Текст книги "Грейте ладони звездами (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
И они оба так заразительно смеются, что просто невозможно не последовать их примеру и не присоединиться к общему веселью.
Этот радостный настрой сохраняется весь этот длинный обоепоклеивательный день, который прерывает лишь краткий визит Пауля... Ник как раз мажет раскатанный кусок обоев клеем, когда Пауль входит в комнату и вдруг замирает, заметив брата с кисточкой в руках. Они обмениваются хмурыми взглядами, а потом Пауль быстро говорит:
Я вижу, вам сегодня моя помощь не нужна... к счастью. У меня наметились кое-какие дела, уж извините. – И уходит так быстро, что Ева даже обиженно сопит, что лишь подтверждает мои предположения на счет ее чувств к брату Доминика.
К вечеру, когда мы радостно обозреваем плоды своего совместного труда, Ева шутливо замечает:
Тебе, Доминик, повезло, что мы не выбрали обои с розовыми единорожками!
О, да, – отзывается он в тон девочке, – не думаю, что смотрелся бы достаточно мужественно в комнате, полной розовых единорогов.
Зато здесь и сейчас ты смотришься достаточно гармонично!
Мы все неловко замолкаем – подтекст слишком очевиден для каждого, и Ник, не решаясь поднять на меня глаза, говорит, что ему пора уходить. Прощаться с ним кажется чем-то неправильным, это словно отсекать важную часть своего тела или вырывать здоровый зуб, но он быстро машет нам рукой и выходит за дверь. Но ровно через минуту снова появляется на нашем пороге: он забыл про брошенную около бара машину. В итоге мы выходим из дома вместе и продолжаем неловко молчать всю первую половину пути, пока Доминик наконец не произносит:
Я не совсем хорошо помню, что вчера говорил и как себя вел, но в любом случае еще раз прошу за это прощение.
Я помню только сегодняшний день, – отвечаю я Доминику, не отрывая взгляда от дороги. Мне хочется помнить только сегодняшний день и потому это не является ложью...
Сегодня был хороший день! – соглашается он со мной. – Мне было хорошо с вами.
А нам было хорошо с тобой...
Он смотрит на меня не отрываясь, я ощущаю это каждой частичкой своего тела. Что еще хочет он рассмотреть во мне, кроме любви, уже поселившейся в глубине моего сердца? Неужели он не видит ее в каждом моем ищущем взгляде, обращенном к нему, в каждом трепетании пальцев в процессе нашей дневной работы? Неужели он не видит всего этого...
Значит увидимся? – произносит он, выходя из машины в морозный морок вечера.
Возможно, завтра, – отзываюсь я с надеждой. – У тебя дома...
Он хмуро глядит на меня из-под своих странно насупленных бровей и произносит:
Это не мой дом, Джессика. Мой дом где-то в другом месте... – Потом захлопывает дверь, и я остаюсь одна.
Глава 16.
«Подлинные чудеса не шумны. И самые важные события очень просты».
*********************************
Если жизнь – это постоянное чередование черно-белых полос и хорошее непременно соседствует с плохим, то в этот понедельник я могла убедиться в этой истине на собственном опыте... еще один дополнительный раз. Если уж всей моей прежней жизни для подтверждения данного факта было недостаточно...
А началось все с того, что в этот понедельник, все еще окрашенный для меня воспоминаниями о вчерашнем дне, Ванесса Вайс, дочь моего работодателя и... невеста моего возлюбленного по совместительству, подкарауливает меня на выходе из чуланчика, в котором я только что переоделась в рабочую форму, и устроивает мне настоящую «черную полосу» во всей ее неприглядной «красоте»...
Так вот, я распахиваю дверь чулана и едва не налетаю на названную особу, которая, сложив руки на груди, сверлит меня ненавидящим взглядом. Я мгновенно понимаю, что ничего доброго от этой встречи ждать не приходится: похоже, она знает не только о том, где провел прошлую ночь ее жених, но и о моих чувствах, как любая другая женщина, она, конечно же, догадывается тоже – чувства же Доминика ко мне ей давно известны. Я даже не сомневаюсь в этом, а в наличии оных я могла буквально вчера наглядно убедиться...
Могла бы не утруждать себя переодеванием, – зло улыбается она мне, вталкивая опешившую меня назад в распахнутую дверь чуланчика, – ты все равно уволена!
Мне бы следовало ожидать чего-то подобного, но мне казалось, добрые отношения с ее отцом гарантируют мне рабочее место в их доме.
На каком основании? – интересуюсь я спокойным голосом, сама же удивляясь собственной невозмутимости.
На каком основании? – повторяет она саркастически. – Может быть, на основании того, что ты мерзкая воровка чужих женихов, – смешок, – или бессовестная стерва, готовая на все ради теплого местечка в жизни, а, может, – она суживает глаза и тычет в меня наманикюренным пальцем, – мне просто надоело твое лицо, постоянно мелькающее по всему дому. Выбирай любое основание, которое тебе больше по вкусу!
Странное дело, ее слова не вызывают во мне ни агрессии, ни элементарного раздражения... В ней говорит ревность, понимаю я с абсолютной ясностью, нельзя судить человека за ревность, даже за убийство в состоянии аффекта дают меньший срок, а девочка определенно себя не контролирует.
Жаль терять хорошее место... а оскорбленное достоинство как-нибудь перетерпит, тем более, что ни воровкой, ни тем более бессовестной стервой я себя не ощущаю.
Я думала, – продолжает кипятиться девушка, – что если стану держать тебя под присмотром и тем более если покажу Нику, какая ты жалкая в этом своем рабочем платьице – служанка в его доме! – то он и думать о тебе забудет. Но мужчин иногда не поймешь...
Это признание вызывает во мне улыбку... Так вот в чем все дело, думается мне с удивлением: держи друзей близко, а врагов еще ближе... И если уж Ванесса с первого же дня ощущала во мне угрозу, значит... тому были причины. Доминик, вздыхаю я мысленно, дорогой и любимый мой мальчик! Все эти годы ты, действительно, любил меня, потому-то и страшился так нашей встречи... потому был так холоден и отстранен, понимаю я не без трепета.
Защищался...
Не вышло.
Ты никогда не сможешь их понимать, – говорю я Ванессе, – если будешь относиться к ним как к вещам, – она так тяжело дышит, что мне даже чуточку страшно за нее. – Ты говоришь, я хочу украсть у тебy жениха, но разве он вещь, чтобы я могла это сделать? Я не воровка.
Лгунья! – шипит она мне в лицо. – Он отдал тебе свою квартиру, а потом ты потребуешь и его самого...
На квартиру подписан договор аренды, и я ежемесячно за нее плачу.
Мизерную сумму!
Это не тебе решать, а Доминик посчитал эту сумму достаточной...
– А ты и рада обвести вокруг пальца наивного мальчика, – полувыкрикивает-полувыдыхает Ванесса. – Думаешь, охмуришь его и дело с концом... Думаешь, ему нужна такая старуха, как ты?! Да это просто смешно... Перебесится и забудет, – она ловит мой взгляд и безжалостно добавляет: – Особенно если дашь ему то, чего ему так хочется. – Тут она окидывает меня пренебрежительным взглядом и жестко изрекает: – Впрочем я не понимаю, чего тут можно хотеть, но мужчин, как я и сказала, иногда не поймешь...
Эти ее слова, как удар ниже пояса, больно ударяют по мне: не я ли сама постоянно твержу себе нечто подобное... Может ли быть будущее у наших с Домиником чувств? Не слишком ли я стара для него?
– Извини, Ванесса, – говорю я девушке заступающей мне дорогу, – не ты меня нанимала на работу, не тебе меня и увольнять!
Да кто ты вообще такая.., – начинает было она, но я уже выхожу из чулана и иду в сторону холла – она идет за мной следом, веля мне убираться прочь из ее дома.
И тут на леснице показывается встревоженное лицо ее отца, и девчонка враз прикусывает свой язычок.
Что здесь происходит? – осведомляется Михаэль, грозно сведя солидного размера брови.
И мы обе на секунду замираем, словно нашкодившие дети, а потом Ванесса эмоционально сообщает отцу, что увольняет меня, и я вольна идти на все четыре стороны. Примерно так...
Брови Михаэля Вайса становятся еще чуточку насупленнее.
И за что ты ее увольняешь, позволь мне поинтересоваться? – снова вопрошает он тем же грозным голосом.
Я было пугаюсь худшего, но увидев замершую с выпученными глазами противницу, вдруг отчетливо понимаю, что она никогда не посмеет самолично признаться в том, что ее собственный жених может променять ее, принцессу семейства Вайс, на какую-то... домоправительницу.
Расчет верен: девушка несколько раз открывает и закрывает рот, словно выброшенная из воды рыба, а потом выдает невразумительное «просто так, мне она просто не нравится», и ее отец, кажется, темнеет лицом еще больше...
А меня Джессика всем устраивает, – изрекает он величественно, словно патриарх на судейском седалище. – И мне недосуг накануне праздников искать новую работницу, которая может оказаться и в половину не так хороша, как эта. Так что будь добра, дорогая, уйми эти свои беспочвенные антипатии и лучше займись делом, – он указывает в сторону гостинной. – Ель уже три дня как установлена, а ее украшением ты так и не озаботилась – это, между прочим, твоя обязанность.
От обиды и разочарования лицо девушки вытягивается, превратившись в восковую маску.
Я твоя дочь, – лепечет она еле слышно, – а ты променял меня на какую-то служанку. – А потом громче добавляет: – Да плевать мне на эту вашу елку и на все остальное плевать тоже! Пусть она хоть вообще летит ко всем чертям.
С этими словами она выскакивает за порог, оглушительно хлопая дверью. Мы молча смотрим ей вслед, а потом мой работодатель говорит:
Мне очень стыдно за всю эту сцену, Джессика, – суровость Михаэля Вайса сменяется смущением. – Иногда Ванесса ведет себя несносно, я знаю. Но она рано лишилась матери, и, боюсь, я был слишком мягок с ней, пытаясь восполнить эту потерю попустительством... и вот, вы видите, что из этого вышло.
Семейные сцены всегда неловко наблюдать со стороны, а уж быть их непосредственной причиной и того хуже.
Спасибо, что заступились за меня, – искренне благодарю я Михаэля, когда на лестнице появляется Доминик и отвлекает наше внимание на себя. По его лицу я сразу понимаю, что он слышал все, что происходило внизу...
Ник, ты еще дома? – удивляется его будущий тесть. – Доброе утро. Ты, наверное, слышал скандал, который учинила тут моя девочка...
Тот утвердительно кивает головой, но смотрит при этом на меня, словно пытается выискать нанесенные мне в процессе стычки ранения. Я вспоминаю, как прошлой ночью рисовала узоры на его лице... и жестокие слова Ванессы выветриваются из моей головы, как утренний туман.
И да ладно бы с ней, – не замечая наших переглядываний, продолжает мужчина, – перебесится, да только елка мне нужна уже к вечеру. Помнишь, Штальбергеров, – обращается он уже к Доминику, – тех, что обещали вложиться в наш новый проект, так вот сегодня я пригласил их к нам на чай, а у нас тут это... – Он указывает на бедное, обделенное вниманием дерево.
Я несколько секунд смотрю на красивую пышную ель, установленную в углу, а потом неожиданно улыбаюсь.
Почему бы нам самим ее не украсить! – предлагаю вдруг я, чувствуя поднимающийся в душе радостный кураж. – Не думаю, что это займет у нас много времени, зато, уверена, настроение поднимет на все сто процентов.
Лицо Михаэля Вайса озаряется ответной улыбкой – кажется, внезапно прорезавшийся во мне кураж, сродни заразной болезни, добрался и до его организма...
А почему бы и нет в самом деле! – хлопает он себя по карманам пиджака. – Я лет сто этим не занимался, но сегодня готов тряхнуть стариной. Ник, ты с нами?
Тот выглядит сбитым с толку, расстроенным и вовсе не склонным к детским забавам.
А как же работа, Михаэль?
Тот восторженно пожимает плечами:
Я позвоню и скажу, что мы малость задержимся. Шеф я в конце концов или нет?! – и он быстро взбегает по лестнице, явно направляясь в свой кабинет, но, остановившись на полпути, добавляет: – Кстати, об украшениях. Они, если я не ошибаюсь, сложены где-то на чердаке, вы могли бы их пока поискать...
Мы с Ником переглядываемся, улыбаясь друг другу.
Прости, что так вышло, – говорит он мне тут же. – Ванессе жутко не понравилось, что я не ночевал дома, – и слегка коснувшись моей руки, продолжает: – Я не сказал ей, что был у тебя, но, думаю, она и так догадалась. Правда напридумывала невесть что...
Ник, – произношу я тихо, чтобы просто услышать звук его имени, – пойдем за украшениями.
Мы поднимаемся на чердак, где стеллажи с подписанными коробками занимают почти всю его немаленькую длину – мы несколько раз проходимся туда-сюда, выискивая нужную надпись и сокращая дистанцию между нами. Наконец наши руки одновременно касаются одного и того же короба со словами «елочные игрушки», и наши пальцы переплетаются так же естественно, как если бы делали это ежечасно... Мог ли спящий Доминик помнить, как я так же держала его руку прошлой ночью? Невозможно.
Мы поворачиваемся друг ко другу с ясным осознанем того, чего хотим – и наши губы, встретившись на полпути с легким пристуком зубов, завершают это сближение полнейшим слиянием. Кажется, в тот самый момент я издаю стон наслаждения, обмякнув в любимых руках, словно восковая свеча, а потом обхватываю голову парня руками, впитывая каждую секунду нашего поцелуя с ненасытной жадностью, которой сама от себя не ожидала.
Весь день вчера мечтал это сделать, – шепчет он мне в самые губы, кончиком языка проводя по моей верхней губе. – Помнишь, тот день в лесу три года назад?
Словно это было вчера.
Я рад, что не поцеловал тебя тогда – сейчас это ощущается в сотню раз лучше.
Я улыбаюсь с гулко колотящимся о ребра сердцем и снова притягиваю его к себе, ощущая эту минуту, как сбывшуюся мечту, как самый сладкий из снов, окончания которого я не хочу и не могу желать...
Боюсь, мы потеряли счет времени, отдавшись первым ощущениям близости с ненасытностью, которой сами о себя не ожидали, и Михаэлю Вайсу пришлось ждать нас чуточку дольше, чем он на то рассчитывал, но окрыляющие легкость и счастливейший блеск в глазах определенно стоили его недовольного ворчания и попреков в нерасторопности юного поколения.
У меня так частил пульс и так дрожали кончики пальцев, что, боюсь, в тот день я разбила большее количество елочных игрушек, чем сделала это за всю свою предыдущую жизнь.
… Михаэль каждый раз наигранно хмурился, а глаза Доминика лукаво посмеивались над моей неуклюжестью.
Жаль... жаль, что нельзя консервировать счастье в банках, словно помидоры, а потом вынимать его кусками и переживать снова и снова самые счастливые моменты жизни, смакуя и поигрывая ими на кончике языка.
Я не вижу Ника уже три дня, но вкус его поцелуев все еще пьянит, словно молодое вино. Я провожу языком по своим губам, вспоминая какими горячими ощущались его губы на моих губах и как скользили его руки по моим плечам...
Джессика, где ты витаешь? – раздраженно выдергивает меня из моих воспоминаний Хелена, хмуря свои идеальные брови. – Если бы я не знала тебя так хорошо, решила бы, что ты явно чего-то употребила... наркотического, хочу я сказать.
Прости, – кровь бросается мне в лицо горячей волной, – я просто немного устала.
Когда ты устаешь, то не пялишься в пространство с блаженной улыбкой на лице, – резонно замечает подруга. – Уж не завела ли ты себе ухажера?
Ленни, перестань! Ничего подобного я не делала, и ты сама это знаешь.
А жаль, Стефан на тебя точно запал.
Он мне неинтересен.
Но хоть кто-то тебе интересен? Или ты продолжаешь хандрить, а я об этом даже не знаю...
Я испытываю острое побуждение открыться Хелене, рассказать ей о том единственном, кто сейчас занимает все мои мысли... Ах, если бы только это был не ее собственный сын!
Я больше не хандрю, не забивай себе голову. Так что там с этим приглашением? – возвращаю я разговор в первоначальное русло.
Рождество на Штайнплаттенштрассе, как тебе такая идея? – она помахивает конвертом перед моим носом и вытряхивает из него плотный картонный листок с приглашением. – Михаэль Вайс, видите ли, считает Рождество – достаточно семейным праздником, чтобы отмечать его непременно всей семьей, – говорит она мне немного насмешливо.
Не пойму только, при чем здесь я, – отзываюсь я на эти ее слова. – Я там, между прочим, просто работаю...
Нет, ты не просто работаешь в их доме, – возмущается вдруг Хелена, – ты еще и член нашей семьи... почти, так что ты просто обязана пойти туда с нами.
Я не член вашей семьи, Ленни (хотя очень бы хотелось им стать, мысленно добавляю я, снова вспоминая губы Доминика ), меня туда никто не приглашал. Тем более Ванесса с некоторых пор невзлюбила меня и навряд ли захочет видеть за своим праздничным столом, – добавляю я тише.
Мне все равно, что она там себе напридумывала, – не унимается подруга, – но не могу же я бросить тебя на праздник абсолютно одну.
Я не одна, у меня есть дети, – я быстро поднимаюсь со стула. – Извини, мне пора идти!
Приглашение Вайсов стало нашим с Хеленой яблоком раздора: ей хочется непременно взять меня с собой, а мне абсолютно не хочется быть незваным гостем, пятым колесом в телеге и... просто смущающим фактором, когда хозяин и служащий оказываются за одним столом. Возможно, Вайсам такое несоблюдение субординации кажется недопустимым...
Джессика, постой! – окликает меня из окна голос Пауля. – Я сейчас спущусь.
Я недоуменно пожимаю плечами и топаю сапогами по земле, отгоняя кусачий мороз.
Парень выскакивает без шапки, в едва накинутой на тонкую футболку куртке и сразу же произносит:
Слушай, Джесс, я хотел тебя кое о чем спросить...
Я тебя слушаю.
Вчера, – он смущенно мнется, избегая моего взгляда, – когда я к вам заглянул, то застал у вас Доминика...
О нет, проносится в моей голове тревожная мысль, он о чем-то догадывается! Возможно, Ева разболтала о ночном дебоширстве Ника... Что делать?
Да, – у меня даже выходит улыбнуться, – явился посреди ночи упившийся вдрызг, все твердил о Дэвиде Лоуренсе, которого я должна непременно почитать... Не знаешь, что бы это могло значить?
Пауль, словно бы приняв некое внутреннее решение, вдруг смотрит на меня твердым решительным взглядом и мотает головой, мол, да, знаю.
Боюсь, это я виноват в его ночном загуле, – говорит он, продолжая сверлить меня взглядом. – Дело в том, что я кое-что сказал ему... кое-что такое, что должно было его пронять, понимаешь?!
Признаться, ничуть, – острожно отзываюсь я, понимая, что этот разговор просто так не закончится. – Может, тебе стоит начать изъясняться со мной напрямую, без всех этих «кое-что»...
Силы небесные, Джесс, я и сам устал от всех этих выкрутасов! – восклицает вдруг Пауль в несвойственной ему манере. – Сколько вы можете кругами ходить друг подле друга и при этом делать вид, что ничего не происходит? Ник любит тебя, и ты это знаешь.
Такого поворота разговора я, конечно, ожидала меньше всего, но вероятность разоблачения оставалась всегда, отнекиваться было бы глупо...
Да, знаю, – отвечаю я просто. – А как давно ты догадался об этом?
Пауль облегченно выдыхает, кажется, он боялся, что я стану отнекиваться и только усложню ему задачу.
Да с самого начала, я думаю, – улыбается он мне чуточку смущенно, – еще тем летом понял, что с братом творятся странные вещи, но до конца так и не разобрался, теперь же... он сразу переменился после встречи с тобой. Это бросалось в глаза, уж извини...
Мы недолго молчим, вспоминая каждый свое, а потом я произношу:
Я тоже его люблю, – и при этом смотрю Паулю прямо в глаза, чтобы уж сразу увидеть его реакцию: добрую ли, плохую ли – все равно.
Быть не может! – Пауль восторженно смотрит на меня счастливыми глазами. – Я думал, мне придется вам по пальцам все объяснять, а вы вдруг и сами прозрели...
Не понимаю тебя, – скептически приподнимаю я бровь.
Да я о том, что любому дураку было видно, что между вами химия зашкаливает, – терпеливо поясняет парень. – Но сами-то вы об этом, конечно, не догадывались...
Страшная догадка пронеслась в моей голове, как молния:
Только не говори, что твоя мама тоже все знает!
Успокойся, Джесс, она слишком занята своим романом, чтобы обращать внимание на твой, – беззлобно усмехается тот. – Но, думаю, тебе стоило бы открыться ей...
Я не могу, – стенаю я, качая головой. – Ты, может, и принимаешь этот факт...
Вашу любовь.
Хорошо, да, нашу любовь, как должное, но Хелена... Доминик ее сын...
А ты ее подруга...
Подруга, которая соблазнила ее сына?! – вскрикиваю я в отчаянии.
Пауль подходит и кладет руку мне на плечо в привычном жесте.
Слушай, Джессика, ты никого не соблазняла, Нику далеко не четырнадцать... забудь ту историю, хорошо?
Я смотрю в глаза парня и всем сердцем желаю верить его словам: словам о том, что мы с его братом возможны в принципе... Но не могу – страх острой занозой засел в глубине моего естества.
Я не могу не думать о нашей разнице в возрасте, – признаюсь я Паулю, – Ванесса права, я слишком стара для него...
Глупости! При чем здесь вообще Ванесса?
Она догадывается, Пауль, – снова признаюсь я, – она даже хотела меня уволить, обозвав мерзкой воровкой, похищающей чужих женихов.
Тот с улыбкой говорит мне, что хотел бы увидеть эту сцену своими глазами, но мне вовсе не до шуток.
Я знаю, что он обручен... знаю, что хотеть быть с ним неправильно и бесчестно, но когда мы вместе... когда он целует меня, это ощущается самым правильным в мире... Я снова чувствую, что живу!
Тут я замечаю, что собеседник смотрит на меня большими, неверящими глазами, словно я вдруг превратилась в некое инопланетное существо с ромбовидной головой.
В чем дело? – задаю я резонный вопрос, и на лице парня расцветает многозначительная улыбка. Я тут же догадываюсь о причине ее появления и покорно добавляю: – Ну да, мы целовались... Теперь ты знаешь это.
И тогда Пауль произносит:
Стою вот и понимаю, что ошибался в собственном брате: Ник, который целовал тебя – я ведь не ослышался, точно? – не может быть тем засранцем, что позавчера уверял меня в своем равнодушии к тебе... Похоже, моя тактика сработала, Джессика, можешь сказать мне спасибо.
Какая такая тактика? – хмуро осведомляюсь я.
Действенная, Джессика, весьма действенная тактика. Я заставил его малость приревновать тебя и – вуаля! – прогресс налицо.
Так вот почему он травил себя алкоголем?! – понимаю я наконец причину произошедшего. – Ты рассказал ему про мое свидание со Стефаном...
… и не только, – подмигивает он мне. – Но тебе об этом знать не обязательно. Скажи лучше: так между вами все окончательно решено? Ванесса уходит со сцены – занавес опускается?
Я вынуждена признать, что об этом между нами не было сказано ни слова.
Так вы вместе или нет?
Я не знаю, – честно признаюсь я. – Ник должен сам принять это решение, я не стану давить на него.
Счастливая экзальтация Пауля увядает, и он берет меня за руку, несильно ее сжимая.
Послушай, все будет хорошо, Джессика. Он любит тебя – он примет правильное решение. Я тебе обещаю!
Ты обещаешь? – улыбаюсь я с легким смешком.– Ну тогда я могу спать спокойно.
… В тот вечер в своем почтовом ящике я обнаруживаю приглашение на празднование Рождества в доме семейства Вайс: приглашение в красивом, плотном конверте, точно таком, каким меня изводила Хелена последние пару дней.
… Я прикрываю глаза и мысленно молюсь о ниспослании мне достаточных сил для того, чтобы пережить все это!
Глава 17.
«Среди людей тоже одиноко» – заметила змея».
**************
Как оказалось, наши с Вайсами представления о скромных семейных праздневствах сильно разнились: если я представляла себе ужин на семь-восемь персон с традиционными уткой или гусем под яблочным соусом, из которых месье Рошель сотворил бы свое очередное кулинарное чудо, то Вайсы видели нечто вроде настоящего пира из трех перемен блюд, трехэтажного торта с фигуркой Санты на верхушке и дорогого французского вина в хрустальных фужерах от Риделя.
Количество гостей варьировалось от пятнадцати до двадцати человек, и для обслуживания всего этого «скромного семейного торжества» была нанята кейтеринговая фирма, представители которой сновали среди гостей с фужерами на подносах.
Классный дом! – ахает восхищенная Ева. – Здорово, что нас тоже позвали на ужин, правда?
Я не то чтобы с ней не согласна, но среди всего этого обилия вечерних платьев и сияющих драгоценностей (настоящих ли, судить не берусь), я ощущаю себя бедной Золушкой, прибывшей на бал в королевский дворец... Только вот принц, увы, занят не мной: Доминик – мой Доминик – стоит рядом с Ванессой и приветствует гостей с радушием истинного хозяина. В первый момент, когда я замечаю это, мое глупое сердце тут же готово остановиться от мощного удара поддых, вызванного данным зрелищем, но потом разум берет верх над чувствами и тихонечко шепчет: «Дыши, Джессика, дыши глубже: между вами не было сказано ни слова любви, никто никому ничего не обещал...» Осознавать это больно, но факт остается фактом.
И вот я приветливо улыбаюсь незнакомым мне людям, перешептываюсь с дочерью и Паулем, слежу за Хеленой, которая вливается в происходящее с явной сноровкой и знанием, и мужественно делаю вид, что мне здесь просто необыкновенно радостно находиться и... что мое платье не кажется мне чуточку откровенее, чем хотелось бы.
Пометка: никогда не доверяйте выбор вечернего платья подругам с белокурыми волосами!
Добрый вечер, деточка! – неожиданно приветствует меня старческий замогильный голосок за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу высокую, слегка согбенную старушку в солнечно-желтом кардигане поверх изумрудно-зеленого платья, и старушка эта мне улыбается, посасывая кончик прикуренной сигареты.
Добрый вечер, – отзываюсь я, слегка пораженная этим обилием неординарности как в одежде, так и в самом выражении лица своей собеседницы.
Что, гадаешь, кто я такая? – посмеивается она. – Я Хильдегард Стребер, – протягивает она мне свою по-птичьи тонкую лапку, то бишь руку, – слыхала о такой?
Бывшая домоправительница приглашена на семейный ужин, поражаюсь я мысленно: нет, у нас с Вайсами, конечно, разные представления о семейных торжествах, но не настолько же... И она, похоже, считывает ответ прямо с моего лица, так как тут же добавляет:
Я свояченица Михаэля и тетка Ванессы соответственно... Что, не знала? Так и думала, что никому нет до этого никакого дела... – Она смачно затягивается сигаретой, а потом вдруг начинает надрывно кашлять, так что я почитаю себя обязанной пару раз несильно хлопнуть ее по тощей спине.
Я действительно не знала, что вы родственники, – смущенно произношу я при этом.
Ах, брось, – кидает она сквозь стихающий кашель, – кому есть до этого дело... К работе я больше не вернусь, если ты этого испугалась... Я теперь-то и дышу через силу – у меня рак, милочка, но ты не бери в голову, я свое отжила!
Мне очень жаль, – все, что могу пролепетать я в ответ.
Да мне и самой жаль, что уж скрывать, – сипит Хильдегард с грустной гримасой на лице, – но сделать уже ничего нельзя, так что и говорить здесь не о чем. – К моему удивлению она снова затягивается никотином... – Ты так не смотри, девочка, – взмахивает она рукой с сигаретой, – это моя первая за последние месяцы сигаретка – изголодалась я по ним, если хочешь знать, всю жизнь дымила, как паровоз – первая и последняя, если смогу удержаться.
Ее хриплый, каркающий смех привлекает внимание других гостей, и те косятся на нас, подобно стайке любопытных попугаев.
Хорошо, что Михаэль так быстро нашел мне достойную замену, – с хитринкой в своих бледно-голубых глазах говорит она мне. – Ты ведь достойная замена, не так ли?
Хотелось бы верить, что да, – улыбаюсь я собеседнице. – Однако, уверена, вас мне не превзойти!
Та продолжает посмеивается и грозит мне при этом пальцем, как маленькому ребенку:
Уверена, так и есть, милочка, уверена, так и есть... Но ты все же старайся. – А потом резко меняет тему, интересуясь: – Не знаешь, когда намечается счастливый денек?
Я не сразу понимаю, о чем идет речь... или не хочу понимать, как знать. Тогда старушка указывает головой на свою племянницу и Доминика, уточняя:
Когда свадьба, не знаешь?
По-моему, точная дата еще не назначена...
Старушка выпускает в воздух новую струйку дума.
Надеюсь, я до нее доживу, – задумчиво произносит она, на секунду становясь серьезной, а потом снова подмигивает мне и добавляет: – Неплохого красавчика урвала себя Нессочка, не находишь? Так бы и облизала его всего с ног до головы...
Я выгляжу по-настоящему шокированной, хотя и пытаюсь казаться невозмутимой...
Ой-ой-ой, – хрипит старушка мне в лицо, – можно подумать, у меня одной в этом зале подобные мысли в голове? А я, между прочим, восьмой десяток разменяла, милочка... Ты замужем?
Была, – отвечаю я просто.
Вдова? – догадывается она по выражению моего лица, и я утвердительно киваю. – Я тоже была однажды замужем, – задумчиво сообщает она, – только муженек мой преставился сразу же после Берты, сестры моей, и осталась я одна-одинешенька, неприкаянная, пока Михаэль не зазвал меня в свой дом – пожалел горемыку... И вот. – Она замолкает на секунду, погруженная в свои безрадостные мысли, а потом неожиданно заключает: – И все-таки, согласись, его невозможно не хотеть? – при этом она продолжает поедать глазами будущего мужа своей единственной племянницы.
Я улыбаюсь Хильдегард искренне и смущенно одновременно: Доминика действительно невозможно не хотеть! От прилива нежности в нему у меня даже сердце екает, и наши с ним взгляды на секунду встречаются... Похоже, он заметил наш интерес к собственной персоне.
Настоящий принц! – провозглашает Хильдегард, снова затягиваясь сигаретой, готовой вот-вот опалить ее пергаментные пальцы.
Ну вот, стенаю я мысленно, если Ник – принц, а я – злополучная Золушка в этом... вызывающем платье... Подтягиваю лиф повыше. То, надеюсь, хотя бы мне не придется, следуя сюжету, убегать с бала, теряя по дороге собственные туфли!
… Надеждам моим, как показали дальнейшие события, не суждено было сбыться: наверное, просто нельзя переписывать сказки на свой собственный, индивидуальный лад, но пока я этого еще не знала, и стоило Хильдгард отсолютовать мне ручкой и удалиться, как ее место занял Михаэль Вайс с несколько покаянной улыбкой на губах...
Я видел, вы беседовали с Хильдегард, – говорит он мне с грустинкой в голосе, – боюсь, Джессика, мы не просветили вас на ее счет...
Она охотно сделала это за вас, – отзываюсь я на его слова. – Очень «милая» старушка, – добавляю с беззлобной насмешкой, которую собеседник тут же улавливает.
О, Хильдегард всегда была эксцентричной бунтаркой! – посмеивается он. – Не знаю, сказала ли она вам: у нее рак легких, прогнозы врачей неутешительны.
