Текст книги "Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)"

Автор книги: Евгений Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Воздушная тревога

Противовоздушная оборона Москвы началась с досадных недоразумений в ночь на 24 июня.

Полковник в отставке, бывший начальник штаба МПВО в годы войны С. Е. Лапиров помнит, как наблюдатели Московской зоны ПВО ошибочно подали сигнал воздушной тревоги. Заревели сирены, паровозные, фабричные гудки. Прошло полчаса, самолеты противника, видимо, над городом, а бомбы не сбрасывают. В одном из районов наблюдатели приняли за купола парашютов воздушного десанта противника разрывы зенитных снарядов. Дежурный сообщения не проверил, доложил начальству и попросил срочной помощи. Но генерал М. С. Громадин уже знал об ошибке. Оказывается, наши бомбардировщики, возвращаясь с задания, потеряли ориентировку и их обстреляли зенитчики. Наутро генерал повинился во всем Сталину, и тот приказал принять меры, чтобы подобное не повторилось.

– Будем считать это учебной тревогой противовоздушной обороны. – Сталин, помедлив, добавил: – На этот раз, конечно…

Ту ночь председатель Моссовета Пронин назвал "ночью ошибок"… Позже и в документах, и в деловых разговорах эту тревогу начали называть учебной, да так оно в действительности и оказалось…

В первые дни войны москвичи не думали о затемнении, маскировке окон и балконов. А после "учебной" тревоги у магазинов "Канцелярские товары" появились очереди за черной бумагой.

Впервые вражеский самолет-разведчик появился в начале июля со стороны Волоколамска. Прошел среди бела дня над Москвой и безнаказанно удалился на запад. С того дня ввели дневные дежурства истребителей, в некоторых авиаполках – и ночные.

Укрепилась противовоздушная оборона Москвы. Над ночным городом повисали аэростаты воздушного заграждения; они заставляли немецких летчиков держаться на большой высоте, чтобы не угодить в проволочные тенета. Сперва аэростаты сторожили небо на высоте трех километров, затем их потолок подняли до пяти километров.

Сотнями зенитных орудий ощетинился город. Зенитчики расположились в парках, на площадях, стадионах, бульварах, им нужны позиции с хорошим обзором. Иные зенитки были подняты на плоские крыши высоких домов. На многоэтажных зданиях – бронированные наблюдательные пункты противовоздушной обороны. Настороженно вслушивались в ночь звукоуловители – чуткие "уши" зенитных батарей. Сотни наблюдателей не отрывали глаз от биноклей, стереотруб: не крадется ли, прячась в облаках, хищный "юнкере" или "Хейнкель"?

Крыши, фасады зданий, асфальт и булыжник площадей, улиц красили зеленой краской под аллеи и скверы. Камуфляжем пытались сбить противника с толку, затруднить прицельное бомбометание. Мы уже знали, что в штурманских планшетах немцев лежали подробные многоцветные планы Москвы со всеми ее характерными приметами.

Немало хитростей потребовала маскировка города. Вокзалы, мосты, электростанции и другие промышленные объекты, театры, церкви, прочие здания необычной конфигурации деформировались разного рода фанерными пристройками, надстройками, декорациями. Все это должно дезориентировать вражеских летчиков. Много труда, таланта вложили в маскировочные работы архитекторы города и командиры кафедры маскировки Военно-инженерной академии.

Через месяц после начала войны 21 июля в 22 часа 07 минут в Москве впервые была объявлена настоящая воздушная тревога. Отбой прозвучал только в 3 часа 25 минут.

В первом налете на Москву участвовало 200–250 самолетов. Удалось прорваться к городу и сбросить фугасные, зажигательные бомбы лишь одиночным самолетам.

Ущерб, нанесенный в ту ночь Москве, можно признать небольшим, хотя бомбежка вызвала несколько крупных пожаров и унесла первые жертвы. Много бомб беспорядочно сбросили на подступах к Москве, огороженной огненным частоколом зениток.

Приказ народного комиссара обороны СССР № 241 от 22 июля 1941 года отметил, что "благодаря бдительности службы воздушнего наблюдения (ВНОС) вражеские самолеты были обнаружены, несмотря на темноту ночи, задолго до появления их под Москвой… Нашими истребителями и зенитчиками сбито, по окончательным данным, 22 самолета противника".

Военный парад в Москве 1 мая 1941 года. Маршал С. К. Тимошенко здоровается с германским военным атташе Кребсом. Ровно через четыре года генерал пехоты Кребс выслушает требование о безоговорочной капитуляции.

На рассвете 22 июня 1941 года. Фашисты ломают наш пограничный шлагбаум Первые минуты вероломного нападения.

В Смоленск прибыл еще один воинский эшелон. Две недели шли бои за город, две недели из шести, отведенных Гитлером на «блицкриг». И с каждым днем гитлеровцы улыбались все реже. И все больше траурных извещений приходило с Восточного фронта.

Капитан Никон Шевцов воевал в тылу противника, затем командовал Особым полком Западного фронта

Утро 6 сентября 1941 года. Освобожден город Ельня. Военный корреспондент Евгений Воробьев у здания райкома ВКП(б).

Двухэтажный фанерный дом с мансардой скрывал от налетчиков Мавзолей В. И. Ленина.

Декорация к спектаклю «Князь Игорь» тоже помогла маскировке фасада Большого театра.

В конце дня аэростаты воздушного заграждения спешили на вахту в московском небе.

«Ястребок» Виктора Талалихина в ночь на 7 августа в 23 часа 28 минут на высоте 2600 метров таранил бомбардировщик «Хейнкель-111». Первый таран в московском небе!

«Детей разбуженных испуг вовеки не простится…» Тысячи детей находили приют в метро. В часы воздушных тревог там родились 217 младенцев.

Звукоуловители чутко прислушивались к гулу чужих моторов.

Иван Старчак (слева) на реке Угре, где держал оборону со своими десантниками.

В нелетную погоду зенитчики устанавливали стволы орудий горизонтально и вели огонь по танкам противника.

5 октября наша воздушная разведка обнаружила танковую колонну немцев. Она двигалась по шоссе на Юхнов.

Фашисты сожгли село Бородино, а в музее устроили скотобойню. На Бородинском поле защитники Москвы сражались рядом с бессмертными тенями предков…

Аня Селиванова (слева) и ее бригада собирала новенькие автоматы ППШ, вела их пристрелку. Слезились от порохового дыма девичьи глаза, от грохота очередей болели уши, девичьи плечи в синяках…

Сколько воинов, обутых в валенки, будут мысленно благодарить этих женшин!

Нельзя воевать с обмороженными руками Солдатское спасибо и за теплые варежки.

Нужно отметить, что в воздушном налете участвовали немецкие асы с большим опытом бомбардировок. Капитан Титенков сбил «Хейнкель-111», тот рухнул на землю под Рузой. Пилотировал бомбардировщик полковник, награжденный тремя крестами, вторым пилотом был подполковник. А двоих летчиков, оставшихся в живых, званиями пониже, захватили в плен.

"…Фугасная бомба крупного калибра, – вспоминает первый налет В. П. Пронин, – разбила водовод большого диаметра на площади у Белорусского вокзала. Вода мощными потоками устремилась к станции метро, где укрывалось несколько тысяч женщин и детей. Это грозило страшной катастрофой. Понимая грозящую опасность, командир аварийно-восстановительного полка доктор технических наук М. Н. Шестаков немедля прибыл вместе с батальоном на привокзальную площадь. Им удалось оградить от потоков воды станцию метро. Бойцы батальона за несколько часов восстановили разрушенный водовод. Быстрыми и умелыми действиями батальона были спасены тысячи людей".

23 июля, при втором налете на Москву, немцы увеличили высоту полета до 7 тысяч метров и нападали более мелкими группами с интервалами в 10–15 минут.

Вторая ночь выдалась не менее тревожной, но противовоздушная оборона с честью выдержала и этот экзамен, не позволила налетчикам разгуляться в московском небе.

Наши наблюдатели, прожектористы, зенитчики, в том числе зенитчицы, прибористки, аэростатчицы с каждым налетом умножали боевой опыт и мастерство. Но одновременно приближение линии фронта затрудняло своевременное предупреждение об опасности; оставалось меньше времени, чтобы изготовиться к отпору.

Чем ближе подступала к Москве линия фронта (а значит – аэродромы, захваченные врагом), тем легче было немцам уложиться с полетом на Москву и обратно в темное время суток.

Не случайно налеты на Москву начались, когда самолеты противника использовали взлетные дорожки аэродромов на Смоленщине, чем меньше горючего на дорогу – тем больше бомбовый груз.

Семнадцать ночных бомбардировок пережили москвичи лишь за три с половиной недели июля – августа. В налетах участвовало 2400 самолетов, а потерял противник около двухсот.

Защитники московского неба могли противопоставить противнику 602 боевых самолета, 1044 зенитных орудия среднего и малого калибра, 336 счетверенных пулеметов, 618 зенитных прожекторов, 124 аэростата заграждения и свыше 600 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи. Это давало возможность отражать воздушного врага с любого направления, в любое время суток, при любой погоде, при любой высоте полета.

В то же время первые налеты подтвердили, что больше половины наших самолетов, оборонявших столицу, устарели. В воздушной обороне оказались изъяны. Чтобы не нарушить светомаскировку, летчикам не разрешали включать посадочную фару, и они садились на аэродром в темноте, что крайне опасно. Радиосвязь работала скверно. На девяти действующих подмосковных аэродромах насчитывалось лишь пять радиостанций. Далеко не все летчики-истребители имели опыт ночных полетов на машинах новых типов; в авиакорпусе Климова было лишь восемь таких пилотов.

На помощь мобилизовали группу летчиков-испытателей. В первом же ночном бою Марк Галлай сбил бомбардировщик "Дорнье-215" и был награжден орденом Красного Знамени прежде, чем ему успели присвоить звание лейтенанта,

Летчики противовоздушной обороны на самолетах, уступающих немецким по техническим характеристикам и вооружению, совершали великолепные подвиги.

Сохранилась запись рассказа младшего лейтенанта В. В. Талалихина о том, как он таранил вражеский бомбардировщик:

"В ночь на 7 августа я поднялся в воздух на своем истребителе. Зайдя со стороны луны, я стал выискивать самолеты противника и на высоте 4800 метров увидел "Хейнкель-111". Он летел надо мною и направлялся к Москве. Я зашел ему в хвост и атаковал. Мне удалось подбить правый мотор бомбардировщика. Враг резко развернулся, изменил курс и со снижением полетел обратно. Я продолжал атаки, повторил их до шести раз. При этом мой "ястребок" оставался недосягаемым для врага: меня прикрывал его же стабилизатор.

Вместе с противником я снизился до высоты примерно в 2500 метров. И тут у меня кончились боеприпасы. Можно было преследовать врага и дальше. Но что толку? Он на одном моторе мог лететь еще довольно долго и все равно ушел бы.

Оставалось одно – таранить. "Если я погибну, так один, – подумал я, – а фашистов в бомбардировщике четверо".

Решив винтом отрубить противнику хвост, я стал вплотную подбираться к нему…"

В этот момент фашист дал очередь из крупнокалиберного пулемета, и пуля попала Талалихину в правую руку. Спускаясь после тарана на парашюте, он увидел, как "Хейн-кель-111", объятый пламенем, взорвался и рухнул вниз.

"Опустился я на небольшое озеро, выбрался на берег.

Вскоре подбежали три колхозника, а потом, наверное, и весь колхоз собрался около меня – так много было народу.

Тут же перевязали мне руку. Отвели в дом, переодели, дали валенки, чтобы я мог согреться, напоили молоком. На лошади отправили в часть".

Утром Талалихин в автомобиле поехал посмотреть на сбитый бомбардировщик, тот еще горел.

Силой взрыва членов экипажа выбросило далеко. Командир сбитой машины – немолодой, награжден железным крестом. У одного из летчиков, по-видимому, у стрелка, навылет прострелена шея. Все четверо плохо одеты.

"Я надеюсь, что самолет, сбитый в ночь на 7 августа, далеко не последний в моем послужном списке. Рука скоро заживет".

Рука зажила, а послужной список Талалихина и в самом деле увеличился: в последующих боях он сбил еще пять самолетов.

В июльские, августовские ночи фашистам не удалось нанести сильный удар с воздуха. Это объясняется мастерством и стойкостью наших летчиков, авиатехников, зенитчиков, прожектористов, а также самоотверженностью пожарных команд, железнодорожников, добровольных пожарных дружин, милиции, "Скорой помощи", трамвайщиков и других работников коммунального хозяйства, всех, кто в часы опасности оставались на своих постах, являя примеры храбрости.

Врагу не удалось дезорганизовать жизнь Москвы, нарушить рабочий распорядок, лишить сна и отдыха, посеять панику. К городу прорывались лишь отдельные самолеты, но некоторые из них принесли немало вреда.

В архиве сохранилась докладная записка в Моссовет председателя Краснопресненского райисполкома Нины Васильевны Поповой, где сказано об отличившихся жителях Красной Пресни:

"Боец 6-й роты батальона МПВО Соколов Александр Иванович получил приказ спасти людей, заваленных под обломками пятиэтажного дома на улице Воровского, 8/1. Бесстрашно выполняя задание, т. Соколов лично спас 14 человек, проявив при этом исключительную находчивость и быстроту действий".

"Начальник одной из команд МПВО, пенсионер второй группы, член ВКП(б), участница гражданской войны Елена Федоровна Пташкина – решительный и хладнокровный боец. Назначена начальником пожарной команды, состоящей из 65 мужчин. Сама гасила зажигательные бомбы во время дежурства в доме Шмитовский проезд, 12".

"Командир взвода комсомольско-молодежной пожарной роты Фомушкин Василий Алексеевич тушил пожар в таксомоторном парке. Туда сбросили фугасные бомбы с пикирующего "юнкерса". Фомушкина, раненного в руку и голову, дважды отбрасывало взрывной волной. Но он нашел в себе силы и вбежал в горящее здание, где лежал сторож, потерявший сознание. Фомушкин накрыл его мокрой спецовкой и пронес сквозь огненное пекло. Награжден орденом "Знак Почета".

В большой группе награжденных были и подростки, успевшие повзрослеть за месяцы войны. В мирное время дворники, управдомы вели непримиримую войну с голубятниками и крышелазами, а владельцы турманов и трубачей отвечали им такой же неприязнью. Теперь вчерашние неприятели объединились в пожарных дружинах, дежурят на крышах, чердаках.

"Трудно забыть самоотверженность и смелость школьников, которые тушили бомбы, – вспоминает председатель Моссовета Пронин. – Несмотря на запрещение, они ухитрялись вместе с командами, а иногда и в одиночку дежурить во время налетов на чердаках, во дворах и на улицах… На Красную площадь упали десятки "зажигалок". Смотрим, из подъезда ГУМа выбегает несколько маленьких фигурок и под оглушительный гром зениток начинают гасить бомбы. Руки у ребят обернуты смоченными водой кепками. Хватают за стабилизатор килограммовые бомбы, с силой ударяют их о мостовую, горючее вещество отрывается и "зажигалки" гаснут. Женя Нефедов и Володя Галанов с гордостью показывали обгоревшие кепки. За смелость правительство наградило мальчиков медалями "За отвагу"…

3 августа в 2 часа 30 минут ночи во время налета у Никитских ворот упала бомба весом в тонну. Зияла огромная воронка глубиной в десять метров. Коммуникации разрушены, трамвайный поезд смят и отброшен в сторону, разбита грузовая платформа, груженная мешками с мукой. Надолго повисло облако мучной пыли, взрывная волна выбелила все мукой, как порошей…

Памятник К. А. Тимирязеву рухнул с пьедестала и поврежден.

Инженерная разведка, возглавляемая архитектором города Москвы Д. Н. Чечулиным, определила на месте характер разрушений, и аварийно-восстановительный полк принялся за работу. На следующий день были устранены повреждения, заасфальтирована площадь. Памятник стоял на прежнем месте. Пожарные из брандспойтов смыли со статуи остатки известки и мучную пыль…

В середине августа 1941 года в Москву приехала делегация лондонской противовоздушной обороны. Увидев действия наших бойцов ПВО во время налетов, англичане восхитились их смелостью и самоотверженностью.

– Ничего похожего у нас нет, – заявили они.

Оказалось, что в Лондоне команды ПВО начинали спасение пострадавших и борьбу с пожарами лишь после окончания налета. У В. П. Пронина записано: "Вспоминаю приезд в Моссовет известного американского писателя и журналиста Э. Колдуэлла. Он попросил пригласить его во время очередного воздушного налета на место действий команд ПВО.

Писателя поразило бесстрашие девушек-дружинниц, которые на его глазах спасали людей из-под развалин и оказывали помощь раненым, когда бомбежка еще продолжалась.

– Какое величие духа! Какая беззаветная жертвенность у этих девушек! – воскликнул Колдуэлл. – На фронте от бомб укрываются в окопах или щелях, а здесь любая стена может обрушиться на человека. Ничего подобного американские города и жители не переживают".

Нескольких воздушных пиратов сбили над самим городом, и "юнкерсы" упали с бомбовым грузом, с запасом горючего, вызвав пожары и большие разрушения на улице 25 Октября, на Тишинском рынке и в других местах…

Молодому читателю трудно представить себе, как выглядела довоенная и военная Москва. Даже в центре города теснилось множество деревянных домов и домиков. Еще больше было их за границами Садового кольца, где-нибудь в Сокольниках, в Самотечных переулках, на Мещанских улицах, в Ленинской слободе, на Тверских-Ямских улицах, на Хорошевском шоссе, на Потылихе, в Лефортове. Деревянные, бревенчатые кварталы Москвы – огнеопасные соседи оборонных предприятий, научно-исследовательских институтов. Поэтому и сносили заборы, сараи, склады (тем более дровяные), дощатые гаражи, бараки. Даже цеха иных крупных заводов (например, "Шарикоподшипника") стояли с деревянными крышами, на них срочно натянули маскировочные сети.

И в часы воздушной тревоги не прерывались радиопередачи "Последних известий". Лишь в конце июля передачу пришлось прервать: в здание Радиокомитета на Пушкинской площади едва не угодила бомба. Она упала во дворе в канализационный люк, но не взорвалась. Воздушной волной выбило стекла в здании, порвало провода. Чтобы Юрин Левитан мог закончить радиопередачу, подсвечивали дикторский текст лучом карманного фонаря.

Ноль один

Зарево вполнеба. Чтобы увидеть столбы пламени, нет нужды взбираться на пожарную каланчу. Прожекторы подсвечивали небосклон. Разрывы зенитных снарядов вокруг самолета, пойманного в ослепляющий капкан. Согласный полет трассирующих пуль из счетверенных пулеметов. Сполохи и вспышки «зажигалок», брошенных на город. Чиркающие по небу и быстро меркнущие зеленые и красные ракеты. Зенитная канонада, сквозь нее доносятся торопливый колокол и сирены пожарных машин.

Очевидцу не забыть ни светящуюся кардиограмму той ночи, ни ее оглушительную фонограмму.

Эскадрильи противника пытались сломить сопротивление столицы. Наша противовоздушная оборона была достаточно сильна, чтобы защитить московское небо от воздушной армады. Но даже отдельные самолеты, если им удавалось прорваться сквозь заслоны истребителей и зенитчиков, вызывали потери, уносили немало жертв.

Заместитель начальника Управления противопожарной службы Москвы А. А. Рубин, полковник запаса, в те дни мужественно и умело руководил тушением пожаров. Он рассказывает:

– Пожарники работали буквально на износ. Четыре-пять раз в сутки объявлялись тревоги, они изматывали наши силы.

Бойцы пожарной охраны не только тушили многочисленные пожары, но порой в опасных условиях разбирали завалы, спасали людей, засыпанных обломками.

В ночь на 22 июля командный пункт противовоздушной службы работал с особым напряжением. Поступили сообщения о возникновении 1900 загораний. Наиболее крупные пожары охватили район Красной Пресни, Хорошевского шоссе, Белорусского вокзала, а также Волхонку и Кузнецкий мост.

В те дни Белорусский вокзал занимал в Московском железнодорожном узле самую ответственную позицию. От него ежечасно отходили на фронт эшелоны с войсками, вооружением, боеприпасами, горючим, продовольствием. С фронта приходили поезда с ранеными, беженцами.

Фашисты яростно бомбили составы на подходах к вокзалу. Взрывались вагоны со снарядами, цистерны с горючим, пылали платформы с лесоматериалами.

Ночь напролет шло сражение с огнем. Нестерпимая жара и едкий дым, осколки рвущихся снарядов не остановили бойцов и командиров 11-й и 13-й военизированных пожарных частей. Караул 11-й части во главе с Г. Власкиным сумел приостановить распространение огня на служебные и станционные постройки в сторону ипподрома, Бегов. Пакгаузы, ценные грузы и подвижной состав отстояли пожарные 13-й части. Геройски сражался на путях ствольщик Д. Данилюк, награжденный орденом Красной Звезды. На нем загорелась одежда, его ранило осколком, но боевой пост не оставил.

Несколько кварталов Хорошевского шоссе превратились в сплошное пожарище. С четной стороны горели деревянные бараки и магазины. Из двери гастронома вытекал ручеек топленого масла. По другую сторону шоссе, вдоль подъездных путей Белорусской железной дороги, горели склады. А посередке, на шоссе, спасаясь от нестерпимого пекла с обеих сторон и дыма, сидели погорельцы – кто в одном белье, кто с громоздким домашним скарбом. Храбро действовали пожарные 28-й и 29-й частей. Шофер Кодик помогал боевому расчету тушить огонь, перетаскивать рукавные линии, подменял ствольщика. Осколками бомбы его смертельно ранило.

В исключительно тяжелых условиях работали пожарные на Центральном аэродроме, там горели ангары и стоящие на поле самолеты. Фашистский летчик на бреющем полете носился над аэродромом и обстреливал пожарных из пулемета. Несмотря на это, пожар сравнительно быстро потушили. Отличился начальник караула 31-й части А. Карабчилов, он был ранен, но стойко боролся с огнем. А фашистский летчик получил по заслугам – его сбили зенитчики.

Вражеские самолеты рвались к центру города, к Кремлю. Плотный огонь зенитной артиллерии сбивал их с боевого курса, и они торопливо сбрасывали бомбовый груз. При этом сильно пострадал институт Академии наук на Волхонке. Начальник караула 4-й части И. Платонов и горстка пожарных оставались в горящем здании под обвисшими конструкциями, которые могли рухнуть в любую минуту. И все же пожарные справились с бушевавшим пламенем.

В первые часы налета гитлеровцы сделали попытку уничтожить штаб противопожарной службы; он размещался на Кропоткинской улице в доме № 22, на втором этаже. Его месторасположение немцы хорошо знали, так как до войны напротив дома находилось их посольство. Здание трижды подвергалось нападению фашистской авиации. В первые два захода противник сбросил зажигательные бомбы, но их быстро потушили сотрудники. Затем сбросили фугасную бомбу, попавшую в корпус во дворе. Взрывной волной выбило стекла и сорвало двери в штабе. Дежурный и несколько человек из группы резерва, находившиеся там, погибли. Остальные четко выполняли свои обязанности. Старший диспетчер А. Наседкина и группа связисток принимали сигналы, поддерживали телефонную связь, передавали информацию руководителям противопожарной службы.

Через несколько дней после первого налета под Москвой был сбит германский летчик. У него нашли план города с заштрихованными квадратами, обозначавшими зоны "обязательной бомбардировки". В квадрат № 16 входило здание Управления пожарной охраны. Как показал на допросе пленный, в ночь на 22 июля он бомбил штаб противовоздушной службы.

Нужно упомянуть и о том, что при свете зарева в городе фашистские летчики охотились на бреющем полете за пожарными машинами. Так, на набережной Шевченко нашу колонну преследовал и бомбил "юнкере"; расчет одной машины полностью погиб. Во время пожара на противоположном берегу Москвы-реки в таксомоторном парке фашисты, выследив пожарные машины, сбросили восемь фугасных бомб.

Самоотверженно помогал пожарным московский комсомольско-молодежный полк противопожарной обороны; позже полк насчитывал до пяти тысяч бойцов. Молодежь призвали военкоматы, вручили противопожарное снаряжение, посадили на автомашины. Началась боевая подготовка. Полк взял на себя противопожарную оборону важных объектов – электростанций, оружейных и интендантских складов, заводов – кузниц оружия, элеваторов с зерном, мельниц, холодильников, пакгаузов, овощехранилищ.

Одним из самых важных объектов – пожарники не спускали с него глаз – был авиазавод, который в прифронтовой обстановке к концу сентября довел выпуск скоростных истребителей "МИГ-3" до двадцати в сутки.

Совинформбюро неоднократно сообщало о подвигах бойцов МПВО. Они же помогали в устройстве районных пунктов помощи погорельцам. Благодаря пожарным в детской больнице № 1 (так называемой Морозовской) не пострадал ни один ребенок…

Возвращаюсь памятью к ночи на 22 июля, вновь слышу незабываемый отбой воздушной тревоги. К 6 часам утра основные очаги пожаров были ликвидированы. Важные промышленные и военные объекты не пострадали.

А 30 июля особо отличившихся наградили орденами и медалями.

Вражеские налеты продолжались. Фашисты почти ежедневно сбрасывали смертоносный груз. Но необходимо отметить, что количество больших, долго не затухавших пожаров уменьшилось. Боевой опыт, стойкость и обретенное умение противопожарных формирований преграждали путь огню.

Сыграли свою роль и 50 насосных станций, оборудованных на набережных Москвы-реки, Яузы, на московских прудах и других водоемах. Реже случались перебои при тушении пожаров, неустанно качали воду мощные помпы и насосы.

Разумеется, в дни осадного положения Москвы нецелесообразно было информировать противника о том, какой урон нанес он своими бомбардировками. Но и четверть века спустя читатели оказывались в заблуждении, прочитав такие, например, утверждения о первой бомбардировке: "Имелось несколько жертв среди населения". На самом деле, жертв, увы, было больше.

В воспоминаниях председателя Моссовета В. П. Пронина можно прочесть: "Пятнадцать фугасных и несколько сотен зажигательных бомб упало на территорию Кремля. Два раза бомбы попадали в здание кремлевского Арсенала. Возникшие от них пожары грозили уничтожить бесценные памятники русской культуры. Но мужественные защитники Кремля под руководством его коменданта генерала Н. К. Спиридонова не щадя жизни спасали кремлевские святыни. Более 90 воинов гарнизона Кремля при этом погибли". О них напоминает нам мемориальная доска в Кремле.