг друга и точка. Ее суженый подтверждает это очередным пожатием Хелененых пальчиков...
В целом, несмотря на явную враждебность Пауля, знакомство проходит неплохо, и расходясь в тот день по домам, мы испытываем определенную долю облегчения, то есть Хелена, как я полагаю, испытывает облегчение, а вот я засыпаю с тяжелыми мыслями: во-первых, странное поведение Пауля никак не идет из моей головы, во-вторых, предполагаемый переезд в пригород – почти как на Венеру! – тяжелит сердце так, что хоть волком вой на луну, заглядывающую в незашторенное окно.
Может потому на следующий день на работе я довольно рассеянна и неуклюжа, что обычно мне не свойственно, а тут я дважды заливаю водой свежевымытый Моникой пол, и она награждает меня недовольным укоризненным взглядом, после которого меня недвусмысленно просят заняться чем-нибудь другим: например, сменить постельное белье в хозяйских спальнях... Я даже рада остаться одна и потому соглашаюсь незамедлительно.
В монотонных действиях есть своя релаксация: расстегнуть, стянуть, надеть, расправить – все это я делаю почти на автомате уже многие годы и подчас даже получаю удовольствие, но, как оказазывается, привыкнуть входить в чужие спальни и делать те же самые привычные действия – это почти как подглядывать в замочную скважину. Однажды под подушкой добропорядочного Михаэля Вайса я нашла порножурнал в черной, непрозрачной обложке, выглядевший словно строгий финансовый отчет за последний квартал, а внутри – разгул женских прелестей в самом их неподабающем виде.
В тот день мне было неловко смотреть своему работодателю в глаза, тем более, что я полчаса ломала голову, как же мне с этой находкой поступить: вновь засунуть ее под подушку, но тогда он решит, что постельное белье не было сменено, или оставить ее на прикроватном столике, таким образом дав ему понять, что я его видела... а вдруг в таком случае его увидит еще кто-то, помимо моего работодателя... Ванесса, например.
В итоге я сую его под матрац... Может, великовозрастный любитель женских прелестей решит, что сам его туда припрятал.
В комнате Ванессы с Домиником мне тоже подчас попадаются различные сюрпризы, которые, как мне видится, специально для меня и предназначаются: например, разорванная упаковка от презерватива или капли застывшего шоколада на простынях, надпись помадой на стекле, гласящая, что Ник самый лучший или... вот, как сегодня, малюсенькие стринги, всунутые в кармашек Доминикова пиджака. Пиджак этот сиротливо висит на спинке стула, и белая тряпица настолько интригует меня, что я решаюсь наконец удовлетворить свое любопытство... И зря. Лучше бы убедила себя, что это шелковый платочек! И вот я все еще продолжаю стоять и пялиться на этот невесомый огрызочек шелка, украшенный замысловатыми кружавчиками, как дверь за моей спиной открывается, и я в панике зажимаю трусики в кулаке. Они такие маленькие, что легко в нем помещаются...
О, извини, – слышу я смущенный голос Доминика – ну, конечно, кто же еще мог застать меня с трусиками своей невесты в руках?! – я не знал, что тут кто-то есть.
Я меняю постельное белье, – столь же неловко прокаркиваю я в ответ и хватаюсь одной рукой за край матраца.
Позволь, я тебе помогу! – вызывается Ник, подхватывая матрац и простыню с другого края. И пока он отвлекается на это элементарное действо, я незаметно швыряю трусики себе за спину, мне все равно, куда они приземлятся, лишь бы были подальше от меня.
Спасибо, – с явным облегчением выдыхаю я, и таким образом мы какое-то время работаем молча, передавая друг другу наволочки и пододеяльник. Когда мы за четыре угла встряхиваем вправленное в пододеяльник одеяло и идеально ровно водружаем его на кровать, Доминик вдруг произносит:
Послушай, Джессика, я не знал, что ты ищешь новое жилье, мне никто об этом не говорил... Вчера это стало новостью для меня, – он смотрит на меня немного обиженным и при этом неловким взглядом потерянного ребенка. Сама не знаю почему, но мне дико хочется его обнять, до жжения в кончиках пальцев. И я спешу стиснуть руки в кулаки, чтобы только унять этот неуместный зуд... А Доминик между тем продолжает, даже не ведая, какие мысли бродят в моей безумной голове:
Тебе не надо переезжать в пригород и бросать привычные вещи, это было бы неправильно, – быстрый взгляд в сторону. – У меня есть квартира здесь, в Нордштадте, мне подарил ее отец еще до моего возвращения из Японии. Он не знал, что я вернусь оттуда с Ванессой и поселюсь в их доме... Так вот, квартира стоит пустая, и если бы я знал раньше о твоих поисках жилья – давно бы предложил ее тебе. Вы можете переехать в любой момент...
Это предложение становится неожиданностью для меня, и я открываю было рот, чтобы сказать об этом, но Доминик, похоже, расценивает это иначе, поскольку прерывает меня словами о том, что я должна лучше все обдумать, прежде чем отказываться от такого удачного варианта.
Подумай о Еве и Элиасе, которым в противном случае придется привыкать к новым школам, а есть ли гимназия в Райхельсдорфе, я даже не знаю. Ева ведь ходит в гимназию, как и Пауль, не так ли?
Я подтверждаю это кивком головы.
Ты можешь счесть, предложение Герта более приемлемым для себя с моральной точки зрения, я это понимаю, – продолжает он почти скороговоркой, – но мы можем условиться об арендной плате, любой, которую ты сочтешь достаточной для себя. Просто я хочу помочь тебе, вот и все.
Зуд в пальцах не прекращается, более того, он лишь усиливается в процессе этого стремительного словоизвержения, которое обрушивает на меня Доминик... Теперь мне хочется обнять его еще больше в благодарность за это чудесное предложение: нам не придется переезжать на «Венеру»!
Я делаю несколько шагов вдоль кровати, сокращая дистанцию между нами с Домиником – все это время он напряженно наблюдает за мной, должно быть, пытаясь прочитать ответ по выражению моего лица. Но я подчеркнуто невозмутима... В процессе своих передвижений я замечаю злополучные трусики-стринги, повисшие на прикроватном торшере, словно парламентерское знамя, и сдергиваю их оттуда с дерзским блеском в глазах.
Кажется, это принадлежит Ванессе, – говорю я Доминику, приближаясь к нему вплотную и засовывая тряпицу в карман его пиджака. Он смущается еще больше, напрочь отбивая всякую память о невозмутимом Доминике Шрайбере, даже не смотревшем в мою сторону на ужине в доме своей матери; замечаю, как тяжело вздымается его грудь под плотной материей пиджака и как пульсируют зрачки голубых глаз в ритме ударов сердца...
А потом я тянусь и чмокаю его в колючую щеку, ощущая на мгновение, как кровь горячей волной приливает к самому сердцу, почти лишая меня кислорода... И вот уже руки Доминика, как два обжигающих клейма, ложатся на мою спину, продлевая это долгое мгновение до целой бесконечности, потонувшей в стремительном перестуке наших сердец...
Когда мы можем посмотреть квартиру? – с усилием выдыхаю я, делая шаг в сторону и чувствуя, как ладони Ника скользят по моим бедрам, оставляя за собой обугленные борозды.
Я... я думаю, в любое удобное для тебя время, – хрипло отзывается он, засовывая руки в карманы.
Завтра вечером?
Договорились.
Я в последний раз бросаю взгляд на сына моей подруги...
… на будущего зятя моего работодателя...
… на чужого жениха и просто мальчишку, с которым нас разделяет бессовестный десяток лет, и понимаю с определенной ясностью, так четко, словно от вспышки света – меня волнует каждая черточка его красивого лица и мне приятны его руки на моем теле. Мне приятно слышать его голос и вдыхать неповторимый аромат его тела... Мне нравится видеть его улыбку и ощущать смущенное трепетание его рестниц. Мне нравится почти все в Доминике Шрайбере!
Я могла бы повесить его вместо картины и любоваться дни напролет на широкий разворот его плечей и длинные мускулистые ноги... Я могла бы просто влюбиться в него!
Безумная, безумная Джессика, которой, по видимому, мало своих уже имеющихся проблем...
Я уже собираюсь было выйти из комнаты с корзиной грязного белья, когда слова Ника останавливают меня:
Я заметил твою новую прическу... Тебе очень идет, Джессика, выглядишь замечательно!
Он подходит и сует стринги Ванессы в мою корзину с грязным бельем.
Завтра увидимся, – прибавляет он с улыбкой, должно быть, радуясь, что тоже заставил меня раскраснеться.
Глава 13.
Хотел бы я знать, зачем звезды светят...
Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою.
***************************
Я могла бы полюбить Доминика Шрайбера, эта мысль неотступно преследует меня весь последующий день, как какой-нибудь неупокоенный призрак-мститель, вызывая попеременно то улыбку, то приступ одуряющего отчаяния. Не знаю, может ли человеческое сердце выдерживать такие стремительные перепады, только мое явно сбоило, грозя довести меня до могилы...
И на кладбище в тот день я все-таки оказываюсь: прохожу по запорошенной легкой поземкой дорожке до могилы Юргена, обсаженной зимними кустиками морозоустойчивой камелии, и замираю в непожвижности; памятник над ним был установлен еще полгода назад, и теперь я с гнетущей печалью осознаю, как давно не была здесь и как тяжело мне видеть этот холодный камень, вместо теплой и живительной улыбки моего любимого мужа. И я вспоминаю...
… вспомнинаю как в тот день полтора года назад – понимаю вдруг, что перестала подсчитывать точное их количество! – счастливая и окрыленная возвращалась от своего гинеколога, который подтвердил мои тайные подозрения: я была беременна примерно чуть больше месяца. Поскольку утренние недомогания начались лишь пару дней назад, то учитывая опыт первых двух беременностей, я была почти уверена, что жизни, зардившейся во мне, именно не больше тридцати дней от зачатия. Ровно через восемь месяцев я стану трижды мамой!
Мне не терпелось поделиться этой радостью с Юргеном и потому я прямо с порога выпалила «ты снова будешь папой!», запрыгав от радости, как резиный мячик. Тот, оторопев на мгновение, прижал меня к себе и поцеловал...
Мы хотели этого ребенка!
Мы его ждали...
Это были радостные для нас месяцы, когда, несмотря на физические недомогания, ты все равно рад чему-то неведомому, происходящему внутри твоего организма. И вскоре мы уже знали, что это неведомое будет мальчиком, маленьким непоседливым мальчиком, которого мы назовем Карлом.
… где-то рядом по соседней тропинке шелестят шаги сухонькой старушки с букетиком цветов в руках, от дороги доносятся радостные детские голоса, сигналят автомобили, в кустах шелестит непоседа-воробей – все это выхватывает меня из моих воспоминаний, и я, снова вернувшись к реальности, прижимаю руку к своему опустевшему лону и сгинаюсь, как от боли. Слезы прорываются надрывным вскриком-всхлипом, затапливая таким отупляющим одиночеством, что становится тяжело дышать.
– Сегодня нашему малышу исполнилось полгода, – говорит мне Юрген, протягивая маленькие пинетки голубого цвета, – еще совсем чуть-чуть и мы сможем с ним познакомиться. Скорее бы!
Я только «за», – хмыкаю я, подпирая ноющую поясницу руками.
Хочу это отметить, Джессика, – Юрген целует меня в кончик носа, – одевайся, мы едем в ресторан!
Лучше бы мы тогда остались дома, лучше бы я продолжила жаловаться на свою ноющую поясницу и постоянное неизбывное желание спать, лучше бы... Но Юрген был так возбужден и так настроен на праздник, что мне не хотелось портить его настроение отказом...
С вами все хорошо? – слышу я обеспокоенный голос за своей спиной. Та сама старушка с цветами, виденная мною ранее, стоит и заботливо смотрит на меня из-под полей своей зимней шляпки.
Все хорошо, – отзываюсь я по привычке, размазывая слезы по оледеневшему на холодном ветру лицу. Она протягивает мне бумажную салфетку. – Спасибо... Я просто давно здесь не была, – решаю пояснить я свое зареванное лицо. – А теперь разом столько всего нахлынуло...
Она смотрит на выбитые в камне цифры и тихонько вздыхает.
Муж? – спрашивает она.
Я киваю головой.
Мой тоже тут лежит, – шелестит она еле слышно. – Вот уже пятый год пошел... Да и мне недолго осталось. А вот ты, – она вскидывает на меня подернутые печалью глаза, – ты другое дело, ты еще так молода, ты еще будешь счастлива, милая. Вот увидишь...
И похлопав меня по спине своей маленькой иссохшейся ладонью, она медленно побрела прочь, словно древняя весталка в обители печали. Я утираю слезы и смотрю на часы... Шесть. Мы с Ником договорились встретиться в половину седьмого и осмотреть его пустующую квартиру – он дал мне адрес только сегодня.
Когда я добираюсь до места, тот уже стоит у машины и ждет меня.
Парень, в которого я могла бы влюбиться!
Мы молча проходим по заледеневшей дорожке до подъезда, а потом поднимаемся в квартиру, встречающую нас гулким эхом и тишиной пустых комнат.
Сейчас здесь не очень уютно, – говорит Доминик, оглядывая прихожую, в которой мы сейчас стоим, а потом вдруг всматривается в мое лицо при ярком свете электрической лампочки и заботливо интересуется: – Ты плакала, Джессика? Что произошло?
Я пытаюсь ему улыбнуться, но мышцы лица упрямо не желают слушаться.
Я была на могиле Юргена, – отвечаю я просто, не имея желания изобретать отговорки. – Там очень холодно...
Доминик молчит, продолжая смотреть на меня своими необыкновенными глазами.
Я знаю, меня здесь не было, когда все это случилось, – произносит он наконец, – а после мы были не настолько близки, чтобы я мог спрашивать... Но я до сих пор так толком и не знаю, что случилось в тот день на дороге...
В тот вечер, – поправляю его автоматически. – Это было вечером... в ноябре шестнадцатого... дорога тогда заледенела намного сильнее, чем сегодня, и ветер был просто обжигающий...
Послушай, если ты не хочешь об этом говорить...
Я хочу об этом говорить! – выкрикиваю я почти неистово. – Я хочу рассказать тебе, – добавляю уже спокойнее. – Прости...
Ник выглядит несчастным, наверное, не рад, что поднял эту тему, но мне необходимо хоть с кем-то поговорить о случившемся, выплеснуть это из себя, как накопившийся в воспаленной ране гной, и этот мальчик не виноват, что я готова использовать его незнание и искреннюю обеспокоенность, как скальпель.
Иди сюда, – он тянет меня на старый продавленный диван, который стоит у стены в гостиной. Мы садимся, и Доминик накрывает мои ледяные пальцы своими теплыми ладонями... – А теперь расскажи, как вы оказались на дороге в такой жуткий гололед...
И я рассказываю, как нас постоянно заносило на дороге и как Юрген смеялся, уверяя меня, что переобул наш старенький «форд» в отличную зимнюю резину, которой этот гололед абсолютно не страшен, да и водителем он был хорошим, так что я даже расслабилась и стала отзываться на шутки мужа, предвкушая отличный вечер.
А потом на светофоре – мы едва успели отъехать – в нас на всей скорости въехала огромная фура, прямо со стороны Юргена...
Как это произошло? Шофер не справился с управлением?
Это было быстро, – шепчу я только, ощущая жизнь в отмороженных пальцах, которые Доминик отогревает своими ладонями, словно замерзших мотыльков. – Быстро и стремительно, – я слегка ему улыбаюсь. – Мгновение – и вот их больше нет...
Я говорю «их», ощущая горький привкус горечи, обжигающей горло, как кислотой.
Разве с вами в машине был еще кто-то? – следует резонный вопрос.
Ну да, он, похоже, не знает про Карла...
Только я, Юрген и Карл, – отвечаю я тихо, впитывая его удивленный взгляд.
Карл?
Карл был вот здесь, – прижимаю руку к своему животу. – Он умер, так и не родившись...
Ник этого не знает: потрясение и боль написаны на его лице большими размашистыми мазками. Теперь уже я осторожно поглаживаю тыльную сторону его ладони, наслаждаясь бархатистой нежностью тонких запястий...
Я не знал этого, – отзывается он глухим голосом, смотря на мои пальцы на своих руках. – Мне очень жаль, Джессика... Я, действительно, не знал. Как ты все это пережила? – вопрошает он после недолгого молчания. – Как ты можешь продолжать улыбаться?
А я и не улыбалась, – признаюсь я честно. – Долгое время думала, что вообще забыла, как это делается... Но с некоторых пор ( с тех самых, как вернулся ты, хочется добавить мне) я поняла, что снова могу это делать.
То ли Доминик умеет читать мои мысли, то ли это просто мои беспочвенные фантазии, только он вдруг касается моей щеки и слегка проводит по ней подушечкой большого пальца – эта скромная ласка отзывается тихой вибрацией во всем моем теле. Становится жарко, несмотря на ледяной воздух в комнате. Мне кажется вдруг, что я могла бы сидеть так вечно: пустая, холодная комната, голые стены, а в центре – Доминик, держащий меня за руку, и ничего больше не нужно для полного... счастья? О, боже, это невозможно.
Едва эта мысль успевает свить маленькое гнездышко в глубине моей души, как Доминик вдруг отстраняется и деловито интересуется:
Так как тебе квартира? Нравится?
Да, думаю, да, – отзываюсь я утвердительно, хотя толком ничего и не видела. Да, мне нравится если и не сама квартира, то ее хозяин, определенно, мысленно добавляю я. Потом спешно прохожусь по пустующим комнатам и снова произношу «да». А Доминик добавляет, что я могу, конечно же, оформить здесь все по моему собственному вкусу, в этом плане у меня полный карт-бланш.
Прощаемся мы у машины, окутывая друг друга морозными всполохами пара при каждом сказанном слове... Мне не хочется прощаться – он не спешит уходить. Почти как в тот вечер у автосервиса... Мы просто медленно леденеем, не смея поделиться своим теплом друг с другом, пока наконец не решаемся расстаться.
Тем же вечером я сообщаю детям о нашем переезде, и всю последующую неделю мы активно пакуем коробки, сортируя массу накопившихся за все прожитые здесь годы вещей.
Хелена, узнав о предложении сына, пораженно ахает: она и не знала, что Гюнтер подарил Доминику квартиру и то, что эта квартира находится почти у нее под боком, она не знала тоже.. Называет сына молчуном и зазнайкой.
Впрочем сейчас он стал чуточку мягче, ты не находишь? – любопытствует она тут же с надеждой в своих искуссно подведенных глазах.
Мне хватает ума не выказывать свое смущение слишком явно, маскируя оное укладыванием в одну из коробок плеяды своих любимых книг.
Да, мне тоже так показалось, – бубню я невнятно. – Возможно, ему просто нужно было время, чтобы освоиться на новом месте...
Может, и так, – соглашается Хелена, – только сердце мое так и не лежит к этой Ванессе Вайс. Что он в ней вообще нашел?
Любовь не выбирает, Ленни. Откуда нам знать, что является лучшим для него...
Подруга делает круг по комнате, задумчиво рассматривая корешки моих книг, а потом вновь произносит:
Я, конечно, не самая лучшая мама на свете и прекрасно это осознанию, но мальчиков своих я люблю – ты занаешь это! – и я бы желала для сына кого-нибудь более... умного что ли, душевного... я не знаю, Джессика, кого-то похожего на тебя, например, того, кто смог бы по-настоящему сделать его счастливым!
Да уж, неожиданный поворот разговора! Я поглубже вдыхаю, укрощая пустившееся вскачь сердце.
Почему ты решила, что Ванесса не сделает его счастливым?
Я знаю своего сына, Джессика, – твердо заявляет Хелена, ударяя кулаком по обложке «Грозового перевала», – я знаю, когда ему хорошо, а когда нет... – Тут она поворачивается ко мне и с неуверенно-извиняющейся улыбкой добавляет: – Тем летом, когда мы познакомились, помнишь? Тем летом мне показалось, что Ник увлекся тобой...
Что? – вскрикиваю я в полнейшей панике и с таким испугом в глазах, что Хелена спешит меня успокоить:
Не стоит так пугаться, подруга, я лишь сказала, что мне так показалось, вот и все. В любом случае тогда он был другим... каким-то окрыленным... Возможно дело было в той куколке, помнишь, которую он привел на пикник в парке... Как ее звали? Мелисса... Тесса... Не помню. Мне, впрочем, все равно, просто мне по-прежнему не нравится Ванесса и я переживаю за сына.
