Текст книги "2012 Хроники смутного времени"
Автор книги: Евгений Зубарев
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Палыч и Валера собрались утром, едва рассвело. Спать им довелось меньше трех часов – последние сто коробок в подвал не влезли, и их пришлось таскать на крышу. Еще (видимо, в качестве бонуса) они вытащили начавший пованивать труп Гришани из дворницкой и унесли куда-то за пределы двора, к трансформаторной будке или даже дальше.
Потом Палыч расщедрился на дизель-генератор, сказав, что в Элисте за эту потерю как-нибудь отмажется, а мне вручил ящик одноразовых гранатометов, правда, так и не показал, как ими пользоваться, так что этот ящик я отнес на крышу.
Еще я забрал у них два автомата и все шесть магазинов. Валера поначалу жадничал, но Палыч резонно заявил, что этого добра, патронов к «Калашникову», они насшибают по дороге хоть вагон, а вот мне взять их будет действительно негде…
Валера с этим аргументом согласился, но вот когда я потащил в садик один из двух ящиков водки, Васильев заверещал так, что я испугался за детей – проснутся ведь.
– Тошка, да как же мы без водки поедем? – причитал Валера, встав на пороге детского учреждения и закрывая проход своим телом.
– Валера, у тебя остается еще ящик! – рявкнул я, потому что держать на весу ящик было непросто – левое плечо еще побаливало, хотя уже не настоящими, а какими-то призрачными, фантомными болями.
– Всего один ящик! На три тысячи километров дороги! – по-бабьи заголосил Валера, показывая окружающим то один, то три растопыренных пальца.
Он бы еще долго выламывался, но его пристыдил Палыч, который сказал, что за наличные спиртное можно раздобыть даже в Африке. А уж в России – тем более.
Валера вроде успокоился, но, пропустив меня, метнулся к багажному отсеку «форда» и запер его на ключ – чтобы я больше ни на что не покушался.
Я отнес водку в холл и сразу вернулся – мне было тревожно за ребят и хотелось посмотреть на них подольше. Вдвоем проходить маршрут, по которому рискнет пройти не каждая армейская колонна,– это серьезно. А если говорить начистоту – вообще нереально. Скорее всего, они не дойдут. И они знают это. Просто ни у кого из нас нет выбора – правило движения задано раз и навсегда, и не нам выбирать направление…
Я пожал руки Палычу и Валере, потом то же самое сделал Олег Меерович, и «форд» выехал за ворота. Мы помахали ребятам на прощание, и, пока я запирал ворота цепью на замок, психиатр, глядя вслед микроавтобусу, сказал:
– Мне представляется невероятным, что они доедут без потерь. Или что они вообще доедут. И кстати,объясните мне, какой вообще смысл в этом вашем предприятии? Там, в Элисте, может, давно уже и нет Никакого филиала этого вашего ООО…
Я убрал ключ от ворот в карман брюк и ответил:
– Нас нанимали не смысл искать. За эту работу нам реальные деньги полагаются.
– А-а, деньги! – понятливо кивнул дед, и мы пошли по асфальтовой дорожке к парадному входу. Было уже почти восемь утра, и дети уже наверняка проснулись.
Наверху действительно творился настоящий бедлам. Детишки не просто проснулись – они устроили бой подушками палата на палату. Когда мы с Олегом Мее-ровичем явились усмирять бунт, дед, который самонадеянно шел первым, схлопотал в лоб сразу три подушки подряд, так что мне пришлось вмешаться, забежав вперед, перехватывая летящие в нас «снаряды» и возвращая их по надлежащим адресатам, самым активным бойцам.
Победа далась нам дорогой ценой – у Олега Мееро-вича, судя по его изумленному и потерянному виду, была полностью утеряна вера в будущее человечества, а я обзавелся натуральным фиолетовым бланшем под правым глазом – скромная девочка Ксюша, с виду сущий ангел, а внутри – чертенок в юбке, удачно метнула в меня вместо подушки плюшевого мишку, который держал под мышкой бочонок как бы с медом. Этот бочонок и вошел мне в скулу ровным; чуть шершавым деревянным дном. После чего в глазах у меня потемнело, и я ушел в реальный нокдаун, едва не выстрелив в ответ из «Ижа», который теперь постоянно жил у меня за брючным ремнем.
С трудом успокоив развоевавшихся детишек, мы принялись за работу – детям предстояло совершить утренний моцион, на обязательности которого настаивал Олег Меерович. Помимо утреннего умывания и туалета, психиатр требовал, чтобы дети самостоятельно заправляли свои кровати. На мой простодушный взгляд, это было совершенно невыполнимое требование, но дед уверял, что именно это действие, уборка собственного дома, отличает человека от животного, и настаивал на обязательности соблюдения ритуала.
Впрочем, дед сам контролировал выполнение своих требований, так что я со спокойной душой повел мальчиков в туалет, пока девочки во главе с психиатром застилали свои постели.
Черноволосый мальчик Гарик, почти без капризов согласившийся сесть на горшок, потому что семь унитазов на пятнадцать ребят очевидно не хватало, размотав рулон туалетной бумаги, выдал мне вдруг замечательную сентенцию:
– Дядя Антон! Вы знаете, что бумага на нашей планете совсем скоро кончится? А люди все какают и какают!..
Гарик Ованесян был одним из пяти детишек, кто вспомнил телефон своих родных – у него в какой-то передряге погибли мать с отцом, но жива была бабушка. Впрочем, бабушка оказалась совершенно глухой или слабоумной – я минут десять повторял ей одну и ту же фразу про Гарика, которого надо забрать, но она в ответ переспрашивала меня про пенсию, которую ей уже неделю никак не принесут из собеса.
В детдоме «Солнышко» оба телефона молчали с утра до вечера, а по остальным номерам, названным детишками, никаких осмысленных комментариев услышать не довелось – их озвучивали какие-то странные существа: либо алкоголики, находящиеся в перманентном запое, либо, что вернее, наркоманы, напрочь оторвавшиеся от реальности. Олег Меерович даже некоторое время записывал тексты, исходящие от этих абонентов, пока мы не напомнили доктору, что звонки стоят денег. А ведь с августа сотовые операторы подняли тарифы втрое…
Что там случилось с семьями наших детишек, кто обосновался в их квартирах, можно было только гадать. Впрочем, в детдом, как правило, и попадают дети асоциальных родителей, так что ничего удивительного в этой ситуации не было. Просто стало окончательно ясно, что спихнуть детей в ближайшее время будет некуда.
Я отмахнулся от печальных мыслей и погнал своих пацанов к раковинам – умываться. Пока дети возились в умывальнике, я раздумывал над очередной проблемой – полотенца за эти два дня уже успели приобрести отчетливый серый оттенок, но постирать их было нечем. То есть стиральная машина, слава президенту и его партийным спонсорам, в этом детском садике имелась, но вот стирального порошка не было ни грамма. Значит, придется выбираться в город, меняться с кем-нибудь, наверное, на спирт. Но это же будет целая войсковая операция – наверняка, глядя на Олега Мее-ровича, там захотят нас кинуть, поэтому придется убедительно доказывать, что ты не лох и можешь за себя постоять.
Вывод: чем меняться, проще сразу пристрелить и забрать всё даром.
Впрочем, так всегда проще.
Управившись с парнями, я повел их обратно в палаты, где строго-настрого приказал одеваться, не отвлекаясь на глупости. Дети принялись одеваться с каким-то неожиданным и подозрительным послушанием, и я заглянул даже под кровати в поисках подвоха, но ничего неожиданного там не увидел.
Девочки, завершившие туалет раньше, уже расселись на застеленных кроватях и щебетали на вечные темы – все ли мальчики дураки или есть среди них один неглупый, бросит ли самочка Маня самца Ваню из реа-лити-шоу про человекообразных кроликов «Землянка-2», а также действительно ли крем «О'кей» помогает от морщин так, как его рекламируют, или это все сплошной обман и бесстыдный пиар.
Вместе с Олегом Мееровичем мы отвели детей в столовую, где их ждала рисовая каша на порошковом молоке – дед сам сварил ее и сам разлил по тарелкам.
Вообще он оказался настоящим профессионалом в том, что касалось общепитовской кухни, и это было приятным сюрпризом.
Там же, в столовой, мы впервые рассказали детям, как им предстоит отныне жить днем, и расписали дежурства по самым старшим. Старшие, особенно мальуцики, сразу принялись ужасно важничать, обсуждая технологии обнаружения диверсантов на дальних подступах к объекту, а застенчивая третьеклашка Маша драбова, как самая грамотная и аккуратная девочка всех времен и народов, легко согласилась составить список дежурных. Потом, вручив мне список, она замерла, выразительно глядя на меня распахнутыми карими глазами, и я подумал, что она ждет конфету или что-нибудь подобное.
– Маш, у меня нет ничего вкусненького,– виновато развел я руками.– Но я обязательно раздобуду каких-нибудь конфет, завтра или послезавтра,– пообещал я, всерьез задумавшись, где в разгромленной Кашире можно найти конфеты. Наверное, опять на спирт придется выменивать.
– Мне не надо конфет, дядя Антон,– покачала кудряшками Маша.– Раз я буду дежурной, дайте мне, пожалуйста, свой пистолет. У вас ведь еще много пистолетов. Ну, пожалуйста, дайте мне один! – Она вдруг вцепилась в меня обеими руками, и я совершенно растерялся от этой неожиданной атаки.
– Ты что, боишься? – спросил я наугад, глупо улыбаясь.
– Да! Да!! Они вернутся! Они придут ночью. Я знаю. Я жду. Они и вас убьют, как Полину Ивановну и Дарью Семеновну! А если у меня будет пистолет, они до меня больше никогда не дотронутся… – Она наконец зарыдала, и я был этому рад. Лучше слушать невнятные рыдания, делая вид, что не понимаешь, о чем они плачут каждую ночь, чем выслушивать этот пронзительный, режущий сердце и корежащий душу речитатив. В голове даже Чужой затрепыхался, хотя никакой опасности рядом не было.
На мое счастье, в коридоре появился Олег Мееро-вич, без слов оценил ситуацию и увел Машу на кухню. Там он взялся мыть посуду, и ему добровольно остались помогать, помимо Маши, еще несколько старших девочек. Всех остальных детей я повел во двор – выгуливать, пока погода баловала скромным осенним солнышком и еще теплым, но уже резким, порывистым ветерком.
Самым удобным местом для наблюдения оказалась деревянная беседка, установленная посреди асфальтового озера двора. Там я прилег на неудобной – широкой, но короткой – лавочке и оттуда же через несколько минут заметил двух озабоченных женщин, которые смело форсировали пустырь между зданием садика и жилым массивом неподалеку.
Возле запертых ворот женщины встали, поставив на землю какие-то кастрюли, сумки, пакеты, и принялись призывно махать руками. Они заметили меня раньше, чем я их, и мне это не понравилось. Мне вообще ничего не нравилось с самого утра – кроме разве что рисовой каши на порошковом молоке.
Я неспешно поднялся и зашагал к воротам, привычно поправив помпу под левым плечом.
– Ох, сынок, а мы смотрим, детки в садике опять появились! – Первая женщина картинно всплеснула белыми пухлыми ручками, но улыбалась мне напряженно и тревожно. – По телевизору брешут, что вы из тех самых, «Восточных медведей»,– осторожно сказала вторая.
Я, усмехнувшись, небрежно приложил правый ку лак к виску, но этот жест оказал на женщин совершенно невероятное воздействие – они с видимым облегчением выдохнули: «Слава богу, действительно «гризли»!» – и уже повели беседу спокойно, по-деловому.
– Значит, так, сынки. Мы ваших деток покормим,помоем, спать уложим и сказку расскажем. Вы только сами не подведите – от злодеев защищайте, как по телевизору показывают.
Я молча уставился на этих женщин, и только мину ты через две до меня наконец стало доходить, за кого нас тут принимают. Спаси и сохрани – кажется, так звучит это заклинание? Но я уверен, что Иисус Христос был намного выше меня – выше во всех смыслах.
Вот ведь, кстати, вопиющая несправедливость – Иисус, понимаете ли, выше во всех смыслах, а спасать и сохранять должен я!
– Юлия Эдуардовна Назаретян, педиатр.– Первая женщина улыбнулась мне уже по-человечески, тепло и искренне.
– Валентина Владимировна Щепакова, бухгалтер,– представилась вторая, колыхнув немаленьким бюстом.
Я отпер ворота и пустил обеих женщин внутрь. Они протиснулись между мной и железной стойкой ворот, а потом засеменили по дорожке, сгибаясь под тяжестью своих кастрюль и пакетов.
Я пошел следом, размышляя над новой ситуацией. Впрочем, дети обрадовались незнакомым тетям, сразу завертев вокруг них развеселую карусель, и я подумал, что пока все складывается отлично. Если за детьми будут присматривать, все остальное я сделаю.
Я довел женщин до холла, где опять пристроился дремать Олег Меерович, и представил их друг другу. Психиатр обрадовался так, что предложил всем выпить за знакомство.
Я с изумлением взглянул на часы – едва стукнуло одиннадцать.
– Не рановато вы пить собрались, граждане алкоголики? – с укоризной спросил я, но дед решительно направился к ящику, который я с таким скандалом отобрал у Васильева, и вытащил оттуда бутылку водки.
– Выпить надо обязательно! – сообщил Олег Меерович обеим женщинам, которые стояли возле дивана, так и не решаясь присесть.
Олег Меерович разлил водку в четыре стакана, но я пить категорически отказался, и тогда они выпили втроем, долго и неловко чокаясь.
Потом женщины наконец присели рядышком на один диван, психиатр сел на второй и задал вопрос, прямота которого меня покоробила:
– Вы сюда пришли, потому что там, в жилых кварталах, стало опасно?
Женщины переглянулись и понуро кивнули.
Потом первая, педиатр, объяснила ситуацию – вроде бы искренне, но не поднимая при этом глаз выше уровня журнального столика:
– В нашем доме наркоманский притон завелся. И так было непросто, а теперь всё – каюк, жить нельзя…
– Грабят, что ли? – спросил я.
Педиатр подняла на меня глаза, и я пожалел, что задал этот вопрос, – на самом деле мне совсем не хотелось знать никаких подробностей.
Она покачала головой и произнесла в одно слово:
– Они-творят-такой-ужас-что-его-нельзя-описать.
Вторая женщина, полноватая блондинка со следами былой ухоженности на лице, добавила:
– Утром они выбросили соседку. Инвалида. Вместе с коляской. С пятого этажа. Им смешно было.
Педиатр посмотрела на меня оценивающе:
– Мы утром, как Полину на асфальте увидели, так сразу собрались и ушли. И они знают, куда мы ушли.
Они нам кричали, что придут за нами. Сразу не догнали, обдолбанные были. Но к вечеру могут прийти. Вы уж приготовьтесь.
Я пожал плечами – какая чушь! Наркоманов можно давить одной левой, не напрягаясь. Даже моей нынешней левой, слегка поцарапанной картечью. Это же не бойцы, а говно на палочке.
– Не переживайте! Как придут, так и уйдут,– пообещал я, улыбнувшись каждой женщине в отдельности.
Педиатр недоверчиво покачала головой:
– Вас что, двое всего? А по телевизору говорят/'
что «гризли» в стране уже полмиллиона. А еще, вы знаете, что вас в правительстве не любят? Так про вас по телевизору нехорошо рассказывают, как-то сквозь зубы, не радостно. Говорят, что вы экстремисты и популисты. Вам бы, «гризли», мол, только убивать. А надо, значит, еще и толерантность демонстрировать..,
– Я как кого-нибудь грохну, потом обязательно толерантность демонстрирую. Так, чтобы всем было видно,– усмехнулся я, а психиатр кашлянул и как-то нехотя налил себе еще водки.
Обе женщины тут же пододвинули к нему свои стаканы, и он разлил водку на всех.
– Покажите свой дом,– попросил я, и педиатр Юля, тут же отставив свой стакан, бросилась к окну,пальцем указывая мне на стандартную «хрущевку», хорошо видимую отсюда через пустырь.
Я посмотрел на этот дом как мог внимательно, но ничего интересного не увидел.
Потом я вспомнил, что дети во дворе гуляют одни, и сказал об этом вслух.
– Мы сейчас только умоемся и пойдем работать. У нас воды в доме уже неделю нет,– сказали женщины, послушно поднимаясь, но я покачал головой:
– Вы пока здесь обустраивайтесь, помойтесь опять же. А до обеда я сам подежурю. Потом – милости просим. Обед и дневной сон – ваша обязанность. Договорились?
Женщины улыбнулись так радостно, что я потом еще по инерции улыбался им в ответ все время, что шел по коридору наружу, во двор.
Вернувшись в беседку, я достал телефон и взглянул на индикатор сети. Сегодня сеть работала, и я быстро набрал номер Валеры. Лишь через пару минут в трубке раздался сонный голос Васильева:
– Ну, чего тебе, Тошка?
Я рассказал про визит аборигенов и телевизионный пиар, сопровождающий нас.
– Это еще что! – откликнулся Валера.– Я вот прямо сейчас телик твой карманный смотрю, а там в новостях втирают, что ты, Антон Пожарский, теперь называешься лидером общественного движения «Гризли», лозунг которого «Не бойся!». Говорят, ты уже совершил тридцать три подвига. Надеюсь, сексуальных,– хохотнул он, и я оборвал его, почувствовав какую-то неловкость в его словах:
– У вас-то как дела?
– А что с нами может случиться? – удивился он.– Шоссе пустое, идем сто километров в час, а не сто пятьдесят, потому что груженые сильно. А так – всё в норме. Короче, лидер, звони, когда бить начнут. Приедем и спасем, как обычно.
Я пообещал позвонить вечером, если будет сеть, и выключил трубу.
Возможно, мне показалось, но в интонациях Валеры звучало недоумение, густо замешанное на раздражении странным телевизионным пиаром. Он явно не понимал, что происходит. А вот мне представлялось, что я уже все понимаю.
Я вернулся в беседку и сел там не на лавочку, а на пол – мне не нравилось, что с лавки меня видно всему микрорайону, вытаращевшему на наш садик подслеповатые и давно уже немытые окна панельных многоэтажек. Наркоманский дом тоже смотрел на меня с явной и ожидаемой угрозой, и я даже тронул пальцами приклад помпы, чтобы убедиться, что оружие при мне.
Близнецы Саша и Паша, назначенные на сегодня дежурными, подбегали с докладами каждые пять минут, не давая мне окончательно погрузиться в сон, и именно они, а не я первыми заметили забрызганный грязью джип, который появился на пустом проспекте и после пары маневров остановился возле наших ворот.
– Дети, быстро все в дом!! – заорал я, холодея от дурных предчувствий, и дети послушно, но не так быстро, как мне хотелось бы, побежали к дверям.
Пригибаясь, я выскочил из беседки, проклиная себя за самонадеянность, в результате которой оказался без бронежилета и боеприпасов – у меня с собой была лишь помпа с шестью патронами. Это на двадцать секунд несложного боя, а потом можно поднимать лапки кверху…
Я успел выбрать позицию между беседкой и воротами, устроившись за капитальными, из бетона и металлических профилей, каруселями, и уложил свою помпу на удобный железный бортик. Впрочем, заняв позицию, я тут же успокоился – отсюда я сниму всех пассажиров с гарантией и еще успею вдарить последним патроном по бензобаку. Что бы они там ни придумали, легко уродам точно не будет.
В джипе, похоже, заметили мои передвижения, потому что сразу выходить не осмелились. Там медленно опустили правое окно, и напряженный, сдавленный голос спросил:
– Антон? Пожарский? Это Ваня Сыроежкин. Не стреляй в меня, пожалуйста!
Потом дверь машины открылась, и сначала показалась телекамера, а потом и ее хозяин – оператор Ваня.
Тряхнув пыльной косичкой, Иван растопырил ноги, бодро поднял объектив камеры и сделал панораму по садику, а потом уставил камеру прямо на меня, в упор. Наглец какой!
Я немедленно встал, убрал помпу за пазуху и направился к воротам, крикнув по дороге:
– Гражданин Сыроежкин! А разрешение на съемку у вас имеется? Или желаете получить камерой по лбу?
– Уважаемые телезрители!—затараторил Иван во встроенный микрофон камеры.– Вы видите перед собой знаменитого лидера народного движения
«Восточные медведи» Антона Пожарского. Живая легенда согласилась ответить на наши вопросы прямо в своей штаб-квартире, ничем не примечательном доме на окраине Каширы,, где также находятся и несколько десятков детей, вырванных активистами движения из лап безжалостной подмосковной банды.
Я подошел к воротам и отворил их, но Иван остался стоять с работающей камерой на плече.
– Ты сейчас хорошо в кадре стоишь,– объяснил он вполголоса.– Давай здесь отработаем!
– Что отработаем ? – Я продолжал недоверчиво разглядывать джип за его спиной.
– Антон, пожалуйста, не ломай мне картинку, не двигайся в кадре,– попросил Иван, встав поудобнее.– Итак, специально для наших телезрителей лидер знаменитых «гризли» Антон Пожарский дает эксклюзивное интервью!—уже совсем другим, каким-то заполош-ным голосом заорал Иван и подмигнул мне обоими глазами.
– Что вы думаете о положении в стране? – спросил Ваня, ухмыльнувшись во весь рот.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
– Насколько мне известно, положение в стране хреновое,– наконец ответил я.
– Ваши оппоненты, члены правительства и даже некоторые популярные политики, считают иначе… – Иван смешно надул щеки, показывая мне этих самых оппонентов. Я понял его и начал закипать.
– Эти люди не покидают Москву. Что они могут знать о ситуации за пределами Кольцевой автодороги? – яростно выкрикнул я, вспоминая последние горячие-» денечки. . fc
– Что вы можете предложить своим последовате-, лям? Говорят, их уже больше полумиллиона человек… —tjr-Иван наморщил лоб и закатил хитрые глазки к самому небу.
Действительно полмиллиона? Иван придумал полмиллиона таких же, как я, как Валера, как Палыч?.. Мне вдруг стало смешно и одновременно интересно. Я с готовностью включился в эту игру – расставил ноги пошире, расправил плечи и начал говорить в камеру так, как и должен был говорить лидер общественного движения «Гризли», представляющий полмиллиона человек:
– Факты свидетельствуют, что правительство не контролирует ситуацию. Значит, контроль должен перейти в руки тех, кто способен это делать. Сейчас это бандиты и мародеры. Завтра это должны делать мы – люди, способные отвечать ударом на удар. Хватит компромиссов! Хватит болтовни! Никаких переговоров с дерьмом, заполонившим наши города! Крыс надо уничтожать, а не вести с ними переговоры! Наши лозунги: «Мы сами!», «Не бойся!» и «Стреляй первым!»
– Лозунги хорошие,– с одобрением отозвался Иван.– Но что вы скажете, когда в ПАСЕ начнут перемывать вам косточки насчет избыточного, неоправданного применения силы?
– Да плевать на них десять раз,– ответил я.– Кто они такие, эти жабы из ПАСЕ? Такие же крысы, как и наши мародеры, только при галстуках. Они запрещают нам стрелять, потому что сами неспособны на это.
– Хорошо сказано,– кивнул Иван.– Но ведь в России официально запрещена смертная казнь. Не говоря о том, что это аморально – убивать других людей, используя государственный аппарат принуждения.
Он возразил с крайне серьезным выражением лица, так что я поверил в его искренность и потому тоже завелся всерьез:
– Аморально?! Убивать уродов – это, значит, уже аморально?! Да один реальный смертный приговор, публично приведенный в исполнение, сам по себе предотвращает сотню будущих преступлений! Убей крысу —и она больше не сможет убивать! А значит, будут жить сотни людей. Дети, женщины, все – будут жить и радоваться! Так кто из нас против смерти: ты, травоядный ханжа, или я– тот, кто знает, как спасти жизнь от смерти? Убей одного урода, который самим своим существованием угрожает тебе и твоим близким, и он физически не сможет больше убивать никого и никогда – вот и весь ответ на этот вопрос.
– Но ведь насилие порождает насилие… – пробормотал Иван, кинув быстрый взгляд на часы.
Меня передернуло от этой банальщины:
– Да что вы?! А вот практика показывает, что там, где на насилие действительно отвечают насилием, а не болтовней, тут же наступает порядок.
– Ну, мы же цивилизованные люди,– пробормотал Иван, плавно меняя точку съемки.– Мы не должны поддерживать силовых решений глобальных человеческих проблем! Мы должны уважать гражданские, общечеловеческие права наших оппонентов!
Я наконец понял, что он просто дразнит меня перед камерой. Ждет сильных эмоций или скандального текста. Скотина. Ладно, будь по-твоему. Сейчас ты получишь скандальный текст!
– Кто-то наложил кучу дерьма у вас в доме,– начал объяснять я.– Вы берете совок и швабру, чтобы убрать дерьмо, а дерьмо вдруг начинает отчаянно вонять: «Что вы делаете, господа! Вы звери, господа! Ведь у меня, у дерьма, тоже есть права! Да, я воняю, но выбрасывать меня – это не решение проблемы. Это трусливый поступок типичного совкового быдла! Да, дерьмо не такое, как все, но оно тоже имеет право на существование! Надо искать с дерьмом общий язык, попытаться убедить его вонять поменьше. Это лучше, чем насилие в виде швабры или пылесоса! И не надо уподобляться
трусливым сатрапам, смывающим дерьмо там, где увидят!»
Иван с каменным лицом дослушал меня, еще раз сделал панораму по садику, а потом выключил камеру, бережно поставил ее рядом с собой на асфальт и грустно сказал:
– Смешно. Ты просто прирожденный юморист, Антон Иванович.
– Вождя движения «Гризли» зовут Антон Львович,– поправил его я, опять обратив внимание на джип – там был, как минимум, еще один человек, и меня беспокоило то обстоятельство, что я не вижу, кто там сидит, а тот, в джипе, видит меня очень даже подробно, как в тире.
Иван перехватил мой взгляд и успокаивающе поднял грязные ладони:
– Не дергайся. Там офицеры из местного артиллерийского училища. За наличные арендовал вместе с джипом. Сам понимаешь, без охраны сейчас никуда.
Я согласно кивнул и показал на садик:
– Кофе? Водки? Жрать не предлагаю, ибо у самих мало.
– У вас не хватает жратвы? – озаботился Ваня, вытянув шею из грязного ворота рубашки и с любопытством глядя в сторону садика.– Ладно, я упомяну об этом в репортаже. Детям обязательно что-нибудь принесут. Слушай,– пригляделся он к моему лицу,– а что у тебя за бланш под глазом? Бился врукопашную с местной мафией?
– Как точно ты ее назвал. Так и есть – местная мафия. Зовут Ксюша, и ей уже одиннадцать лет,– сообщил я с улыбкой, но Иван неожиданно нахмурился и пробормотал невпопад:
– У меня тоже полно всякой работы.
Он протянул руку, и я понял, что заходить в гости он не будет.
– Некогда мне пить. Я, конечно, не герой, мне просто бабки рубить надо,– ответил он на невысказанную претензию.– Но я еще к тебе не раз заеду, не переживай.
Я уже снова запер порота на замок, когда Иван уселся в машину и, вдруг усмехнувшись, приложил правый кулак к виску.
– А как тебе вообще эта раскрутка «Восточных медведей»?—бросил он мне из окна.– Движение «Гризли», всем встать! Признайся, ведь круто получилось?
– Побриться бы надо было,– задумчиво отозвался я, потирая трехдневную щетину.– Ну и страшная, наверное, была у меня рожа в кадре, да еще с фингалом… Зачем ты вообще это сделал?
Иван пожал плечами:
– Случайно. В «Раша тудей» заказали позитивный сюжет, а ничего готового не было. Пришлось немного пофантазировать под видео с тобой и детишками.
Я понял, что он врет, и даже догадался почему:
– Тебя самого достал весь этот треш, верно? И ты решил сочинить сказку про богатырей-спасителей России, так?..
– Может, и так. А может, и нет,– оборвал меня Иван, и джип, покашливая замученным мотором, покатил прочь.
Я вернулся к беседке, но двор был пуст, и я пошел в дом, объявить об отмене тревоги.
В холле меня встретил настороженный Олег Мееро-вич с автоматом в руках. Автомат-то он взял, а магазин к нему не пристегнул. Вояка, блин…
– Дети сказали, что бандиты приехали,– объяснил он.
– Это было телевидение,– коротко ответил я, не желая развивать тему.
– О, нас опять снимало телевидение! Я смотрю, вас, Антон Львович, крайне заботит проблема распространения ваших любопытных идей среди всего человечества.
Он стоял передо мной, такой огромный, рослый, седой, всепонимающий старик, и грустна мне улыбался.
– Если вы опять про комплексы маленького человека, то у меня их нет,– сказал я строго и пошел на второй этаж, рассмотреть наркоманскую «хрущевку» поподробнее.
– Один невысокий, но резкий в движениях ефрейтор тоже так думал,– услышал я за спиной, но решил не ссориться по пустякам и промолчал.
Детей уже накормили, отвели в спальни, и теперь в каждой палате сидело по женщине, рассказывающей ребятам сказку. Я с признательностью улыбнулся Юле и Валентине, и они одинаково нетерпеливо отмахнулись от меня, занятые самым важным делом на свете.
Я выбрался на крышу. Солнце светило почти из зенита, и вокруг было видно все, каждую травинку, каждую щербинку на асфальте.
На асфальте перед наркоманской «хрущевкой» было видно распластанное тело, и я сразу понял, кто это там лежит… Вокруг бодро скакали несколько мужчин. Еще один сидел в инвалидной коляске, а двое других с криками и улюлюканьем, слышимым даже здесь, катали его с невероятной скоростью.
Я смотрел на это представление минут десять, собираясь с мыслями, а потом быстро спустился в холл. Там я надел бронежилет, накинул сверху куртку, положил в карманы по гранате и пошел на выход.
Олег Меерович успел догнать меня лишь у самых ворот. Он, запыхавшись, встал передо мной, и не, скрывая своих эмоций, злобно спрашивал одно и то же:
– Что вы собираетесь делать, молодой человек?
Скажите мне, что вы будете сейчас делать?
• Я совершенно не хотел говорить о том, что буду сейчас делать, поэтому просто обошел психиатра справа, но он опять появился перед воротами, уже слева, и тогда я просто перелез через забор.
Я пошел по дороге, не оборачиваясь, но Олег Мееро вич еще пару раз укорил меня в спину:
– Вы идете убивать людей, которые пока ничего плохого вам не сделали! Вы даже не проверяете информацию, а уже приняли решение!.. Антон, вы сумасшедший маньяк, возомнивший себя богом!
Я притормозил на минутку и обернулся. Я старался говорить ровно и вежливо:
– Олег Меерович, вы не правы. Они обязательно придут ночью. Этой или следующей – неважно. Просто я не хочу этого ждать и убью их первым. Вы готовы ждать, а я – нет. В этом между нами и разница. Вы ждете, когда вас ударят, чтобы не обидеть невинного, а я уже знаю, кто тут урод, поэтому стреляю первым. Кстати, если не врут телевизионщики, это и есть лозунг моего движения. И вы, кстати, в нем тоже состоите.
Я потопал себе дальше, уже не оглядываясь, но в спину мне теперь дышала только злая, растревоженная нашими криками тишина.
Ничего, зато впереди было шумно и весело…
Возле «хрущевки» меня заметили так поздно, что у меня появилась безумная, но такая волнующая, обжигающая мысль – покончить с ними штык-ножом от «кала-ша». Впрочем, я решил не пачкаться – стирального порошка как не было, так и нет – и вышел к тому самому подъезду с голыми руками.
Возле трупа немолодой темноволосой женщины* одетой в линялый домашний халат, я остановился, что-t бы оглядеться по сторонам.
– Пацаны, смотри, какой фраер нарисовался! – заорал худощавый и высокий мужчина, судя по потертой физиономии, лет сорока, не меньше. Впрочем, наркоты всегда выглядят вдвое старше истинных лет.
