Текст книги "Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)"

Автор книги: Евгений Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Дача Старчака

Генерал-лейтенант И. Лисов, кандидат исторических наук, мастер спорта, рассказал:

– Свой тысячный прыжок с парашютом (по тем временам это был спортивный подвиг) капитан Иван Григорьевич Старчак, начальник парашютно-десантной службы Белорусского военного округа, совершил 21 июня 1941 года. Уже перед самой землей сильным порывом ветра его вынесло за кромку аэродрома. В результате – тяжелая травма. Хирург окружного госпиталя обещал выписать капитана через месяц-полтора.

А назавтра началась война. Она застала Старчака на госпитальной койке. Фашисты бомбили Минск. Ночью от пожаров было светло как днем. В одну из таких ночей госпиталь эвакуировали…

Старчак нашел штаб… Спрятав костыли, прихрамывая, он бодро представился старшему и получил назначение – начальник парашютно-десантной службы Западного фронта. В те дни под Юхновом создавалась специальная база – "дача Старчака", как условно стали её называть. Сюда направлялись бывшие воспитанники капитана – десантники, спортсмены-парашютисты, молодые парни с путевками ЦК ВЛКСМ…

За июль, август и сентябрь капитан Стар-чак выполнил тридцать полетов во вражеский тыл, сопровождая десантников – разведчиков и радистов. Утром четвертого октября, вернувшись из очередного полета, капитан узнал, что авиационный полк, который обеспечивал их подготовку и проведение операций, срочно перебазировался на другой аэродром. Из Юхнова уходили жители…

Старчак мог, конечно, приказать отряду отправиться на новую базу авиаполка, никто бы его не осудил. Но враг стремился к Медыни, Малоярославцу, Подольску – на Москву! Дорога к столице открыта, наших войск поблизости нет.

И коммунист Старчак принял решение. Указав на сорванный с километрового столба лист жести с цифрой "205", он обратился к десантникам:

– Это расстояние до Москвы. Сегодня мы – передовой отряд Красной Армии на этом направлении. И защищать Москву будем здесь, на восточном берегу Угры.

На рассвете 5 октября десантники вступили в бой. Из-за поворота дороги появились гитлеровские мотоциклисты в сопровождении бронемашин, затем подошли два танка и машины с пехотой. Парашютисты подпустили их к самому берегу и, открыв ураганный огонь, заставили отступить… Используя передышку, ночью десантники глубже зарылись в землю, минировали берега реки, обочины дороги за мостом.

Ровно в 14.00 следующего дня на отряд обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Казалось, ничего живого не осталось на "десантном пятачке", но когда вражеская пехота при поддержке танков подымалась в атаку, ее встречал сильный, организованный огонь. И все повторялось снова…

Десантники продолжали вести тяжелые бои. Они не уходили от Варшавского шоссе, постоянно меняли позиции, били по врагу с флангов, совершали дерзкие, ночные налеты. На четвертый день к ним присоединился отряд подольских курсантов…

Маршал Г. К. Жуков, отмечая разумную инициативу, проявленную капитаном И. Старчаком, и оценивая боевую работу его отряда, поддержанного курсантами подольских военных училищ под командованием старшего лейтенанта Л. Мамчика и капитана Я. Россикова, писал:

"В результате пятидневных ожесточенных боев не многие остались в живых, но своим героическим самопожертвованием они сорвали план быстрого захвата Малоярославца и помогли нашим войскам выиграть необходимое время для организации обороны на подступах к Москве"…

На юго-западной окраине Юхнова у развилки шоссейной дороги стоит монумент в честь освободителей города от немецко-фашистских захватчиков. Это и в память героев-парашютистов, стоявших насмерть у отметки "205" на Варшавском шоссе. Ныне одна из улиц города называется Десантной. Заслуженный мастер спорта полковник в отставке Иван Григорьевич Старчак стал почетным гражданином города Юхнова.

"Заступили мы на пост 4 октября на 205-м километре, – вспоминал Старчак, – а сменились 9 октября на 180-м километре от Москвы… Уже после войны мне удалось познакомиться с архивным документом, в котором были строки и о нашем отряде. Вот они:

"В октябре 1941 года под Юхновом 430 человек, отобранных из батальона для подготовки десантников, под командованием майора Старчака в течение четырех дней сдерживали наступление немецких войск, рвавшихся к Москве. Из состава отряда погиб 401 человек. Но отряд не отступил и дал возможность подтянуть резервы и остановить врага".

Далее говорилось, что уцелевшие двадцать девять человек представлены к ордену Красного Знамени. Тут я должен внести некоторые уточнения. Да, в день составления политдонесений нас действительно было всего двадцать девять человек. Однако позже в отряд пришли еще около тридцати бойцов из числа тех, кого мы считали погибшими или пропавшими без вести. И продвижение противника мы задержали не на четыре, а на пять дней".

По мнению члена Военного совета Московской зоны обороны К. Ф. Телегина, "самым опасным моментом в боях за Москву были дни 5 и 6 октября, когда немецкие части двинулись на Юхнов и Малоярославец".

После девяти месяцев госпиталя Иван Григорьевич Старчак в середине июля 1942 года вновь поднялся в воздух и совершил свой 1045-й прыжок с парашютом.

Храбрый командир был дважды награжден орденами Ленина и орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды и медалью "Партизану Отечественной войны" I степени.

Тревожный звонок

5 октября в десятом часу утра генерала К. Ф. Телегина насторожил звонок из Малярославецкого укрепленного района. Дежурный сообщал, что по дороге к Юхнову отступают беженцы и воинские обозы, противник непрерывно бомбит. Однако никаких сигналов от постов наблюдения не было. Облет зоны разведчиками в 8 утра также новостей не принес. Может быть, тревожные события произошли в последние полтора часа? Генерал Телегин приказал повторно направить самолеты для разведки.

Около полудня Телегин услышал взволнованный голос командующего военно-воздушными силами Московского округа Н. А. Сбытова:

– Летчики обнаружили движение немецких танков из Спас-Деменска на Юхнов.

"Сбытое буквально влетел в кабинет, – вспоминал К. Ф. Телегин. – Лицо его выражало глубокое волнение. Полковник подтвердил, что обнаружена колонна танков и мотопехоты противника протяженностью до 25 километров; летчики прошли над ней на небольшой высоте, ясно видели кресты на танках и были обстреляны из зенитных пулеметов и малокалиберной артиллерией.

– Кто летал? Надежные люди? Действительно снижались до малой высоты? Не приняли за противника наши части?

Сбытов, как мне показалось, даже несколько обиделся, но взял себя в руки и твердо, подчеркнуто решительно заявил:

– Нет! Разведку выполняли опытные летчики 120-го истребительного полка Дружков и Серов, люди мужественные. Я им верю.

…Сообщение было слишком неожиданным, почти невероятным и имеющим чрезвычайно важное значение не только для судьбы Москвы, но и для всей Родины. И я высказал Николаю Александровичу свои сомнения.

Но Сбытов столь же твердо стоял на своем".

Телегин еще раз запросил Генеральный штаб о положении в этот час на фронте. Слишком спокойный голос дежурного генерала вызвал подсознательную тревогу. Телегин позвонил маршалу Б. М. Шапошникову. Произвели повторную разведку, послали лучших летчиков. Пусть снизятся до бреющего полета, "утюжат воздух" сколько понадобится, но точно выяснят, что это за колонна и куда движется. Томительные минуты ожидания.

"Наконец около четырнадцати часов Сбытов быстро вошел в кабинет и доложил:

– Летало три боевых экипажа, прошли над колоннами бреющим полетом под сильным зенитным огнем, имеют пробоины. При снижении самолетов пехота выскакивала из машин и укрывалась в кюветах. Голова танковой колонны в 15–20 километрах от Юхнова…"

Снова Телегин позвонил в Генштаб, там с неудовольствием, сухо подтвердили свою неосведомленность. Снова поднялись в воздух разведчики, снова прошли над колонной, их обстреляли, они ответно сбросили бомбы и вернулись на аэродром. Около 15 часов Сбытое доложил, что данные подтвердились. Летчики были обстреляны, есть раненые… Обо всем этом Телегин доложил в Генеральный штаб…

"Через несколько минут зазвонил телефон, и хорошо знакомый, низкий, немного сипловатый голос:

– Телегин?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Вы только что докладывали Шапошникову о прорыве немцев в Юхнов?

– Да, я, товарищ Сталин.

– Откуда у вас эти сведения? И можно ли им доверять?

– Сведения доставлены лучшими боевыми летчиками, дважды перепроверены и достоверны.

– Что предприняли?

Подробно доложил о подъеме по боевой тревоге подольских училищ, о боевой готовности Военно-политического училища и Академии имени В. И. Ленина, о других мерах.

Сталин внимательно выслушал, одобрил…

– Действуйте решительно, собирайте все, что есть годного для боя… Во что бы то ни стало задержать противника на 5–7 дней на рубеже можайской линии обороны. За это время мы подведем резервы Ставки…"

Несколько позже раздался звонок, звонил Берия. Он резко спросил Телегина, откуда получены эти сведения и кто их сообщил…

"…Последовало такое же резкое, заставившее задребезжать мембрану:

– Слушайте, что вы там принимаете на веру всякую чепуху? Вы, видимо, пользуетесь информацией паникеров и провокаторов…"

В тот же день начальник Особого отдела Красной Армии Абакумов приказал Сбытову немедленно явиться к нему.

"Когда я вошел в кабинет к Абакумову, – рассказывал Сбытое, – он резко бросил мне:

– Откуда вы взяли, что к Юхнову идут немецкие танки?

– Это установлено авиационной разведкой и дважды перепроверено.

– Предъявите фотоснимки.

– Летали истребители, на которых нет фотоаппаратов. Но на самолетах есть пробоины, полученные от вражеских зениток. Летчики отчетливо видели кресты на танках.

– Ваши летчики трусы и паникеры, такие же, видимо, как и их командующий… Предлагаю признать, что вы введены в заблуждение, что никаких танков противника в Юхнове нет, что летчики допустили преступную безответственность, вы немедленно с этим разберетесь и сурово их накажете.

– Этого сделать не могу. Ошибки нет…"

Абакумов раздраженно сказал:

– Идите и доложите Военному совету округа, что вас следует освободить от должности как не соответствующего ей и судить по законам военного времени. Это наше мнение.

Выслушав рассказ Сбытова, генерал Телегин позвонил секретарю ЦК и доложил ему о только что услышанном. Секретарь ЦК просил передать Сбытову, чтобы оставался на посту.

Установить истину оказалось – увы! – нетрудно: немецкие танки уже вошли в Юхнов.

Плечом к плечу

Спустя четверть века после Московской битвы шли съемки фильма «Если дорог тебе твой дом». Режиссер Василий Ордынский и Константин Симонов нашли тогда фотографии только четырех погибших подольских курсантов: Хозяинова, Соколова, Гофеншеффера, Вертелина.

За минувшие годы удалось восстановить многие подробности боев, которые сыграли в обороне Москвы огромную роль. Бывший комиссар южной группы курсантов Д. В. Панков и его сын историк Д. Д. Панков, а также научные сотрудники музея "Ильинские рубежи" немало потрудились, восстанавливая историю сражения четырехтысячного отряда курсантов.

Пехотное и артиллерийское подольские училища стали плечом к плечу на огневом рубеже, перекрывавшем дорогу на Москву. Сводным отрядом командовал начальник пехотного училища генерал-майор В. А. Смирнов, его помощником и начальником артиллерии был полковник И. С. Стрельбицкий.

Рубеж возле села Ильинское, на речке Выпрейке, заблаговременно был предназначен для обороны, но оказалось, что инженерные сооружения, в частности доты, готовы лишь на шестьдесят процентов. Многие доты не имели хорошего обзора, не успели установить броневые щиты к дверям и амбразурам: осколки снаряда, разорвавшегося снаружи, проникнут внутрь дота. Излишне высокие дзоты не замаскированы, торчали ориентирами на фоне местности. Не предусмотрели взаимодействия между огневыми точками. Много было и других недоделок. Но можно ли винить в этом строителей, если в последние дни они работали уже под огнем?

Не все курсанты прошли необходимую военную подготовку, среди них были новобранцы из сентябрьского призыва, с артиллерийским или стрелковым стажем в 15 дней. Оба училища слабо обеспечили вооружением; многие пушки устарели.

Ранним вечером 10 октября, когда немцы приблизились к главной линии обороны, в землянке запасного полка собрались командиры и комиссары батальонов, батарей. К подольским курсантам приехал А. С. Щербаков, член Военного совета Московского округа.

– Я приехал предупредить вас, – медленно, многозначительно сказал Щербаков, – дальше этого рубежа немца пускать нельзя. Некуда! Так партия требует… Если вас окружат – и тогда оставайтесь на своих позициях. Вы должны удержать их любой ценой! Пока остается хоть один человек… Окружат – сражайтесь в окружении. За вами – Москва. Кой у кого уже вошло в привычку кричать: "До последнего человека!..", "Умрем, но не пропустим!.." А чуть враг прижмет – оставляют ему шоссейные дороги и уходят в леса, потом пробиваются из окружения… Теперь, друзья, этого не должно быть! – повысил он голос. – Пока есть хоть один патрон, хоть один снаряд – бейтесь! Так и передайте всем курсантам: не выходить из окружения… Родина просит их. Партия просит их…

…Кожух «максима» был пробит пулями в четырех местах. Курсант Иван Шатырко заделал отверстия, а тем временем немцы подошли вплотную к доту. Пять часов отбивался гарнизон дота, ранили курсанта Бориса Тимошенко, Шатырко понес его, тяжело раненного, к санитарам. А когда пулемет в доте замолчал, Иван Шатырко, тоже раненный, пополз назад, в дот. Увидел – пулеметчик убит, а второй номер расчета беспомощно пытался устранить задержку ленты. Фашисты подошли к доту метров на пятьдесят, решили, что гарнизон перебит. В этот момент Шатырко уже лег за пулемет и начал косить гитлеровцев. Ночью в безмолвный дот пробрался сержант Михаил Никонов, заменил убитого Шатырко, и на рассвете дот снова ожил.

…Курсант Яков Гаврилов ослеп от контузии, но остался на огневой позиции и на ощупь продолжал набивать патронами пулеметные диски.

…Рядом со старшими товарищами по училищу отважно бился музыкантский взвод пехотного училища – воспитанники Михаил Титов, Иван Медянников, Иван Черный и другие юноши.

…В одном из немногих наших танков была повреждена ходовая часть, но уцелело орудие.

Курсанты перетащили танк на передний край обороны, превратив его в неподвижную, по меткую огневую точку.

Чтобы не позволить немцам вытащить с поля боя подбитые курсантами танки, машины, группы охотников поджигали эти машины бутылками, подрывали гранатами. А всего на этом рубеже немцы потеряли двадцать три танка.

С каждым днем увеличивался накал сражения, завязывались яростные рукопашные схватки. Фашисты несли большой урон, но части их 57-го моторизованного корпуса лезли вперед, прибегая и к провокации. Возле деревни Кудиново гитлеровцы переоделись в шинели убитых курсантов и сделали попытку захватить командный пункт нашего батальона.

Перед вечером послышался шум танков, идущих по шоссе со стороны Малоярославца. Кто это? Не разобрать. На головной машине красный флаг. Неужели подмога?

– Ребята, назад – немцы!

Оказалось, вражеские танки прорвались в тыл.

"В полдень 15 октября, – вспоминал годы спустя генерал-лейтенант артиллерии запаса Стрельбицкий, – после очередной бомбардировки над самыми вершинами деревьев пролетел самолет и разбросал листовки. В них было написано:

"Доблестные красные юнкера! Вы мужественно сражались, но теперь ваше сопротивление потеряло смысл. Варшавское шоссе наше почти до самой Москвы. Через день-два мы войдем в неё. Вы настоящие солдаты. Мы уважаем ваш героизм. Переходите на нашу сторону. У нас вы получите дружеский прием, вкусную еду и теплую одежду. Эта листовка будет служить вам пропуском".

17 октября критическая обстановка создалась в центре оборонительного рубежа, когда фашисты вклинились в оборону 2-го батальона, а на участке 3-го подавал признаки жизни только дот № 1 лейтенанта Дмитрия Разина, где погибли десять курсантов.

В этот день генерал-майор Смирнов отправил командарму Голубеву донесение: "Вот уже 12 дней Подольское пехотное училище обороняет данную ему полосу, имея громадные потери в людском и материальном отношении…" На следующий день: "Командный состав почти полностью потерян… Люди исключительно переутомлены, падают на ходу…"

К вечеру на командный пункт Смирнова добрался лейтенант, измученный переходом по лесам:

– Я из штаба 43-й армии. Вот приказ на отход…

К начальнику артиллерийского училища Стрельбицкому привели раненого сержанта, одного из семерых, кого отправил командарм за приблизительную линию фронта с приказом: "Приказываю… вывести вверенные подразделения… училища для досрочного выпуска курсантов офицерами противотанковой артиллерии…"

Ночью курсанты, сведенные в несколько рот, оставили свои позиции. Они всю ночь шли лесами севернее Варшавского шоссе на соединение с нашими частями, занимавшими оборону по реке Наре. Сопротивляться на Ильинских рубежах стало бессмысленно, потому что немцы, наступавшие с юга, 18 октября захватили в тылу у курсантов Малоярославец. Вывел группу преподаватель топографии подполковник Я. П. Пелнис.

– Знаю, силы на пределе, – сказал командарм Голубев, выслушав рапорт; штаб его находился в деревне Каменка, в здании школы. – Но до подхода сибиряков придется оборонять Каменку и рощу в двух километрах отсюда. Пока иного выхода нет. Формируйте сводный батальон.

Лишь 24 октября командарм Голубев приказал вывести из боев курсантов пехотного училища, и на следующий день поредевший батальон походным порядком направился в тыл; через 13 дней они пришли в Иваново. А группа командиров и курсантов артиллерийского училища, также выведенная из боев, добралась на пароходе "Работница" по Волге до пристани Куйбышев.

Оба училища героически сдерживали врага не пять-семь дней, а продержались две с лишним недели, оказав Москве неоценимую помощь, придя к ней на выручку в самый критический момент всей подмосковной битвы, исполнив воинский долг с доблестью и честью.

В Подольске, в Центральном военном архиве Министерства обороны СССР хранятся оперативные карты фельдмаршала фон Бока на каждый день октября. Две недели с этих карт не сходили надписи, сделанные дежурными офицерами в штабе армий "Центр"; "Zwei Olfiezirschule Podolsk" – Два офицерских училища Подольска.

От советского информбюро

Вечернее сообщение 12 октября: на Западном направлении фронта бои продолжаются со все нарастающей силой. Германское командование бросает в бой все новые свои части. Противнику, создав на некоторых участках фронта численное превосходство, удалось ценой огромных потерь в живой силе и вооружении на этих участках потеснить наши войска и вклиниться в расположение нашей обороны.

Рядом с тенями предков

Здесь каждая пядь земли принадлежит истории. Здесь рядом с бойцами 32-й Краснознаменной стрелковой дивизии полковника Полосухина сражаются бессмертные тени предков. На кургане, на обелиске, увенчанном парящим орлом, высечены слова: «Неприятель отражен во всех пунктах». Удастся нынче дальневосточникам подписаться под гордой реляцией фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова? Или наши потомки смогут упрекнуть бойцов и командиров в нестойкости, произнесут свой приговор: «Богатыри – не вы»?

По пути к линин фронта один эшелон дивизии подвергся бомбардировке. Был разрушен железнодорожный путь, разбито 26 вагонов. Сибиряки пешком, навьюченные, продолжали свой марш в Можайск и дальше в Бородино.

Боевое воодушевление, душевный подъем царили на всем пути дивизии. Еще в эшелонах подали заявления о вступлении в партию 622 человека, а накануне боев на можайском рубеже подали заявления еще 200 бойцов и командиров.

Еще разгружались головные батальоны дивизии, когда Полосухин заспешил на Бородинское поле. Прошел березовой аллеей к белому дому. По словам военного корреспондента "Правды" Михаила Брагина, он бегло осмотрел местный музей: Полосухин был последним его посетителем. (Позже фашисты устроили в музее скотобойню, а уходя, сожгли.) В книге отзывов в графе "Цель посещения Бородинского поля" Полосухин написал: "Приехал Бородинское поле защищать".

12 октября, в тот день, когда комдив наведался в музей, туда подошла полуторка; директор музея Сергей Иванович Кожухов со слезами выпросил ее у военного коменданта Можайска для эвакуации музейных ценностей. Среди них – русские и французские знамена, картины, генеральские мундиры и солдатское обмундирование, старое оружие. Помогала укладывать экспонаты Евгения Ивановна, сестра Кожухова. Заколачивали, грузили ящики в то время, когда сибиряки на Бородинском поле уже рыли окопы и артиллеристы заняли огневые позиции вблизи Шевардинского редута…

Назавтра комдив провел рекогносцировку на местности. Памятники славы стали свидетелями командирской разведки, она закончилась на исторической батарее Раевского.

Полосухин запомнился мне таким: выше среднего роста, лысеющий со лба, для комдива молод, подтянутый, уравновешенный, голоса не повышал, умел слушать других и сам объяснял терпеливо. Осталась в памяти его беседа с артиллеристами; он подсказал им, где у немецких танков броня потоньше, шла также речь об особенностях стрельбы прямой наводкой. Несколько раз, то ли по аналогии, то ли, наоборот, подчеркивая несхожесть обстановки, упоминал о боях на Хасане. Со сдержанной гордостью сказал мне, что после боев с японцами в дивизии насчитывалась тысяча орденоносцев. Я делал отрывочные записи в моем видавшем виды блокнотике, трижды намокавшем в речках и трижды высушенном у костров. От Полосухина узнал, что дивизию первоначально направили к Ленинграду. 26 сентября началась разгрузка на станции Волховстрой, но в связи с операцией "Тайфун" 5 октября погрузились снова – скорее на можайский рубеж.

Напутствуя командиров, спешивших после рекогносцировки в свои полки, батальоны, Виктор Иванович Полосухин, стоя на холме, который, по-видимому, был редутом батареи, сказал многозначительно:

– Нас ждет жестокий бой. Будем биться с фашистами на Бородинском поле. Выстоять любой ценой – вот приказ. Такая нам досталась доля!

Эти слова прозвучали с особенной силой здесь, где рядом с памятником Кутузову и русским солдатам, героям исторического сражения, торчали сегодня надолбы, виднелись установленные на днях противотанковые ежи, склепанные или сваренные крест-накрест. Они уходили к горизонту бесконечно длинными рядами, похожими на позвоночники невиданных доисторических чудовищ…

В глубоких окопах сидели истребители танков с зажигательными бутылками и связками ручных гранат, к сожалению, без противотанковых…

Оценим по достоинству предусмотрительность Полосухина: он еще на Дальнем Востоке и в Сибири на полигонах, на полевых занятиях, на маневрах приучал своих бойцов втискиваться в узкие окопы, чтобы остаться неуязвимыми для танков противника. Он проводил учебную обкатку – пропускал танки над окопами, где сидели пехотинцы, чтобы те поскорее преодолели танкобоязнь, чтобы в боевых порядках не было растерянности в критические минуты боя…

И часа не успели отдохнуть после долгой дороги, после выгрузки. Скорее дойти до Бородинского поля, окопаться на его высотках, курганах! Каждый час следует опасаться появления танков противника, а после вяземского окружения наши танки на этом участке фронта наперечет…

Следовало срочно подготовить к взрыву мост на автостраде. Хоть Еленька – речка-невеличка, но, поскольку вдоль берега отрыты высокие эскарпы, преграда для танков серьезная. Успели установить бронеколпаки для пулеметов, а рабочие Московского метрополитена соорудили мощные доты.

Совсем недавно на Бородинском поле каждый день трудились на оборонительных рубежах москвичи. Трудились допоздна, уходили на ночлег в деревню за речкой Еленькой, над колонной землекопов звучала песня "Там вдали, за рекой…". Пели сыновья, дочери "юных бойцов из буденновских войск", которые "на разведку врага поскакали". Но кто знал, что одну из рот московских коммупистов-саперов, работавших здесь, возглавлял пожилой эстонский коммунист Николай Мартынович Кооль, автор песни "Там вдали, за рекой…"?