Текст книги "Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)"

Автор книги: Евгений Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

…Но баранку не бросал шофер

В начале августа сорок первого года в верховьях Днепра, невдалеке от незабываемой Соловьевой переправы, можно было увидеть переполненный ранеными санитарный автобус с номером и табличкой, напоминающими о былых мирных рейсах по московскому асфальту.

Раскачивались подвешенные койки с ранеными, тяжело скрипел автобус на ухабах, как ни осторожно объезжал московский шофер колдобины, рытвины и свежие воронки от снарядов и бомб.

Москва отправила в действующую армию не одну сотню автобусов. Многие переоборудованы под санитарные и штабные. 25 октября санитарному управлению Западного фронта передали еще 100 автобусов. Каждый санитарный автобус перевозил двенадцать тяжелораненых (носилки подвешены к потолку, меньше тряска) и десять легкораненых. А всего автосанитарные роты могли одновременно транспортировать 1500 человек.

Если восемь трамвайных депо в Москве почти полностью сохранили вагонный парк, то число автобусов на улицах столицы резко сократилось.

Однако авторемонтные заводы были перегружены работой, так как выполняли срочные заказы фронтовиков.

Генерал А. П. Белобородов с благодарностью вспоминал: "Московский авторемонтный завод № 1 отремонтировал нам более 200 машин…

Бойцов нашего автобата, совершавших регулярные рейсы в столицу, на любом предприятии, в учреждении встречали с радостью и надеждой. "Сибиряки помогут побить фашиста", – говорили москвичи".

Авторемонтники хранят с военной поры письмо К. К. Рокоссовского: "Искренне благодарю… за инициативу и высококачественную работу по восстановлению и ремонту автомашин. Желаю всему коллективу успехов в работе". А Г. К. Жуков поблагодарил устно за срочно выполненное поручение. Западный фронт попросил Моссовет помочь с автотранспортом. В те дни в заводских дворах, гаражах, на улицах стояло без движения много грузовиков, оставленных при спешной эвакуации или поврежденных. Через три дня, после ремонта, две с половиной тысячи машин было передано армии.

Во второй половине ноября Моссовет решил сделать Ленинграду подарок. На кондитерской фабрике "Красный Октябрь" хранился большой запас шоколада. И вот двадцать одна грузовая машина с шоколадом отправилась по молодому льду Дороги жизни.

Москва сама не жила в достатке и не всегда ела досыта. Но когда поздней осенью многие ленинградцы болели дистрофией, Москва протянула руку помощи оголодавшему Ленинграду. Можно ли вообразить себе подарок более питательный, чем "продовольственная посылка", доставленная двумя десятками грузовиков?

Позже Моссовет направил в Ленинград колонну автобусов. Погрузили их на платформы. Позади Ярославль, Тихвин, вот конечная действующая станция Октябрьской железной дороги – Жихарево, дальше Ладога. В Ленинград везли сверхнужные военные грузы, а обратными рейсами эвакуировали детей и больных. Часть сидений в автобусах сняли, часть переставили – теперь можно было вывозить каждым рейсом по тридцать ленинградцев вместо двадцати.

Водители автобусов оказались в тяжелой боевой обстановке. Фашисты беспощадно бомбили Жихарево. Сожгли теплушки, в которых ютились водители. Кончилось горючее, к счастью, на дне застрявших на путях цистерн нашли бензин. Несколько автобусов изрешетило осколками. Но лишь 14 апреля 1942 года, когда лед опасно истончился, появились зловещие трещины и полыньи, рейсы прекратились. На Большую землю вывезли 169 тысяч ленинградцев, и сорок автобусов вернулись на московскую автобазу. Начальником колонны был директор 3-го автобусного парка Виктор Гаврилович Иванов, а комиссаром – инструктор МГК ВЛКСМ Виктор Никитич Красов. Красо-ву посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.

Каких только ответственных поручений не выполнял 6-й транспортный полк, которым командовал талантливый организатор И. М. Гоберман! Это он и его помощники "в пожарном порядке" привозили снаряды на огневые позиции батарей, вели в городе аварийно-восстановительные работы после воздушных налетов, помогли отправить из Москвы 7500 станков, крупнейшие московские типографии, драгоценные экспонаты ряда музеев. Вывезли под самым носом у противника 2500 тонн хлопка с фабричных складов подмосковного Нахабина; вывезли в такой же критической обстановке 1500 голов рогатого скота из Талдома; мяса не хватало и во фронтовом рационе, и при отоваривании продовольственных карточек.

Совершали сверхдальние рейсы в сверхсрочных случаях. Когда в четырехстах километрах, в городе Дзержинске, нашлось нужное сырье для производства боеприпасов, туда снарядили машину с прицепом. Через сутки два водителя, сменявшие друг друга, рапортовали о том, что приказ Ставки выполнен и взрывчатка доставлена в Москву.

Если подсчитать фугасный "багаж", сброшенный на транспортный полк Москвы – на гаражи, стоянки, автомашины в пути, – выйдет по одной бомбе (не считая зажигательных) на каждые три машины.

После возвращения автобусов из Ленинграда туда отправили колонну из ста грузовиков. В Жихареве московских водителей настигли свирепые морозы – до минус тридцати. Не всем удавалось отогреться в блиндажах, срубленных в лесу. Многие обморозили руки, "но баранку не бросал шофер". Опять налет на станцию, опять разбитые машины, опять убитые и раненые, опять один грузовик "нырнул" под воду и его вытащили с помощью водолазов.

Такого рода авральные рейсы, оперативные задания выполнялись потому, что в транспортном полку Моссовета царила фронтовая дисциплина.

Никто в колоссальном по тем временам – 900 машин! – московском автопарке, разделенном на батальоны и роты, не давал воинской присяги, не имел воинских званий. Но все подчинялись воинскому уставу.

Хлеб наш насущный

Четыреста фургонов, груженных свежим хлестом, разъезжали ежедневно в 4 утра по еще не проснувшемуся городу, по пригородам. От фургонов, которые везли горячий хлеб, подымались и ехали, не отставая от машин, аппетитно пахнущие облачка пара.

Карточки на продовольственные товары в Москве, в городах и пригородах Московской области ввели 18 июля 1941 года. Торговля хлебом начиналась в 6.30 утра. Открывались булочные, киоски, палатки; продавали хлеб и в автоприцепах. Хлебных фургонов не хватало, изготовили сто ручных тележек для снабжения палаток неподалеку от хлебозаводов и пекарен.

До войны московские булочные радовали богатым ассортиментом булок, батонов, буханок хлеба. Покупателя обдавало теплым запахом сдобы, тмина, аппетитных румяных пряников и кексов. Владельца карточки ждал только хлеб из муки грубого помола – ржаной или пшеничной.

Но москвичи без хлеба не оставались. В прифронтовом городе трудились 14 хлебозаводов, 51 механическая и 41 кустарная пекарни. Оборудовали много подземных пекарен. Все вместе пекли около четырех тысяч тонн хлеба в сутки.

Работу хлебопеков обеспечивал мельничный комбинат имени Цюрупы с элеватором емкостью 36 тысяч тонн зерна. Тревожные дни пережил председатель Моссовета, после того как мельница пострадала при воздушном налете. Муки осталось только на два дня! По-видимому, фашистов осведомили, что эта мельница – единственная в Москве.

В мельницу попало несколько мелких бомб, но ее пришлось остановить на три дня. Взрывная волна выбила оконные стекла, осколками засыпало мельничное оборудование. Пришлось тщательно очищать от осколков жернова, сита, транспортеры, в муке оказалась приправа из стекла. Во избежание таких бед в Филях построили запасную мельницу, приняли и дополнительные меры: замаскировали крупные хлебозаводы, укоротили трубы.

Озабоченная тем, чтобы бойцы и командиры получали на фронте свежий хлеб, а не "черствяк", Москва отправила в тылы армий пекарни полевого типа. Такие пекарни послали и в несколько дивизий народного ополчения. А всего из города к линии фронта отправили 108 пекарен и всевозможное оборудование для выпечки хлеба.

На полную мощность работали сухарные цеха на хлебозаводах имени Бадаева и имени Микояна.

Нуждался в сухарях и фронт, и партизанские базы Подмосковья.

Когда наши дивизии в первой половине октября бились, окруженные, в лесах северо-восточнее Вязьмы, маломощные, тихоходные, но храбрые самолеты "У-2" сбрасывали окружением ящики с патронами и мешки с сухарями.

Следовало предусмотреть спрос на хлеб, который может возникнуть в любое время суток, даже глубокой ночью, когда все кладовые на замке и там ночуют лишь крошки и сытный хлебный запах. А если среди ночи на какую-нибудь платформу Окружной железной дороги прибудет издалека воинский эшелон? На этот случай дежурили загруженные хлебом машины резервного назначения. Москва встречала бойцов и командиров свежим хлебом.

Зерно, муку, хлеб, крупу приходилось разгружать-нагружать в любое время суток. С баз и с мельницы ежесуточно вывозили не менее 2100 тонн муки. Грузчики на мельнице и на хлебозаводах жили на казарменном положении.

Когда хлеб выдается по карточкам, а нормы его по-военному скупы, к хлебу насущному следует отнести и картофель.

Доставлять картофель в прифронтовую Москву было труднее – кампания сезонная. На зиму 1941/42 года в овощехранилища, склады и базы следовало завезти 400 тысяч тони картофеля и 214 тысяч тонн овощей. Наибольшая нагрузка легла на трамвай. Трамвайщикам помогали автотранспорт, гужевой транспорт и троллейбусы. Справедливо упомянуть о помощи речников Московско-Окского пароходства. Они мобилизовали для доставки в Москву картофеля и овощей три баржи-ресторана, стоявшие на приколе, использовали 12 речных причалов на Москве-реке, на Яузе и на канале Москва – Волга. К сожалению, хранение овощей было организовано хуже, чем их доставка. Жители часто ели промороженную картошку.

Город кормил не только жителей Москвы и воинов Московского гарнизона. Он оказывал энергичную помощь войскам Западного фронта, снабжая их хлебом на ближних и дальних подступах к Москве. Красноречиво напомнил о кровной связи между Москвой и ее защитниками тогдашний командир 9-й гвардейской дивизии А. П. Белобородов:

"Огромную помощь оказывали нашим войскам грудящиеся столицы. Наши тылы в буквальном смысле опирались на Москву. Боеприпасы в дивизию доставлялись с окраины Москвы, а печеный хлеб – с хлебозавода на Валовой улице…"

«Тайфун»

Длительный орудийный гром предварил утро 2 октября. Он зловеще загрохотал по всему Западному, а двумя днями раньше – Брянскому фронту. Тайфун – тропический ураган огромной разрушительной силы. Этим кодовым названием Гитлер окрестил свою стратегическую операцию. «Тайфун» намечал разгром армий двух наших фронтов, окружение и захват Москвы. Начало операции приурочили ко дню рождения фельдмаршала Гинденбурга; это должно добавить воинственного пыла и уверенности в успехе.

В ночь на 2 октября во всех ротах группы армий "Центр" прочитали приказ Гитлера, где, в частности, говорилось:

"Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага… Сегодня начинается последнее большое решающее сражение этого года".

Наше командование предвидело вражеское наступление, но не ожидало такого масштаба и таких темпов операции.

В окружении оказались пять наших армий.

3 октября танки Гудериана ворвались в Орел, когда ходили трамваи, в школах шли уроки, работали учреждения и были открыты магазины.

7 октября 10-я немецкая танковая дивизия, замкнув кольцо окружения восточнее Вязьмы, соединилась с 7-й танковой.

Противника не удалось остановить на Вяземских рубежах. Оборонная линия не сыграла предназначенной ей роли. У нашего командования не было в те дни резервов. Противник осуществил глубокий прорыв фронта. Его дивизии, обладавшие высокой маневренностью, миновали наши оборонительные рубежи. Следует признать, что мы не предугадали направление главных ударов противника. В полосе Западного фронта находились три армии (31-я, 49-я и 32-я), подчиненные Резервному фронту. "Чересполосица" затрудняла взаимодействие двух фронтов.

Маршал И. С. Конев вспоминал: "Ощущался острый недостаток артиллерийского и стрелкового вооружения. За примерами далеко ходить не надо: запасный полк фронта не имел даже винтовок… Не хватало даже бутылок с КС… 5 октября Ставка подчинила Западному фронту две армии, но это было сделано с большим опозданием…"

Накануне "Тайфуна" 29 сентября последовал приказ Ставки провести наступательную операцию и отбить город Глухов. Ошибкой следует признать и то, что генерал Конев слишком долго не менял местопребывание штаба. Его адрес (Касня, под Вязьмой) был известен вражеской разведке, штаб фронта подвергся мощному авиационному удару.

Возглавить окруженную группировку обязали командующего 19-й армией генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина. Храбрый и умелый военачальник вспоминал через четверть века:

"Я поставил себе задачу как можно больше измотать противника, нанести ему большой урон и приковать к себе силы с тем, чтобы командующий фронтом мог принять какие-то меры, чтобы парализовать удар… там… где немцы прорвались… на восток. Это были кошмарные, тяжелые, затяжные бои… Как мне потом стало известно, когда документы противника попали в наши руки, окруженная группировка задержала и приковала к себе 28 дивизий противника, из них – 7 механизированных и танковых дивизий. Это огромная сила".

С начала войны Гитлер не выступал публично. 3 октября он впервые поднялся на трибуну берлинского Спортпаласа и заявил:

"В эти часы на нашем Восточном фронте вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на Востоке (здесь речь фюрера прервали восторженные вопли и крики). Я говорю об этом только сегодня, потому что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется".

В первых числах октября газета "Фелькише беобахтер" ежедневно публиковала карту Московской области с подвижной линией фронта; читатели могли следить за успехами вермахта.

Зима в 1941 году выдалась ранняя, уже в ночь на 7 октября в лесах северо-восточнее Вязьмы выпал первый снег. Однако завоеватели прошли мимо примет близкой зимы.

7 октября, в тот самый день, когда восточнее Вязьмы замкнулось кольцо окружения, военный советник Гитлера генерал-полковник Альфред Йодль отправил совершенно секретное распоряжение № 44 1675/41 оперативному управлению генштаба (генералу Хойзингеру).

"Фюрер вновь решил, что капитуляция Ленинграда, а позже Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира…

Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, представляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство.

Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии.

Все больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их.

Это указание фюрера должно быть доведено до сведения всех командиров".

9 октября имперский пресс-шеф Дитрих по указанию Гитлера объявил, что "русский фронт разгромлен"…

Да, в первые дни операции "Тайфун" Красная Армия понесла большие потери. Но ошибочно было бы считать, как это изображали "Фелькише беобахтер" и германские фронтовые сводки, что наши дивизии, окруженные под Вязьмой и Брянском, не сопротивлялись упорно противнику и не наносили ему каждодневно большие потери.

Вот донесение генерала Функа, командира 7-й танковой дивизии, шедшей в авангарде (радиограмма была передана открытым текстом и перехвачена):

"Натиск Красной Армии в направлении Сычевки был настолько сильным, что я ввел последние силы своих гренадеров. Если этот натиск будет продолжаться, мне не сдержать фронта и я вынужден буду отойти".

В ответ на запрос командования: "Почему 7-я дивизия не идет на Москву?" – генерал Функ (его дивизия первой входила в Варшаву и в Париж) объяснил, что командующий 19-й армией русских тоже рвется к Москве и что дивизия с трудом противостоит атакам русских.

Это донесение подтвердил военный историк Клаус Рейнгардт:

"Несмотря на большие потери, русским удалось своевременно вывести из-под удара крупные силы. Выходя из окружения, русские наносили немцам очень большие потери. По донесениям командира 7-й танковой дивизии, 11 и 12 октября дивизия потеряла 1000 человек, один батальон был полностью уничтожен".

"Армии, попавшие в окружение, – вспоминал маршал Конев, – дрались героически. Они сыграли большую роль. И главное заключается в том, что они дрались, а не бежали. Если бы они бежали, то на плечах отходящих армий, имеющих малую подвижность, артиллерию на конной тяге, немцы прорвались бы еще дальше на восток"…

"Именно в эти дни, – писал генерал Лукин, – мною была получена радиограмма за подписью Сталина. В ней говорилось о том, что (пишу по памяти, так как штабные документы уничтожены, а в архивах найти радиограмму пока не удалось) приход 19-й армии к Москве необходим, защищать Москву некем и нечем"…

Моральные силы окруженных не надломились, не была поколеблена их воля, но положение с каждым днем становилось все труднее: на исходе снаряды, горючее, продукты; медпункты переполнены ранеными, не хватало медикаментов. 19-я армия сражалась нерасчлененная, но выходить из окружения Лукин приказал отдельными группами.

"Предварительно я спросил, – вспоминал М. Ф. Лукин, – все ли орудия взорваны, машины сожжены, конский состав уничтожен. Мне доложили, что первое и второе выполнено, а на то, чтобы уничтожить конский состав, ни у кого рука не поднялась. Коней распустили по лесу".

В последнем бою, раненный в руку и в ногу, находясь в беспамятстве, генерал попал в плен, ему ампутировали ногу. "Героизм Михаила Федоровича в боях в период окружения, его мужественное поведение в плену достойны самой высокой похвалы" (И. С. Конев).

Некоторые немецкие генералы сообщали о тяжелых боях под Вязьмой. Но Гитлер не хотел знать о потерях в своих двадцати восьми дивизиях. Ему хотелось думать, и он уверял других, что русский фронт разгромлен…

Первоначальный план "затопить Москву и ее окрестности" признали не осуществимым, и 12 октября Гитлер предписал:

«Капитуляцию Москвы не принимать, столицу советскую окружить и подвергнуть изнуряющему артиллерийскому обстрелу и воздушным налетам».

В тот день, когда в воспаленном мозгу фюрера возникла эта бредовая идея, на станции Бородино выгружались головные эшелоны 32-й стрелковой дивизии полковника Полосухина.

Много времени спустя Лукину стало известно о словах Сталина, сказанных им одному советскому военачальнику: «Передайте спасибо Лукину, он помог нам тогда выиграть время и подтянуть сибирские дивизии»…

"Седьмого октября, сдав командование начальнику штаба Ленинградского фронта генералу Хозину, я вылетел в Москву… – читаем в воспоминаниях маршала Жукова. – Прилетел уже вечером и сразу же направился на квартиру к Сталину в Кремле. Сталин болел гриппом, но работал. Поздоровавшись кивком головы, он предложил посмотреть на карту и сказал:

"Вот, смотрите, какая сложилась обстановка на Западном направлении. Не могу, – говорит, – добиться ясного доклада, что происходит сейчас. Где противник? Где наши войска? И если вы можете, поезжайте немедленно в штаб Западного фронта, разберитесь там с обстановкой и позвоните мне в любое время суток, я буду ждать…"

На Западном направлении сложилась крайне опасная обстановка. Все пути на Москву, по существу, были открыты, лишь на можайской линии находились наши небольшие части, но они, естественно, не могли остановить противника. Единственно… выигрышное положение… немцы… все их главные силы скованы действиями наших окруженных частей, западнее, юго-западнее Вязьмы"…

В дни упорных боев в вяземском котле удалось выиграть время для организации обороны на можайском рубеже, сюда срочно подтягивались силы.

– Была ли уверенность у нас, у штаба фронта, что мы удержим эту линию обороны и сумеем остановить противника на можайском рубеже? Должен прямо сказать, – ответил после войны Г. К. Жуков на вопрос Константина Симонова, – полной уверенности у нас, конечно, не было.

Москва еще не знала, на каком рубеже она остановит врага. Но, используя каждый день, выигранный в боях, каждый час, Москва готовила оборону на всех рубежах, вплоть до рубежа Садового кольца.

Генерал армии Жуков вступил в командование Западным фронтом 10 октября в 18.00. Он делал все от него зависящее, чтобы стабилизировать линию фронта и если не остановить, то замедлить продвижение фашистской железной машины на восток.