Текст книги "2012 Хроники смутного времени"

Автор книги: Евгений Зубарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Значит, Тошка будет давить, а мы – извиняться,– подвел итоги Палыч, разгоняясь по неожиданно свободному проспекту.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава пятнадцатая

Выезжать из Москвы решили тем же неформальным способом, что и въезжали, – Палыч резонно рассудил, что от добра добра не ищут. А еще мы вспомнили про три автомата Калашникова, отобранные у милицейских оборотней на московской трассе. Автоматы так и лежали в багажном отделении, небрежно завернутые в брезент, и при неверном развитии событий могли стать реальным поводом для ареста. Бросать же такое славное оружие рука не поднималась – днем я все-таки купил автомобильный телевизор, поэтому о том, что ждет нас южнее Москвы, у нас уже имелось вполне отчетливое представление.

Пока Палыч созванивался с логистиком Василием, а потом аккуратно проталкивал микроавтобус через бесконечную череду столичных пробок на юго-восток, мы с Валерой неотрывно таращились в телевизор. Федеральные каналы новостями не баловали, а если новости и появлялись, то, в основном, зарубежные. Впрочем, сюжет про ночные беспорядки в Париже я посмотрел внимательно и еще потом выслушал комментарий Васильева – тот заявил, что увидел на лицах французских полицейских неподдельную решительность и это его успокаивает.

Что он там мог увидеть на экранчике размером в пять дюймов, я не понял, но успокоительные речи никогда не бывают лишними…

Потом на одном из дециметровых каналов мы увидели окончание любопытного репортажа – правительство Москвы организовало для целой кодды журналистов экскурсию за Кольцевую автодорогу, каким-то чудом доставив в аэропорт Домодедово и обратно сразу три автобуса борзописцев и телеоператоров. Судя по опасливо-восторженным лицам журналистской братии, они испытали от этого приключения сильные эмоции, но в самом репортаже событие преподносилось как рядовая поездка. Тоненькая девушка с огромным микрофоном в руках храбро зачитала в камеру текст про «бессмысленные и лживые слухи о толпах мародеров, окруживших столицу по всему периметру».

– За моей спиной вы можете видеть пассажиров аэропорта, которые спокойно садятся в комфортабельные пассажирские автобусы, чтобы уже через тридцать минут оказаться в Москве. Мы свидетельствуем: Подмосковье под контролем властей, здесь все спокойно…

За спиной у девушки действительно стоял пассажирский автобус, но когда он поехал, камера успела зацепить в кадр две бронемашины сопровождения и необъятной длины забор из мешков с песком, выложенных с обеих сторон шоссе.

Заканчивался репортаж нарезкой из благостных солнечных картинок – люди безмятежно загорают прямо на газонах перед зданием аэропорта (на крыше были отчетливо видны силуэты грубо сваренных пулеметных кабинок), в поле бесстрашно работает одинокий трактор (мне показалось, он вытаскивал застрявший в канаве джип), телерепортер с косичкой а-ля Стивен Сигал берет интервью у чистенькой девочки с букетиком полевых цветов в сжатом от волнения кулачке (в шаге от девочки, спиной к камере, стоит рослый мужчина в темном костюме и напряженно смотрит по сторонам).

Нам с Валерой быстро надоело глазеть в прыгающий от тряски экран – начинали слезиться и даже болеть

глаза. Поэтому я выключил дьявольский ящик и стал смотреть в окно, на какие-то нереальные в своей наглости огни магазинных витрин и рекламных стендов.

– Ну, что там в мире делается? – заинтересованно спросил со своего места Палыч.

– Все под контролем властей,– откликнулись мы с Валерой хором, не сговариваясь.

На встречу жизнерадостный логистик Василий явился не один. У знакомой уже просеки микроавтобус поджидали две фигуры – одна, в примелькавшемся ватнике, накинутом на тельняшку, нас не взволновала, но вот высокий и грузный мужчина в строгом костюме насторожил не только Палыча.

Васильев вдруг потребовал остановить машину, не доезжая до подозрительной парочки метров пятидесяти, и отправился на встречу пешком. В сгущающихся сумерках мы видели, как Валера проверил документы у напарника Василия и несколько минут с ним разговаривал. Потом Валера обернулся к нам и махнул рукой.

Высокий и грузный мужчина в костюме оказался тестем Василия, и логистик весь издергался, уговаривая Палыча пойти на сделку – вместо оплаты стандартной таксы в тысячу долларов за проводку в обход милицейских кордонов мы доставляем тестя к теще в Волгоград.

– Да нафига он нам сдался? – недоумевал Игорь, с недоумением и недоверием разглядывая бесстрастное лицо пожилого гражданина, молча ожидающего завершения переговоров.

– Олег Меерович Аронович, между прочим, известнейший врач. На «скорой» сорок лет отработал. Вам же по дороге. Подумаешь, одно кресло займет! Зато вы врача в дорогу получите! Мало ли что случится, а у вас уже врач тут как тут,– уговаривал логистик, едва не разрывая на груди грязную тельняшку.

Мне тоже не хотелось брать в дорогу незнакомого мужика, хоть бы и врача, и дело было даже не в лишнем

весе или месте в салоне – в своих друзьях я был уверен на все сто, а что за фокус выкинет этот дедок, случись в дороге очередное приключение, знает только он.

– Короче, если не согласны, я вас проводить отказываюсь за любые деньги,– поставил точку Василий.

Он демонстративно отошел от машины метров на пять,увлекая с собой и деда.

Мы трое стояли возле «форда» и растерянно смотрели на друг на друга.

– Блин, придется соглашаться,– развел руками Палыч.

Мы с Валерой пожали плечами, принимая это решение как неизбежное, но минимальное зло.

– Ладно, поехали,– буркнул Игорь в сторону Василия, и тот вернулся к машине почти бегом, радостно подгоняя деда и буквально заталкивая того в салон микроавтобуса.

Мы тоже вернулись в салон, а Палыч и Василий заняли привычные места в водительской кабине.

Дед уселся в самом конце, возле ящиков, и, прислонив седую голову к окну, спокойно задремал, так и не сказав нам ни единого слова. Обиделся, видимо, на неласковый прием.

Зато Василий, едва Палыч тронул «форд» с места, начал, как и в прошлый раз, трендеть без умолку – никакого радио не надо:

– Слыхали, вчера в Москве прошел марш «Десяти тысяч»? Ну, эти, самые либеральные либералы, самые демократические демократы.

– Дайте мне сто тысяч, и я проведу вам марш десяти тысяч,– откликнулся Васильев.

– Чего хотели? – с вялым интересом спросил Палыч, вглядываясь в полутьму лесной дороги.

– Как чего? Чтоб, значит, правительство соблюдало права мародеров. А то военные, понимаешь, повадились в последнее время их по-тихому отстреливать – приезжает, значит, взвод солдатиков на место погрома

в какой-нибудь Рязани, делает залп-другой, а потом смывается, как будто не было никого. А в телекамеры все затем руками разводят – не мы, дескать, наши в казармах спали мертвым сном, сами видите – до сих пор храпят.

– Хороший метод,– одобрил Васильев.– Только ведь там свидетели, наверное, остаются.

– Не, свидетелей теперь не оставляют,– успокоил Василий.– После тамбовской истории военные всем раненым контрольные в голову делают, причем из «левого» оружия.

– А что за история?

– Да вы из деревни, что ли, приехали, орлы? – удивился Василий.– Месяца полтора назад в Тамбове погромщики городскую больницу разобрали на запчасти – наркотики искали и все прочее… Туда роту десантуры направили, срочников. Нуте, молодые, глупые, не сдержались – отстрелялись по живой цели от души. Так потом эту роту в полном составе в городской СИЗО этапировали, а показания против них уцелевшие наркоманы давали. Трибунал был, впаяли солдатикам от семи до пятнадцати, все аж вздрогнули, когда по телевизору показали. Зато прогрессивная европейская общественность потом очень наше правительство хвалила – дескать, гуманизм у вас цветет и пахнет, не то что в Америке.

– А чего в Америке?

– А в Америке негров линчуют,– отмахнулся Василий.

– Как – опять?! – поразился я.

– Ну, не всех, наверное,– пожал плечами логи-стик.– Но по телику показывали – дяди в белых балахонах ходят по улицам, как у себя дома, кресты палят и все такое выделывают, как в фильме про Гекльберри Финна.

– Да-а, цивилизация, блин,– протянул Валера задумчиво.– Растут духовные запросы человеков, все больше духовности и благости лезет наружу.

– Про духовный рост человечества – это, конечно, абсурд безусловный,– раздался вдруг спокойный голос сзади, и я обернулся посмотреть на нашего проснувшегося пассажира. Хотя он, конечно, не спал—. слушал наш треп. – Человеческую натуру изменить невозможно, можно изменить лишь поведение,– негромким, но твердым лекторским тоном продолжил дед.– Стена поведенческих норм удерживает в человеке зверя, но в такой системе страх наказания – главный сдерживающий фактор. Только страх останавливает людей. Так что отказ от насилия в отношении мародеров является роковой ошибкой правительства. Ведь люди, если их предоставить самим себе, немедленно возвращаются к своим истокам – к животным, стремящимся выжить любой ценой. Это аксиома психоанализа, незнакомая, к сожалению, нашим министрам и политикам.

– Это вы правильно загнули, Олег Меерович! – поддержал тестя Василий, Заметив впереди свет, он резко скомандовал Игорю: – Стоп!.. Подожди тут, коллега, я схожу к своим архаровцам.

Логистик сделал короткую, но отчетливую паузу, перед тем как выйти наружу, и я понял, что он ждал реакции Палыча – ведь архаровцы берут по пять сотен за любую проводку, значит, Василию предстояло сейчас платить из своих.

Палыч тоже понял причину заминки, но смотрел Василию в глаза спокойно и жестко – дескать, уговор есть уговор. Логистик еле заметно вздохнул и выпрыгнул из кабины в мягкий лесной полумрак.

Вернулся он быстро, и мы опять протискивались сквозь знакомую уже толпу взвинченных мужчин с ружьями в руках, и снова Палыч покрылся испариной, пытаясь провести машину так, чтобы случайно не коснуться ни одного из этих «полуночных ковбоев».

Мы расстались с Василием на лесной опушке, откуда в неверном свете луны уже угадывалось направление на трассу, но Палыч еще долго и утомительно подробно выяснял, где лучше будет выбираться на Каширское шоссе.

– Прямо и направо, через десять минут сами все увидите. Но вот что, коллеги,– мои архаровцы говорят, что за Кольцевой погромщики теперь караванами стоят, тыщ по пять в каждом. Короче, точно как во времена монголо-татарского нашествия – обложили, бляди, мать городов русских. Проехать будет непросто – они только военных пропускают, боятся связываться, а гражданских чистят без разбора.

– Прорвемся,– пообещал Палыч, и Василий откланялся, махнув еще раз на прощание деду.

Мы медленно двинулись по грунтовой дороге, едва видимой в ближнем свете фар, а спустя несколько минут Игорь остановил «форд» и бросил в салон:

– Давайте-ка все экипируемся, как положено. Моя интуиция, в смысле задница, подсказывает, что нам сейчас придется немного повоевать.

Я хотел было включить свет, но на меня цыкнули сразу оба – и Валера, и Палыч. Пришлось возиться в темноте, на ощупь выбирая подходящий бронежилет и укладывая в его разгрузку запасные патроны к помпе.

Деда тоже впихнули в бронежилет, но с немалым трудом – габаритный такой дедок оказался, да еще с немаленьким пузом, из-за которого застегнуть жилет на боках как следует так и не удалось, и он просто болтался на шее двумя бронированными фартуками – спереди и сзади.

– Вы как насчет пострелять? Доводилось? – деликатно полюбопытствовал Палыч, повернувшись назад.

– Ну, разве что из пистолета, на институтских сборах. Но это было пятьдесят лет назад,– так неуверенно и виновато ответил дед, что я сразу понял – с четвертым бойцом нашего невеликого гарнизона у нас вышел облом.

– Ладно, будете помогать раненым, если что,– тоже все понял Палыч и показал, где лежит аптечка.

– Ну, понеслась… – прошептал Игорь, и Валера тут же отозвался напряженным до хрипа голосом:

– Поехали!

Гагарин, блин, нашелся.

Палыч погасил все огни, и в полной темноте мы неторопливо двинулись вперед по дороге, едва обозначенной светом луны.

Так мы проехали километров десять, и я уже подумал, что обошлось, когда на самом выезде на шоссе увидел огни, разбросанные вдоль трассы огромным неправильным овалом, а прямо на дороге перед нами – группу темных фигур с фонариками.

Палыч сбросил скорость и медленно катил прямо на эти фигурки, которые в конце концов нехотя расступились, и в открытые окна я заметил, что это были безоружные, но очень пьяные или обкуренные подростки. Они что-то развязно нам кричали, но никто не стал отвечать этим глупым созданиям, и они остались топтаться на своем пятачке, громко переговариваясь.

Мы вырулили на шоссе, на котором с неравными интервалами стояли брошенные машины с распахнутыми дверцами. Впрочем, когда мы наконец поехали по асфальту, лавируя среди самых неожиданных препятствий вроде выломанных кресел или огромных тракторных колес, стало видно, что в некоторых машинах были люди – они там или спали, или курили в раскрытые двери.

Так мы тащились с полкилометра, пока не наткнулись на странную, явно рукотворную пробку – поперек шоссе стоял пассажирский «Икарус», но его длины не хватило на все шесть полос, и с одной стороны автобус подпирал тентованный армейский грузовик, перегораживая движение уже окончательно.

Впрочем, со стороны столицы пробки не было – когда мы подъехали поближе, стало видно, что автобус

и грузовик перекрывают движение транспорту в основном со стороны Каширы. Там машин было много больше, и стояли они плотнее, впрочем, все равно с достаточными промежутками, чтобы можно было проехать.

Палыч начал осторожно объезжать автобус, заехав на обочину, достаточно просторную для нашего маневра, однако из грузовика вдруг выпрыгнул человек с ружьем в руках и наставил его прямо нам в кабину.

– А ну вышли все из машины!– заорал этот тип, которого я, как ни вглядывался, не мог толком разглядеть.

– С чего вдруг я должен выходить? – спросил Палыч, бросая взгляды по сторонам.

– Ты чё, не врубаешься, козел? Ща объясню, падла! – тонким голоском закричал хмырь на все шоссе, и я понял, что это подросток. Он передернул затвор и неожиданно выстрелил чуть выше водительского окна, в крышу.

Картечь с железным треском отскочила от брони, но удар по корпусу оказался чувствительным, нас даже немного качнуло.

Валера осторожно отворил дверь и показал мне, что пойдет вдоль правого борта. Я кивнул и вышел, обойдя микроавтобус сзади.

Я успел пробежать пару метров вдоль левого борта нашей машины, когда раздался выстрел, и я услышал злобное шипение Васильева:

– Получил, гаденыш?

Гаденыш лежал на асфальте, бросив ружье и сжимая руками колено.

– Отпусти, дяденька! – жалобно скулил он.– Не стре

ляй, дяденька!

Я включил фонарь, а Палыч – все фары на полную мощность.

У подростка оказалось простреленным колено, но, пока я раздумывал, что с ним следует делать, в меня влепили заряд картечи прямо из темноты армейского тента.

Меня буквально впечатало в борт «форда», и уже оттуда я упал на асфальт, успев простонать Палычу:

– Гаси свет, мудила!

Игорь вырубил свет, а Валера всадил три заряда подряд в тент и кабину грузовика. Я полежал на асфальте, ощупывая лицо, но крови было немного – основной заряд пришелся на бронежилет и левое плечо, в котором при движении теперь слышалось отчетливое поскрипывание.

– Тошка, ты как? – услышал я возмутительно спокойный голос Палыча.

– Спасибо, что спросил, теперь намного лучше!..– ответил я, пробуя подняться.

В голове немного шумело, но и только. Чужой даже не думал оживать – видимо, для него это было рядовым происшествием, ради которого не стоило и дергаться. Или он просто спал, гад.

Я постоял на ватных ногах пару секунд, неуверенно похлопывая себя по бокам, но все было в порядке.

Рядовое происшествие, значит? Хорошо, будем работать буднично – как учили в «учебке».

Я дошел до кабины «форда» и оттуда указал Палычу на грузовик:

– Я сейчас суну туда жало, а ты на счет «раз» врубай фары.

Палыч кивнул, и я рванул к тенту, бешено заорав: «А теперь раз, суки!» Вспышка света оказалась неожиданно мощной – я стрелял как в батальонном тире, отчетливо видя свои мишени – двух заспанных полуодетых бритоголовых хмырей. Один из них, сидя на корточках, держал двустволку, переломив ее для зарядки, а второй еще не поднялся и, лежа на огромном цветастом матрасе, что-то лихорадочно нащупывал у самого тента.

Для верности я выстрелил дважды в каждого, так что потом мне пришлось поволноваться, перезаряжая помцу в свете фар «форда», но Палыч быстро выключил свет, увидев мою заминку.

Со стороны кабины, в клубках темных пятен у обочины послышалось еще два выстрела, и я метнулся туда, посмотреть, как получилось у Валеры.

У Валеры получилось замечательно – в кабине теперь сидели два неподвижных бритоголовых тела, но мы не стали их долго рассматривать, а вернулись к микроавтобусу.

Палыч уже вышел из машины и, брезгливо трогая ногой лежащего на асфальте подростка, вел допрос.

Выяснилось, что бритые молодые люди являются воспитанниками Лыткаринской детской спецколонии, из которой удрали с неделю назад.

Днем я видел сюжет об этом побеге по какому-то специализированному криминальному каналу – малолетние сидельцы не просто ушли, а сначала несколько дней забавлялись с персоналом, замучив до смерти трех женщин и пятерых мужчин, а потом еще повеселились в дачном поселке, неудачно попавшемся на пути огромной банды из двухсот человек.

Помнится, меня в том сюжете больше всего удивила реакция властей – как с возмущением поведал корреспондент с запоминающейся фамилией Сыроежкин, бунт в колонии никто и не подумал подавлять. И уж тем более никто не преследовал потом малолетних мерзавцев. Их опять «рассеяли».

– Надо уходить отсюда,– подытожил допрос Васильев, тревожно оглядываясь по сторонам.– Очухаются – в пять секунд перестреляют. Отгонишь автобус?

– Да,– кивнул Палыч, походя выстрелил из пистолета бритому точно в лоб и, слегка пригибаясь, скорее по привычке, чем по необходимости, побежал к кабине автобуса.

Там он повозился с минуту, а потом я увидел, как открывается дверь, и тут же до нас донеслись приглушенные ругательства. Я поднялся на ступеньку автобуса и заглянул в салон вслед за Палычем.

Салон был полон испуганных детей лет пяти – десяти. Они не спали, а молча глядели на нас широко открытыми глазами, вжавшись спинами в кресла. Еще в автобусе невыносимо пахло мочой и потом, но все ж таки эти глаза впечатляли много больше, чем запах.

Палыч сглотнул комок в горле и хрипло спросил:

– Вы откуда, дети ?

Никто не ответил, а ближайшая к нам девочка лет пяти вдруг заплакала навзрыд, но тут же замолкла и только тихонько попискивала, не в силах держать в себе страх. Другая девочка рядом с ней испуганно отодвинулась от своей подружки и тихо сказала:

– Это не я. Это она плачет. А я не плакала. Я заткнулась.

– А где взрослые? —спросил я, обращаясь к ней как к самой разговорчивой.

– Полину Ивановну увели вчера. А Дарью Семеновну сразу убили, потому что она некрасивая,– быстро ответила девочка.

Мы с Палычем посмотрели друг на друга, и я понял, что он сейчас хочет того же, что и я – убивать этих ублюдков там, где встретим. Убивать, как убивают крыс – не за то, что они что-то сделали, а просто за то, что они есть на этом свете-Чужой тоже проснулся, знакомо запульсировал, расширяясь неровными рывками, пока знакомая кровавая пелена не полезла наружу, одновременно успокаивая и нервируя, застилая мне глаза и мешая слышать что-то важное.

– Мужики, давайте поживее – урки просыпают

ся,– раздался снаружи озабоченный голос Васильева,

и тут же раздался выстрел, а потом еще и еще…

Мы вылетели из автобуса, бросившись на асфальт, и Валера, тоже распластавшись, показал рукой на два джипа, в свете луны бликующих полировкой метрах в пятидесяти дальше по шоссе:

– Шмаляют оттуда! И в поле, с той стороны, тоже.—

Валера показал рукой.

Мне почудились три вооруженные тени, но их движения были такими неуверенными и неверными, что Чужой наладился было снова закуклиться в свой кокон, и я еле уговорил его не спешить, обратив внимание на тени со стороны джипов – там, в абсолютном мраке, двигались наглые, уверенные в себе фигурки с помповыми ружьями в руках.

Палыч хищно оскалился, в два прыжка заскочил в салон «форда» и выкатился оттуда с «калашом» за спиной и с гранатой в каждой руке. Одну «эфку» он вручил Васильеву и показал на джипы:

– Пошли. Тошка прикроет, а мы загасим.

Они ушли, не оборачиваясь, ничего не объясняя, и я сначала не понял, что требуется от меня, но потом увидел, как они побежали, пригибаясь, вдоль грузовика, и понял, что мне следует просто отвлечь противника.

Я выскочил на обочину и дважды выстрелил в направлении джипов. Картечь горохом хлопнула по железу, но особого вреда с такой дистанции, разумеется, не нанесла.

Урки тоже ответили мне картечью и тоже никуда не попали, потому что просто меня не видели. Так можно было перестреливаться сутки напролет, и я вернулся к «форду».

В салоне было трудно передвигаться – всюду валялась разнообразная амуниция, а в самом узком месте прохода лежал, закрыв голову руками, наш габаритный пассажир. Мне пришлось пробежать прямо по нему, чтобы забрать автомат, и на обратном пути я не удержался от едкого замечания:

– Спать лучше в кресле. Здесь можете и замер

знуть,– но он мне не ответил, и я подумал, что он, мо

жет быть, и в самом деле спит.

Первым же выстрелом из «калаша» я угодил в лобовое стекло одному из джипов, и оно рассыпалось с отчетливым журчанием, а сразу после этого раздалось два оглушительных взрыва, и обе машины скрылись в клубах черного дыма и вертящихся в яростных вихрях языках огня…

Чужой разочарованно дрогнул, подсветил мне еще пару мишеней на обочине, и я снял их одной длинной очередью. Еще одна тень залегла в поле за перевернутым грузовиком, но мне ее отсюда было не достать, и я равнодушно отвернулся от этого трусливого шакала.

Палыч с Васильевым вернулись ко мне закопченные – у Валерки в саже была даже белобрысая голова, а у Палыча почернело все брюхо и даже носки.

– Я поведу автобус, а ты «форд»!– крикнул Игорь Валере и побежал к «Икарусу», нервно дергая шеей, которую натирал ремень болтающегося за спиной автомата.

– Я с тобой,– предложил я Палычу, но тот замотал головой:

– Нах. Ты охраняешь груз. Один хрен, стрелять из автобуса нельзя.

Я не сразу понял, почему нельзя стрелять из «Икаруса», но, усевшись в салоне «форда» и выставив автомат наружу, понял – чтоб не стреляли в ответ. У нас броня семь сантиметров, а у автобуса жестяные стенки, которые пробивает даже ружейная картечь.

«Икарус» развернулся в два приема и, пропустив наш броневик вперед, тронулся следом. Я не стрелял, потому что вокруг было тихо и темно, а Чужой подсвечивать отказался, тихой, но внятной болью тлея у меня под правым виском.

Я так и не понял, когда и куда попрятались местные завсегдатаи, но сейчас пространство вокруг нас больше всего напоминало кладбище брошенных машин, которые мы огибали достаточно небрежно, иногда задевая некоторые из них.

Все-таки Валера хреновый водитель, до Палыча ему далеко, понял я, а после очередной серии касаний крикнул:

– Ты нам все борта пообдираешь! Давай поаккуратнее…

Валера не ответил, и я отвернулся от его чумазого затылка, снова пристально разглядывая мелькающие за бортом тени и черные остовы.

Через пару минут машин стало меньше, и мы разогнались километров до сорока в час. Палыч уверенно держался сзади, двигаясь с отключенными габаритами и светом.

Я начал было думать о том, что пришлось испытать этим детям в автобусе, но тут же запретил себе мысли на эту тему, ибо сразу понимающе откликался Чужой, начинало сводить скулы, а палец рефлекторно тянулся к курку, и я боялся не совладать с собой.

Еще через пару километров машин на шоссе не осталось вовсе. Валера врубил фары и газанул уже под сто. Тут же мигнул фарами автобус сзади, и я нервно крикнул Васильеву:

– Сбрось скорость, Палыч не успевает…

Мы поехали чуть медленнее, и Валера закурил «бе-ломорину». Сизый дымок немедленно заполонил весь салон. Я услышал возню рядом с собой, и негромкий голос спросил из темноты:

– А что, здесь можно курить? Тогда я тоже подымлю, вы позволите?

Напряжение недавнего боя меня уже отпустило, и я ответил деду совершенно человеческим, нормальным тоном:

– Курите, конечно. Сильно перенервничали, да?

Дед поднялся с пола, отряхнул брюки и пиджак, сел в кресло, неторопливо закурил (тоже папиросу, как и Валерка) и только потом с достоинством ответил:

– Да. Я действительно испытал сильные эмоции…