Текст книги "Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)"

Автор книги: Евгений Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

На второй день нашего контрнаступления, 7 декабря, Бок писал в дневнике:

"Тяжелый день. 1) распутица, 2) транспорт и 3) недооценка силы сопротивления противника, его людских и материальных ресурсов".

В тот же день Гальдер сделал запись:

"События этого дня опять ужасающи и постыдны. Фюрер, не замечая главнокомандующего сухопутными силами, сам сносится с командующими группами армий. Самым ужасным является то, что верховное главнокомандование не понимает состояния наших войск…"

В то хорошо памятное противнику 7 декабря наши войска овладели городом Михаилов. Генерал Гудериан, чтобы избежать окружения, отступил от Тулы в западном направлении.

А 8 декабря фельдмаршал Браухич приказал группе армий "Центр" перейти к обороне.

6 декабря

Серое, по-декабрьски неторопливое утро. Снежинки падают на промерзшую землю как бы нехотя, и нельзя понять – то ли снег перестает идти, то ли принимается. Все заиндевело от тумана, он стелется над землей морозной тяжестью.

Еще 13 ноября немцы надели маскировочные халаты и перекрасили свои танки, пушки, цуг-машины, санитарные повозки и автомашины в белый цвет. Но до последних дней ноября снег покрывал промерзшую землю лишь тонким слоем.

Весь месяц наши бойцы на фронте ждали снегопадов. Пусть подымутся высокие сугробы, пусть занесет проселки и большаки, чтобы не было пути чужеземным танкам и машинам! Пока чернели оголенные холмы и бугры, танки с крестами могли двигаться не только по дорогам, а кое-где напрямик.

В начале декабря ударили крепкие морозы, завьюжили метели, зачастили долгожданные снегопады. Бойцы, даже сибиряки, уральцы и дальневосточники, изрядно мерзли. Но их согревала мысль, что еще сильнее мерзнут фашисты в своих шинелишках, подбитых ветерком, в обуви не по сезону, в пилотках, опущенных на уши, обмотанных поверх бабьими платками.

Незабываемый день для защитников Москвы – впервые прозвучал приказ о наступлении! Не для всех приказ вступил в силу в один и тот же день и час; на правом фланге раньше.

На огромной дуге от Клина до Каширы развернулась и смертоносно ударила по врагу тугая пружина нашего наступления.

Заговорили наши батареи, причем батарей оказалось значительно больше, чем предполагали окопные старожилы. С радостным удивлением вслушивались они в голоса пушек, стоящих за ближними и дальними лесами. При каждом залпе снег хлопьями опадал с дрожащих ветвей, хвоя обнажалась.

Усердно били батареи, сгоняя немцев с шоссе, проселочных дорог в глубокий снег.

В морозном воздухе подымался пар от раскаленных стволов, а под орудийными щитами таял снег.

Сильно поредевшие в непрерывных боях полки передавали свои рубежи полнокровным. Вступали в бой свежие части и соединения.

В наступление ехали и шли бойцы в новых полушубках, шинелях, ушанках, варежках, подшлемниках, ватных штанах, в яловых сапогах, неразношенных, нестоптанных валенках.

175-й стрелковый полк, где служила Елена Ковальчук, в канун наступления тоже переобулся – прибыла большая партия валяной обуви, и санинструктор на привалах занята подгонкой валенок… Кто там вздумал надевать валенки на три-четыре портянки? Отставить! Как правило, валенки нужно носить только на две портянки – летнюю и шерстяную. Если голенища тесны – надрежь их в верхней части сзади, а если высоки – отрежь излишек. Пока валенки не разносились, заполняй пяточное углубление чистой ветошью, сеном или соломой. Просушивай валенки при первой же возможности. Сырая валяная обувь плохо защищает от холода, быстро растаптывается, теряет свою форму. И тесные, и излишне просторные валенки затрудняют пеший марш и приводят к потертостям, ноги можно намять на марше… Немало забот у Елены Ковальчук, но она делает это с охотой и озорно подмигивает какому-то малорослому крепышу в валенках и шинели не по росту.

Бронебойщики несли на плечах противотанковые ружья – для многих стрелков они были в диковинку. Попадались роты, где бойцы сплошь вооружены автоматами.

Привлекали к себе внимание многолюдные отряды лыжников. На лыжах везли и разобранные минометы, а также противотанковые ружья, пулеметы.

Морская пехота надела белые маскировочные халаты с капюшонами на черные бушлаты, ватники. Командир 64-й бригады морской пехоты полковник Чистяков неделю назад приказал на перекличке поднять руки тем, кто умело ходит на лыжах. К его огорчению, из восьмисот бойцов хороших лыжников оказалось всего сто пятьдесят. Вот если бы была нужда в хороших гребцах – подняли бы руки все восемьсот. Но даже те, кто стал на лыжи недавно, тренировались усердно и сдали экзамен.

Не только на окраинах Москвы выросли баррикады. Они перегородили улицы и в центре города – у Главного почтамта.

Когда безусому «дяде Саше» не хватало одного ящика, он подставлял под ноги второй.

Реваз Габараев подбил в Туле немецкий танк из противотанкового ружья Симонова, присланного оружейниками. Снимок 1945 г.

Пулеметчика Валиуллу Хаметова прозвали в роте «Максимом» за снайперскую точность. Снимок 1940 г.

6 ноября 1941 года на станции метро «Маяковская» состоялось торжественное заседание. Подземный зал вместил две тысячи человек. С докладом выступил Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.

Генерал Л. М. Доватор командовал 2-м конным корпусом. 9 декабря корпусу вручили гвардейское знамя.

Ополченцам не хватило времени на строевые занятия. Они учились маршировать под аккомпанемент близкой канонады. Сыновья и внуки будут гордиться вами, доблестные ополченцы сорок первого года!

Герои Московского сражения маршал Г. К. Жуков, генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, маршалы К. К. Рокоссовский и И. О. Конев после просмотра фильма «Если дорог тебе твой дом». 1967 г.

С парада танк лейтенанта Гудзя направился на Волоколамское шоссе – прямехонько в бой!

В бою за деревню Нефедьево П Д. Гудзь уничтожил десять вражеских танков.

Радист батареи Петр Стемасов, стреляя без панорамы, наводя по стволу, подбил несколько танков и сорвал атаку врага.

«Велокросс» немецких самокатчиков плачевно оборвался в сугробах пол Боровском.

Дороги, по которым нельзя было проехать на велосипедах, стали лыжными трассами. На фронт уходят батальоны лыжников.

Маршал К. К. Рокоссовский вспоминает о минувших здесь боях. Справа Е. Воробьев. Яхрома, 1966 г.

Эсэсовцы устроили в Воскресенском соборе в Новом Иерусалиме склад боеприпасов Отступая, они взорвали памятник архитектуры, отмеченный гением безвестных крепостных зодчих Казакова и Растрелли.

От деревни Катюшки, южнее Красной Поляны, до центра Москвы оставалось всего 27 километров…

19 ноября 1941 года командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок пожелал с передовых позиций «посмотреть в бинокль на Москву».

Где расчет этой дальнобойной немецкой пушки – убиты, ранены, замерзли, сдались в плен или на этот раз им удалось убежать? Пушка готовилась начать обстрел Москвы.

Поземкой и жестоким морозом провожает фашистов в плен зима сорок первого года…

«…Долог будет сон гостей на тесном, хладном новоселье».

Если собрать каски всех солдат и офицеров вермахта, убитых лишь в ходе операции «Тайфун», мы насчитаем 126 966 штук. Металлолом истории!

Партизаны Лотошинского отряда минируют дорогу. Справа Герой Советского Союза комсомолец Илья Кузин.

Длинными, аккуратными шеренгами, строго держа равнение, лежат завоеватели «жизненного пространства».

На обелиске в селе Тарутино начертано: «На сем месте российское воинство, предводительствуемое фельдмаршалом Кутузовым, укрепись, спасло Россию и Европу».

Знаменитая комната под сводами в Ясной Поляне – такой ее оставили оккупанты.

Жители села Никольское возвращаются из леса к родному очагу, к родной крыше. Но целы ли они?

Прославленной 78-й стрелковой дивизией под Москвой командовал А. И. Белобородов. Ныне генерал армии, дважды Герой Советского Союза

Многие бойцы и командиры, раненные в боях под Москвой, обязаны своей жизнью санинструктору Елене Ковальчук.

Маршал Г. К, Жуков рассказывает о Московской битве писателю Евгению Воробьеву (Август 1966)

Впервые артиллеристы огнем и колесами сопровождали в наступлении пехоту. Номера расчетов ехали на передке зарядного ящика, на станинах орудия, обратив лица на запад, туда, где горизонт застлало дымом и поднятой землей. Как сказано в «Василии Теркине»:

 
Пушки к бою едут задом —
Это сказано не мной.
 

Теперь на каждой огневой позиции пушку придется развертывать на сто восемьдесят градусов – святая, желанная обязанность пушкарей!

– Ну-ка, повернемся лицом к Гитлеру! – кто-нибудь из номеров расчета, чаще наводчик, не забывал весело подать эту команду.

Прозвучал приказ "Вперед!" и в полку, которым командовал майор Балоян. Опустели обжитые окопы и траншеи на берегу реки Нара, опустели штабные землянки и блиндажи, опустел – от чердака до подвала – Дом офицеров на окраине Наро-Фоминска.

Санитарная повозка Елены Ковальчук впервые двигалась на запад в общем потоке с наступающим полком. Она шагала с санитарной сумкой за плечом; в коренастой фигуре ее угадывались выносливость и сила. Прядь белесых волос выбивалась из-под сдвинутой на затылок ушанки.

Может быть, уже завтра она будет делать перевязки на поле боя и вытаскивать раненых из-под огня. Но Елену уже не будет преследовать, как минувшим летом и осенью, опасение, что где-то в воронке или в окопе остался лежать в беспамятстве тяжелораненый. Лежит безгласный, полузасыпанный землей или снегом, а она его не приметила в горячке боя. Если его не увидели свои при отходе, может случиться самое страшное – беспомощный, он умрет от потери крови или будет пристрелен фашистами…

Когда-то в московской Пролетарской дивизии служили преимущественно москвичи. После жестоких летних и осенних боев дивизия пополнялась украинцами, сибиряками, уральцами, белорусами, волжанами, кавказцами.

– Зараз ми yci москвичі, – убежденно сказала Елена Ковальчук в день нашего знакомства и произнесла это с таким классическим украинским акцентом, что захотелось спросить: не с Полтавщины ли она, не с хутора ли близ Диканьки? [10]10
  Отважная сестра милосердия Елена Ковальчук прошла путь от Нары до Немана. При форсировании Немана ее ранило, но она продолжала оказывать помощь другим. Делала перевязки, оттаскивала раненых в укрытие под песчаным обрывом. Держала в руке бинт, когда рядом разорвался снаряд.
  За три фронтовых года спасла около восьмисот бойцов и командиров 1-й гвардейской московско-минской стрелковой дивизии (бывшей Пролетарской). В дивизии считали эту цифру приуменьшенной.
  Елена Борисовна Ковальчук награждена орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды и Славы III степени.
  После войны ее прах перевезли в город Калининград. На скромном обелиске высечено: "Гвардии старшина м/с Елена Борисовна Ковальчук. 1910–1944 гг."
  Именем Елены Ковальчук названы улицы в Киеве и Калининграде.


[Закрыть]

В третьем батальоне, где хлопотала Елена Ковальчук, воевали политэмигранты из Чехословакии братья Йозеф и Ян Райнеры; они составляли расчет пулемета. Заслышав разговор, старший, Йозеф, сказал с акцентом:

– Мы тоже есть москвичане.

А разве 28 гвардейцев-панфиловцев, хотя большинство из них не видели Москвы и для некоторых родной язык казахский, киргизский, не считали себя москвичами?

Вдоль Киевского шоссе торчали разбитые немецкие танки, пушки, автомашины, прицепы. В иных местах они стояли длинными вереницами.

К радиатору сожженной цуг-машины, набитой обугленными солдатами, прикреплена на счастье подкова. Не помог талисман! На обочине шоссе немецкий танк, в предсмертном жару растопивший вокруг себя снег. Разит горелой резиной, краской, тряпьем. Неподалеку целехонький танк, брошенный экипажем. Не хватило горючего? Не удалось завести мотор? На броне танка, выкрашенного белилами, кто-то старательно вывел углем: "До Берлина без бензина – топай, топай!" Русский человек любит бить и приговаривать… А на соседнем танке по-немецки написано: "Прощай, Москва, убегаем домой". Тоже неплохо…

Но, к сожалению, наступление наше развивалось с успехом не повсеместно. Еще неделю назад фашисты ценой крайнего напряжения и больших потерь захватили Крюково. Панфиловцы, танкисты Катукова и 44-я кавалерийская дивизия девять раз атаковали вражеский узел сопротивления. Фашисты превратили каменные дома в маленькие форты. Обледеневшие танки и пушки врыли в сугробы. Захватили два этажа здания школы. Приспособили для обороны кирпичный завод. Поселок и станция переходили из рук в руки. Только 8 декабря, на третий день наступления, 1073-й полк панфиловской дивизии и катуковцы овладели поселком…

Шоссе в бесконечных объездах, на них указывали шесты с пучками соломы, похожие на метлы. Объезды ждали шофера-возницу, всадника, пехотинца. Ждали всюду, где саперы еще не разминировали дорогу, не соорудили временный мост. Пролеты вывернуты наизнанку страшной силой взрывов, виднелись рваные железобетонные внутренности мостов.

Машинам, лошадям, людям – всем достается на подъемах, на временных переправах, на съездах с шоссе. Моторы ревут так, что кажется, вот-вот надорвутся. Тягач приходит на помощь трехтонке. Лошади берут на буксир "эмочку". Артиллеристы спешат на помощь батарейным лошадям – упираются плечами в орудийный щит, хватаются за лафет, за ствол орудия, за спицы колес. Еще один дружный толчок, еще одно вездесущее и обязательное "раз-два, взяли!". Еще одно общее усилие – и орудие выкатывается из сугроба. Все – и люди и лошади – облегченно вздыхают.

Защитники Москвы впервые увидели на дорожных перекрестках, объездах немецкие указатели, увидели путевые столбы со стрелками "Moskau", увидели таблички, воспринимаемые как кощунство: названия исконных русских деревень начертаны на них готическим шрифтом.

И как ни утомлены, ни измучены маршем защитники Москвы, они не замедляют шага. Они несут возмездие на остриях своих штыков, в дисках автоматов, в запалах ручных гранат, на мушках снайперских винтовок, в перекрестиях орудийных прицелов.

Вмятины на броне

Ночь такая, что не видно дальше вытянутой руки, не видно снега под ногами.

Впереди, нащупывая дорогу, шагал Гудзь. Тяжелый танк послушно следовал за поводырем. Полз медленно: когда мотор работал на малых оборотах, огонь из выхлопных патрубков не был виден.

Танк должен использовать затеянную нами канонаду и незаметно подойти к деревне – за батарейным громом не слышно мотора, гусениц.

Еще в сумерки Гудзь присмотрел густые ветлы у речушки, петляющей за околицей. А то, что ветлы низкорослые, Гудзя не смущало – лишь бы укрыли танковую башню. Механик-водитель Кирин ввел танк в рощицу, как в гараж, и заглушил мотор.

По ту сторону речушки темнело Нефедьево. В конце ноября в этой самой деревне шел бой за каждую избу, здесь прокатился вал рукопашной схватки.

Днем Гудзь снова вглядывался в Нефедьево. В бинокль виднелись немецкие танки, вымазанные белилами. Он прикинул: его позиция метрах в семидесяти пяти от крайних изб.

Гудзь приказал стрелку-радисту Татарчуку вылезти из танка и подать сигнал артиллеристам. Две ракеты одна за другой загорелись ядовитым светом. Именно этих ракет – одна вдогонку другой – ждали наблюдатели на батарее. Сигнал принят, пушки замолчали.

Татарчук вернулся, закрыл люк, но в машине не стало от этого теплее. Каждый прикорнул на своем месте в ожидании близкого боя.

Мыслями Гудзь обращался к членам экипажа. Знать каждого из четырех в лицо и запомнить фамилии нетрудно. А вот как загодя узнать – стоящий ли танкист, каков в бою? Четыре загадки… Фронтовая судьба свела его с экипажем накануне. Он чувствовал себя не совсем уверенно и понимал, что еще меньше оснований для уверенности у экипажа – идти в бой с незнакомым командиром!

Каждый из членов экипажа, наверное, тоже терялся в догадках: не стушуется ли в бою? Хватит ли умения?

Лейтенант очень молод, на вид года двадцать два. Но командир батальона обмолвился, что он воюет с первых дней.

– Когда немец только берется за снаряд, – напомнил лейтенант, – мы уже должны выстрелить по нему. Необходимо опережать, ошеломлять врага в бою, полностью использовать огневую мощь КВ…

Декабрьский рассвет неторопкий. Туман рассеивался медленно. Гудзь вылез на башню. Стоял, упершись ногами в края люка.

При скоротечном свете дальней ракеты удалось разглядеть крайнюю избу. Стал виден весь деревенский порядок. Где-то там немецкие танки, днем он насчитал их восемнадцать и все средине – T-III и T-IV.

Гудзь долго всматривался в деревню, закрыл глаза, так легче обдумать план боя.

– Начнем, друзья.

Внешне Гудзь был спокоен, но голос его дрогнул.

Все пятеро сняли с себя снаряжение, наганы переложили в карманы комбинезонов. Танкистам неудобно во время боя в ремнях: в танке очень тесно, ремни (особенно кобура, будь она неладна!) все время цепляются за рукоятки, рычаги, ручки.

Гудзь решил ударить по головному танку. Необязательно именно там находится старший офицер. Однако разумнее ударить по этому танку, чтобы в стоящих сзади поубавилось прыти.

Прогремел выстрел, командир орудия Старых был точен, передний танк засветился в дрожащем пламени, затем вспыхнул, как куча хвороста, облитого бензином. А второй танк зачадил дымным столбом без огня.

Татарчук поводил стволом пулемета, готовясь встретить немцев-погорельцев. Но из горящих машин никто не выскочил, люки не открылись.

Зарево вставало над деревней, отодвигая тусклый рассвет. Небо почернело, будто время повернуло вспять и на смену рассвету снова шла декабрьская ночь.

Пороховые газы, пламя выстрелов снесли или опалили верхушки ветел. КВ стоял теперь "на самом на юру". Пока его выручало зарево в деревне, ослеплявшее немцев.

Экипаж неотрывно наблюдал за деревенской улицей. Гудзь смотрел в перископ, Старых – в оптический прицел, механик-водитель Кирин – в триплекс, радист Татарчук – в диоптр пулемета. И только заряжающий Саблин оставался в полном неведении.

Немцы выбегали из домов, иные, полуодетые, выпрыгивали из окон.

Заговорил пулемет Татарчука, теперь КВ полностью себя демаскировал.

Не прошло и минуты, как танк содрогнулся со страшным грохотом. Ощущение у Гудзя было такое, будто по шлему ударили молотом и наступил конец света.

Снаряд попал в лобовую броню, но КВ устоял. Благословенны руки сталевара, который сварил эту сталь!

Гудзя отшвырнуло от прицела, он больно ударился плечом, но тут же закричал:

– Огонь! Опережайте их! Еще быстрее! Огонь!..

Старых ничего не слышал, но понял командира. Гудзь показывал большой палец, и Саблин доставал осколочный снаряд; показывал указательный палец – орудие било бронебойным.

Заряжающий едва успевал подавать снаряды: бронебойные с донным взрывателем – для танков, осколочные с головным взрывателем – для пехоты, высыпавшей из домов.

Гильзоулавливатель вскоре был набит до отказа. Саблин швырял пустые гильзы себе под ноги, складывал за спинку сиденья водителя, на десантный люк.

После трех десятков выстрелов дышать совсем нечем. Пороховые газы вытеснили воздух из танка, и, хотя вентилятор включен, все кашляли, задыхались.

Мучительно хотелось пить. Фляги с водой не оказалось, оба бачка в башне пусты: зимой вода в них замерзает, и бачки не наполняются.

А тут еще Кирин включил мотор, его пора прогреть, проверить – не пострадал ли?

На минуту Саблин прислонился к стенке и закрыл глаза. Тошнотный ком подступил к горлу, ноги подкашивались. Гудзь сам подавал снаряды, пока заряжающий не справился с внезапной слабостью.

Еще несколько раз свирепые удары сотрясали танк, но броня успешно противостояла снарядам.

Шлем стал тяжелым и сжимал голову, как тиски; Гудзь сорвал его.

Он отлично использовал преимущество в огневой мощи и толщину брони. Одна за другой запылали еще три машины, которые не успели укрыться за домами. Восемь чадящих костров, восемь зловещих факелов!

И в эту минуту Гудзь услышал: кто-то стучит прикладом о броню.

– Горят, еще три горят!!! – послышался приглушенный крик. – Не давайте им роздыха! Не жалейте на фашистов боевого питания! От бойцов третьей роты – ура-а-а!!!

Кто-то из наших пехотинцев подбежал к танку – выразить свой восторг и сообщить новость, которую экипаж уже знал.

Немецкие танки высвечивали деревенскую улицу.

Откуда-то издалека донеслось нестройное "ура". Наша пехота поднялась в атаку.

Танк двинулся, набирая скорость. Гудзь опасливо посматривал по сторонам. КВ оставил укромную позицию, где борта его были защищены. Теперь он поневоле подставлял их противнику.

Татарчук бил из пулемета, его очереди отзывались снаружи странным эхом, звучащим невпопад.

Не сразу Гудзь понял, в чем дело. Оказывается, какой-то пехотинец вскарабкался на броню с ручным пулеметом и, так сказать в порядке пехотной самодеятельности, сопровождал экипаж.

Головастый парень взгромоздился к ним на танк, бил трассирующими пулями. Зеленым пунктиром указывал цели. Гудзь же не имел такого обзора, как пассажир за башней!

КВ миновал мостик, ворвался в деревню. Немецкие танки бросились наутек. Гудзь достиг западной околицы и остановился за избой. Открыл люк – где же пассажир?

Наверное, спрыгнул с танка во время одной из коротких остановок. Может, кончились патроны? А может, пострадал на броне?

Саблин выбросил гильзы, которыми завалил пол. Кирин возился с мотором. Все жадно глотали чистый морозный воздух.

Танк двинулся. Немцы попытались преградить ему дорогу. Но Старых с ходу подбил ближний танк, а вторым снарядом поджег еще один.

Радист Татарчук догнал очередями немецких танкистов, которые выскочили из подбитых, подожженных машин. Трупы валялись на примятом окровавленном снегу, и уже хватало света, чтобы увидеть розовую окантовку на их черных куртках.

Восемь уцелевших машин поспешно отходили на запад. А Гудзь вел танк все дальше, настигая противника огнем, вминая в снег орудия с их расчетами.

Саблин стоял в тряской темноте. Он думал, в простоте душевной, что Кирин ведет танк по лютому бездорожью, по колдобинам и буеракам – вот безбожно трясет! Машина выделывала какие-то немыслимые выкрутасы и акробатические номера: на что-то карабкалась, обо что-то спотыкалась, куда-то проваливалась.

Время от времени раздавались радостные крики четырех танкистов – это когда танк подминал под себя и превращал в лепешку очередное орудие.

Саблин, незрячий с начала боя, изнывал от неутоленного любопытства.

– Ну что там? Что?

Но вот он подал последний, сто двадцать пятый снаряд. Татарчук расстрелял последний, пятидесятый по счету диск, а в каждом диске по шестьдесят три патрона…

Остыл замок орудия, остыл на морозном ветру и раскаленный ствол пулемета. В тапке совсем не осталось боеприпасов, если не считать патронов в барабанах пяти наганов.

К этому времени танк получил несколько ранений. Снарядами вмята боковая броня, разбит каток. И танк медленно, боясь потерять гусеницу, двинулся через Нефедьево, уже занятое нашими, мимо горящих немецких машин, через мостик, мимо сожженных, вырубленных осколками ветел.

Когда танк вернулся на исходную позицию, его трудно было узнать. Снаружи смело все: крылья, бачки, инструментальные ящики, запасные траки. Броня во вмятинах, царапинах, застругах, окалине. Пять часов назад танк радовал глаз белой краской. Это Кирин перекрасил его "для незаметности в пейзаже". А вернулся обугленный, закопченный…

Затих чихающий мотор. Но люк не открывался.

Командир батальона Хорин взобрался на танк и прислушался. Тихо. Он постучал кулаком. Тихо.

– Что же вы, товарищи? – окликнул Хорин срывающимся голосом.

И тогда наконец крышка люка приподнялась и показался Татарчук: лицо его было под цвет черного шлема. Он ухватился за края люка, но опереться руками не смог. Хорин подхватил его под мышки.

За Татарчуком показался Гудзь. Затем вылезли Старых, Саблин и Кирин, изможденный до такой степени, что не мог самостоятельно встать с сиденья водителя, и ему помогли.

Их повели под руки. На морозном воздухе сильнее головокружение, ноги подкашивались.

Назавтра Павел Гудзь вместе с комбатом и корреспондентом фронтовой газеты насчитали на черной покореженной броне двадцать девять вмятин. И каждая вмятина была подобна шраму на теле.

Нефедьево

8 декабря 1941

Из выступления руководителя советской профсоюзной делегации товарища Шверника на массовом митинге в Лондоне

"На одном из участков Западного фронта танк лейтенанта Гудзя спешил на поддержку атаки пехоты. Завязался горячий бой одного советского танка с 18 фашистскими. Один против 18. Советский танк методически выводил из строя один танк за другим. Вскоре на поле боя уже насчитывалось 10 сожженных и подбитых немецких машин. (Аплодисменты.) Тем временем наши славные пехотинцы наседали на врага, который не выдержал натиска и побежал. Танк преследовал отступающих, давил их гусеницами и расстреливал из пулемета. На поле боя осталось до 400 гитлеровских бандитов, которые никогда не увидят не только Москвы, но и Берлина. (Смех, аплодисменты.) Несмотря на полученные танком 29 вмятин, героический экипаж машины оставался до конца боя, блестяще поддерживая пехоту"[11]11
  За годы войны Павел Данилович Гудзь получил два тяжелых и легкое ранение. За бой в деревне Нефедьево награжден орденом Ленина, а позже орденами Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны I и II степени, Трудового Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, «За службу в Вооруженных Силах» III степени и несколькими зарубежными.
  В 1947 году окончил Академию бронетанковых войск. Ныне генерал-полковник П. Д. Гудзь – заместитель начальника Академии имени Малиновского, доктор военных наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР.


[Закрыть].

Правда, 4 февраля 1942 г.