Текст книги "Смеющийся Пеликен"

Автор книги: Евгений Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Очень маленький великан Онкой. Болезнь побежала в тундру. Где взял амулет?

Вокруг все грохотало, выло, скрежетало. Костер погас сразу, будто задутый могучим порывом урагана. Вихри кружились и валили людей в снег. Под ногами дрожала и двигалась земля.

– Скала рушится! – донесся полузадушенный стон. Люди кричали, плакали и падали, закрывая лица ладонями. Страшно было..

И казалось, невыносимо долго это продолжалось. Потом стихло сразу. Айван пошевелил руками, выбрался из сугроба. Рядом неподвижно лежала Аинка – он узнал ее расшитые нарядные торбаса. Айван быстро отгреб снег с ее лица и увидел, что мокрые ресницы затрепетали.

– Где… где мы?

Услышав голос, люди вокруг зашевелились. Темно, костер погашен, а все видно. Айван голову вверх поднял и присел. В черном мраке плясали дивные световые столбы – красные, синие, зеленые… По ним пробегали яркие искры, разливались огненные реки, полыхали целые озера. Невиданные сполохи горели в небе!

Еще светлее стало. Посреди лежал Серый Орел, под ним что-то– круглое виднелось.

Оттуда стоны доносились.

– Кажется, уже тихо стало? – из-за полуразбитой нарты раздался бодрый голос Татая. – Куда же Лайнэ мою унесло…

– Здесь я! – донесся из шатра ее радостный голос. – Как я в пологе очутилась?

– Не видел я ничего, – пробормотал Рымтей.

– По небу летело огненное. Может, пришел кто-то?

Боялись называть по имени. Сразу почувствовали рядом нехорошее, противное: даже дышать было трудно. К Серому Орлу повернулись. На нем что-то виднелось.

Морщинистый, перекошенный лик с кривыми клыками во рту, жидкой бороденкой, острым носом – лик, ничего человеческого не имеющий, выступил из тьмы. Искривленное туловище дергалось. На животе – вот жутко-то! – скалился еще один широкий рот с более длинными клыками. Запричитали женщины, застонали мужчины. Пронзительный, взвизгивающий голос раздался в тундре:

– Ат-ке-про-се-се-се!

Присели многие, кое-кто на руках и ногах прочь побежал.

– Ат-ке-про-се-се-се! – еще визгливее закричал искривленный.

Не выдержал белоштанный Увыкак, потряс посохом:

– Да что же это такое? Почему дразнишься, стоящий на Сером Орле, отце нашем?

Ему уже все равно было, ничего не боялся.

– А-а, береговые вы, – засмеялся, словно песец вякнул, искривленный. – А я на другом языке с вами заговорил.

В корявой руке появился черный, словно обугленный, Крылатый амулет, холодно блестевший в свете сполохов. Потрясая им, искривленный злобно закричал:

– Кто из вас послал амулет с крыльями, кто разбудил меня, в скале спящего – Онкоя-великана?

Так вот каков Онкой, предводитель рэккенов!

– Отвечайте! Где владевший амулетом с крыльями?

Стоявший на руках и ногах шаман завозился, но не смог разогнуться, заохал.

Подпрыгнув, рэккен повернулся к нему.

– А, это ты! Почему не отвечаешь?

– Ап-па-па! До сих пор от страха дрожу я.

Искривленный мигом очутился около шамана, коснулся его Крылатым амулетом:

– Не дрожи, говори.

– О-ох! – Кыкват опять попытался разогнуться.

– Почему по-собачьи стоишь? Укусить меня хочешь?

– Не кусающийся я! – прохрипел Кыкват.

– Тогда вставай.

– Не могу… ох!

– Почему не можешь?

– Спина болит у него! – вмешалась Аинка, – Болезни прогонял из нашего шатра, а свою прогнать не может.

– Ваша это болезнь! – зло огрызнулся Кыкват, – Ох! Злая, на поясницу прыгнула.

– Ага, вижу, вижу… – искривленный, прыгая вокруг шамана, стал щелчками сбивать со спины его что-то невидимое. – Какая быстрая, никак не попадешь…

– Ой, ой! – заголосил Кыкват. – Как прыгает, как кусает!

– Вот, сбил наконец, – искривленный притопнул ногой. – Ге-ге! В тундру побежала.

Кыкват облегченно разогнулся.

– Как легко стало! Спасибо, тебе, Онкой-великан! Доброе дело ты сделал.

Искривленный снова очутился на изваянии Серого Орла.

– Никогда не делаю добрых дел!

– Но ведь ты от болезни его освободил, – указал посохом Увыкак.

– Ну и что! Сейчас она по тундре побежит, другого человека найдет, его будет кусать и мучить. Разве хорошо ему будет?

– Для меня доброе дело сделал, – облегченно сказал Кыкват.

– Еще не ушел я! Еще успею много зла тебе сделать!

Кыкват испуганно попятился.

– А теперь говори, где взял амулет с крыльями.

– Где взял… – глазки шамана забегали. – Пришел, а он в моем шатре лежит. Сам прилетел. Ведь с крыльями он!

– Люди! – возмущенно закричал искривленный. – Этот амулет с крыльями мать мне подарила. Еще говорила: пуще всего, сыночек, береги его от людей. И что же? Заснул я как-то в тундре, и амулет с крыльями у меня украли. Сразу подумал я: только люди могли это сделать!

– Наверное, рэккен какой-нибудь… – забормотал Кыкват, – Проходил мимо… Много разного подбрасывают они в мой шатер.

В толпе раздались смешки. Онкой затопал ногами:

– Рэккены не крадут! Сразу узнал бы я! А теперь говори: зачем послал амулет с крыльями?

– Не посылал я! – Кыкват взмахнул руками. – Вот этот приезжий тебя в скале потревожил. Вижу: рот у тебя на животе прямо. Проглоти его, очень много беспокойства от приезжего пошло.

– Кого попало не глотаю! Что сделал приезжий человек?

На старшину селения Амека, под тобой лежащего, напал и унижениям подверг.

Говорил разные нехорошие слова.

Все еще недовольно ворча, Онкой сошел с деревянного столба.

– Вылезай, – велел он старшине. Айван с удивлением смотрел: как попал туда старшина? Потом вспомнил, что в последний миг перед тем, как загремело, Амек бросился сбоку на него, норовя вцепиться в горло. Но, видать, промахнулся и сам под упавший столб попал…

Амек перевернулся, поднялся и стал отряхиваться.

– Рассказывай, – приказал Онкой.

Шибко маленький, чтобы тебе рассказывать, – презрительно посмотрел на рэккена старшина. – Снизу когда смотришь – большой, а на самом деле словно облезлый мышонок.

Жители селения засмеялись. Послышались крики:

– А ведь маленький этот рэккен!

– Как мышонок облезлый, ха-ха-ха!

– Кто его боится!

Рэккен растопырив кривые руки, на старшину стал наступать.

– Я Онкой-великан! – выкрикивал он резким скрипучим голосом, настолько пронзительным, что у всех в ушах закололо. – Смотри! Вот я расту, вот я выше шатра, выше сопок! Смотри! Руки у меня, словно крылья большого орла! Когти как у медведя! Зубы как у косатки! Брюхо как у кита! Смотри, сейчас тебя съем!

Страх и мышонка делает великим. Зачем вам Солнце? Так велел Сверху Сидящий!

Глазки его сверкали, словно раскаленные угли, на животе распахнулась пасть, зубы отвратительно щелкали. Старшине показалось, что рэккен сразу вырос, стал выше сопок.

– Ай, не надо меня есть… Онкой-великан! – завизжал он. – Ты большой, очень сильный!

Рэккен мигом успокоился. Захлопнул рот на животе.

– Так и надо. Страх и облезлого мышонка делает великим.

Старшина все еще дрожал.

– Вот как напугал ты меня!

– Помни, – сказал Онкой. – Я больше всех и сильнее всех.

– Да, да! – затряс щеками Амек.

– И другим говори: это Онкой-великан!

Он повернулся к Аинке.

– Почему смеешься ты, маленькая женщина?

– Какой ты великан? Малыш совсем. Ве-е! – улыбалась Аиика.

– Молчи, глупая женщина, – свысока бросил рэккен, – Такая же, как моя жена. Это она виновата, что с виду я стал такой маленький, хотя на самом деле велик. Все время ругала меня: почему ты такой большой, Онкой-великан? В день стадо оленей съедаешь. Шкур со всего стада тебе на кухлянку еле хватает, а ведь еще штаны нужны. Стая волков уходит на выпушку кухлянки. Для торбасов пять мешков камуса надо. Много песцов на шапку. Где сейчас возьмешь столько мяса, чтобы тебя прокормить, столько меха, чтобы тебя одеть?

Разве можно в наше время великаном быть? Посмотри, говорит, другие великаны как великаны – такие же злые, но маленькие. Зло измеряется не величиной того, кто его творит, а величиной самого зла… Надоело ее причитания слушать, стал я тоже маленьким.

Татай глубокомысленно заметил из-за нарты:

– Жена есть жена. Даже самый великий муж для нее все равно маленький.

Из шатра высунулась Лайнэ:

– Что сказал ты?

Татай нарту вперед выставил:

– Разве не видишь: гость пришел! Поесть приготовь, полог приготовь, пусть отдохнет после долгого пути.

– Ничего не надо мне вашего, – брезгливо махнул рукой рэккен, – И в шатер не пойду.

Еще мать моя говорила: держись, сыночек, от людей подальше, они сглазить могут. Среди них сироты есть.

– Верно, верно! – радостно подхватил Кыкват. – Вот этот сирота очень плохой.

– Плохой? – оскалился на него двумя ртами рэккен. – Почему же просил ты, чтобы съел его? От плохих людей у меня живот болит! Только хороших людей ем. Наверное, погубить меня хотел?

– Н-нет, не хотел тебя погубить. Это… это хороший человек. Съешь его поскорее.

– Не пойму тебя: то плохой, то хороший. Почему одно говоришь и сразу же другое?

– А он всегда так делает, – высунулась опять Лайнэ.

– Все вы, людишки, так делаете! – снова обозлился рэккен. – Не верю вам. Делать вам зло нужно постоянно.

– Почему любишь зло причинять людям? – спросил Айван.

– Если не причинять вам зла, о добре забудете, – наставительно произнес рэккен.

– Нельзя забывать о добре, – возразил юноша.

– А если не причинять зла, люди еще хуже станут. Вот однажды за юношей погнался я. Быстрее ветра оказался он! Долго гнался за ним… Удивился даже! Остановился, говорю ему: не убегай, не трону тебя. Расскажи только, почему такой быстрый? Рассказал он: сирота, вырос в селении, где много злых людей. Каждый норовил при встрече палкой огреть или чем другим. Всю жизнь увертывался и убегал от обидчиков своих. И таким быстрым сделался – никто догнать не мог!

– Несчастный юноша, – тихо сказала Аинка, бросив быстрый жалостливый взгляд на брата: ведь он тоже сиротой рос. Но рэккен ее услышал.

– Счастливый юноша! Если бы не стал таким быстрым, догнал бы его и вмиг растерзал.

Татай вмешался:

– Добро, как Солнце, всех должно обогревать. А ты Солнце украл, холодно сделал.

Всем зло сделал.

– Верни Солнце! – крикнул Рымтей.

– Верни нам Солнце! – закричали все. – Верни!

Онкой злобно засмеялся:

– Люди! Кочкоголовые! Зачем вам солнце?

Некоторое время все озадаченно молчали. Как выразить словами то, что известно?

– От него светло вокруг! – улыбнулась Аинка.

– Оно греет, – добавила Лайнэ, ежась.

– Кровь зажигает в жилах! – воскликнул Айван.

Татай заметил:

– Когда появляется Солнце, хочется еще жить…

– Солнце дает много добычи, – отдуваясь, заявил Амек. – Разные звери вылезают погреться на Солнце. Мои байдары возвращаются с добычей, мясные ямы становятся полными.

Приплясывая от смеха, рэккен кричал:

– Хватит, хватит! Вижу, никто из вас не знает, зачем вам Солнце.

Онкой помолчал и заговорил – сначала тихо, а потом перешел на пронзительный крик:

– Год от года все более нехорошими становятся люди. Раньше, помню, даже без огня жили, закутывались в шкуры и сырое мясо ели… Все время у Сверху СидящеГо огонь просили. Дал он огонь. Теперь в тепле живете, вареную пищу едите, чай пьете, но больными и слабыми стали. Вот чем добро Сверху Сидящего обернулось! Да еще просите, чтобы Солнце все время светило! К самому Сверху Сидящему с глупыми просьбами обращаетесь! Не будет Солнца! Сверху Сидящий велел мне навсегда светило с неба снять!

Сначала глубокая тишина стояла, потом всеобщий плач начался.

– Ко-о! Сверху Сидящий велел!

Женщины царапали себе лица, мужчины молчали, но из глаз катились слезы по черным щекам.

– О, дети мои, будущие дети! – прошептала неожиданно для себя Аинка. – Вы Солнца не увидите…

– Не думал, что доживу до черного дня, – покачал головой Татай.

«Лучше бы к верхним людям раньше я ушла!» – думала Лайнэ.

Кто-то, не выдержав, выхватил нож и хотел пронзить себе грудь, но рядом стоящие удержали. Старшина очумело разводил руками:

– Как же на байдарах за китом теперь охотиться? Кит черный и, ночь черная…

Диковинный сосуд. Нельзя это пить! Амулет охраняет Айвана

Аинка вдруг очнулась и закричала:

– Неправда, люди! Неправда! Солнце вернется!

– Не верите? – прищурился рэккен. – Знал я, что обо мне только мерзкое думают. Но рэккены не врут! Солнце в моем шатре-скале спрятано, под большим камнем. Улетая, солнечной жидкости я набрал, чтобы в. холодной тундре не замерзнуть.

Он вытащил из-за пазухи и высоко поднял сосуд удивительной формы-будто раздутый живот Амека. Но еще более удивительным было то, что сосуд светился кроваво-красным, как заходящее Солнце, огнем, от него летели голубые холодные искры.

– Верно! Ведь он светится! – хлопнул. себя по коленкам Амек. Потом заискивающе попросил: – Дай, подержу, хоть немного отогреюсь светом солнечным.

Со всех сторон потянулись руки:

– Последний раз дай увидеть кусочек Солнца!

– Дай…

Рэккен предусмотрительно отбежал подальше.

– Э-э, негодные людишки! Несите свои сосуды, каждому налью солнечной жидкости.

Погрейтесь, мне не жалко! Я злой, но не жадный…

Люди послушно бросились по жилищам. Вскоре возвратились, неся ковшики. Но к рэккену подходить не решались.

– Подходите! – подбодрил он. – Все подходите. Пейте солнечную жидкость! Грейтесь, чего боитесь?

Пусть старшина… – раздались робкие голоса, – Старшина первый. Его дело первым разное пробовать.

Амек неуверенно протянул ковш, в который могла влезть его голова.

– А… не сожжет меня солнечная жидкость?

Рэккен ласково заулыбался, отчего морщинистое кривое лицо стало еще более отвратительным.

– Она только приятно согреет тебя.

В ковш старшины хлынула светящаяся жидкость и доверху наполнила его. Она была холодной. Старшине даже показалось, что ковш стал еще холоднее! Он осторожно понюхал, немного отхлебнул. Глаза его удивленно округлились, и вдруг он огромными глотками опорожнил посудину. Закашлялся, смахнул с лица выступившие слезы, затряс головой.

– У-у-у! Кхе! Как горячо стало… – походил немного, вздрагивая, словно от озноба, потом радостно заговорил: – Люди! Очень хорошо это! Солнце горит у меня в животе!

Смотрите, наверное, как Солнце мой живот!

Аинка засмеялась.

– Как моржовый окорок твой живот…

К рэккену один за другим потянулись ковшики. Он всем наливал, но – вот диво! – жидкости в маленьком раздутом сосуде не убывало. Она текла щедрой струей, мертвенно блистая во мраке ночи.

Со всех сторон раздавались голоса:

– Никогда не пил такую горячую воду… Холодная, но все равно горячая!

– Кха-кха! Как будто за горло схватил кто-то… Но сразу перестал мерзнуть я.

– А я словно полетел! Крылья! У меня растут крылья!

Бульканье, причмокиванье, кряканье.

– Почему не пьешь, старая женщина? – обратился рэккен к Лайнэ. Та поднесла свой ковшик ко рту, осторожно пригубила.

– Ве-е! – выплюнула. – Невыносимо гадкое! И жжет! Разве вкусное это?

– Даже глаз нерпичий в первый раз кажется невкусным, – пошатываясь, заявил Татай.

Айван все еще в нерешительности держал ковшик.

– Не пей, сынок! – кинулась Лайнэ. – Чувствую: нельзя это пить!

Он вздрогнул, огляделся вокруг.

– Все пьют и радуются.

Подбежал Рымтей.

– Пей! Все испытать мужчина должен!

– Пей! Пей!

Айван побледнел от обиды.

– Плохое! – Лайнэ хотела задержать его руку, но не успела – юноша опрокинул питье в рот.

– Теперь верю, что Солнце это – даже в глазах вспыхнуло! – еле переведя дух, прохрипел он.

Рымтей хлопнул его по плечу.

– Настоящий мужчина!

Кривая самодовольная ухмылка перекосила рот юноши, лицо его чужим стало.

– Дай солнечного напитка! – протянул Татай ковшик рэккену.

– Дай! Дай! – потянулись другие ковшики. Онкой высоко поднял сосуд:

– Скажите: не надо нам Солнца!

– Не надо Солнца! – закричали все. Рэккен стал наливать.

– Зачем нам Солнце! – Татай отхлебнул из ковшика. – Вот это нас греет!

Лайнэ в страхе отпрянула, хотела убежать, но Айван загородил ей дорогу:

– Мать! Ты тоже должна выпить. Хорошо тебе станет.

«Совсем не моего сына лицо, – думала в ужасе Лайнэ. – И глаза не его. Мутные, как у больной собаки. У всех такие глаза. Может, они уже рэккенами стали? – страшная догадка пронзила ее. – Чем-то опоил их Онкой? Ядовитым зельем, наверное…»

Вперед пробился Кыкват.

– Разгадал я силу твоего могущества, – важно начал он, подставляя ковшик Онкою. – Она в сосуде. Дай мне еще Солнца дар, уничтожу его весь и стану великим!

– Многие пытались уничтожить Солнца дар, – Онкой спрятал сосуд в рукавицу. – Все сгорели… Эй, пропустите!

Но вокруг плотно сгрудились. Кыкват, пользуясь суматохой, быстро полез в рукавицу рэккена.

– Ай-ай-ай! Кусается! Зубы там имеет! Снимите ее! – Он размахивал рукой, пытаясь стряхнуть рукавицу. Рэккен подбоченился и захохотал.

– Жалкий кочкоголовый человечек! Хотел сосуд украсть!

– Ай-ай! – визжал Кыкват. – Прошу тебя, забери рукавицу, очень кусается!

– Отпустите его! – шаман выдернул наконец свою руку и замахал ею, словно обожженной. – Запомните, людишки! У рэк– кенов ничего нельзя украсть безнаказанно.

Теперь убедился, что то он похитил у меня Крылатый амулет. Наказан он будет – ух!

Лайнэ спряталась в своем шатре за вешалами и горько плакала. Вдруг услышала тихий свист, увидела, как посреди шатра из земли человек с собачьими ушами появился.

Тотчас Онкой прибежал.

– Вот, теперь можно напасть! – объявил он, от нетерпения щелкая клыками обоих ртов.

– Но сначала у Айвана амулет нужно отобрать – защищает его.

– Тихо! – зашипел свистун, и лицо его, напоминающее нож, почернело. – Нужно, чтобы сам он снял амулет – силой не отобрать. Правильно ты придумал – солнечная жидкость…

Лайнэ так и обмерла, за вешала схватилась. На шорох быстро обернулся свистун. В руке блеснул острый гарпун!

– Кто-то здесь…

Он неслышно метнулся к пологу, приподнял шкуру и заглянул, держа наготове гарпун.

Лайнэ замерла: а вдруг за полог зайдет?

Снаружи множество голосов заревело:

– Где Онкой? Дай Солнца дар!

Быстрее, – засвистел человек с собачьими ушами. – Дух злобы и противоречия разбуди в них. Беспрерывно возражай и спорь с ними. Зелье давай, чтобы постоянно отравлены были головы у них. Озлобятся они, о войне неизбежно заговорят, захотят с кем-нибудь сражаться.

Военную одежду наденут. Айван тоже наденет, все лишнее снимет с себя – ведь нет ничего лишнего в военной одежде. Амулет тоже сам снимет! Иди!

Свистун под землю скрылся. Онкой выскользнул из шатра. Послышался его гнусавый голос:

– Люди! Не пейте плохого…

Лайнэ бросилась искать сына, чтобы поведать ему о страшном замысле рэккенов.

Дикий человек Тэрыкы. Встреча с Яри. Лавина рухнула

Камыснап медленно взбирался вверх по отвесной скале.

Кривые скребки скользили и срывались, но крабьи клешни цеплялись за малейшую трещинку или бугорок, доска с деревянным стуком тащилась по камням. Шурша, под ней осыпались осколки льда.

Неподалеку из сугроба высунулась косматая голова дикого человека Тэрыкы, по-собачьи отряхнула снег и стала озираться.

– Кто шумит? Кто спать не дает?

Маленькие и светлые, словно прозрачные льдинки, глаза его остановились на карабкающемся чудище.

– Камыснап… Снова лезешь куда-то?

Ответа Тэрыкы не получил. Дикому человеку никто не отвечал, не разговаривал с ним.

Если дикий, что с ним разговаривать! Но Тэрыкы и не ждал ответа. Он выбрался из сугроба, крепко сжимая круглую каменную колотушку, которую называл укоризной. Быстро оглянулся и уселся на широком выступе, почесывая лохматую грудь. Светлые глазки его холодно и настороженно следили за чудовищем.

Он лишь недавно устроился в теплом сугробе, на долгий зимний отдых. Одну из пещер в скале занесло снегом, и Тэрыкы об– любовал ее для зимнего отдыха, все запасы корешков и ягод туда перенес. Жил он только в забитых снегом пещерах, а иначе какой– нибудь зверь залезет, потревожит.

Правда, звери дикого человека не трогали, потому что и он их не трогал, а наоборот, часто выручал из беды: запасами делился пли предупреждал о появлении кровожадного охотника. Все лето Тэрыкы бегал по тундре, в сопках резвился, собирал припасы на зиму, а когда наступали лютые холода, нырял в глубокий сугроб. Зимой Тэрыкы редко из снега выбирается – только чтобы побегать, залежавшееся тело размять, когда яркие сполохи играют высоко в небе. Потому и живет долго, что никому вреда не причиняет, крови не проливает, а вида ее даже не выносит. Того, кто живые существа обижает, Тэрыкы очень не любит.

Увидит, охотник подкрадывается к мирному зверю с намерением кровь пролить, сразу же неслышно подбежит сзади и укоризной по голове тюкнет. Не сильно, но тот, кого коснулась укоризна Тэрыкы, сам диким становится. Бегает, ничего не ест и даже воды не пьет. Его тоже начинают бояться. Сильно действует укоризна!

Лицо Тэрыкы все волосами заросло, но глазки у него зоркие Заметил на рваном рту чудовища засохшие бурые пятна.

– Камыснап, никак, крови напился, поганый!

Ничего не спрашивает Тэрыкы, потому что никто ему все равно не отвечает. Не ответил и Камыснап, продолжал упрямо карабкаться на скалу, осыпаемый ругательствами.

– Да что же это такое! Камнем бы тебя пришибить, пакостный! Морда в крови, и еще куда-то лезет…

В раздумье почесал косматую голову. Простодушное существо Тэрыкы – если сам не видел, утверждать точно не берется. Но ведь рот в крови! Не из ручья же пил ее…

Но знал Тэрыкы и другое. Сам Камыснап ни на кого не нападал. Только чужие повеления выполнял, а тех, которые на его пути становятся, уничтожал без жалости. Не однажды этого Камыснапа на месте злодеяния ловили, но каждый раз оказывалось, что кто-то его послал. Кто-то такой, о ком даже не говорят!

А почему – этого Тэрыкы не понимал. Да и как ему понять – дикий человек, так его называют. Для него все просто – скачет но скалам, играет под сполохами, спит. Увидит, что кто-то кого-то обижает, тут же укорит по голове каменной колотушкой. А Камыснапа как укоришь?

Голова у него тоже каменная. Знали те, кто его посылал, какая голова должна быть у исполняющего их волю. Ведь единственный, кто может в тундре помешать исполнителю, – дикий человек. По голове не сильно бьет: так просто, для порядка. Иному достаточно, а исполнителю с каменной головой укоры простодушного дикого человека нипочем. Словно комариный укус.

– Эх, Камыснап, Камыснап! – вздохнул Тэрыкы, – Жалко мне тебя. Все-то ты для кого-то хлопочешь… Многие дела помогаешь совершать, а все равно доской для выделки шкур остаешься.

Лишь на мгновение застыл скребок в воздухе, потом Камыснап с ожесточением поцарапался дальше. Он перевалил через снежный козырек и зашагал по кромке. Что ж, махнул рукой Тэрыкы, если таким старательным исполнителем родился, то всю жизнь на тебе чьи-то шкуры выделывать будут, а в конце концов сгоришь, как ненужная щепка.

Тэрыкы хотел опять юркнуть в свой сугроб, но увидел над кромкой снега шишковатую голову Камыснапа. Тот мертвым немигающим взглядом уставился вдаль. Поглядев туда, Тэрыкы обнаружил приближающиеся собачьи упряжки!

Он спрятался и стал следить из сугроба. К людям он чувствовал особую неприязнь.

Ведь он такой же, как они: две руки, две ноги, только вот лицо заросло волосами и в снегу он живет. Почему же презирают его и боятся? Разные мерзости о нем рассказывают…

Не однажды, подкравшись к какому-нибудь жилищу, Тэрыкы слышал, как матери пугают детей его именем: придет, дескать, дикий человек, заберет и съест. «Да видели когда-нибудь, чтобы я детей ел?» – хотелось ему крикнуть, но всегда боялся детей напугать. А ведь он часто приводил к селению заблудившихся малышей, да еще угощал их по дороге сладкими корешками и ягодами. Дети его нисколько не боялись – они не знали, что это дикий человек.

Собаки передней нарты замедлили бег, и отставшие вскоре нагнали ее. Обернувшись, девушка-воин, сидевшая на передней нарте, что-то крикнула, и Тэрыкы, обладавший слухом горного козла, даже подпрыгнул от удивления. Он узнал ее, единственную из людей, которая разговаривала с диким человеком! Яри, девочка– сирота.

Подружился Тэрыкы с ней, когда она еще маленькая была и часто бродила в тундре в поисках ягод и грибов. А недавно, узнав, что она в подземном мире живет, приходил к землянке рэккенов. Незаметно под снегом подобрался, но его учуяли сторожащие у входа и угрожающе зарычали. Тэрыкы только отмахнулся:

– Ведь мыши вы, а не медведи! Зачем в медвежью шкуру залезли, рычите грозно?

Сердце-то у вас мышиное!

Он высунул голову из снега и стал дразнить медведей, показывая сладкие корешки, собранные летом. Он-то знал, что мыши– медведи больше всего любят сладкие корешки. Они рвались к нему, гремя цепями, – так хотелось любимого лакомства.

На шум из землянки вышла Яри. К удивлению Тэрыкы, она за– говорила с ним на птичьем языке, которого никто из людей не знал. Знали раньше, но когда птиц стали убивать, сразу забыли. Потом забыли и звериный язык, и всех иных тварей. Не знали птичьего языка и сторожащие, и Тэрыкы понял, что Яри их опасалась. Но понял и другое – рэккены научили ее птичьему языку! Значит, сама рэккеном стала. Из осторожности он хотел спрятаться, но девушка сказала:

– Не бойся, рэккеном я не стала, зла не причиню. Что ищешь?

Тэрыкы хитро улыбнулся и сказал, что ищет свои припасы. Летом он собирал корешки и ягоды, прятал в тундре, а когда подходила зима, отыскивал спрятанное и переносил в пещеру. Люди знали о его кладовках и постоянно искали их. Ходили по тундре и тыкали в землю длинными шестами. Найдя, радостно кричали:

– Вот кладовка Тэрыкы!

Особенно возмущало Тэрыкы то, что самого его люди презирали и брезговали им, а вот запасы воровали и жадно поедали!

– Большой запас здесь был, – признался он. – Люди нашли и все украли. К этому уже привык, но зачем они украли и байдару, под которой запас зарыл?

– Какомэй! – в сильнейшем удивлении воскликнула девушка. – Ты байдарой владеешь?

– Разве позволят люди байдарой владеть дикому человеку? – печально вздохнул Тэрыкы. – Под облаком-байдарой зарыл собранные корешки. Теперь и его нет…

Девушка звонко рассмеялась.

– Но облако могло унести ветром!

– Всю зиму байдары лежат на берегу, и не уносит их ветром, – с обидой возразил он. – Верхний человек тоже уложил её на зиму. Не могло унести. Украли люди. Все крадут они у дикого человека, даже облака. Реки и моря украли, тундру украли, в скалах вынужден теперь жить. Облака начали красть. Какие, однако, длинные у них руки!

Такая печаль прозвучала в голосе дикого человека, что девушка прикрыла глаза медведям и повела его в землянку, хоть рэккены запретили ей приводить кого-нибудь.

– А у людей все крадут рэккены, – сказала. – И даже самих людей.

Много разной еды увидел Тэрыкы в землянке, но к ней не притрагивалась девушка и его не угощала. Заметив, какое у нее бледное лицо, понял: не ест ничего, борется с рэккенами. Сбегал домой и много тундровой чистой еды принес. Вместе хорошо поели, и Тэрыкы научил ее, как перехитрить рэккенов.

Потом, когда рэккены должны были появиться, ушел он. В сугробе неподалеку спрятался, чтобы узнать, что будут говорить рэккены. Слышал, как они плевались, входя в землянку, ругали девушку, говоря, что от дикого человека остается очень плохой запах. Но Тэрыкы хорошо знал, что дурной запах идет от рэккенов, потому что дурные дела они совершают. Только не замечают своего запаха, привыкли к нему. А разве может быть дурной запах от Тэрыкы, существа, которое живет среди снегов, купается в них, и очищают его ветры тундры?

Тэрыкы рассказал девушке о своей жизни. Однажды предложил ей убежать, вместе с ней уйти в скалы. Если согласится Яри жить в снежной пещере, Тэрыкы защитит ее от рэккенов. Да и не сунутся они в жилище дикого человека – ведь не выносят его запаха.

Девушка долго думала, наконец сказала:

– Ты хороший человек, хотя и дикий. Гораздо лучше многих обычных людей. Но не смогу жить в снежной пещере.

Тэрыкы не обиделся на нее. Ведь он тоже не смог бы жить другой жизнью. Но когда-нибудь она поймет, что лучше жить в чистых горных снегах жизнью дикого человека, чем в землянке рэккенов пленницей. И этот момент наступил, подумал Тэрыкы. Она сбежала от рэккенов и теперь приехала к нему, чтобы жить привольной жизнью обладателя неприступных гор. Обрадовавшись, он выпрыгнул из снега, и все нарты сразу остановились.

Юноши оцепенели от страха.

Дикий человек! Никого не боялись, даже Онкоя, а вот при виде дикого человека сильно пугались. Неизвестно, что взбредет ему в голову. А здесь, в горах, он хозяин – от него не уйти, не спрятаться. Дрожащими руками за луки схватились. Заметив это, Тэрыкы снова исчез.

Яри обрадовалась, увидев дикого человека. Вот кто поможет ей – быстрый и неутомимый Тэрыкы! Он побежит вперед быстрее ветра и предупредит Айвана. Но Тэрыкы тут же скрылся.

Проклиная в душе неистребимую привычку людей при встрече с неизвестным хвататься первым делом за оружие, Яри велела юношам отъехать подальше, а сама побежала к скале, под которой скрылся Тэрыкы.

– Не ходи! – крикнул Виютку. – Тэрыкы схватит тебя и съест!

Но она только отмахнулась и стала звать дикого человека на птичьем языке.

Когда девушка-воин очутилась под скалой, Тэрыкы, пробежав под снегом, вдруг вынырнул совсем рядом с ней и схватил ее за руку. Юноши горестно закричали, зазвенели туго натянутые тетивы их луков, но Виютку предостерегающе закричал: теперь стрела могла попасть в девушку.

В тот же миг Камыснап плюнул на снежный козырек. Огромная белая лавина бесшумно рухнула и поглотила две крохотные фигурки. Камыснап повернулся и медленно зашагал дальше.