Текст книги "Грейте ладони звездами (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Я отступаю еще дальше в тень и наблюдаю, как Хелена целует сына и будущую невестку в обе щеки, и как та морщится, словно ненароком лизнула лимон, а потом быстро берет себя в руки и улыбается ей радушной, наигранной полуулыбкой. Я почти мгновенно понимаю, что никогда не смогу полюбить это ее модное полупальто и эту ее снисходительную полуулыбку в облаке пушистых каштановых волос, скрепленных блестящей заколкой, которая так и подмигивает мне с ее вертлявой макушки.
Пауль проходит мимо и тоже приветствует брата пожатием руки, малышня крутится у них в ногах, как оголтелая стая самураев, и заставляет Ванессу Вайс недовольно перескакивать с ноги на ногу, словно играя в классики, тогда как ей более преличествует проявлять медлительную грацию светской львицы.
Мне бы подойти и тоже протянуть руку, мол, привет, Ник, сколько лет сколько зим, но ноги словно приросли к полу, и я не могу заставить себя даже кончиком пальца пошевелить. Стою и пялюсь на всю эту картину, словно сторонний наблюдатель, коим, возможно, по сути и являюсь.
На самом деле это не первая семейная встреча семейства Шрайбер, ведь Доминик вернулся из своего заморского «турне» примерно месяца два назад и уже, конечно же, навещал мать и братьев – я же вижу его впервые... Вижу и не узнаю. И только теперь понимаю, с каким нетерпением ждала встречи с его фирменной, озаряющей мир улыбкой, чтобы та хотя бы на миг отвлекла меня от холодной реальности – не той, что за окном, а той, что нынче царит в моем сердце – и напомнила мне меня же былую. Но этому не бывать: тот мальчик, что некогда шокировал меня своим обнаженным торсом, теперь облачен в дорогое пальто, и кажется, что и его мысли покрыты той же непроницаемой «броней», как и его тело – этим черным, кашемировым предметом одежды.
Однако воспоминание о нашем знакомстве вызывает у меня тихую улыбку, и Доминик, словно специально только и дожидавшийся этого момента, вдруг смотрит на меня и приветстветствует кивком своей темноволосой головы. Я неожиданно смущаюсь и тоже отвечаю едва заметным кивком, а потом срываюсь с места и спешу наверх, отгораживая себя от мира дверью ванной комнаты.
Вот и встретились...
Вот и встретились...
Вот и встретились...
Я твержу это так долго, что другие мысли наслаиваются на эту фразу прямо поверх каждой из букв, и язык даже не замечает этого, продолжая твердить «вот и встретились» в механическом порядке. Наконец я останавливаю себя... Если сюда явится Ева с вопросом, как я себя чувствую, то это будет полным провалом, надо взять себя в руки и пойти вниз: чем дольше я тут прячусь, тем тяжелее будет выйти наружу. Я резко втягиваю воздух через нос и распахиваю дверь... За ней – темный силуэт, в котором я не сразу узнаю Ника-незнакомца, и глухо вскрикиваю.
Прости, не хотел тебя пугать, – произносит он почти забытым мною голосом.
А что я? От этого нежданного столкновения я снова впадаю в ступор и молчу, глядя на одну из пуговиц на его белой рубашке. Пуговица очень даже красивая...
Мне очень жаль, что такое случилось с Юргеном, – продолжает он неуверенно, так и не дождавшись от меня ни единого слова. – Уверен, тебе не легко было все это пережить...
С чего он вообще взял, что я это пережила, так и хочется вопросить вслух, но я лишь молча киваю головой и спешу вниз, туда, где слышны голоса Хелены и Ванессы, обсуждающих какой-то рецепт французской кухни, к которой нынче у Хелены особая страсть; я точно знаю, что если уж подруга нервничает, то говорить будет только о французской кухне (или любой другой!), словно привычные термины и ингредиенты магическим образом успокаивают ее мятущееся сердце, и не повезло тому человеку, что попал под это ее «кухонно-французское» настроение. Я даже начинаю жалеть девочку в полупальто – впрочем, нет, теперь уже не в полупальто, а в красивом вечернем платье винного цвета (тут уж невольно поморщишься от вида собственного наряда) – которой приходится все это выслушивать, хотя... не она ли сама является виновницей Хелениного треволнения, так пусть и отдувается. Я же вот терплю, так и ей пора бы начать привыкать к своеобразию своей будущей свекрови!
Здравствуй, – протягиваю девушке руку и мужественно выдерживаю весь обряд знакомства. А потом Ванесса говорит:
Ник рассказывал мне о вас, думаю, у него было к вам особое чувство.
Ее слова вышибают из моих легких весь воздух, но мне почти фантастическим образом удается остаться внешне асолютно бесстрастной.
Правда? – улыбаюсь я самой приветливой улыбкой, а самой хочется пристукнуть свою собеседницу кухонным стулом. Что она вообще имеет в виду? Неужели Доминик рассказал ей о нас? И сама удивляюсь этому сочетанию двух простых слов «о нас» – ведь по сути «нас» с ее женихом никогда и не было. «Нас» не существовало... Что за странный намек?!
Девочка в красивом платье продолжает многозначительно улыбаться, и Хелена, сама того не осознавая, приходит мне на помощь:
Да, он всегда немного побаивался Джессики, говорил, никогда не знаешь, что у нее на уме! Умные женщины некоторых мужчин просто пугают...
Не знаю, где Хелена этого набралась, но ее слова заставляют Ванессу отстать от меня, за что я благодарю небо всеми возможными словами, а потом весь вечер мучительно гадаю, что же такого мог рассказать этой кукле собственный жених и зачем он вообще это сделал... С одной стороны, иметь секреты от своей второй половины абсолютно неблагодарное дело, но с другой – стоило ли сообщать этой самой половине о том, что подруга его матери когда-то нравилась ему настолько, что он даже признавался ей в любви.
Не знаю, почему это так меня задевает, только мысль о том, что Доминик счел уместным разболтать этой... девочке о своих былых чувствах, тем самым признав их нынешнюю несостоятельность, мне особенно неприятна.
И вот мы сидим за столом и чопорно молчим, ожидая появления хозяйки дома с пышащей жаром лазаньей, от которой идет такой умопомрачительный дух, что я боюсь, как бы мои слюни не начали капать прямо в пустую тарелку ромбовидной формы. Как можно более незаметно я рассматриваю Доминика, который, как я уже и сказала, стал как будто бы совершенно другим человеком: откуда у него эта жесткая складка у красивого рта с маленькой родинкой у левого уголка губ, откуда этот серьезный взгляд и это немного отсутствующее выражение голубых глаз? Когда он успел стать таким... другим... таким неНиком, что даже щемит сердце?!
А вот и та самая лазанья, которую ты, Никки, всегда так любил! – провозглашает Хелена, водружая блюдо посреди стола. – Надеюсь, заморские блюда не отбили у тебя аппетит к настоящей домашней пище?! Пауль, сынок, помоги нарезать ее на части...
И пока ее средний сын сражается с лазаньей, хозяйка радостно добавляет:
Джессика помогала мне ее готовить!
Мне тут же хочется провалиться сквозь землю: во-первых, потому что я вовсе ей не помогала, она нагло врет и даже не краснеет – считает, что делает мне одолжение, а, во-вторых, я более, чем уверена, обоим гостям такой довод способен лишь отбить аппетит, если таковой еще и присутствует после сногсшибательного лукового супа с гренками, который нам подали на первое.
Ловлю на себе разной степени значительности молчаливые полуулыбки: ободряющие от Евы с Паулем и не совсем мне понятные – от Ванессы с Домиником. Тот по большей части вообще на меня не смотрит, словно я пустое место какое-то... Даже немного обидно. А тут вдруг кидает этот свой взгляд японского сфинкса ( наверное, будь в Японии сфинксы, то так бы они и смотрели, мысленно насмешничаю я). Этакое мучительное веселье, свойственное висельникам...
И тут Ванесса привлекает всеобщее внимание, отказываясь подать Паулю тарелку для лазаньи, мы все разом вопросительно на нее смотрим, и она – мне это даже нравится! – неловко поерзывает на своем стуле, а потом говорит:
Обычно я не ем ничего жирного после шести, – склоняет голову к правому плечику и сжимает руку Доминика, неподвижно лежащую на белой салфетке, – это такое маленькое правило для меня, – ее носик забавно морщится на переносице. – Извините, Хелена, нам следовало вас предупредить заранее, вы так старались!
Сама Хелена глядит на нее таким взглядом, словно не совсем понимает, о чем эта девица худосочного вида ей толкует и кажется почти по-детски обиженной. От неловкости я тоже начинаю ерзать на стуле, мучительно придумывая, чем бы таким сгладить всю эту ситуацию. Не ради Ванессы – ради Хелены...
Итак пошла против правил, съев ваш без сомнения восхитительный суп, но... сами понимаете...
… идти против собственных принципов было бы преступлением, – вдруг заканчивает ее предложение Пауль, и я недоумеваю, почему чего-то подобного не сделал сам Доминик, ему бы стоило лишь улыбнуться и все разрешилось бы враз. Но тот молчит, позволяя невесте сжимать свою руку и благодарно улыбаться своему же брату.
В таком случае пусть Доминик положит тебе немного салата, – обращается Хелена к девушке, немного расстерянная таким поворотом тщательно спланированного ею ужина, – я приготовила его по новому рецепту, который сама же и усовершенствовала. Называется «Венецианская мечта», правда чудесное название? – и уже более спокойным тоном продолжает: – Я специально съездила в биомагазин за лучшей куриной грудкой, что у них только была, а еще положила обжаренные кедровые орешки – по-моему, они придают салату особенный вкус...
И тут Доминик произносит:
Мам, Ванесса не ест мясо, она вегетарианка.
Мы все снова смотрим на эту самую Ванессу-вегетарианку большими, восхищенными (?) глазами, бывают же такие правильные люди, читается в этих наших взглядах, немного даже пристыженных.
В таком случае что... что ты будешь есть? – лепечет Хелена, абсолютно сбитая с толку таким поворотом событий.
Я могла бы съесть какой-нибудь фрукт, – улыбается ей девушка, – скажем яблоко или грейпфрут...
Так, это надо осмыслить... Что все и делают в полнейшей тишине. Не впади какая-нибудь особо пронырливая мушка в зимний сон и наметь она сейчас рейд под потолком данной комнаты в этот самый момент – мы бы ее точно услышали.
Я принесу, – вызывается выручить мать Пауль, тем самым нарушая гнетущее молчание. – А вы пока приступайте к лазанье, мама сегодня превзошла самое себя.
Вскоре он возвращается с самым огромным яблоком из всех, виденных мною доныне, думаю, Паулю пришлось хорошо постараться, чтобы отыскать этакое. Оно размером с маленький арбуз... И уж не приготовился ли он к чему-то подобному заранее?! Ведь намекал же он Еве на намечающееся шоу...
Яблоко между тем торжественно водружается на белую тарелочку, и Ванесса берется резать его на почти полупрозрачные дольки маленьким десертным ножичком. Каждый из нас стыдливо поглощает свою порцию лазаньи, искоса следя за этим почти гипнотическим действом. Раз кусочек, два кусочек...
Ненавижу яблоки! – выдает вдруг Элиас с набитым ртом, и мы натянуто улыбаемся, мол, чего взять с ребенка, пожурив того за разговор с полным ртом. И Хелена, поспешив сменить скользкую тему, интересуется:
Как же вы познакомились с моим сыном, Ванесса? Он ничего мне не рассказывает, – смущенная полуулыбка. – Мальчишки всегда так немногословны...
Девчушку эта тема вдохновляет, и она берется в подробностях живописать нам свое путешествие в Японию и посещение парка Уэно, покорившее ее гигантскими пандами Ри Ри и Шин Шин и где, собственно, она и встретила Доминика, устроившего экскурсию для своих недавно прибывших в Токио друзей. Сама она тоже лишь недавно приехала в гости к отцу, который уже несколько лет вел бизнес в этом большом азиатском мегаполисе, и потому была очень счастлива услышать родную немецкую речь посреди всего этого экзотического разнообразия.
Вот так мы и познакомились, – подытоживает она это виртуальное путешествие в прошлое счастливейшей улыбкой. Мы даже могли бы при желании пересчитать все ее передние зубы, которые, к слову, выглядят идеально: идеальная девушка для идеального парня... – Правда, Никки был таким робким и нерешительным, – вещает она вдохновенно дальше, – так что мне пришлось даже немного подтолкнуть наши отношения, иначе, боюсь, он бы так и не решился вот на это.
Ванесса демонстрирует красивое помолвочное кольцо, карикатурно огромное для ее тонкого пальчика, и я замечаю, как Пауль подмигивает мне, насмешливо выгнув чернявую бровь, словно рассказ Ванессы невероятно веселит его.
Нет, меня, конечно, тоже немного подташнивает от слащавого тона рассказчицы, но я слишком увлечена попыткой представить Ника робким и нерешительным (я знаю, что это как бы не о нем сказано), чтобы слишком уж веселиться, а тут еще Ванесса добавляет:
И даже, когда просил меня стать своей женой, был так неуклюж и неловок, что умудрился уронить кольцо прямо в шоколадный торт... и никаких тебе там роз и стояний на одном колене, – следует тяжелый вздох разочарования. – Ник напрочь лишен романтической жилки, что, конечно, несколько расстраивает, но, я надеюсь, со временем он исправится.
Она снова сжимает неподвижную руку своего нареченного, на которого я осмеливаюсь бросить недоуменный взгляд: этот якобы неромантичный Ник сидит с почти безжизненной улыбкой на своем красивом, гладко выбритом лице и делает вид, словно болтовня Ванессы ему абсолютно не докучает. Но я готова биться об заклад, что тема эта ему скучна до чертиков, и потому очень желала бы знать, почему. Любит ли он вообще эту восторженную девицу с огромным кольцом на пальце? Должен любить, иначе зачем бы он стал делать ей предложение...
Я так увлекаюсь этими размышлениями, что утрачиваю бдительность: и когда в очередной раз перевожу взгляд на влюбленную парочку, мы сталкиваемся с Домиником взглядами – это он впервые за весь ужин открыто смотрит на меня – и мы в каком-то странном оцепенении глядим друг другу в глаза... Я отвожу взгляд, когда Пауль произносит какую-то шутку, которую я, конечно же, не слышу и только делаю вид, что она чрезвычайно веселит меня... А потом Ванесса обращается ко мне:
Джессика, вы сегодня за весь ужин и двух слов не сказали, а я все болтаю и болтаю, как заведенная!
Я еще не успеваю придумать достойный ответ, а Хелена уже опережает меня:
О, с Джессикой всегда именно так и бывает, ее только Пауль и может разговорить... Стоит этим двоим сойтись над обсуждением какой-нибудь книги, как слова из нее так и льются да еще какие мудреные – я и половины не понимаю.
Пауль пожимает плечами, что, должно быть, означает «я тут не при чем, но это, действительно, так» и смотрит при этом на Доминика абсолютно невинным взглядом с неким подтекстом, который я не могу понять.
Сегодня не я виновница торжества, – наконец выдавливаю я через силу, – это ваш с Домиником вечер, и потому я с удовольствием слушаю вашу историю...
И тут Ванесса с театральным охом прикрывает себе рот ладошкой и смотрит на меня... Жалостливо? Нет, только не это.
Простите меня, Джессика, – комментирует она свое неожиданное действо, – я совсем не подумала, что вам, наверное, нелегко слушать такое, когда ваш собственный муж... когда вы так недавно овдовели. Простите меня, я такая глупая!
Нет, она определенно не глупа, и потому этот маленький цирк меня не на шутку сердит. Зачем она это делает?
Ничего, – отзываюсь я спокойно, – со мной все в порядке.
Мама, я пролил на себя воду, – провозглашает в этот момент Элиас, спасая меня от дальнейшего обсуждения данной темы.
Кто-то громко выдыхает, а потом я выхожу из комнаты, увлекая за собой мокрого сынишку.
Не верю, что все позади, – стенает Хелена, загружая в посудомойку очередную грязную тарелку. – Согласись, вечер вышел жуткий!
Жуткий, это еще слабо сказано, на мой взгляд, но не могу же я разъяснить подруге, что именно сделало этот вечер таким жуууутким, и потому молча пожимаю плечами. Но та не унимается:
Она даже к салату не притронулась... Что плохого может быть в салате?!
Ленни, она вегетерианка, а в салате куриное мясо.
Хелена возмущенно сопит – у нее едва ли не пар из ушей валит.
Это что же, мой Ник тоже станет вегетарианцем и перестанет есть мою пищу? – возмущается она, всплескивая руками. – Я, конечно, люблю животных, но вегетарианство...
Мы ненадолго замолкаем, продолжая работать, а потом Хелена снова выдает:
Знаю, нельзя так говорить, но эта Ванесса мне совсем не понравилась, а тебе?
Ну, – я выдерживаю драматическую паузу, в течение которой подруга, уперев руки в бока, сверлит меня «только посмей меня обмануть» взглядом, – по-моему, она отвратительная!
И мы обе беззлобно посмеиваемся, все-таки говорить правду бывает невероятно упоительно и приятно.
И то, как она напала на тебя со своей жалостью, – Хелена касается моей руки в ободряющем жесте, – было не очень вежливо!
Она не нападала...
Нападала. Зачем ты оправдываешь ее? – мы смотрим друг другу в глаза, и Хелена вдруг меняет тему разговора: – Есть кое-что, о чем я хотела бы тебе рассказать, Джессика, – подруга никак краснеет, чем невероятно разжигает мое любопытство. – Просто никак не решалась поднимать эту тему, чтобы не бередить твои раны, так сказать...
Я приподнимаю брови, поощеряя ее к откровенности.
Ванесса рассказывала о них с Ником и я подумала, что мне тоже стоит рассказать тебе о... Герте. Наверное, неправильно, что я таюсь от тебя да и Герт хотел бы с тобой познакомиться.
Герт значит? – многозначительно хмыкаю я, несколько опешив от такого признания. Нет, Ленни, конечно, девушка общительная и свидания случаются у нее с завидной периодичностью, но еще ни разу она не рассказывала мне ни о ком из этих своих кавалеров, а тут вот Герт...
Да, его так зовут, – смущается моя подруга.
И как давно этот Герт желает познакомиться со мной? – осведомляюсь я не без иронии, на что Хелена отозывается смущенным «месяца два где-то», и я понимаю, что дело-то действительно серьезное.
Два месяца? – восклицаю я удивленно. – Два месяца, и ты молчала?!
Знаю, знаю, – подруга даже опускает глаза, словно смущенный подросток, – мне следовало сразу тебе о нем рассказать, но ты ведь совсем недавно потеряла любимого, и я не решалась лезть к тебе со своей влюбленностью... Бередить раны, как я и сказала!
Я качаю головой, как бы отвергая эти ее оправдания.
По-твоему, я бы не смогла порадоваться за подругу, глупышка?! Иди сюда, – я притягиваю Хелену к себе и крепко ее обнимаю. – Так у вас все серьезно? – осведомляюсь я и слышу, как сердце Хелены неистово ухает в глубине ее маленького, фигуристого тела. – Я жажду подробностей.
Та улыбается мне счастливейшей улыбкой, которую я прежде никогда у нее не видела.
Он сделал мне предложение, – глухо отзывается она, уткнувшись носом мне в волосы.
Что?! – ахаю я в очередной раз. – Но ведь вы знакомы только два месяца...
Ах, Джессика, – Хелена обхватывает руками свое раскрасневшееся от волнения лицо, – он такой славный, такой хороший... он такой... хватило бы и недели, чтобы я сказала ему «да»! Я так хочу, чтобы вы с ним познакомились, уверена, он тебе тоже понравится.
Я слушаю ее с некоторой долей скепсиса и настороженности, зная, насколько Хелена падка на плохих парней, каждый из которых прежде награждал ее сыном, а потом исчезал тем или иным способом. Наверное, она чувствует это мое настроение, поскольку тут же продолжает:
Нет, ты не думай, он не такой, как другие мои бывшие муженьки – хочется верить, теперь я стала умнее, – она как бы извиняясь, пожимает плечами. – Герт – он другой... он плотник, представляешь!
Вот это действительно неожиданно, и я даже недоверчиво хмыкаю.
Он пришел к нам в офис чинить замок на старом бюро, – начинает Хелена свой короткий рассказ, – то давно следовало бы выбросить на помойку, но шеф – скупердяй, каких поискать! – решил-таки его починить... И вот приходит Герт и располагается прямо напротив моего стола, – подруга расплывается в блаженной полуулыбке, – брутальный мужчина, умеющий обращаться с разным там железяками... Это было феноменальное зрелище, скажу я тебе!
Могу себе представить.
Я тогда так себе и сказала: «Ленни, если ты не пригласишь этого шикарного мужчину на чай, потом очень сильно пожалеешь об этом». В тот же вечер мы пили чай с персиковым пирогом... а через месяц он сделал мне предложение.
Слушая этот незамысловатый рассказ, я явственно понимаю, что просто жажду познакомиться с этим «шикарным» мужчиной, похитившим сердце моей дорогой подруги. А в том, что ее сердце похищено, сомневаться не приходится: то, как сияют ее глаза при воспоминании о Герте-плотнике, говорит красноречивее всяких слов. Хелена влюблена два месяца, а я ничего об этом не знала! Даже намека на это не замечала...
Буду счастлива с ним познакомиться, Ленни, ты меня просто заинтриговала, – уверяю я подругу самым искренним образом. – Уверена, он именно таков, как ты и описываешь.
А потом интересуюсь, знают ли о нем дети, на что та отрицательно машет головой:
Я пока не решаюсь им рассказать. Смелости не хватает...
Ты всегда была бесстрашной, Хелена, – я подозрительнейшим образом скашиваю глаза, – никак любовь сделала тебя трусихой? Быть не может. – А потом серьезнее добавляю: – Доминик с Паулем достаточно взрослые для того, чтобы судить тебя за любовь, а Томми в том возрасте, когда отец ему не помешает... Твой Герт готов взять на себя такую ответственность?
Он говорит, что всегда мечтал о сыновьях...
Ох, подруга, в таком случае я очень за тебя рада! – я снова с искренним чувством обнимаю ее.
Тем вечером мы еще долго шепчемся с Хеленой на ее маленькой, уютной кухоньке, перебирая события дня и просто строя планы на ближайшее будущее, которое, как я внезапно осознаю, становится вдруг немного светлее и ярче, словно кто-то незримый переключил в моей голове такой же незримый, но жизненно важный рубильник.
9 глава.
«Дети! Берегитесь баобабов».
Еще одна неделя проходит в безуспешных поисках работы... Стоит уже признать, что положение становится почти отчаянным – пособия по безработице, которое я сейчас получаю, едва хватает на покрытие наших c детьми нужд, и следует, должно быть, озаботиться поиском более дешевого варианта жилья для нас. Одной мне нашу квартиру не потянуть...
Таким образом теперь я вынуждена разрываться между поиском работы и поиском новой же квартиры, что занимает львиную долю моего времени, которого и так почти ни на что не хватает.
А если и было что-то хорошее в эти безумные семь дней, то этим хорошим, конечно же, было знакомство с Гертом Мюллером, который – истинная правда! – произвел на меня самое благоприятное впечатление. Он оказался настоящим здоровяком с огромными, накачанными ручищами и шевелюрой песочного цвета, которая едва-едва покрывала его голову жесткой, колючей щетиной, настолько коротко он был острижен. «Чтобы не мешало в работе», пояснил он мне немного смущенно, заметив, насколько внимательно я рассматриваю эту его почти нулевую стрижку. Глаза у него карие и очень добрые, это заметно, как говорится, невооруженным глазом, и я сразу прониклась к нему искренней симпатией; особенно меня впечатлило то обожание, с которым он смотрел на Хелену: прямо Винни Пух и его «горшочек с медом».
За один этот взгляд я готова была принять его в наш тесный, маленький мирок вместе со всеми его столярными инструментами и грузовичком, на котором в тот день он и подвез нас с Хеленой до дома. Знакомство произошло в маленьком кафе в Гостенхофе...
И вот я стою на тратуаре около своего «ниссана», комкая второй за неделю штраф за неправильную парковку, и слышу, как кто-то окликает меня по имени.
Ванесса!
Только не это... Я навешиваю на лицо фальшую приветливую улыбку и поворачиваюсь к ней, спешащей ко мне с не менее радостной улыбкой – словно встреча со мной исполнила ее давнюю и заветнейшую мечту! – и говорю, что очень рада ее видеть и так далее и тому подобное, и все это, конечно же, ложь, а что делать... Взрослые постоянно лгут друг другу, как бы печально это ни было!
Она тоже отзывается ответной ложью и мы стоим, как дуэлянты, обмениваясь слабыми «выстрелами», а потом Ванесса бъет прямо в сердце:
Я слышала, вы ищите работу...
Утвердительно киваю в знак подтверждения этого безрадостного факта.
Мне Хелена об этом сказала, она очень волнуется за вас, – продолжает девушка с доброжелательной интонацией. – И ваши поиски, я так понимаю, все еще не увенчались успехом...
Я снова вяло киваю. И отчего меня так нервирует этот ее покровительственный тон?!
Я тут подумала, – голосок Ванессы становится еще сахарнее, – что, возможно, смогла бы вам помочь с работой. Правда, не знаю, согласитесь ли вы...
Мужественно сглатываю свою необъяснимую антипатию к собеседнице и говорю:
С радостью выслушаю любое предложение, – тут уж, признаться, мне становится по-настоящему любопытно. Навряд ли стоит ожидать чего-то стоящего, но все же...
Дело в том, что наша домработница, проработавшая у нас последние десять лет, серьезно заболела, – начинает Ванесса с разбегу, – и отец был вынужден отправить ее на лечение (за наш счет, конечно!), – вставляет она многозначительно, – и мы таким образом остались без надежного работника, на которого всегда могли положиться. И вот я подумала... может быть, вы, Джессика, могли бы попробовать себя в новой роли... на новом месте... Отец был бы рад найти кого-то подходящего в столь краткий срок...
Я стою немного оглушенная этим неожиданным предложением, прокручивая в голове сотни две различных отговорок, и при этом продолжаю улыбаться... Не уверена, что эта улыбка подходит к данному случаю, но меня, что говорится, заклинило.
Домработница?!
Ванессина служанка...
Да, гордость во мне явно взыгрывает по полной, подступив к горлу терпким, колючим комком, который я – к счастью! – вовремя успеваю сглотнуть и произнести:
Не уверена, что смогу... я никогда ничем подобным не занималась... – Если не считать работы по собственному дому, конечно. Но это, наверное, не в счет.
Звучит так, словно меня склоняют к проституции, а я добродетельно отнекиваюсь. С трудом сдержав нервный смешок, еще крепче сжимаю в руке злосчастный штрафной талончик.
Джессика, вы не думайте, что от вас будет требоваться что-то особенное, – увещевает меня невеста Доминика, – это только звучит так страшно, а на самом деле все легче простого, уверена вы справитесь. По крайней мере приходите и поговорите с отцом, тогда уж и примите решение. Никто вас ни к чему не принуждает!
И в самом деле, что мне терять, думаю я не без горечи: бедным выбирать не приходится. Интересно, Доминик знает об этой ее благотворительности?
Между тем Ванесса сует мне в руку бумажку со своим адресом и заключает:
Приходите завтра часов в пять, отец обычно в это время уже дома и с радостью побеседует с вами... Я скажу ему, что вы придете. Ведь придете же, правда?
И столько искренней заинтересованности и доброжелательности в этом ее восторженном голоске, что я даже немного оттаиваю по отношению к ней, решив, что, должно быть, была слишком строга в своих суждениях и оценках, которые обычно меня не подводят... а тут вот подвели.
Я обещаю быть завтра ровно в пять, и мы расстаемся почти подругами, по крайней мере со стороны, я думаю, все именно так и выглядит.
В тот вечер я возвращаюсь домой приободренной – так сильно подействовало на меня одно-единственное предложение работы, на которую я даже не была уверена, что соглашусь, и дети встречают это мое настроение радостными улыбками и веселым перезвоном голосов за нашим скромным обедом из пиццы и салата, который предусмотрительно приготовила Ева.
Это почти прежнее наше счастливое застолье, которое Юрген, еще будучи жив, называл «мясорубкой для мозга», поскольку дети говорили всегда хором и на самые разные темы, так что у нас голова шла кругом от обилия вопросов и информации.
Приятно хотя бы на миг стать прежними...
Стать снова счастливыми... пусть и самую малость.
Я никому не рассказываю о предстоящем собеседовании – ни к чему, навряд ли я стану работать на Махаэля Вайса и его миленькую дочурку, в доме которых, как я знаю, с некоторых пор живет и Доминик Шрайбер.
Домоправительница...
А что, звучит очень даже солидно, думаю я не без улыбки – вспомнить хотя бы миссис Дэнверс или Джейн Эйр... Нет, Джейн, конечно, не была домоправительницей, но тоже, однако, была девушкой подневольной, именно такой, какой могу стать и я, если соглашусь работать на Вайсов, а там, как знать, может даже встречу своего мистера Рочестера, мрачного и притягательного мистера Рочестера с голубыми глазами.
От этой мысли, которая становится неожиданностью даже для меня самой, внутри словно что-то сжимается, подобно пружине, а потом выстреливает новой волной отчаяния... Сдерживая руками рвущиеся наружу рыдания, я бросаюсь в ванную, где и сижу последующие полчаса, скрывая слезы за потоком медленно льющейся воды.
Двухэтажный особняк Вайсов с двумя огромными панарамными окнами располагается, как и следовало ожидать, в самом красивом и престижном районе Нюрнберга – в Эрленштегене. Одна только аренда квартиры могла обойтись здесь в две-три тысячи евро в месяц, а уж наличие собственного жилья в триста квадратных метров – а дом Вайсов занимает площадь никак не меньшую, чем три наших с детьми квартиры – должно быть, вообще представляется невероятным счастьем. Один мой знакомый так и говорит: «Когда выиграю в лотерею – куплю себе дом в Эрленштегене». Ясное дело, в лотерею он пока не выиграл, а потому, подобно мне, продолжает жить в Нордштадте и мечтать о несбыточном.
Так вот, дом, в котором мне, возможно, предстояло работать, стоит на Штайнплаттенштрассе среди других столь же внушительного вида домов за витыми железными заборчиками и зелеными лужайками, которые сейчас в октябре, хотя и не поражают изумрудно-салатовым разнообразием зелени, но багрянеют, желтеют и оранжевеют самым неожиданным образом. Осеннее буйство красок в самом разгаре!
Любуясь белыми декоративными плитками под своими ногами, я прохожу к дверям и нажимаю звонок... Даже странно, думается мне, что тут нет дверного молотка в виде какой-нибудь жуткой горгульи с высунутым языком! Дверь распахивается почти мгновенно, словно Ванесса караулила меня у окна, что выглядит по-настоящему странно... Но я гоню от себя подозрительные мысли и бегло осматриваюсь.
Дом, как я узнаю несколько позже, построен еще в 1950 году отцом нынешнего хозяина, неким Бернхардом Вайсом, который мечтал оставить после себя нечто незыблемое и прекрасное – не знаю, как много «прекрасного» осталось от той первоначальной версии этого дома, но теперь он претерпел несколько основательных перестроек и выглядит по-настоящему современно и модернизированно. Первыми мне в глаза бросаются мраморные полы с легким розоватым оттенком и респектабельная лестница на второй этаж, которая так и вопиет о красной ковровой дорожке и королевской особе, следующей по ней в свои покои на втором этаже.
