Текст книги "След мустанга"
Автор книги: Евгений Костюченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
18
Противник стрелял в Энди из винтовки, даже не надеясь попасть – парень держал приклад у пояса, и нажал на спуск, не целясь. Рядом выстрелил Крис. Винчестер упал на песок, а парень схватился за руку. Но за миг до этого Энди почувствовал, что его словно кто-то дернул за рубашку. Еще позже он ощутил режущую боль в боку и спине.
Он выстрелил из дробовика. Противники упали на песок, прячась за бычками, и Брикс круто развернул кобылу, чтобы одним прыжком выскочить из сухого русла. И с каждым ударом копыт у него под ребрами вспыхивала мучительная боль. Эти вспышки скоро слились в одно пламя, и оно расширялось в боку, и каждый вздох давался с трудом.
Он перетянул рану шарфом, оперся на две скатки сзади, и боль под лопаткой немного затихла. Но теперь он вдруг перестал замечать свои ноги, словно потерял их. Он не чувствовал привычных толчков снизу. Он просто летел, оторвавшись от седла, и время от времени поднимался так высоко, что видел внизу свою кобылу рядом с мерином Криса, видел сверху пятнистую шляпу приятеля и его рубашку, потемневшую между лопаток. Ему стоило больших трудов вернуться в тряское седло и сквозь зубы отвечать что-то на встревоженные вопросы Криса.
Когда он снова ненадолго очнулся, кобыла бесшумно плыла среди волнистого тумана, и где-то рядом шумело море.
«Вот я и умер», – подумал Энди Брикс и провалился в звенящую черноту.
Голос отца раздавался где-то рядом:
«Ну, сынок, где ж тебя так угораздило… Осторожней надо быть, осторожней, не шататься, где попало… Смотри, кусок рубашки внутри оказался. Вытащим, все вытащим, все до последней ниточки, нам тут грязи не нужно… А косточка-то целая, без осколков, только надломилась… Это мы склеим, срастется все, будет крепче, чем было … А кишки не пробило? А легкое? …»
– Лей сюда, – говорит отец, – лей, не жалей, ему не больно. Придави здесь. Тут подтянем, тут зашьем, а тут само зарастет…
Больно, больно! Энди закусил губу, чтобы сдержать стон. Он лежал лицом вниз в жесткой постели, и подушка под ним пахла свежим сеном. Больно…
Все закружилось перед ним и внутри него, и он, кружась, полетел внутрь сверкающей воронки… Он летел быстро, быстрее боли, и она отстала, и только иногда догоняла его, чтобы хлестнуть сзади по спине…
Он открыл глаза и увидел огонь. Яркое, почти белое пламя плясало в черноте, освещая незнакомые лица. Лица кружились вокруг него, и огонь тоже поплыл в сторону.
Энди попытался повернуть голову, чтобы не терять огонь из вида, но голова его не слушалась. Огромный цветок вырос из огня – невиданный цветок, белый тюльпан с махровыми лепестками, и в прозрачных лепестках змеились жилы, по которым пульсировала кровь, то желтая, то красная, то желтая, то красная. А бубен продолжал гулко стучать где – то рядом, и кто-то сказал:
– Пей.
Горячее вязкое варево заполнило рот, обожгло глотку, растеклось где-то в груди, и Энди выдохнул синее пламя.
– Еще пей.
Это была вода, твердая и хрустящая на зубах, он жевал ее и почему-то боялся проглотить. Он боялся, что все кончится, как только он проглотит хрустящую воду. А ему не хотелось, чтобы все закончилось, ему хотелось и дальше разглядывать букет огромных, прозрачных тюльпанов, которые разрастались вокруг, вытесняя черноту…
Тюльпаны срослись в прозрачную башню головокружительной высоты. Сверкающая остроконечная макушка упиралась в медленно плывущие зеленые облака, а в просветах между ними желтело и поблескивало вогнутое латунное небо…
Винтовая лестница обвивала башню, и по узким ступеням взбиралась маленькая фигурка, то исчезая за круглым боком башни, то показываясь вновь, но уже выше. Энди понял, что это он сам поднимается на башню. Он оставался здесь, в темной комнате, перед пляшущим огнем. И в то же самое время он был там, на высоте.
Ветер пытался сбросить его со скользких ступеней, и ему приходилось прижиматься всем телом к выпуклой стенке, и цепляться пальцами за щели между кирпичами. И каждая ступень, которая оставалась позади, сразу осыпалась. Ее обломки летели вниз, кувыркаясь и отскакивая от стенки.
«Это дни моей жизни», – понял Брикс. – Что остается за моей спиной? Ничего. А впереди только враждебное небо»…
Его разбудил выстрел.
«Подобное уже было со мной», – вспомнил он, садясь в постели.
– Доброе утро, сеньор, – сказала пожилая мексиканка, подметавшая в комнате.
«Я в салуне Рэймонда Бенсона, – сказал себе Энди. – В шахтерском поселке. Здесь опасно. Сюда я попал после похорон Дика».
– А где Крис?
– Спросите у судьи.
«У судьи?»
Он не сразу вспомнил, что судьей тут называют владельца салуна.
Спускаясь по ступенькам, Энди был весьма удивлен тем, что не хромает. Он пощупал ногу и с еще большим удивлением обнаружил, что вместо бугорка, где пряталась пуля, теперь ровное место.
– Что тебе подать, завтрак или обед? – спросил Бенсон, когда Энди уселся за стол.
– Все сразу. И ужин в придачу. А где Крис?
– Уехал пару дней назад. Он будет ждать тебя на ранчо Коннорса.
– Пару дней назад… – повторил Энди, качая головой.
Расправившись с омлетом, бифштексом и горой картошки, он раскурил трубку и перебрался к стойке бара.
– Скажи, Рэймонд, видал ли ты людей, которые вернулись с того света?
Бенсон кивнул:
– Не раз. Должен заметить, что не все они лучились от счастья. Для многих такое возвращение оказалось неприятным сюрпризом. И еще одно замечание: пережив собственную смерть, люди меняются до неузнаваемости. Щедрый весельчак становится мрачным скрягой, тихоня превращается в задиру, а безрассудный смельчак – в последнего из трусов.
– Значит, тупой подонок может стать благородным мудрецом, если выживет после смертельного ранения? Хорошее средство для улучшения человеческой породы, ты не находишь?
– Я нахожу человеческую породу безнадежной.
– Я тоже, – сказал Брикс, прислушавшись к разговору шахтеров за соседним столом.
Они громко обсуждали судьбу какого-то инженера, похищенного и зверски убитого индейцами. Спор шел о том, в каком виде в поселок будет доставлена его кожа – набитая соломой или растянутая на распорках.
– Рано или поздно они и нас перережут, как цыплят.
– Надо убираться отсюда, пока не поздно.
– Скиллард сам виноват. Вечно придирался к индейцам.
– Скиллард говорил, что он тут самый главный, а компания палец о палец не ударила, чтобы его спасти.
– И с нами так же будет…
Бриксу показалось, что он вернулся лет на двадцать назад, в годы своей юности. Тогда, в семидесятых, жители Огайо точно так же обсуждали слухи насчет кровожадных индейцев. Где-то далеко, на Черных Холмах, кавалерия генерала Кастера билась с бандами сиу, там грохотали пушки, и реками лилась кровь – а на тихих улочках Мэнсфилда люди вечерами замирали от ужаса, заслышав, как в палой листве копошится бродячий пес. Всюду мерещились затаившиеся индейцы.
Да только откуда им было взяться в Мэнсфилде? Гораздо больше следовало опасаться ковбоев, что вываливались из вагонов вместе со скотиной, прибывшей на станцию. Скотина налево, ковбои направо, вот и вся разница. Воняли они одинаково, только двуногие топали в салун, а двурогие – на бойню…
– А мне жалко Скилларда…
– Да черт с ним…
Брикс повернулся к Бенсону:
– Можешь мне растолковать, кто такой Скиллард?
Судья Бенсон многозначительно поднял палец:
– ИнженерСкиллард! Многие шахтеры уверены, что «инженер» – это его имя. Но его имя – Бенджамин, а звание инженера он присвоил себе, чтобы его не путали с другими Скиллардами, земельными спекулянтами, которые имеют довольно сомнительную репутацию в Канзасе.
Говорят, наш инженер не так давно и сам подвизался на землеустроительном поприще, но не преуспел. Теперь он – инженер. Специалист по угледобыче. На карьере работают и другие специалисты, но Скиллард – особенный. У него отдельная контора. В карьер он никогда не спускается. И никто не замечал на его лацканах ни одной угольной пылинки.
Хотя он очень любит уголь. Первое время Скиллард не мог выйти из моего салуна, не прочитав нам лекцию об углях. О лигнитах, антрацитах, сланцах и еще многих вещах. Пока он просто трепал языком, люди терпели. Мало ли о чем любит поговорить пьяный начальник? Однако все кончилось тем, что его чуть не линчевали за богохульство. Он заявил, что возраст местного угля 120 миллионов лет. Да-да, так и сказал, сто двадцать миллионов лет. Шахтеры посмеялись над этой шуткой. Но он говорил всерьез.
– А в чем шутка? – не понял Энди Брикс.
– Как известно, датой творения мира считается 7 октября 3761 года до рождества Христова, – напомнил судья Бенсон. – С этим спорят только англиканцы. В постраничных заголовках Библии короля Якова приводится другая дата, а именно 9 часов утра 23 октября 4004 года до рождества Христова.
Среди наших шахтеров большинство составляют католики – ирландцы и поляки. Есть приверженцы и англиканской церкви. Но даже баптисты и пресвитериане, которые относятся к Ветхому Завету не так ревностно, даже и они просто онемели от негодования, когда в их присутствии кто-то попытался опровергнуть Библию.
– И что, Скиллард опроверг?
– Не успел. Сослался на неотложные дела и покинул заведение. С тех пор он у меня не показывается. Предпочитает пить французский коньяк на ранчо Форсайта.
– А давно его убили?
– Слухи о смерти появились только сегодня утром. И я нахожу их весьма сомнительными.
В салун вошла кучка ковбоев, и шахтеры приумолкли. Брикс заметил, что один из вошедших носил шерифскую звезду на куртке.
– Что за сборище? – спросил шериф, похлопывая плетью по голенищу. – Почему не на работе?
Шахтеры переглядывались, перешептывались, но никто ничего не ответил.
– Я не слышал сигнала об окончании рабочего дня. Может быть, ты слышал? – Он пнул сапогом по ножке стула, и шахтер съежился над кружкой. – Даю вам пять минут. Тот, кого я застану здесь через пять минут, будет уволен. Расчет сегодня же. С выселением. Узлы за спину, и вперед. Меня все слышат? Или тут есть глухие?
– Мы тебя не знаем, – проговорил кто-то, прячась за спинами соседей.
– Еще узнаете. – Шериф достал из кармана часы, положил их на стойку бара и уселся на табурет. – Я новый начальник охраны. Если бы вы не сбежали с работы, то услышали бы несколько важных новостей. Возвращайтесь на карьер, и спросите у мастеров, по какому распорядку вам предстоит тут жить и работать. Осталось четыре минуты.
Загремели отодвигаемые стулья. Шахтеры молча побрели к выходу, дожевывая и вытирая губы.
Энди Брикс зажег спичку, чтобы раскурить погасшую трубку. Краем глаза он видел, что шериф смотрит на него.
– Мне все-таки непонятно, – обратился Энди к Бенсону, – почему сведения о возрасте угля так задели твоих клиентов. В свое время я тоже изучал Ветхий Завет, и у меня хватило терпения на каждую книгу. По крайней мере, на первые несколько глав.
Ну, если уж совсем честно, то в некоторых книгах я осилил только название. Но зато уж запомнил на всю жизнь. Иногда это очень полезно. Скажем, привяжется пьяный зануда, который вдруг вспомнил, что давал тебе в долг полдоллара, а ты ему, так небрежно: «Как сказано во второй книге Паралипоменон, ты много хочешь, но мало получишь». И он тут же скисает.
Но я вернусь к ста двадцати миллионам лет. Думаю, что Скиллард и те, кто с ним спорили, просто говорили на разных языках. Даже нет, не так. Вот, к примеру, на мексиканской границе одна и та же вещь может стоить десять долларов или сорок песо. Понимаешь, к чему я клоню?
– Понимаю, – сказал Бенсон, продолжая натирать стаканы. – Ты хочешь сказать, что миллионы лет Скилларда – это сотни лет в Библии.
– Ну да. Бог считает по-своему, инженеры – по-своему…
– Откуда ты, приятель? – спросил шериф, становясь рядом с Бриксом.
Энди глянул на него с дружелюбной улыбкой.
– Из Техаса, приятель.
– Приехал устраиваться на работу?
– А что ты можешь предложить?
– На карьере не хватает возчиков. Будешь катать тачку с углем?
Энди задумался.
– Дело, конечно, выгодное. На уголь всегда есть спрос, особенно если поблизости железная дорога. Но ведь тогда мне, пожалуй, пришлось бы бросить свое ранчо. Я буду скучать без своих бычков и лошадок. Нет, приятель, пожалуй, твое предложение мне не подходит.
– Хватит придуриваться, – попросил шериф. – Кто ты, и зачем ты здесь – вот и все, что я хочу знать.
– Меня зовут Эндрю Брайтон. Мое ранчо «Две Стрелы» находится близ Амарильо. Если хочешь послать запрос, отбей телеграмму на имя Дональда Ригана, это наш шериф.
– Запрос? С чего ты взял, что я пошлю запрос?
– Я же не слепой. Вижу, сколько оружия на тебе и на твоих парнях. Значит, облава.
Знаешь, как это делают у нас в Техасе? Когда где-то что-то случается, надо перешерстить все кабаки в округе. Задержать всех подозрительных типов. Установить личность каждого…
– Да, ты знаешь толк в нашем деле, – протянул шериф.
– Подожди, это еще не все. – Энди Брикс попыхтел трубочкой и продолжил. – Личность устанавливается по телефону. У вас тут нет телефона? Это замедлит работу. В телеграмме много не расскажешь. Только самые общие приметы.
Так вот, посылаются запросы. Потом приходят ответы. И всех подозрительных типов приходится отпускать на свободу, не забыв извиниться перед каждым.
– Ну, раз ты такой умный, то не будешь возражать, если я приглашутебя в участок?
Брикс видел, как стоят трое спутников шерифа – один у выхода, другой у окна, третий у него за спиной. Можно было бы уйти от них через кухню. Но зачем?
Зачем рисковать? Пока он добежит от салуна до конюшни, да пока найдет там свое седло и сумку с револьвером, да пока выведет кобылу, непрерывно отстреливаясь – за это время можно спокойно перекрыть все выходы из поселка. И даже если он вырвется в поле, далеко ему не уйти.
«Старею, – подумал Энди Брикс. – Лет двадцать назад я бы и говорить не стал с этими ублюдками. Шерифу – вилку в глаз, остальных перебил бы из шерифского кольта. Хорошо, что Криса нет рядом. Вдвоем мы бы тут устроили…. А потом легли бы рядом с Диком».
– В участок? Жаль, что придется оборвать интересную беседу. – Он протянул свой бумажник судье Бенсону. – Рэймонд, присмотри за моими вещами.
Бенсон кивнул, и Энди понял, что те, кто будут обыскивать его номер, ничего не найдут.
19
Место, где они встали на ночлег, называлось Красный Пень. Огромная красная скала, размером с небольшой город. Плоская сверху, будто ее подровняли гигантской пилой. Изъеденная трещинами, провалами и пещерами.
Все лошади вместе с фургоном поместились в расщелине, заросшей высокой травой. Рядом был низкий вход в пещеру. Полли вошла туда первой, держа перед собой палку, раздвоенную на конце.
– Змей нет, – сказала она, через несколько минут выглянув из прохода. – Зато есть летучие мыши. Постараемся их не беспокоить.
Крылатые твари густо облепили свод пещеры, уходящий в черноту. Туда же, вверх, уходил и дым от костра.
Фотограф устроился в удобной нише, завернувшись в два одеяла. А Кирилл и Полли долго сидели у костра.
– Ахо говорил, что ты бывала где-то в далеких краях, – сказал он по-русски.
– Я была в тюрьме, – спокойно ответила Полли.
* * *
Она бы никогда не попала в тюрьму, если б ее не отдали в школу.
Отец очень хотел, чтобы старшая дочь получила образование, и записал Полли в миссионерскую школу. Каждое утро Питер отвозил сестру за десять миль, к старому форту, где располагалась миссия. Вечером он привозил ее обратно, и по дороге Полли делилась с ним полученными знаниями.
Сведения по истории и грамматике Питер пропускал мимо ушей. Но математику усвоил даже лучше сестры. Так они и учились, вдвоем.
Однако миссия славилась не столько своей школой, сколько еженедельной ярмаркой с танцами.
В перерыве между танцами выступал школьный хор, исполняя псалмы и гимны, затем преподобный читал короткую проповедь. Музыканты за это время успевали подкрепиться, и следующий танец получался особенно веселым.
Питер, само собой, толкался среди продавцов, не тратя время на развлечения. Так что во всем, что случилось с Полли, есть и доля его вины. Крис Ньюман никогда не подошел бы к девушке, рядом с которой стоял бы старший брат. Но Полли стояла вместе с подружками, и одна из них познакомила ее с Крисом.
Тогда он жил на ранчо, но был не обычным ковбоем, а помощником хозяина. До того, как перебраться на Территорию, Крис долго работал на стройках Техаса. Знал плотницкое дело, мог подменить каменщика и кровельщика.
Такие мастера были в Оклахоме на вес золота. Работящий и скромный, он откладывал деньги, чтобы жениться на приличной девушке и купить ферму. Ферму он уже присмотрел. А когда узнал, что Полли недавно исполнилось шестнадцать, то понял, что нашел и невесту.
Поначалу они встречались только на танцах. Затем Крис стал иногда заглядывать в миссию и среди недели, чтобы повидаться с Полли во время перерыва. Однажды Питер приехал за сестрой раньше обычного, и застал Криса. В деревню они вернулись втроем, и Ньюман рассказал родителям Полли о своих планах. Отец не ответил ни согласием, ни отказом, а велел дождаться осени.
Однако осенью в жизни Криса Ньюмана наступили серьезные перемены.
Правительство США приказало всем скотоводам Оклахомы покинуть земли, отведенные для переселенцев. Сотни хозяев лишились своих пастбищ. Тысячи ковбоев остались без работы.
Ранчо, на котором работал Крис, было уничтожено пожаром. Говорили, что его сжег пьяный хозяин. Обгоревший труп хозяина ранчо нашли среди развалин, рядом с выпотрошенным сейфом. К сожалению, это был тот самый сейф, где хранились и сбережения Криса Ньюмана.
Оставшись без денег и без работы, Крис не мог жениться. Он встретился с Полли и сказал, что ему нужен год, чтобы поправить свои дела. А потом исчез. Ровно на год.
Впрочем, можно сказать, что Крис Ньюман исчез навсегда. Потому что, когда Полли снова увидела своего жениха, его уже звали Джоном Миллером. И он был не плотником или ковбоем, а бандитом.
Новое имя, как и новую работу, ему дали старые дружки, братья Далтоны. Криса не брали на серьезные дела. Ему поручали подыскивать надежное убежище и следить за ним, а еще он отвечал за лошадей, и за покупки, и за развлечения…
Он исполнял свои обязанности так же добросовестно, как когда-то работал на стройке или на ранчо. Он честно рассказал обо всем Полли. И пообещал, что зимой, накопив денег, покинет банду. Они вместе уедут в Техас, и там поженятся.
В Техас они и в самом деле съездили. Познакомились с родителями. А на обратном пути за ними погнались рейнджеры. Крис отстреливался, и довольно удачно. Однако на горной тропе их лошадей подбили. Крис скатился в пропасть. А Полли была схвачена.
Их лошади оказались крадеными, и пули Криса ранили четверых. Полли предстала перед судом за соучастие в воровстве и в покушении на жизнь. Следующие два года она провела в женской тюрьме штата Массачусетс.
– Вот потому-то Ахо и сказал тебе, что я побывала в очень дальних краях, – этими словами Полли завершила свой рассказ.
– Я тоже был в тюрьме, в Нью-Йорке, – сказал Кирилл. – И меня собирались посадить на электрический стул.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты не задавалась.
Он подбросил в костер ветку, чтобы пламя поднялось повыше и хотя бы немного осветило ее лицо. Ее глаза казались черными, когда она смотрела в огонь.
– Но ты говорила, что твой дружок лежит на тюремном кладбище, – вспомнил он.
– Да. Он не разбился тогда, в горах. Вернулся в банду. Когда братья Далтоны погибли, банда разделилась. Одни остались с Билли Дулином, другие выбрали своим вожаком Криса. И он стал грабить и убивать. К тому времени, когда я вернулась, его имя гремело по всей Оклахоме. Слышал про Джона Миллера?
– Конечно, – сказал Кирилл. – Ты с ним больше не встречалась?
– Нет. Он и не знал, наверно, что я вернулась домой. Девушки, попавшие в тюрьму, почти никогда не возвращаются. Второй год срока я провела на работах в госпитале. И все девчонки там только и мечтали о том, что им позволят после освобождения остаться при тюрьме.
Сказать по правде, когда меня перевели в библиотеку, я тоже призадумалась. Что может быть лучше, чем жизнь среди книг? Но попасть на такое место – редкая удача. А девушки были согласны на любую работу. Уборщицами, прачками, сиделками – лишь бы остаться. Потому что знали – дома им ничего не светит. Дома их ждал позор. Или веселая жизнь с ворами и бандитами, а потом – снова тюрьма, или нож ревнивого идиота, или дурная болезнь…
Она замолчала, разгоняя рукой дым.
– А что случилось с Крисом?
– То, что должно было случиться. Его выследили, подстрелили и привезли в город. Три дня он лежал в камере, на полу, и его все время допрашивали. Потом он умер. Вот и все. В газетах был снимок. Раненый Крис лежит на обочине, а вокруг него пять или шесть помощников маршала. Все с винчестерами на плече. Довольные улыбки. Горделивые позы. В общем, удачная охота.
– Не думал, что у вас тут газеты выходят.
– Питер привез из Гатри. Привез и сохранил. На память. Все-таки Крис нам не чужой. – Она встала, оправив платье. – Пойду посмотрю, как там наш больной.
Она ушла к фургону. В углу пещеры зашевелился фотограф.
– Крис?
– Да, Сол.
– Извини за любопытство, но на каком языке вы говорили?
– На русском.
– Да? Чем-то похоже на португальский. Только в португальском гораздо больше знакомых слов.
– Мы не дали тебе заснуть?
Грубер подошел к костру и присел на корточки, протянув руки к слабеющему пламени.
– Люблю погреть пальцы над огнем. Люди неспособны на такую ласку, какую дает огонь. Ласка – это тепло, и свет, и спокойствие. Люблю огонь. – Он помолчал. – Как думаешь, почему Ахо не вернулся?
– Не знаю.
– Ну, я тоже не знаю, но у тебя есть какие-то предположения?
– Нет.
– Он сказал, что отвезет инженера до карьера, и сразу повернет назад. Неужели это может занять столько времени?
– Индейцы не любят ездить ночью, – сказал Кирилл. – Возможно, он сейчас лежит где-нибудь в соседней пещере. Там, где его застали сумерки.
– Да, они не любят ночь, – согласился Грубер, и на этот раз его голос звучал чуть веселее. – Это не страх, нет. Они просто четко проводят границу между миром человека и миром духов. И эта граница лежит в сумерках. Стемнело – значит, твое время кончилось. Спрячься в дом, дай духам попользоваться землей, водой и деревьями. А огонь – он заменяет дом для тех, кто остался без крыши над головой.
Он провел ладонью над пламенем, будто гладил его, как большого пса.
– Как ты думаешь, Крис…. Что могло случиться, если бы они все-таки убили Скилларда?
– Не знаю.
– Я не вижу, какая им выгода от его гибели. Одни убытки. Они всех настроят против себя, окажутся в изоляции. Здесь множество фортов, кавалерии потребуется неделя-другая, чтобы арестовать всех вождей.
У индейцев нет сил для войны. Они же не идиоты! Тебе не показалось, что они были одурманены?
– Нет.
– И почему именно Скиллард? Почему они не выбрали меня? Если им нужна война, почему не напасть на поселок? Может быть, как раз потому, что для нападения нужны силы, а сил-то и нет?
– У них хватило сил, чтобы напасть на нас, ты забыл?
– Да… Шайены. Великие воины. Никогда не думал, что столкнусь с ними. И что буду убивать их…. Но зачем, зачем? Что за сила толкает их в пропасть? Зачем проливать кровь? Почему они не могут жить как люди?
Кирилл не смог промолчать:
– Как люди? Ты кого имеешь в виду? Нас с тобой? Мы только что отправили на тот свет десяток собратьев. И считаем, что живем как люди. Спокойно поели после этого, спокойно легли спать.
– Но…. Но мы защищались, разве не так?
– Возможно, они тоже защищались. Возможно, у них не было выбора. Или они убивают Скилларда, или их племя будет уничтожено. Не кавалерией, так той напастью, что живет там, под землей у Белого Мула. Не знаю, насколько сильна угроза. Но в любом случае, раз об угрозе сказал шаман, значит, она существует.
– А шаман о ней откуда знает? – Грубер вскочил на ноги. – А если кто-то подговорил его, чтобы он …. И не просто подговорил, а заплатил! И пообещал что-нибудь дороже денег! Шаман – всего лишь человек. Человеком же движет выгода. Значит…
Он снова сел к огню и мрачно закончил:
– Значит, мы никогда не узнаем правды. Прости, Крис, я не слишком много болтаю?
– Слова не разгоняют страх, и не придают сил.
– Что?
– Иногда меня тоже тянет поговорить, – сказал Кирилл. – Тогда я понимаю, что слишком устал. Или что боюсь чего-то. Сильный – молчит. Так считают индейцы. Постарайся удержаться от лишних слов. И ты почувствуешь, как становишься сильнее.
– Попробую, – вздохнул Грубер и отправился в свой угол. – Постараюсь заснуть. Чтобы утром увидеть, как Ахо сидит у костра и пьет кофе.
Но Ахо не вернулся. На рассвете Кирилл выбрался из пещеры и вскарабкался наверх по влажному от росы песчанику.
Степь, кое-где зеленеющая молодой травой, была пуста. «Вот истинная картина одиночества, – подумал Кирилл. – Все, на чем может остановиться глаз, стоит одиноко, само по себе. Одно дерево. Один холм. И если появится человек, он тоже будет один».
Обводя взглядом горизонт, он надеялся увидеть одинокого всадника. Но заметил лишь дым далекого костра.
Поначалу равнина казалась монолитной, словно покрытая цельным куском желто-зеленого сукна. Но чем ярче раскалялось утреннее солнце, тем яснее прорисовывалась даль. Смутные пятна превращались в очертания рощиц и перелесков, затеплилась полоска дороги – как раз там, где вился дым.
«Кто-то греет утренний кофе, – подумал Кирилл. – Переночевал на обочине, и сейчас снова собирается в путь».
Он точно знал, что не Ахо развел этот костер. Индеец не стал бы тратить время на завтрак – для него война еще не кончилась.
Кирилл поднял бинокль, хотя и знал, что не разглядит ничего.
– Что ты там высматриваешь? – послышался снизу голос Полли.
– Кто-то ночевал неподалеку. Сейчас там горит костер.
– Это не Ахо.
– Я знаю.
Она подошла к фургону и принялась подтягивать упряжь. «Нет смысла ждать, – подумал Кирилл. – Если он не вернулся затемно, значит, с ним что-то случилось. Возможно, засада ждала у самого города. Ведь шайены знали, куда мы везем инженера. Нет, не знали. Ахо направился не в город, а к карьеру…. Хватит гадать. Пора собираться».
Но он еще долго стоял на скале, обводя горизонт медленным и цепким взглядом. И чувствовал себя так, будто, забравшись на мачту шхуны, осматривал приближающийся незнакомый берег.
Впрочем, степь уже не была ему чужой. Кирилл быстро осваивался в любой местности, и сейчас он легко нашел бы дорогу и к поселку, и к ранчо Коннорса, и к деревне, где жила Полли.
«Как здесь можно жить? – думал он. – Я бы давно рехнулся от тоски. Представляю, какие метели тут задувают зимой. И в какую печку превращается степь в августе. Что заставляет их жить здесь? Но ведь живут, и отнюдь не выглядят несчастными. Ни Полли, ни ее зловредный папаша, ни Питер-балаболка… Он, наверно, был наречен Петром при крещении. Точно! А Полли? Неужели Полина? Красивое имя…. Ну почему они не выбрали более привлекательное место для жизни?»
Привлекательных мест он повидал немало. Ласковые берега Флориды, цветущие луга Великих равнин, лабиринты Скалистых гор… Наверно, не было ничего красивее Йелоустона, с его хрустальными озерами и душистыми лесами, с каньонами и водопадами.
Но, как бы не были прекрасны горы, Кирилл задыхался там от замкнутости пространства – горизонт вплотную поступал отовсюду высокой стеной лесов и глубоких тенистых впадин. А здесь, на просторах степи, он был как дома.
Он услышал скрип колес и посмотрел вниз. Фургон медленно, раскачиваясь, выкатывался из расщелины.
«Напрасно она так торопится, – подумал Кирилл. – Пока будем седлать, да собираться, фургон будет торчать на виду. Наверно, она просто захотела вывести лошадей на солнце, чтобы обтереть росу…»
Но лошади не остановились, выбравшись на ровное место, а прибавили ходу. Полли сидела прямо, подобрав вожжи, и ее волосы развевались на ветру.
«Что это с ней? Даже не причесалась?»
Фургон еще раз качнулся, переваливая через кочку. Передний полог распахнулся, и Кирилл увидел, что Полли уезжает не по своей воле.
Позади нее в проеме темнел чей-то силуэт. А в спину девушки упирался ствол винтовки.
– Живее, сука! – донесся резкий голос.
Полли тряхнула вожжами и оглянулась. Она посмотрела вверх и тут же опустила лицо. Кирилл успел кинуться навзничь и, лежа на макушке скалы, увидел, как из удаляющегося фургона, сзади, выглянула бледная физиономия. Парень по кличке «Рябой», которого они спасли от гангрены, наконец-то проснулся. В руке у него был дробовик – один из тех, что были спрятаны под сеном.
Кирилл застонал от бессильной ярости. Ну, почему он полез на скалу, не прихватив с собой винчестер? Все можно было бы исправить одним выстрелом…
Он дождался, когда задний полог фургона снова запахнется, и только тогда скатился вниз. Рябому незачем знать, что Полли была не одна.
«Может быть, он и не спал вовсе? – подумал Кирилл, торопливо седлая коня. – Может быть, только прикидывался? Черт, он же калека. Он не может нормально держать ружье. Лишь бы не пальнул сдуру, лишь бы не погубил ее…»
– Мы уезжаем? – зевая, спросил фотограф.
– Да! Седлай коней и живо собирайся, – приказал Кирилл.
– А куда уехала Полли?
– Куда?
Он хлопнул себя по лбу и снова полез на скалу. На этот раз Кирилл забрался повыше, и уже почти спокойно осмотрелся, пытаясь рассчитать курс, каким движется фургон. Да, Рябой явно направлялся не к дороге, а к холмам, синеющим на западе. Кирилл заставил себя задержаться еще ненадолго, изучая степь. Затем быстро спустился, едва не свернув шею.
Увидев, что Грубер уже в седле, он готов был расцеловать его: фотограф успел не только сам собраться, но и приторочил чемоданы на одну из запасных лошадей, и уже заталкивал патроны в магазин винчестера.
– Мы убегаем или догоняем? – невозмутимо поинтересовался Грубер.
– И то, и другое.
– А как же Ахо?
Кирилл мысленно обругал себя и вернулся в пещеру. Поверх остывших углей он выложил из обгоревших сучьев знак, напоминающий куриную лапу. Ахо, наверняка, знал, что таким клеймом метили скот на ранчо Коннорса. Увидев знак, он поймет, что они были здесь, ждали его, и у них все в порядке. Ну, или почти все.
– Там все и встретимся, – сказал Кирилл, садясь в седло. – Сол, двигай так, чтобы солнце все время было слева. Перевалишь через холмы, увидишь реку. Пойдешь вдоль нее, направо. Следи за холмами. На одном из них заметишь старый фургон. От него дорога ведет на ранчо Коннорса.
– Кто такой Коннорс?
– Эд Коннорс был моим другом. Его убили. На ранчо живет его жена. Скажешь, что тебя прислал я. Там все и встретимся.
Солнце поднималось слишком быстро, но все время оставалось за спиной. Кирилл надеялся, что Рябой не заметит погони, глядя назад против низкого солнца. Да и не было никакой погони – далекую фигурку одинокого всадника не сразу и разглядишь, а разглядев, не испугаешься. К тому же всадник этот скоро скрылся за холмами…
