Текст книги "Древний род: Сотый Богомир (СИ)"
Автор книги: Евгений Погонин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– Подожди Жора, если песок идет в утиль, как ты говоришь, то откуда столько серебра и золота или оно сразу, в земле и в слитках?
– Ага, – усмехнулся Степанович и запустил руку во внутренний карман куртки – и само очищается от примесей, подставляй руку – и он протянул мне сжатый кулак.
Я подставил ладонь, и на нее упало с десяток крупных горошин, неправильной формы, желтого цвета. И пока я их рассматривал, Жора продолжил что-то рассказывать с применением геологической формулировки.
– Жора-а, – протянул я, продолжая рассматривать граненые кругляши – ты лучше скажи, на земле такое бывало, чтобы вот так, горстями, прямо из земли, черпали злато.
– Нет, – без раздумий ответил он – по крайней меря, я о таком не слышал и не читал.
Развить тему дальше, не успели, в палатку вбежал Пороховщиков.
– Ардын братцы, дозор принес вести, шабашка пришла – потирая лапы, молвил рыжий хитрец.
Маэстро, Кузьма, Николай, ратники, включая двух дозорных и вся команда, под предводительством Синельникова, были на корабле и ждали только меня, Витю и Пороховщикова. Как только мы поднялись на борт, Синельников, стоящий у штурвала, в своей обычной манере, проорал в переговорную трубку, малый вперед. После чего я потребовал от него, во время боевой операции, говорить на понятном русском, потому-что не все могут разобрать его матерный, а это, во время боя, чревато. Тот, первый раз на моей памяти, заговорил нормально и заверил меня, что все понял.
Свой доспех я еще утром оставил на катере, чтобы меня не ждали, пока я его одеваю. С помощью Маэстро, одел бронь, и подвесил круглый щит к ремешку и закинул его за спину. Второй топор на поясе, это перебор, да и на корабле он мне без надобности, поэтому я 'отправил' его в каюту.
Облачался я на носу катера и поглядывал вперед, не видя, что происходит за спиной. Но слышал, как вся дружина, когда мы выходили из залива, начала ржать, как сумасшедшая. Я подумал, что Николай опять чудит, а когда повернулся, чтобы еще раз повторить то, что говорил ратникам в пути, то и сам не сдержался.
Кузьма, – чтоб ему пусто было – где то раздобыл, или сам смастерил, пока я вникал в хозяйственный вопросы, шлем полусферу, с двумя закрученными, в полтора оборота, бараньими рогами. Стоит себе, с серьезной мордой, правой рукой придерживает свой молот на плече, а левой козыряет, вроде как вдаль смотрит. Чуть погодя, он и сам заржал, не выдержал 'давления' богатырей, Миши с Вадиком, Мигеля, двадцати трех ратников и Синельникова, с двумя членами экипажа, которые находились в этот момент на палубе.
– Господи ты, боже мой, – сказал я, утирая слезы, выступившие от смеха – ты что, от Кольки опылился?
– Да я в детстве, – также вытирая слезы, отвечал Кузьма – мечтал стать викингом и бороздить морские просторы, в поисках богатой добычи.
– Нашел на кого равняться, – включился в разговор Николай – да эти увальни без разрешения и мзды варягам не смели не то что в их море войти, а вообще покинуть свои порты.
– Не, ну когда подрос, я узнал, что 'идущим по воде' равных нет, а в пять лет я мечтал быть викингом, и носить вот такой шлем. – Кузьма снял с головы рогатый шлем, посмотрел на него пару секунд, вздохнул и сказал – ну, можно сказать, часть мечты осуществилась, осталось только найди богатую добычу.
Ну, с эти дело не станет, она сама к нам идет, осталось только ее взять.
Обговорив еще раз план действий, Синельников скомандовал полный ход, и катер понесся навстречу интервентам, подпрыгивая на волнах.
Вообще, погодка была – для зимнего времени года – что надо. Волна всего метр-полтора, из-за туч изредка выглядывало солнышко, самое то, чтобы нечаянно упасть за борт и пойти камнем на дно.
Все ратники спустились в трюм, набившись туда, что шпроты в банку. На палубе остались только богатыри, Миша с Вадиком, Мигель у 'ежи-мета' и Синельников, которого Кузьма одел в два доспеха, от греха подальше.
Первый доспех был кольчужным, двухслойным, второй панцирным, на голове коеф, а поверх него кожаная шапка, которую кузнец обильно усилил толстыми пластинами. Ноги, руки, обо всем Кузьма позаботился, даже сапоги обшил пластинами, не подумал он лишь о том, что Синельников теперь еле двигается, от такой ноши. Кузьма не пытался сделать из него 'черепаху', он просто старался защитить столь ценный кадр, как наш капитан, от стрел, болтов и остального метательного оружия. Конечно, Синельников был против, я бы даже сказал, очень против. Но заверения Маэстро, что без доспеха он останется на берегу, убедили капитана, превратиться в 'черепаху' с металлическим панцирем.
Мигелю, в этом смысле повезло, нормальной брони на него не нашлось, и он отделался лишь двухслойной кольчугой, которую Кузьма смастерил из двух, и коефом, похожим на двухсторонний капюшон.
Катер шел против ветра, а северный ветер не лучший спутник морских походов, да еще когда на тебе 'железо'. Так что, когда на горизонте появилось всего одно судно, мы вовсю разминались, чтобы не околеть.
– Почему одно, вроде два должно быть?! – скорее констатируя факт, чем спрашивая, сказал Маэстро, стоя на носу, рядом со мной, и вглядываясь вдаль.
– Может за ним идет?
– Может и идет, да только не видать его.
Тут подал голос Мигель. Маэстро перевел и я узнал, что испанец предполагает, что второе 'корыто' опять поломалось.
Если так, то мы в снова 'шоколаде' и помощь иеворума нам больше не понадобится. Ведь его навыки заряжающего предполагалось использовать против второго судна. Первое то мы собирались брать 'ручками', прикинувшись посыльными от Джерри.
Подплыв поближе, мы убедились, нам повезло, корабль один, но зато две баржи. Правда, баржами их назвать язык не поворачивался, скорее понтонное сооружение, с высокими бортами.
Сам кораблик походил на огромную, распиленную пополам, бочку с острым носом. А судя по тому, что его четыре ветряка, в точности, повторяющие те, что установлены на нашем катере, стала понятно, почему его редукторы постоянно ломаются. Попробуй сдвинуть такую махину, все равно, что плыть на лодке, а в руках, вместо весла, ложка.
– Мне кажется, если бы на это 'доробло', вместо ветряков, поставить паруса, он бы шел раз в десять быстрее – сказал Николай, интенсивно разминая руки, когда мы уже могли видеть на борту живых существ. И его движения не остались незамеченными, с корабля нам тоже стали махать и что-то кричать – э-ге-гей – крикнул, Чуйка в ответ – ща мы вам дадим 'проср..ться', – и уже тише – вот уроды.
Катер подошел еще ближе, Маэстро взялся за рупор и стал в него орать, что у нас срочное послание для капитана от Джерри Монтгомери. На что был получен ответ, чтобы мы швартовались к кораблю и поднимались на борт.
Предупредив ратников по звуковой трубе, Синельников стал пытаться сделать 'стыковку'. Но не с первого, не со второго раза не вышло. Все же трех метровая разница в высоте борта и волны, которые постоянно подбрасывали наше легкое суденышко, не позволяли нам этого сделать.
Тогда мы привязали веревки к носу и корме катера и забросили концы на корабль. Нас быстренько притянули и закрепили веревки к фальшборту.
– Романыч, давай.
По этой команде Синельников 'просигналил' ратникам и те медленно и не спеша стали подниматься на палубу катера по одному. Затем следовать за нами по сброшенной веревочной лестнице.
Оказавшись на палубе, мы стали расходиться в стороны, вдоль борта, при этом улыбаться, во всю ширину своего 'кариеса', и, если надо, вежливо отпихивать в стороны мешающих нам интервентов.
Интервенты были одеты совсем не по 'военному сезону', кто в куртках, кто в пальто, а то и в шубе, не все даже были при оружии. Из десяти, у половины только бесполезные против строя шпаги или сабли, остальные лишь довольствуются ножами, земного изготовления, щитов вообще никто не имел.
И эти люди и обращенные хотят нас завоевать? Смех, да и только. Разве что установками, похожими на РСЗО (Реактивная Система Залпового Огня), установленными на носу и корме корабля. Хотя еще неизвестно, чем они 'плюются'. Если наподобие 'китобоя', то им 'кабздец', Россиян, таким 'г...ном' не напугать.
Некоторые интервенты, видя все увеличивающееся количество гостей, стали задавать вопросы. А мы 'сушили десна' и те, кто знал английский, отвечали, – 'что мы усиление, поднимется главный и все объяснит' – и кивали на трап, а по нему все поднимался поток 'гостей'.
Я стоял возле трапа и пропускал мимо себя ратников.
Поднялся Вадик, отправил его на левый фланг крайним, появился Миша, пошел крайним на правый фланг. В боевой шеренге крайним всегда достается больше всех, а раз они в штрафбате, там им самое место.
Витя, как лучник, – естественно не извлекая лук – отправился к Мише, ближе к середине стал еще один ратник с луком. На другом фланге то же самое, один на край, второй ближе к центру.
На палубу поднялся Кузьма с молотом наперевес и здоровенным щитом, за спиной, который мы привезли из Мохова, отчего интервенты непринужденно сделали шаг назад. Он, словно танк, демонстративно вышел на шаг вперед, подкинул свою 'кувалду', поймал в перевороте, и вернул на плечо. После такого представления, интервенты увеличили дистанцию, стараясь не попасть в зону действия молота.
Последним поднялся Маэстро – с таким же, как у кузнеца щитом за спиной – и в этот момент появился капитан корабля в фуражке. Он расталкивал подчиненных на своем пути и громко ругался на английском, известными всему миру выражениями. Видимо ему сообщили, что происходит что-то не так и он решил сам разобраться, в чем дело, да видать особого желания, выходить на пронизывающий ветер, у него не было.
К этому моменту, интервентов на палубе прибавилось и если, когда я поднялся, их было не больше тридцати, то теперь не меньше сотни. Они не хватались за оружие, не становились в строй, а продолжали напоминать стадо. Но, в руках некоторых из них, появились арбалеты и новоделы, о которых рассказывали освобожденные на прииске и Мигель.
Действие этих новоделов было таким же, как и у вжика, мощный пружинный ударник, бьющий по болту. Но в отличие от первого, новодел янки, не имел направляющей трубки, которая повышала кучность. Вместо нее была обычная ложбинка. На вжике имелся рычажок, похожий на маленькую педаль, для заряжания ногой. У янки такая деталь отсутствовала, и заряжание производилось приставным воротом, как на средневековых арбалетах. По словам Димы Пороховщикова и его коллег, которые уже познакомились с этой штукенцией, под названием 'гром', убойной силы ей не занимать. Так же они упомянули, что на практике, 'гром', ни разу еще не выстреливал больше одного раза, его просто не успевали перезаряжать. Тем не менее, это очень опасное оружие, потому-что с близкого расстояния, оно способно пробить не только деревянный щит, но и приличного качества доспех. Появление 'грома', в руках интервентов, мне не нравилось, уж очень мне не хотелось, чтобы в моей команде появились потери.
Капитан, ставший питом, с гусиным – или утиным – носом, после воздействия ковчега, шел и ругался до тех пор, пока на его пути не оказался Кузьма, с поднятым забралом. Капитан тут же заткнулся, но всего лишь для того, что бы набрать в легкие воздуха и заорать снова. Что он там орал, глядя на Кузьму снизу вверх, я не понимал, а кузнец продолжал стоять, как статуя, и никак не реагировал на слова 'гуся'. И когда все заняли свои места – здоровяки посередине, я и Николай за ними, а ратники на флангах – я тихо сказал Кузьме.
– Гуся берем живым – и крикнул, пока гусь, слышавший мой голос, не сообразил, что я говорю на русском – К БОЮ.
По этой команде все вздели щиты, лучники взялись за луки. Кузьма, прежде чем перекинуть свой щит, схватил 'гуся' прямо за клюв и одним движением, пропуская между собой и Маэстро, отправил его в наши с Николаем 'заботливые' руки. Но перехватить его, мы не успели, гусь буквально пролетел между нами и отправился за борт, прямиком на катер. Дабы 'гусь' не помер, от рук команды Синельникова, я перегнулся через фальшборт и крикнул.
– Язык нужен живым.
После чего поспешил за Кузьмой, который, вместе с Маэстро, своими щитами, принялись 'разрезать' воинство интервентов надвое. Николай – единственный кто в нашей команде не имел щита – только что, не опережал своего друга, махая саблями, как заправский казак, отправляя всех, кто оказывался в зоне досягаемости, туда, откуда не возвращаются. Я делал то же самое, прикрывая Кузьму с тыла и фланга. Ратники, выстроенные шеренгой, заворачивали строй, следуя одним краем за богатырями. Лучники словно 'пулеметы' посылали стрелу за стрелой, выцеливая арбалетчиков и тех, у кого в руках имелся 'гром'.
Я шел за Кузьмой, стараясь не отставать, орудуя топором и щитом, и не упускать никого, а тот, словно грейдер, горнул в стороны и под себя всех кто был на его пути. Маэстро поступал также. Я и Николай, мы никого не щадили, всех отправляли на тот свет. Прошлись здоровяки по упавшим интервентам, мы, для надежности, добавляли саблей или топором. Показался, кто из-за щита, – упал, не упал, кричит с поднятыми руками, пофигу – отправляли его туда же. Времена нынче жестокие и оставлять за спиной того, кто может добавить железа в твой организм, нет уж, увольте. 'Жизнь не рубашка'.
Ратники не отставали и теснили орущих интервентов щитами, не забывая при этом пользоваться своим оружием. Лучники продолжали посылать стрелы во врага, уже не прячась за щиты своих товарищей и не заботясь о безопасности. Американцев хоть и много, но вояки из них никудышные.
Здоровяки дошли до края борта и скинули за борт нескольких янки, не успевших отскочить в сторону. После чего бросили щиты, взялись за оружие и разошлись в стороны. Нас с Николаем это тоже касалось. Ратники, теперь разделяли палубу на две части, от борта до борта. Я и кузнец присоединились к тем, кто давил интервентов к корме, Маэстро и Чуйка, соответственно к носу. Но образовалась одна проблема, ратники, перегородившие палубу, не могли разорвать строй, и дать богатырям показать свою удаль. Маэстро смог решить эту проблему для Чуйки, он его просто перекинул через строй и тот веселился от души. А сам подбирал с палубы что-не-попадя и кидал в интервентов.
На нашей половине, Кузьма решил эту проблему только для себя. Эта громадина, закованная с ног до головы в железо, взяла и сама перепрыгнула через строй щитов. Единоличник короче. И пока я пытался найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы последовать его примеру, бой – на палубе корабля – был закончен, интервенты, все как один, упали на колени и подняли руки. Я сплюнул с досады и вернулся к командованию 'ватагой'.
– Биденко, Пороховщиков, доложить о потерях в группах. Маэстро опроси кого-нибудь, что в трюмах, количестве янки, рабов и тому подобное. Чуйка, твою мать, хорош, выискивать несогласных, видишь все с поднятыми руками, пойди лучше проверь, не укокошил ли Синельников языка. Кузьма, подожди ты ломать люк трюма, нужно сперва разобраться с теми, кто сдался на палубе.
Без потерь, с нашей стороны не обошлось, двое легкораненых ратников, наступивших, в пылу схватки, на что-то острое и Вадик.
– Что с ним? – спросил я Диму, который командовал группой на носу корабля.
– Болт 'грома' попал в брюшину.
Я посмотрел в глаза Пороховщикова, но тот лишь отрицательно покрутил головой.
Вадик полулежал у борта, опершись боком на фальшборт, и когда я увидел, какая у него рана, мне даже стало не по себе. Болт прошел под углом, войдя в живот, и углубился в нижнюю часть кентавра. Из живота виднелся лишь небольшой хвостовик, но Вадик все еще был жив.
– Ис.., искупил ... я ... свою вину ... богатырь? – спросил у меня Вадик, часто дыша, и держась за жизнь из последних сил.
Я присел рядом с ним и посмотрел в глаза умирающего в муках и увидел в них столько страха, что хватило бы на десяток.
– С лихвой – сказал я.
Некоторое время Вадик продолжал часто дышать, а потом снова заговорил.
– У ... меня ... есть жена и сын ..., позаботься о них – я хотел ответить, но Вадик продолжил – пообещай ... мне, ... что мой сын будет воспитан воином, ... я не хочу, ... чтобы он кончил ..., как я...
Витя говорил, а его дыхание становилось все медленнее и медленней. Жизнь покидала его тело, он уходил вслед за теми, с кем мы только что сражались.
– ..пообещай, прошу – держать из последних сил, просил умирающий кентавр.
Что мне оставалось делать, конечно, я пообещал все, что просил Вадик, хоть и знал, что обещание, данное тому, кто находится 'по обе стороны', обязательно нужно исполнять. Иначе проклятие постигнет не только того, кто его давал, но и весь его род и смерь, станет самым легким, что будет происходить с ними.
– Миша, – позвал я, когда тело кентавра перестало содрогаться, а его взгляд стал стеклянным.
– Я здесь – услышал я за своей спиной.
– Ты знаешь, где находится его семья?
– Да, они живут по соседству с моей, в Великограде.
– Как вернемся в Курохтин, отправляйся за ними, свою семью то же перевози. – Продолжая смотреть на покойного, я обратился к Биденко – Витя возьмешь десяток Кобзаря, Степанович выдаст денег на дорогу и отправляйтесь с Мишей.
– Но..
– Я сказал, ты услышал, – 'резанул' я – на обратном пути, семьям может понадобиться охрана.
Заяц-самурай не стал перечить и дал свое согласие коротко, по-военному. Тем более он прекрасно знал, в каком мире мы живем, точнее каким он стал с появлением в нем человека. Жадного и ленивого существа, которое хочет получать все и сразу, не щадя при этом не женщин не детей.
После того как решили дело с пленными на палубе, перед нами стояло еще две проблемы.
Первая, как брать тех, кто был в трюме, да так, чтобы без потерь. Маэстро, опросивший нескольких янки, рассказал, что на корабле помимо двухсот тридцати четырех горе-вояк, находится еще сорок рабов обслуживающего персонала. А раз на палубе персонала не было, то он в трюме, вместе со ста пятнадцатью запершимися интервентами. И пока мы думали, как их оттуда выкурить, Николай сделал это в прямом смысле слова.
Убедившись, что Синельников не убил 'гуся', а только связал, включая клюв, чтобы заткнулся и не 'крякал', Николай позаимствовал у корабелов монтировку и огниво. С помощью Примакова младшего, который поддел монтировкой один из смотровых портов, Николай закинул в него кусок горящей ткани, пропитанной какой то смазкой.
Мы, стоящие на палубе, только потом узнали, почему вдруг открылись люки трюмов и оттуда полезли интервенты, с поднятыми руками и криками 'surrender'.
Но, перед тем как Николай сделал то, что сделал, янки сломали все четыре ветряка и перерезали канаты на штурвале. Так что к нам, медленно, но уверенно приближалась вторая проблема, в лице семи с половиной сотен янки, на первой барже, которые видели наш бой и знали сколько нас.
Баржи были гораздо шире и длиннее корабля, метров двадцать в ширину и не меньше сотни в длину. Мы вообще не планировали их брать, хотели поставить корабли на якорь – думали, будет два – и брать тех, кто сидел в баржах измором. Не ну если у кого будет желание покинуть баржу, и вплавь добраться до своих земель, мы, конечно же, не собирались препятствовать. Зимнее море, самое оно, для скоростного плавания брасом или в размашку.
Синельников, повозившись в трюме, сообщил, что быстро устранить поломку не получится, дуралеи бросили в редуктора, молотки и шестерни 'облысели'. Запасные есть, но на их замену, только в одном редукторе, уйдет не меньше часа.
– Идеи есть? – спросил Маэстро, посылая очередную стрелу в, появившуюся над бортом баржи, голову интервента.
Этим же занимался и Кузьма с Витей и несколько ратников. Но на скорость сближения баржи с кораблем, это никак не влияло.
– Может, обрубим концы и пустим их в плавание? – Предложил Денис Короткий, меняя коллегу с луком.
– Никуда они отсюда не уплывут, – ответил я – баржи прибьет к берегу и полторы тысячи бойцов на него благополучно высадятся, и какими силами, их потом бить, неизвестно.
Несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь редкими звуками тетивы и поступью, непонятно почему, молчащего Николая, который мерял шагами палубу от борта к борту.
– У меня есть идея, – останавливаясь возле меня, сказал он и тут же поправился – но она вам не понравится.
– Что, – усмехнулся Кузьма – все так плохо?
Николай некоторое время молчал, а мы ждали, что он скажет.
– Предлагаю, спасать принцессу.
Маэстро, после услышанного, умудрился промахнуться, чего за ним раньше не замечалось.
– Колечек, ты головой тронулся или как? – я сам обалдел от его идеи. – Там – я указал на первую баржу – семь сотен рыл, жаждущих нашей смерти, а за ними еще столько же, мы даже не знаем, как у нас это вышло, и получиться ли, повторить?
На мою сторону встали и оба здоровяка, резюмируя, что нас просто расстреляют с дистанции, 'залповым огнем' раньше, чем мы коснемся палубы. Даже если представить что мы, непонятно как, сможем все же на нее попасть и начать 'свистопляску', у нас не хватит сил даже на то, чтобы махнуть оружием в каждого.
Ратники, стоявшие рядом, молчали и слушали, при этом, не понимая причин нашего спора. Один богатырь предложил, какое то решение проблемы, а другие трое, накинулись на него как свора собак.
Николай тоже молчал и выслушивал в свой адрес причины нецелесообразности своего плана, но не выдержал и заорал.
– Если вы заткнетесь и дадите мне сказать, то поймете, что ничего лучше, мы придумать не сможем.
И мы заткнулись.
– Самое трудное, это удержаться на ногах, после того, как Синельников сбросит оба якоря и произойдет столкновение. Это позволит нам без помех попасть на баржу. После этого, начинаем как обычно и каждый из нас входит в состояние теней, представляя, в качестве таковых, эти уроды. Я сражаться не буду, а стану на место принцессы и буду только говорить, откуда исходит опасность и что нужно делать. Ратники, после того как мы расчистим нос баржи, следуют за нами на отдалении, чтобы мы их не покромсали, и орудуют луками по навесной, через нас. Бьюсь об заклад, не успеем мы пройти и трети пути, как янки попросят о пощаде.
Несколько секунд стояла тишина, я Маэстро и Кузьма пытались 'проглотить' то, что сейчас услышали.
Собрав воедино все плюсы и минусы плана Николая, я пришел к выводу, что он прав и у нас просто нет другого выхода. Если мы не предпримем что-нибудь сейчас, нас, либо догонит баржа, и янки задавят нас числом, либо нас всех прибьет к берегу и все равно нас задавят числом. Бросать корабль и баржи, и уходить на катере, вообще не выход, тогда всем кто находится возле залива, кроме смерти, ничего не светит.
– Вы сейчас о чем? – спросил Витя, возвращая меня в реальность.
Отвечать на его вопрос я не стал, а обратился к Николаю.
– Зови Синельникова.
– Есть – злорадно произнес Николай и умчался на поиски нашего словоблуда в трюм, куда я так ни разу и не спустился.
– Ты серьезно? – кузнец опустил лук и повернулся ко мне.
– Может, подумаем еще? – предложил Маэстро.
– Посмотри туда Петя, – я указал за левый борт корабля – что ты видишь?
Маэстро посмотрел, повернулся и сказал.
– Берег.
– А что ты видишь там? – я указал чуть вперед.
– Горловину залива – ответил он после того как снова посмотрел в указанном мной направлении.
– А когда мы высаживались на корабль, даже ты, ни того ни другого, не видел, так что если есть предложения, предлагай сейчас, времени, на обдумывания, не осталось.
Но никто из здоровяков так ничего и не предложил, да и предлагать было нечего. Кузьма лишь спросил, про вторую баржу, что делать с ней. Я ответил, что ничего, нам нужно только выиграть время, чтобы Синельников смог починить хотя бы один редуктор. Затем мы развернем корабль к морю и поставим его на якорь, а прибойная волна не даст баржам снова сблизиться. Останется только охранять корабль и патрулировать на катере вокруг барж. Так как, помимо личного состава, на баржах было большое количество всевозможных ящиков, из которых вполне возможно соорудить неплохой плот и переправиться на берег. А этого, нам, ох как не хотелось бы.
На катере остался только Мигель, сторожить 'гуся'. Корабелам Синельникова вменялось караулить связанную команду корабля и при любом подозрении на бунт, кончать любого. В помощь им были рабы, с этого же корабля, которым объявили свободу. Но перед этим пригрозили, что убивать американцев просто так, нельзя, можно попасть под 'каток' российских законов.
Сам Синельников, с помощью Примакова младшего, пока мы будем пытаться войти в состояние теней, должен, в режиме форсажа, починить хотя бы один редуктор и направить корабль кормой к берегу.
Бредовый план? Нет, он дебильный, но другого у нас нет.
– Все держатся? – криком спросил я, чтобы все ратники и корабелы с освобожденными рабами, на палубе меня услышали.
В ответ, от вцепившихся в борта, мачты и остальные выпирающие из палубы предметы, прозвучало дружное да.
Я, как и Николай, облюбовал кормовой фальшборт. Здоровяки же стояли у кормовых якорных лебедок и ждали моего сигнала. Я посмотрел на одного, потом на второго, потом на Витю, 'державшему' кормовую мачту.
– Витя, чтобы не происходило, к нам не лезь, даже если янки, все до одного, будут просить пощады, а мы продолжим их кромсать. Не приближайтесь к нам.
Третий раз я повторял одно и то же, я боялся, что если мы войдем 'в тень', мы уже не сможем вернуться из нее, пока не кончатся враги. Мне вообще не понятно, как парни умудрились останавливаться, в этом состоянии. Я, даже первый раз, пока не перебил всех, не смог вернуться в реальность.
Получив от Вити утвердительный кивок, я скомандовал здоровякам.
– Давай.
Маэстро и Кузьма, почти синхронно, подняли фиксаторы и цепь начала быстро уходить в воду. И пока она не успела размотаться полностью, здоровяки бросились к бортам, чтобы вцепиться в них мертвой хваткой.
Сначала я сопоставлялся с инерцией, которая жаждала увлечь мое тело в нос корабля, а после того, как тупой нос баржи коснулся кормы, я 'воевал' с тем, чтобы не улететь на нее неконтролируемым полетом. Второй удар, последовавший от столкновения второй баржи в первую, был не такой сильный как первый, но тоже ощутимый. Затем последовало то, чего я боялся больше всего. Еще не коснувшись, после прыжка, палубы баржи, я уже вошел в 'тень' и я не видел перед собой живых, а только тени, которые жаждут моей смерти.
Когда же я почувствовал под собой твердую поверхность, мысленно я крикнул.
'Все ко мне'
И на мой зов откликнулись трое богатырей, и произошло то, что произошло и этого не исправить. После я буду часто вспоминать этот бой и жалеть, что послушался Николая и не послушался Кузьму и Маэстро. По моему мнению, переход в мир теней, не есть благо, это проклятие, которое превращает людей в демонов с такой жаждой к убийствам, что самому дьяволу должно быть завидно. Ведь он не может, а мы, богатыри, можем.
Я и здоровяки, мы словно смерч, крутились вокруг Николая, который как радар, сканировал баржу и давал знать, откуда и в кого, под каким углом, и в какое место будут лететь болты или редкие стрелы. Мы уклонялись и продолжали собирать урожай смерти, обходя грузы, а иной раз и не обходя. Кузьма своей кувалдой, одним ударом умудрялся сносить целые стеллажи ящиков.
Николай был неправ, говоря, что янки запросят пощады, когда мы пройдем баржу на треть. Они запросили ее гораздо раньше, но мы не остановились и продолжали уничтожать тени. Даже когда мы дошли до кормы первой баржи, мы не остановились. А остановились мы лишь тогда, когда уничтожили последнюю тень на второй барже.
Не один ратник, так и не смог выпустить не одной стрелы поддерживая нашу атаку, просто не успел.
К тому времени как ратники спустились на баржу, мы уже прошли на приличное расстояние, а увидев 'КАК' мы уничтожаем врагов, никто из них не рискнул идти за нами. Они видели, как американцы падают на колени с поднятыми руками, пытаются спрятаться за ящики, прыгают в воду, – хотя это их не спасало – делали все что угодно, только бы не попасть под наши 'жернова'. А мы продолжали их уничтожать, ведь для нас это были не живые существа, а всего лишь тени.
Нас обнаружили без сознания на корме второй баржи, только тогда, когда баржи были в заливе и, с помощью 'китобоя', их подтянули к берегу. Все курохтинцы, включая Лену, видели, дело наших рук, когда опустился носовая аппарель.
Богатыри были покрыты кровью настолько плотно, что ратники, искавшие нас среди болота из крови и расчлененных тел, не сразу их опознали.
Кем мы теперь были в глазах тех, кого освободили, я не знаю, но точно не богатырями. Нас боялись, жутко боялись.
Когда через два дня мы стали приходить в себя, только одно живое существо не чуралось нас и не старалось оказаться от нас как можно дальше. Лишь благодаря Ирине, с нас была снята броня, кожаные и меховые части которой, пришли в полную негодность. Кентавриха пристыдила мужчин, обозвав их трусами, и заставила перенести нас с баржи, сначала в помывочную, где самолично нас помыла, а потом в приготовленные постели в большой палатке. Два дня только Ирина проведывала нас и ждала когда мы очнемся, ну и еще маленький Сашка, который, тайком от родителей, пробирался в нашу палатку и подолгу с нами разговаривал. Остальные же, боялись нашего пробуждения, они просто не знали чего от нас теперь ждать, а ведь еще недавно они нас боготворили.
Очнувшись и поняв, что нам в не построенном городе Николая, уже не рады, несмотря на ноющую боль, мы ушли в Мохов, вместе с ратниками, которым по долгу службы, должно быть в городе Маэстро. Они собрали свою оплату с тела, наместник, после торга, выплатил причитающиеся по долям и мы ушли. Но, перед этим, мы доходчиво объяснили Степановичу, куда он должен пустить средства, получаемые из прииска.
Едя верхом, мимо палаток, я все ждал, что появится Лена, но она так и не появилась, и мне стало ясно, что наши отношения закончились, толком, так и не начавшись.
