Текст книги "2012 Хроники смутного времени"

Автор книги: Евгений Зубарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава двенадцатая

И без того не бедно выглядевший снаружи, внутри этот коттедж оказался роскошной загородной виллой – отделанные мрамором прихожая и гостиная, затейливые световые панели и какая-то немыслимая бытовая техника, из которой я опознал только пылесос.

То есть даже пылесос я опознал не сразу, ибо он был сделан в виде огромной черепахи, но когда он, деловито жужжа, сам подъехал ко мне на невидимых колесиках и начал путаться под ногами, самостоятельно очищая пол в автономном режиме, я раздраженно дал ему пинка, и Вячеслав укоризненно сказал:

– Не трогай животное. Ты, что ли, полы здесь мыть будешь?

Я вгляделся в рукотворную тварь и понял, что вижу одного из тех домашних роботов, которых показывают по телевизору в программах для скучающих жен бизнесменов.

Пылесос обиженно поморгал светодиодами и покатил от меня прочь в гостиную. Вячеслав направился туда же.

Я вошел сразу после них и совсем не удивился, увидев Васильева. Он лежал на роскошном кожаном диване, подставив лицо молоденькой девушке в форме с погонами лейтенанта медицинской службы. Девушка сидела возле дивана на коленях и сама отчаянно морщилась за пострадавшего, протирая ватным тампоном

исцарапанную физиономию Васильева, зато пациент бодро улыбался и трендел без остановки, шевеля разбитыми в кровь губами:

– …участковый докладывает: «Сегодня в доме пять произошло самоубийство. Мужик из окна выбросился». Начальник: «А какой мотив?» Участковый: «Какой на хрен, мотив? Не Кобзон, молча выбросился».

Палыч мельком взглянул на Валеру и сразу направился к огромному окну. Окно выходило на трассу, и в него было видно не только оба броневика, но даже, если поднять жалюзи, макушку холма, возле которого мы оставили в лесу наш «форд». Палыч поднял жалюзи и некоторое время разглядывал пустое вечернее шоссе.

– До утра ни одной машины не будет. Шугается на род по ночам ездить,– ответил на невысказанный вопрос Вячеслав, тоже подойдя к окну.

Васильев наконец отвлекся от своей медсестры и заметил нас.

– Явились, значит,– со странной смесью радости и беспокойства сказал он.

Вячеслав обернулся к нему и развел руками:

– Несчастный случай. У нас сегодня праздник отложенных встреч. Бывает и не такое.

Потом Вячеслав повернулся к нам и, коротко вздохнув, объяснил:

– У погранцов командир роты месяц назад из Ханкалы прибыл. Ивашов его фамилия.

– Ивашкин,– поправил с дивана Васильев, потирая ушибленную челюсть.

– Ага, Ивашкин. Капитан Ивашкин. А жену его зовут Алена.

– Алена Семеновна,– снова вмешался Васильев, и медсестра хрюкнула от еле сдерживаемого смеха.

– Короче, ревнивым этот капитан оказался до чрезвычайности. Он и на моих людей кидаться пробовал, но тут у него облом случился.

Через пару минут отрывистых комментариев Вячеслава и односложных реплик Васильева картина происшествия прояснилась до полного неприличия. Оказывается, кобель Васильев закадрил супругу капитана в первый же месяц своей последней чеченской командировки в Ханкалу, а потом два месяца отбивался от нападок разъяренного ротного. И надо было такому случиться – именно с капитаном Ивашкиным наш Валера столкнулся сегодня, проходя заставу. Рогатый капитан сразу понял, с какой целью пожаловал сюда Васильев. Разумеется, клеиться к его супруге – разве могут быть в этой жизни другие причины?

– Да хрен с ним, с этим кобелем.– Палыч бросил уничижительный взгляд на Васильева.– Ты мне лучше скажи, почему погранцы у тебя мародерствуют?

– Кто мародерствует? – напрягся «градовец», рефлекторно протянув правую руку к кобуре, а левую – к рации.

– Ну, как же…– запнулся Палыч, не решаясь поднять на него глаза.– Вон же ваши молодцы – грузят товар в грузовички…

Вячеслав нахмурился: |

– Ты вроде давно меня знаешь. Я мзду не беру.

Палыч развел руками:

– Я-то знаю! Но с шоссе видно, как товар перегружают.

– Здесь вчера был бой,– объяснил Вячеславе– Семь фур с кофе остались у нас на ночь, потому что перед Тверью работала банда Ахмеда Касымова, и дальнобойщики боялись дальше ехать без нормального сопровождения. Мы, разумеется, без команды сопровождать их тоже отказались, просто разрешили у нас переночевать, под прикрытием. А под утро Касымов сам сюда явился со своими людьми. И для начала у всех фур колеса прострелил. Он же думал, что здесь только срочни-ки стоят. !

– А вы что? – спросил я с огромным интересом.

– Что «мы»? Мы, конечно, вмешались. Вон в том лесочке Ахмед с друзьями сейчас лежит, воняет потихонечку… – «Градовец» кивнул в окно.– Кстати, военные грузовики у погранцов зафрахтованы фирмачами совершенно официально и проплачены по безналу. А вот нам или пограничникам фирма-перевозчик даже банки кофе не подкинула. Такие жмоты оказались, слов нет! А ты говоришь – «мародеры».

– Это не я говорю. Это он.– Палыч вдруг указал на меня толстым волосатым пальцем и вдобавок скорчил противную рожу.

Я благоразумно решил промолчать.

– Свою машину далеко оставили? – закрыл скользкую тему Вячеслав.

– Вон там, на пригорке, в лесочке,– показал Палыч.– Сейчас схожу пригоню.

– Один не ходи,– покачал головой Вячеслав.– За пределы КПП даже мои бойцы по одному не ходят. Дать тебе человека?

– У меня есть.– Игорь снова показал на меня пальцем.– Пошли, боец.

Конечно, я бы мог ему достойно ответить, но не в присутствии медсестры. Симпатичная девушка – с фигуркой, грудью и прочими аксессуарами.

Мы вышли из коттеджа и направились вверх по шоссе. Резко стемнело, и в сгустившемся сумраке я уже мало что видел. Когда Палыч вдруг резко остановился, я с ходу врезался головой ему в спину.

– Блин, Тошка, соблюдай дистанцию,– попросил он и дальше говорил уже кому-то невидимому, сидящему в открытом люке БТР:– Мы сейчас вернемся. На камуфляжном микроавтобусе. Такой длинный, с нарисованными медведями гризли на боках.

– Гризли? Да по мне хоть с бегемотами! «Сейчас» – это когда? Я через час сменяюсь,– послышался недовольный голос солдата.

– Мы быстро, в полчаса уложимся,– успокоил Игорь и быстро пошел вверх по темному асфальту.

– Будете подъезжать – мигните четыре раза! – крикнул нам вслед тот же недовольный голос, и я услышал скрип пулеметной турели.

Палыч шел, беспокойно поглядывая наверх, и мне тоже стало передаваться его беспокойство. Я с ужасом представил себе, как мы бродим по темному лесу в поисках исчезнувшего микроавтобуса, а нашу машину угоняют по лесным дорогам какие-нибудь недобитые соратники покойного, но все равно ужасного Ахмета.

На вершину холма мы почти взбежали, и там я первым отыскал место, где мы форсировали придорожную канаву. Я пригнулся, отодвигая мешавшие ветви, и вошел в лес, двигаясь больше по наитию, чем по ориентирам вроде колеи, едва различимой в неверном свете луны.

Микроавтобус стоял на месте, и я тут же радостно крикнул себе за спину:

– Палыч, порядок!

Ответом была тишина и какое-то странное, осторожное кряхтенье неподалеку.

– Палыч, ты где? – Я с тревогой вглядывался в уже беспросветную, по случаю позднего вечера, темноту.– Палыч! Где ты?

– Как же ты меня достал, Тошка! Дай погадить человеку! Два часа терпел, возможности не было, а теперь вот ты тут разорался,– услышал я возмущенную тираду из ближайших кустов.

Значит, мы бежали наверх, как сумасшедшие, вовсе не в тревоге за сохранность «форда» и груза. То есть я-то тревожился, а Палыч просто искал тихое место, где можно комфортно погадить в окружающую среду.

Я помолчал некоторое время, прогуливаясь меж трех сосен возле микроавтобуса, а потом мне стало скучно, и я прислонился спиной к ближайшему стволу, уставившись в необычайно звездное и потому глубокое, зовущее ночное небо.

Звезды загадочно мерцали, передавая морзянкой неведомые человечеству тайны, рядом многозначительно фосфоресцировали какие-то туманности и еще молча, но строго смотрела на меня луна.

В такие минуты очень хочется приобщиться к какому-нибудь секретному инопланетному знанию или божественной высшей силе, но ни религия, ни уфология никогда не вызывали у меня в душе ни трепета, ни интереса. Мне в принципе не нравилась идея поклонения могущественным силам, когда в качестве причины поклонения выступал всего лишь факт могущества этих сил. То есть не моральные качества человеческих богов, не любовь и справедливость заставляют людей поклоняться им, а лишь факт их пусть воображаемого, но силового преимущества перед человеком. Больше того, отказ от почитания богов означает в людской мифологии совершение греха – дескать, как ты, чмо хилое, смертное, тупоголовое, посмел противиться силе, которая заведомо больше тебя!.. Подобная идеология возмущала мой разум, а разум в ответ разрушал малейшие религиозные конструкции, которые окружающие достаточно часто пытались воздвигнуть в моем воображении.

Я не понимал претензий на духовное лидерство этих безумных фанатиков с барскими замашками и пошлой пропагандой серости как фетиша. С таким же успехом серийный маньяк может претендовать на роль духовного вождя среди своих несовершеннолетних жертв – и ведь, как показывает уголовная практика, нередко добивается своего! Но разве это означает, что ему следует поклоняться? По-моему, ему следует набить морду…

«Форд» взревел мотором, и я вздрогнул от неожиданности. Палыч не стал включать свет в кабине, потому что даже при свете фар с водительского места в лесу видно было немного.

Я открыл пассажирскую дверь, сразу оказавшись в шаге от желанного, теплого, цивилизованного мира.

– Привет, засранец! – крикнул я Палычу.– Я пой

ду к шоссе, показывать тебе дорогу.

Палыч показал глазами на луну:

– Мне света вполне хватает. Не трепещите крыла-

ми, корнет.

Потом помедлил и неожиданно спросил:

– Тошка, а тебе не кажется, что луна очень похожа

на жопу?..

Я изумленно вытаращился сначала на него, потом на луну, а потом снова на него:

– Луна похожа на жопу? Почему? Ты спятил, что ли?

Палыч сказал мне «пф-ф» и разочарованно махнул

рукой:

– Ты не понял. Мы – внутри! Ладно, иди уже, пока

зывай дорогу…

Я осторожно захлопнул дверь, с неслышным вздохом возвращаясь в мир тревожных лесных шорохов и теней.

Потом я снова посмотрел на луну, и тут до меня дошла шутка Палыча… Меня начало трясти от смеха так, что я сам едва не свалился в канаву вместо броневика.

Впрочем, обратная эвакуация микроавтобуса из леса на шоссе прошла успешно, и я сел в машину, когда она вырулила на дорогу. Мы покатили под горку, которую уже изрядно истоптали за сегодняшний день.

Устраиваясь в кресле поудобнее, я вдруг всеми частями тела почувствовал, как устал.

Подъехав к первому броневику, мы послушно мигнули четыре раза, но не получив в ответ никаких сигналов, медленно двинулись в глубь заставы.

Палыч поставил «форд» во дворе первого коттеджа, под самыми окнами гостиной, где мы оставили Васильева, и в этих окнах, сияющих сейчас двухсотваттными неоновыми панелями, мелькали бойкие тени и странные романтические силуэты.

На веранде коттеджа стояло трое мужчин в камуфляже, среди которых я сразу узнал белобрысого веселого громилу. Весельчак тоже меня узнал:

– Привет терминаторам! Когда уже будем соревнование устраивать?

Я зашел на веранду и протянул ему руку:

– Привет. Я Антон, Биофизик.

Белобрысый широко улыбнулся и легко пожал мою руку:

– И я Антон. Но – землепашец.

Оказавшийся рядом Вячеслав добавил своим размеренным басом:

– Студент он у нас. Зеленоградской сельхозакаде

мии. Теперь уже вечный.

Я не понял последней фразы и открыл было рот, но Антон объяснил сам:

– Идите в гостиную, ужинать, заодно новости по смотрите. Там в конце, в рубрике «Культура», должны показать, как она горит. Моя, блин, альма-матер. Отучился я, короче… – с грустью закончил он.

Я вежливо пожал плечами, выражая сочувствие странному студенту, и пошел в гостиную на запах какой-то необычайно вкусной жратвы.

Палыч, разумеется, сначала поперся в туалет – мыть руки с мылом (а то и с хлоркой, если найдет раствор).

Кроме вкусных запахов, гостиную заполняли забытые звуки ночной вечеринки – звяканье бокалов, невнятный шепот, доносящийся откуда-то из нагромождений мягкой мебели, занудливое бормотание радиоведущего, изредка прерываемое танцевальной музыкой, и тому подобное забытое звуковое сопровождение типичного студенческого вечернего ужина.

У входа в гостиную меня встретила давешняя медсестра, что приводила в чувство Васильева, и строго нахмурила брови:

– Руки!

Я, разумеется, вспомнил «Приключения Шурика» и послушно поднял руки вверх, косясь на ее грудь, отлично видимую в вырезе расстегнутой до предпоследней пуговицы гимнастепки.

Оглядев мои поднятые руки, медсестра радостно засмеялась и добавила, едва сдерживая следующий приступ смеха:

– Руки мыли ?

– Я бы рад, да там, в туалете, мой коллега засел. Медвежья болезнь!– громко заорал я, оборачиваясь к туалету, чтобы Палычу было лучше слышно.

– Наглая ложь,– тут же отозвался Палыч, открывая дверь туалета.– Я там руки мыл.– Он торжественно показал красные от горячей воды ладони.

Медсестра уважительно ему кивнула:

– Какой молодец! А теперь идите кушать.

Услышав слово «кушать», я поморщился. Давно подметил: если русскоговорящий человек всерьез употребляет слово «кушать», значит, он не понимает его лакейского смысла. И значит, этот человек глуп. Еще ни разу за мою жизнь этот тест меня не обманывал, и я давно привык полагаться на него, как полагаются в приемных комиссиях вузов на тест ЕГЭ, – с некоторой степенью недоверия, но и с подсознательной готовностью признать человеческую глупость там, где внешне она еще никак не проявилась.

Палыч протиснулся мимо меня в гостиную, слегка и как бы шутя приобняв медсестру, а я отправился в туалет. Я подумал, что мы можем еще очень нескоро воспользоваться преимуществами цивилизации, и, обнаружив в туалете душевую кабину, решил быстро, по-солдатски, помыться.

Потом я таскался в «форд» за чистыми носками и майкой, вытирался, причесывался и просто тупо таращился на себя в запотевшее зеркало, репетируя мужественный оскал и две разновидности ироничной улыбки.

Короче говоря, когда я вошел в гостиную, за общим столом уже сидело человек десять и поднимали, как мне показалось, судя по счастливо размякшей физиономии Васильева, четвертый-пятый тост.

Впрочем, бойцы Вячеслава, как и их командир, употребляли исключительно соки. Железные люди, собранные по старым кагэбешным технологиям – из чугуна, ряженки и ржаных хлебцев «Здоровье». Сейчас таких уже не делают…

Мне указали на свободное место рядом с немного полноватой, но довольно симпатичной блондинкой, одетой в гражданское, отчаянно красное плюшевое платье, вызывающее и неожиданное среди привычного камуфляжа или зеленой формы офицеров погранвойск.

По другую сторону от плюшевой блондинки сидел Васильев и недобро косился на меня, нервно почесывая челюсть, заклеенную пластырем в трех местах.

Давешняя медсестра сидела много дальше, на другом конце стола, рядом с Палычем – видимо, его чистоплотность задела какие-то профессиональные струны ее женской души.

– Очень приятно. Меня зовут Алена Семеновна,—жарко прошептала мне в правое ухо блондинка, пихнув меня в бок своей упругой грудью, и я тут же рефлекторно огляделся по сторонам в поисках невидимой угрозы.

Меня успокоил голос напротив:

– Капитан Ивашкин отправлен на гауптвахту. Трое суток за неуставные взаимоотношения с гражданским лицом.

Я благодарно кивнул, ни единым мускулом не выдав своего отношения к этой непростой коллизии, а потом повернулся к блондинке:

– Я Антон. Что вам налить?

– Там уже все налито, Тошка. Тебе совершенно не стоит беспокоиться,– желчно отозвался Васильев поверх красной плюшевой спины, демонстративно подливая блондинке вина в стакан.

Я посмотрел Алене Семеновне прямо в ее подернутые мутной голубоватой дымкой глаза и прочитал там, что побеспокоиться мне все-таки стоит. Блондинка подняла свой стакан, лихо выцедив из него все содержимое:

– Ах, Антон! Налейте мне что-нибудь по своему вкусу. Так приятно, когда мужчины вливают в тебя что-нибудь по своему вкусу!..– томным голосом добавила

она и, завершая свою выразительную пошлость, медленно облизала указательный палец, глядя мне в глаза.

Я понял, что от этой женщины так просто я уже никуда не денусь, и взял со стола бутылку, руководствуясь одним только инстинктом – самозащиты.

– Ах, пьяная женщина – легкая добыча. Не правда ли? – приторно улыбнулась Алена Семеновна, внимательно наблюдая, как я наполняю ее стакан вином.

Тут Васильев крякнул со своего места так отчетливо, что мне все-таки пришлось остановиться где-то на половине стакана.

В гостиную вбежал запыхавшийся солдат с огромной, литров на двадцать, кастрюлей вареной картошки. Он поставил парящую кастрюлю посреди стола и снова торопливо убежал за стойку, где, по-видимому, располагалась кухня элитного коттеджа.

Все мужики тут же начали шустро, но без суеты накладывать себе картошку. Я тоже положил в свою тарелку пару картофелин, и тут в гостиной снова появился все тот же солдатик – на этот раз с казаном тушеного мяса.

– Хорошо живете,– одобрительно заметил Палыч на всю гостиную.– На своем горбу небось все вырастили?

– Своим горбом в России можно заработать лишь радикулит,– тут же отозвался Вячеслав.– Картошку у местных на солярку выменяли, а козу вчера убило, во время боя. Не поверишь – случайно.

– А где же армейское довольствие? Где полевая кухня? —озаботился Васильев, повернувшись к Вячеславу.

– В Караганде! – раздался нестройный хор мужских и женских голосов.

– Мне, как ты понимаешь, на моих людей питерское управление отпустило стандартные командировочные. Из расчета семьдесят шесть рублей в сутки на рыло,– пояснил Слава.– Ау местных погранцов вообще полная задница – их же должна была обеспечивать тыловая служба Кавказского военного округа. Ну так положено – раз они оттуда прибыли…

– И чего? – не понял паузы Валера.

– Ты что, не знаешь? – удивился Вячеслав.

Валера пожал плечами, и Вячеслав продолжил:

– Тыловики автоколонной уходили, из Владикавказа на Ставрополь. Керосин для транспортных самолетов у них еще в июне растащили, вот они автоколонной и ломанулись со всем скарбом, так сказать. А под самым Ставрополем их, разумеется, встретили. Причем сразу четыре региональные преступные группировки. Четыре, представляешь! Армейские консервы, концентраты, запчасти всякие, они ведь сейчас в такой цене… Короче, там такое творилось, что я тебе здесь, за столом, пересказывать не буду… Не дошли ребята, почти все там остались. Двести грузовиков, триста солдат и пятьдесят офицеров. Слава богу, хоть семьи свои отдельно отправили, неделей раньше.

– Подожди, они что, без оружия шли? – вытаращил глаза Палыч.

Мужчины за столом все, как один, грустно улыбнулись.

– С оружием, конечно. Но, согласно приказу МО РФ, это оружие было в разобранном виде упаковано в специально опечатанные московской комиссией ящики. Чтоб не провоцировать экстремистов на нападения. И во всех СМИ об этом заранее объявили. Понимаешь тему?..– Вячеслав налил себе полный стакан сока.

– Не понимаю,– честно ответил Игорь.

– Да продали Россию, что тут понимать,– отозвался сосед Палыча, рослый майор-пограничник.– Мне сейчас дай команду—«Наведи порядок, майор Ширко!» – так я за десять дней его наведу, с одной только своей ротой беременных недоносков. Но ведь не дают такой команды, гниды тыловые!..

Майор с тоской поднял огромные ручищи, а потом решительно выпил.

Я покосился направо и, немного подумав, слазал вилкой в кастрюлю за еще горячей картошкой. Но когда я несмело понес парящую картофелину в тарелку своей соседки, Алена Семеновна чутко отвлеклась от беседы с Валерой и замахала на меня руками:

– Что вы! Я худею! Нет-нет! Никакой картошки!

Я понятливо кивнул и положил эту картофелину себе. Поскольку Алена Семеновна все еще смотрела на меня выжидающе, пришлось задавать ей необязательный вопрос:

– А давно вы худеете ?

– Целый час! – с готовностью отшутилась она, с торжествующей усмешкой оглаживая себя по пышной груди.

– Уже заметно! – обнадежил я.

– Правда? – захихикала она, прикрывая рот ладошкой.

– Ну да. Глаза у вас голодные.

Она задумалась, потом нахмурилась и наконец разочарованно отвернулась к Васильеву.

Антон опять через стол улыбнулся мне одними глазами и негромко сказал:

– Слушай анекдот, тезка. Возвращается муж из командировки, открывает дверь в спальню, а там его друг и жена занимаются любовью. Муж в сердцах хватает пистолет и стреляет в друга. Наповал. Жена поднимается, грациозно подходит к будуару, берет помаду, красит губы и с легким вздохом говорит: «Эдак ты всех друзей растеряешь!»

Я ухмыльнулся и задумчиво взглянул на Алену Семеновну. Мне уже давно было плевать на несчастного капитана Ивашкина, отсиживающего на гауптвахте за грехи своей несносной супруги,– я не мог разобраться в своих ощущениях.

– Новости! Новости! – закричала вдруг медсестра,тыча вилкой в телевизор, доселе беззвучно вещающий на Первом канале.

Вячеслав неспешно, с каким-то гадливым выражением на лице, поднял телевизионный пульт и несколько раз нажал на сенсоры, выставив уровень звука до различимого. Аккуратно причесанный диктор приветливо улыбнулся нам всем и сказал:

– Здравствуйте! В эфире новости Первого канала.Спешим обрадовать наших телезрителей – министр Зурабов, прозванный в народе совестью нации, посмертно стал лауреатом 17-го конкурса ЮНЕСКО на звание «Человека десятилетия». С подробностями – специальный корреспондент Первого канала в Нью-Йорке.

По экрану пошли панорамы нью-йоркских авеню, и все жадно принялись рассматривать непривычно целые, яркие витрины и толпы улыбающихся, счастливых людей.

– Живут же люди! – выразила общее мнение Алена Семеновна.

– Да ладно, у них на границе с Мексикой сейчас такая же херня происходит,– тут же вступился за родину Васильев.

Поддерживая Валеру, появившийся на экране диктор с фальшивой скорбью в голосе сказал:

– К сожалению, волна стихийных беспорядков и

погромов докатилась также и до Соединенных Штатов

Америки. Сейчас вы увидите эксклюзивные кадры,снятые нашим специальным корреспондентом во время вчерашних массовых погромов на юге США.

По экрану пошло мельтешение из перекошенных лиц и горящих зданий, сопровождаемое криками разной степени экспрессивности.

– Ну, там хотя бы не стреляют,– разочарованно заметил Палыч.

– Стреляют везде,– поправил Вячеслав.– Просто оттуда, где стреляют, корреспонденты с телекамерам не часто возвращаются.

Следом пошел сюжет про разграбленный в Лондоне автосалон, и на экране появился плачущий хозяин который, если верить российскому переводу, отчаянно проклинал правительство своей страны за то, что оно оказалось не способно защитить его машины от толпы погромщиков.

– Я разорен! Я полностью разорен! Теперь у меня нет ничего! – надсадно орал в микрофон несчастный коммерсант, а камера тем временем показывала нам бессмысленно покореженные модели известнейших и дорогущих автомобильных марок.

– Чего бы ему, лоху, было не продать это добро пораньше и не свалить с деньгами? – удивился кто-то из ребят в камуфляже.

– Да уж! Самые большие лохи на свете – это те, кто имеет деньги, но не имеет счастья,– негромко сказала медсестра, и я понял, что совершенно напрасно недавно упрекал ее, пусть и мысленно, в тупости.

Тут Первый канал отвлекся от зарубежья, и по экрану пошла подборка региональных сюжетов. Нам показали процедуру открытия электронной библиотеки в селе Горелово Псковской области, два сюжета про освящение – новой атомной подлодки в Северодвинске и музея в Калуге, а также сюжет про визит президента в Анадырь на закладку первого камня в фундамент местной очистной станции.

– Президент у нас молодец, далеко смылся,– одобрил Палыч.

– Да уж… Главнокомандующий, бляха-муха… – хмыкнул Вячеслав.

– Да он, может, не в курсе,– заступился за президента Антон.– Может, ему, как и нам, докладывают только про погромы в Америке и открытие библиотеки в селе Горелово.

. Ну и нахрен он тогда нам нужен, такой красивый?! – злобно рявкнул Васильев, и я увидел такое разочарование на его исцарапанном и битом лице, что рука моя сама потянулась за бутылкой водки.

– Да знают в Кремле всё, что надо! – успокоил собравшихся Вячеслав.– Просто играют в какие-то свои игры, сферы влияния делят или еще чего…

– Нифига себе игры!.. Сколько народу уже полегло! – не выдержал я, наливая водки и себе тоже.

– Их-то это не касается,– ответил Вячеслав.– К примеру, Рублевку сейчас сразу две дивизии охраняют, воздушно-десантная и внутренних войск. Так что там порядок и тишина. По телику давеча показывали – спокойно себе люди в гольф играют, в шортиках и белых носочках. В гольф они там играют, понимаешь!

Все замолчали, с неприязнью глядя в телевизор, где как раз показывали одного из обитателей Рублевки, известного салонного художника. Как будто специально, он вырядился в белые футболку, шорты и носочки. Своими тонкими ручками живописец с натугой удерживал широкую золоченую раму.

– Моя новая картина посвящена последним событиям в Казани.– Холеный человечек лихорадочно тараторил в кадре, выжимая максимум пиара из дорогих эфирных секунд.– Вот, дорогие телезрители, вы видите на этой картине, как несчастная мать держит своего мертвого ребенка, убитого безжалостными погромщиками. Вы также видите, как искажено горем ее когда-то

прекрасное русское лицо… Я безвозмездно дарю эту картину Третьяковской галерее!..

В приступе неконтролируемой ярости Слава ударил кулаком по пульту, и экран погас.

Стряхнув телегипноз, все посмотрели друг на друга.

– Больше всего мне жаль хороших людей,– сказала в наступившей тишине медсестра, устало вливая в себя очередную рюмку водки.– Их в жизни ждет наибольшее разочарование. Страшно подумать, как они будут мучаться от разочарований в гнусной человеческой сущности…

Она тяжело вздохнула и добавила:

– Беда хороших людей в том, что они всех подозревают в порядочности. А их по всей стране – мордой об стол, и давай пытать на предмет семейных заначек или просто так, для развлечения. И делают это ближайшие соседи – те самые, что раньше придерживали дверь, когда вы выносили из подъезда коляску с ребенком…

Она заплакала и прикрыла лицо руками. Все тут же принялись преувеличенно шуметь, звенеть посудой, разговаривать неестественно бодрыми голосами, скрипеть стульями, лишь бы не слышать этот тихий плач.

Я с каким-то восторженным ужасом смотрел на медсестру – совсем юную девушку, так рано созревшую для мудрости, к которой не каждый приходит и в восемьдесят лет.

– У Вали в Казани семья погибла,– негромко сказал мне Антон.– Мать и младшая сестренка. Они напоезде эвакуировались, а его сразу за выездом из города подорвали. Погромщикам почтовый вагон был нужен, с деньгами и ценностями всякими. А весь поезд —так, до кучи пришелся, как в том анекдоте. Человек тридцать сразу погибли, а до раненых «скорые» еще несколько часов не могли добраться – погромщики стреляли. Не со зла, а потому, что боялись, что за ними

менты на этих «скорых» явятся. А менты туда, кстати,так и не приехали. Приказ у них такой был – не провоцировать, а ждать, когда само рассосется.

Я взглянул на Валю, потом на черный экран телевизора и почувствовал, что меня здорово развезло.

Я встал из-за стола и быстро зашагал к выходу, не обращая внимания на лица и слова, обращенные ко мне…

Меня стошнило прямо на крыльце – я блевал на этот поганый мир и одновременно плакал от лютой ненависти к нему. Впрочем, скорее всего, я просто перепил водки и подсознательно искал себе другого, высокоморального оправдания.

Потом на крыльце появился Васильев с литровой «Столичной», и я, выхватив ее у него из рук, упрямо припал к этой бутылке так, будто на ее дне таилось знание, так необходимое всем нам сейчас.

Увы, никакое знание ко мне не явилось – явилась лишь совсем расхристанная, но на удивление бодрая Алена Семеновна и встала на пороге, приманивая меня на вывалившуюся из декольте грудь.

Я не стал говорить Алене ничего обидного, а отдал бутылку Васильеву и послушно пошел за этой женщиной – туда, где нас ждали чистые простыни чужой, но такой роскошной спальни.