Текст книги "Смотрю на мир глазами волка"

Автор книги: Евгений Монах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

ЕВГЕНИЙ МОНАХ
СМОТРЮ НА МИР ГЛАЗАМИ ВОЛКА

ПОБЕЖДАЮЩИЙ НАСЛЕДУЕТ ВСЕ

Могильщик

Пиво было кисловатым и с осадком, как и тринадцать лет назад. Словно не прогремела победно перестройка и страна не поменяла цвета – с красного на бело-голубой.

По крайней мере на качестве отечественного бочкового пива это никак не отразилось. Разве что на цене.

С неприязнью обвел взглядом полуподвальное помещение пивнушки. Даже в Екатеринбургской исправительно-трудовой колонии номер два, где я «чалился» последнюю пару пятилеток, хотя бы частично поменяли плакаты-лозунги.

А здесь как висели: «Чистота – залог здоровья», «Потехе – час, работе – время», так и висят на давно нештукатуренных стенах.

Хотя, как понял, забегаловка уже давно не государственная, а частная. Вон за липкой стойкой и хозяин заведения – «новый русский», с позволения сказать. Толстый боров с мясистым в прожилках носом на лице, чем-то напоминающем куриную попку.

Ладно, – сказал я сам себе, – не будь занудой. Все же демократия… Вот курить теперь в заведении разрешено.

Что-то маловато посетителей, раньше, помню… Хотя ясно – осень, холодновато для пива. Мужики предпочитают более горячительный опохмел – благо, водку сейчас можно взять в киоске в любое время суток.

Так что кой-какие успехи и достижения у общества все же есть. Просто надо пошире открыть глаза и держать нос по ветру – глядишь, и на мою долю кусочек от новой капиталистический жизни отломится.

Но главное условие благополучия и процветания при капитализме – сам капитал. Коего в моем голодном бумажнике всего восемь тысяч – примерно пять рублей по уровню того года, когда я «влетел» за мокруху, забыв, по молодости, вовремя избавиться от свидетеля.

Правда, свидетелем был мой кореш. Но все одно – продал, сука, когда припекло. Ладно, не люблю вспоминать грустное.

Дверь на стальной пружине распахнулась и с пушечным треском захлопнулась за новым посетителем.

– Эй, хозяин! – весело заорал он. – У тебя не дверь, а петарда! Замени пружину, а то сломаю.

Боров за стойкой сердито-оценивающе смерил вошедшего взглядом, но, по-видимому, приняв во внимание спортивную фигуру и нагло-бесшабашные глаза, с деланно-равнодушным видом занялся протиранием кружек вафельным полотенцем грязно-желтого цвета.

Знакомая личность. Ну конечно – это же Вадим по кличке Могильщик, «откинулся» примерно год назад.

Вадим тем временем взял три кружки бархатного и сел напротив, хоти вокруг скучали пустые столики.

– Привет, Монах, – обронил он так, будто мы только вчера расстались. – Как делишки? Давно от «Хозяина»?

– Полмесяца, как освободился. А дел никаких. Сам же видишь – лакаю паршивое пойло и мечтаю встретить кого-нибудь из корешей, может, помогут опериться…

– И как успехи?

– Да ты первый.

– И сколько тебе надо?

– Чтобы комфортно себя чувствовать? – невинно уточнил я. – «Лимона» два хватит. На первое время.

– Ого. Да я столько «с дела» имею.

– Ну так дай мне такое дело.

– Узнаю хватку. Ладно, позже обсудим. Сейчас тебе надо отдохнуть хорошенько, расслабиться. С «капустой» у меня ништяк как раз. Поехали?

– Веди, Сусанин. С тобой хоть на лесоповал.

Мокрый асфальт, обледенелый по краям дороги, бесшумно бежал под колесами такси и вскоре привел нас к помпезным воротам сауны «Маргаритка» с призывным разноцветным плакатом поверху «Добро пожаловать, господа!»

В небольшом уютном холле нас встретила радушно-приклеенная улыбка полноватой брюнетки в красном бикини.

– Господа желают только сауну или комплексные услуги?

– Комплексные, сударыня, комплексные, – заявил Вадим, вытаскивая бумажник и отсчитывая деньги. – За двоих. Пойдем, Мон… Евгений.

В боковой комнатушке, уставленной номерными шкафчиками, мы разделись и «нырнули» в сухую парилку.

– Что-то клиентуры не видать, – заметил я, усаживаясь на низкую дубовую полку. – Ну и душегубка!

– А ты в курсах, какие здесь цены? Да и утро еще. – Вадим разлегся, отдуваясь. – Все-таки турецкая баня отлично похмелье вышибает. Лепота!

Когда обжигающе-горячий воздух расплавил мое разомлевшее тело в мало что уже соображающий кусок бифштекса, а легкие, смирившись со своей участью, почти перестали сокращаться, Могильщик вытолкнул меня в соседнюю комнату-залу с бассейном посередине, выложенным голубой кафельной плиткой.

Он оказался неглубоким, а то я точно пошел бы ко дну, едва не задохнувшись в ледяной воде. Правда, уже через минуту вполне освоился, чувствуя, как мускулы наливаются свежей, словно бурлящей кровью. Живительная вода растворила томную усталость, превратив ее в бодрую энергию.

Тут только я заметил, что у бассейна стоит на коротких ножках столик, а рядом в шезлонгах сидят две девушки, с веселым любопытством наблюдая за нашим плесканием. Купальники им заменяли обернутые вокруг бедер красные махровые полотенца. Высокие молодые груди с вызывающе торчащими сосками не прикрывались ничем.

– Это десерт – массажистки… – поймав мой взгляд, расхохотался Вадим. – Девочки, айда купаться! Обожаю секс в воде.

«Массажистки» не заставили себя уговаривать, тут же сбросили полотенца и, глуповато хихикая, прыгнули в бассейн.

– Чур, моя рыженькая! – предупредил Вадим и в два мощных взмаха, разбрызгав тысячи изумрудно-фиолетовых капель, очутился рядом с ней.

Мне досталась девчонка с пепельными, явно крашеными волосами, а ля Патрисия Каас. Не дожидаясь проявления активности с моей стороны, она мягко обхватила мою шею руками, а ее ноги, перекрестившись у меня за спиной, уперлись пятками в мои ягодицы. Податливо-упругое лоно касалось мужского начала, щекоча колечками волос.

– Тебе понравится, – улыбнулась юная массажистка и, слегка подпрыгнув, насадила себя, как кольцо серсо на шпагу.

Через некоторое время мы расслаблялись за столиком, в центре которого гордо возвышалось серебряное ведерко с двумя бутылками шампанского. Перемежая секс с шампанским, меняя партнерш, через два часа я пресытился платными ласками чуть не до отвращения.

Как ни странно, в подъезде у Могильщика была относительная чистота, даже кошками не пахло. Хотя фатеру он имел на окраинно-трущебном Уктусе. Ясно – в центре жилплощадь не по карману.

– Дело не в деньгах, – словно прочитал мои мысли Вадим, отпирая дверь длинным, похожим на гаражный, ключом. – Тут лес рядом, речушка. Первейшее средство от нервишек. Сам в курсе – в зоне только о природе и вспоминаешь.

Принимая во внимание сложный многобородчатый ключ, я ожидал увидеть по меньшей мере дорогие апартаменты, уставленные престижной мебелью и техникой. Посему был немного разочарован убожеством обстановки однокомнатной «хрущевки».

Тяжелый доисторический комод соседствовал с обшарпанным кожаным диваном и парой продавленных кресел около обеденного стола. Из техники присутствовали всего лишь отечественный телевизор «Горизонт» и трехпрограммный радиоприемник.

– Располагайся, – кивнул на диван Могильщик, направляясь на кухню. – Я в момент что-нибудь пожевать сварганю. Хавка, конечно, не из «Пекина», но и не лагерная баланда.

– Слишком не усердствуй, – напутствовал его я. – В зоне мой гурманский пыл начисто отбили. Потребность упала до минимума – с меня довольно яичницы и стакана чифира без сахара.

– Маска бедного скромного родственника тебе плохо идет, – усмехнулся Вадим. – Я-то уж тебя знаю от и до. Если желаешь, закажем ужин из ресторации. Телефон в наличии, через полчаса привезут.

– Не суетись, Могильщик. Ты ведь на разговор позвал. Так что давай перекусим наскоряк и займемся делом. Или телом? Мокруха намечается?

– Ну ты сразу, Монах, норовишь быка за рога. У меня принцип – на голодный желудок о делах ни полслова. Потерпи децал.

Пока Вадим химичил на кухне, я по возможности скрупулезно осмотрелся. Факт, что бытовые мелочи ярче всего характеризуют хозяина.

В первую очередь бросалась в глаза крупная настенная фотография молодой улыбчивой женщины в траурной рамке. Должно быть, это и есть жена Вадима, за убийство которой он «оттянул» восьмеру. Так гуманно схлопотал потому, как сам прибежал с повинной к ментам. Банальный «бытовик» – второй сорт в уголовной среде.

Не удержавшись, сунул руку в бельевой ящик комода. Почему-то почти все люди обычно под бельем прячут самое сокровенное. Так и есть – под рубашками рядом с пухлым бумажником нащупал револьвер. Это оказался наган сорок третьего года выпуска с навинченным на конце ствола цилиндриком глушителя. Откинул крышку барабана. Медные птенчики смерти тускло поблескивали во всех семи гнездах.

Что ж, думаю, эта «фигура» нужна мне не меньше, чем Могильщику. К счастью, мы никогда не были кентами и с его интересами я считаться не обязан. Сунул наган за брючный ремень сзади. Глушитель нахально уперся в копчик, ну да черт с ним. Стоящее приобретение никогда не обходится без некоторых жертв.

И как раз вовремя – Вадим уже входил в комнату, неся на вытянутых руках расписной жестовский поднос с холодными закусками и бутылкой «Арарата» посередине.

Через час, когда две трети золотой жидкости из литровой емкости благополучно перекочевали в наши желудки вместе с немудреным овощным салатом и дежурными бутербродами из хлеба, сыра и колбасы, Могильщик удовлетворенно откинулся в своем допотопном кресле и щелкнул крышкой портсигара, доставая два «косяка».

– Пыхнем, Монах. Жизнь плотно забита неожиданностями, как эти папиросы анашой. Так что давай расслабляться. Может, это последний кайф, что мы словим…

– Рановато ты копыта отбрасывать собрался, – усмехнулся я, закуривая предложенную «беломорину». – Я вот выходить в тираж в обозримом будущем не намерен. Кстати, откуда пошла кликуха Могильщик?

– Не в курсе? Я ведь по воле могильщиком вкалывал. А попросту – землекопом на кладбище. Стольник в день, как с куста. Золотая жила, но и соблазнов вагон с двумя тележками. – Вадим щелкнул прокуренным ногтем по стакану. – Там и пристрастился к этому делу… А может, просто гены деда-алкаша проснулись. По пьяне и жену порешил. А на следствии выяснилось, что зазря ревновал – не изменяла Наташка… Ты ведь тоже за мокруху парился? Расскажи, что по чем, все одно тебя никуда не отпущу… на ночь глядя. Под травку истории слушать – самый кайф.

– Рассказывать тоже, – я взял из раскрытого портсигара новую папиросу. – Слушай, если охота. Но заранее предупреждаю – коли заснешь, разбужу ударом в челюсть. И тогда без обид – сам напросился, а вспоминать я люблю обстоятельно…

Марихуана возымела свое обычное действие – тело ощущалось как нечто чужеродное и малозначительное, а мысли плавно и стройно кружились в ласково-теплом тумане, ненавязчиво-мягко окутывающем сознание. В таком состоянии время и пространство перестают существовать и поэтому я с необычайной легкостью перенесся в прошлое, которое виделось так ясно и отчетливо, словно не прошло с тех пор томительных тринадцати лагерных лет.

Взгляд в прошлое

Неожиданно хлынувший мелкий сентябрьский дождь освежил разгоряченное лицо.

Я остановился у шестиэтажного здания ЦУМа и взглянул на себя в витрину. Модный симпатяга. Светлый костюм и черная расстегнутая кожаная куртка неплохо гармонировали с моим загорелым, чуть скуластым лицом.

Огляделся. Место как будто подходящее. Людно, и рядом стоянка автомашин. Подошел, фланируя, к киоску «Союзпечать» и стал разглядывать выставленные на стенде марки какой-то недоразвитой африканской странешки. Краем глаза внимательно-настороженно следил за прибывавшими легковушками.

Сегодня должно выгореть… Уже два дня ребята ждут в гараже. Если опять сорвется, Мохнатый по головке не погладит. Хотя, скорее всего, погладит, но после этого вряд ли встанешь без посторонней помощи.

Щелкнул газовой зажигалкой, закуривая. Душистый болгарский табак хорошо бодрил, давая нервам разрядку.

К стоянке подкатили лимонные «Жигули». Фигура водителя, невзрачного мужичонки в широкой блинно-плоской кепке скрылась в ЦУМе. Я отбросил сигарету и пересек улицу, направляясь к машине. Наверно, хозяин отлучился ненадолго, но рискнуть стоило. Тянуть в таких делах хуже некуда – перегораешь и теряешь уверенность в себе.

Еще издали заметил, что кретин в кепке даже не позаботился поднять боковое стекло. Подойдя, уверенно просунул в щель руку, дернул рычажок и открыл дверцу. Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы не сбиться с ритма из-за чужого взгляда, натянул резиновые перчатки телесного цвета, поднял капот и запустил мотор.

Машина взяла с места рывком. Увидел бегущего по тротуару хозяина «Жигулей». Он что-то кричал, размахивая руками.

– Погуляй пешочком, папаша. Для здоровья пользительно! – Мои губы дрогнули в полуулыбке. – Все. Дело выгорело. Мохнатый будет доволен.

Самое сложное позади. Осталось отогнать машину в гараж на окраине города, где ребята заменят госномера, ночью пошоферить – и можно расслабиться на всю катушку до следующего дела.

Вдруг, взглянув в зеркало на ветровом стекле, увидел шедший за мной милицейский «коробок» ПМГ. Что это? Случайность? Или…

Резко свернул с проспекта на боковую улочку. ПМГ не отставал.

Руки в тонких перчатках стали влажными. Дьявольщина! Научились менты оперативности. Со злостью вдавил педаль газа, выжимая из мотора предельную скорость. Но менты висели на хвосте, как приклеенные. Ясно – наверняка, у них стоит форсированный двигатель.

Долго так не продержаться! – В душе колыхнулось отчаяние. – Перекроют дороги и – финита ля комедия. Надо бросать машину и уходить на своих двоих.

Проезжая мимо проходного двора, до упора нажал на тормоз, нимало не беспокоясь, что может полететь коробка скоростей. Раздался страшный скрежет, автомобиль остановился. Я выскочил и, срывая с рук перчатки, ринулся в проходной двор. Через минуту был на соседней улице. Сбавил ход с бега на шаг.

Кажется, пронесло, – вздохнул с облегчением, подняв руку навстречу «Волге»-такси.

– Куда вы так торопитесь, молодой человек?! – услышал насмешливый голос сзади.

Круто обернулся. Передо мной стояли запыхавшиеся старшина и сержант в милицейских формах. Они разом шагнули, оказавшись у меня по бокам, и профессионально-жестко взяли под локти.

– Что ж вы «Жигуленок»-то без присмотра бросили? – усмехнулся старшина. – Увезут, не ровен час. Ведь такие хваты пошли – на ходу подметки рвут. Да сами знаете!..

Сержант рассмеялся шутке.

– Остряк ты, Палыч. Ну, повели его, что ли?

– А чего вести? Щас машина будет. Молодой человек, сразу видать, к комфорту привык.

У обочины бесшумно затормозил милицейский газик.

– В чем дело? По какому праву?! – враз охрипшим голосом запротестовал я.

Старшина стал серьезен, затвердел лицом.

– Закрой пасть! Там разберутся! – И увесистым кулаком втолкнул меня в кабину с зарешеченными окнами.

В отделении дежурный занес мои данные в книгу задержаний и забрал все карманные вещи, оставив только сигареты.

Под лестницей, ведущей на второй этаж, находилась металлическая дверь. За ней была крохотная комнатка «предбанник», из которой прямыми линиями шли два коридора – налево к пятнадцатисуточникам и направо в камеры предварительного заключения. Меня повели направо. Одну из дверей открыли, и я очутился в камере, почти не слыша, как массивные стальные двери захлопнулись за мной. Царапающий скрежет ключа, стук засовов – и весь мир сузился в пространстве четыре метра на три.

Две трети камеры занимали нары, покрашенные, как и пол, буро-коричневой краской. В одном углу жестяной бачок с привязанной кружкой, в другом – ведро. Стены и потолок грязно-серые. Стены «шубой» – шершавые, чтоб на них не писали. Небольшое оконце, забранное тройной решеткой. Кроме него источником света служила тусклая лампочка над дверями, надежно защищенная оргстеклом и железной сеткой.

Положение серьезное, но не критическое. Доказательств у ментов нет. На одних косвенных далеко не уедут. Странно, что сразу на допрос не выдернули. Они же обожают «тепленьких» раскалывать, когда нервы еще оглушены задержанием…

Зажигалку у меня забрали, но я отыскал кем-то оставленный, почти полный коробок спичек и закурил. Табак возымел обычное действие – напряжение начало понемногу спадать.

Загремели засовы, дверь приоткрылась.

– Выходи на допрос!

Конвойный проводил меня на второй этаж в кабинет следователя. За письменным столом сидел немолодой капитан с усталыми глазами.

– Садись, – кивнул он на стул у стены. – Фамилия, имя, отчество, год, место рождения и жительства.

Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:

– Ранее судим?

– Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году откинулся.

– Вооруженный бандитизм?.. – Капитан с живым интересом взглянул на меня. – Молодой, да ранний… Мало дали. Трудоустроен?

– Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.

– По автоделу… Не обжегся, случаем, запуская «Жигуль»? Покажи-ка пальчики.

Я не сдержал усмешки.

– Как понял, подозреваюсь в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке – любуйтесь.

– Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?

– Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.

– Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «Жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?

– Вы как в воду смотрите.

– Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.

Я прищурился.

– Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?

Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.

– Только не спешите заносить в протокол – не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.

– Железно подкован. Умный ты, но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может…

Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ – хлеб дают «вольный», из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневый пластилин.

Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем, пятнадцатисуточники – это вменялось им в обязанность.

Так. Теперь надо ждать опознания, – решил я, машинально проглотив обед. – Авось, пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком… Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет… Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор добро на арест не даст…

Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыл глаза.

Почему-то представилось сухое летнее утро, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения – дождя.

За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом… Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, – не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.

С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко…

Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросался глубокий старый шрам на шее.

Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.

– Давно телевизор смотришь? – спросил он, закуривая папиросу.

Заметив мое удивление, ухмыльнулся.

– Из желторотых, что ли? Телевизор – это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?

– Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.

– Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?

– Не приходилось…

– Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?

– Год, как откинулся. Сейчас угон шьют.

– Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется…

В коридоре что-то монотонно загудело.

– Вентилятор врубили, – в голосе Церковника сквозил сарказм. – Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия…

Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.

– Покемарю децал. День выпал суетливый.

Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипишь, – вдруг подумалось мне. – Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах.

В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.

Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июньский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игривого репертуара «Одесских хулиганов» – в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.

План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, – в кафе «Театральное» послушать музыку.

У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.

Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее локоть.

– Секундочку. Сейчас билеты будут.

Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.

– Привет торговому дому! – по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. – Почем нынче товар?

Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался на нее и, вздохнув, решительно водрузил на место.

– Пустой. Все билеты толкнул.

– Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?

– Гадом буду, расхватали вмиг… Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.

– Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой…

Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.

– За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе…

– Ай-ай, – я укоризненно покачал головой. – Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!

Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.

Обладательница желтого свитера оказалась на месте.

– Все путем. Пошли, уже первый звонок был. – Я решительно увлек ее в кинозал.

Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.

Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена – с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.

Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном ночную улицу, оцепенение с меня спало и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.

Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.

– А вот эта скамейка останется в памяти поколений, – продолжал я вдохновенно врать. – На ней обожал сиживать сам Павел Петрович. Сюда доносится гул плотины, слышишь, как таинственно вода бормочет. Она вместе вот с этими каменными глыбами массу сказок ему нашептала. Присядем.

– Ты романтик, – улыбнулась Лена. – Откуда все эти сведения?

– Недоверие – пережиток мрачных времен. Из-за него страдали даже умнейшие люди. Вспомни Коробочку Гоголя. Так что не искушай судьбу. Живи по классику: «Доверие – признак роста».

– По-моему, тот философ говорил «сомнение»… Ну да все равно. Судя по твоему росту, ты очень доверчив. На голову выше меня.

– Проверим! – Я встал со скамейки, увлекая за собой Лену. Мои руки скользнули по ее чудно тонкой талии к волнующе округлым упругим бедрам. Лена чуть вздрогнула, но не отстранилась.

– Пожалуйста, Женя, не надо…

– Если женщина говорит «нет», то это означает – может быть, когда произносит «может быть», то это – да, а если говорит «да», то какая же она после этого женщина?..

Лена подняла затуманившийся взгляд, хотела что-то сказать, но слов не последовало – помешал поцелуй.

Как обычно, слабый пол он и есть слабый! – мелькнула у меня самодовольная мысль. – Ни одной осечки, как вышел с зоны.

Лена несколько смущенно рассмеялась.

– Я думала, ты только рассказывать байки хорошо умеешь… Но все одно – не бери в голову. Это ничего не значит. Минутная слабость.

– Я за минутные слабости! Только они дают силы бодро шагать по жизни. Неплохой тост, а? Его надо произнести. Давай заглянем в «Театральное». У меня как раз лишняя монета. Для будущей артистки грех не побывать в театральном кафе.

– Почему ты решил, что я там не была? Ладно, согласна. Только за себя сама рассчитаюсь.

– Как желаешь. Настаивать пока не смею.

Поднявшись по проспекту до Оперного, свернули к кафе.

В уютном его холле монументом стоял швейцар.

– Граждане, местов нет, – встретил он нас словами, явно самому уже набившими оскомину.

Лена потянула меня за рукав: «Да ну их, обойдемся», но я услышал доносившиеся из зала бодрые старания ансамбля, который выступал здесь не часто, и отступать не спешил.

– Вот молодежь нынче пошла! – пророкотал сзади насмешливый голос. – Не умеет со швейцаром договориться. Дипломатически…

Эти слова принадлежали невысокому кряжистому рыжему мужчине лет тридцати пяти в добротном сером шерстяном костюме. Вокруг его бычьей шеи был небрежно повязан цветной галстук «удавка». Двое молодых спутников говорившего стояли чуть сзади него и ухмылялись. Тот вразвалку подошел к швейцару и о чем-то с ним пошептался.

– Завсегда рад услужить хорошим людям, – расплылся швейцар в угодливой улыбочке, пряча что-то в карман. – Проходите во второй зал. Там слева свободный столик. Снимите табличку «занято» и располагайтесь со всеми удобствами. Там как раз пять стульчиков.

– Прошу с нами, молодые люди, – повернулся ко мне незнакомец. – Сегодня мне весело и у всех должно быть хорошее настроение. Такой мой принцип.

Наша группа миновала первый зал и отыскала незанятый столик. Когда все уселись, я смог более внимательно рассмотреть эту троицу. У тридцатипятилетнего были тонкие губы и серые глаза с прищуром под мохнатыми рыжими бровями. Двое его спутников примерно моих лет имели на удивление непримечательные лица. У одного были светлые, почти белые, волосы, а у другого – черные, воронова крыла.

– Давайте знакомиться, – предложил мужчина с цветным галстуком. – Имею честь представиться – Альберт Иванович, преподаватель. А это мои лучшие студенты. Морозов и Воронов. Сегодня они успешно сдали труднейший экзамен и мы решили это событие скромно отметить.

– Евгений.

– Елена.

– Вы из породы грызунов, обгладывающих гранит науки? Студенты? – неуклюже попытался сострить Альберт Иванович.

– Не угадали. Я инструктор по автоделу – ваш коллега в некотором смысле. А Лена специалист по конфетам.

К нам подошла официантка.

– Восемьсот грамм коньяка пятизвездочного, бутылку «Гроно» и пять порций поджарки. Фруктов каких-нибудь, – заказал преподаватель. – Надеюсь, Евгений, вы не сердитесь, что я распоряжаюсь? Вот и чудненько.

В зале был приглушен свет, музыканты не слишком насиловали барабанные перепонки посетителей – играли ненавязчиво и негромко. Заказ не заставил себя ждать, и настроение за столиком быстро поднималось. В отличие от своих подопечных, Альберт Иванович выделялся многословием и излишней игривостью в тостах.

– Поднимаю бокал за прекрасных женщин! – уже с раскрасневшимся от алкоголя лицом провозгласил он, плотоядным взглядом раздевая Лену. – Женщины – это цветы. Цветы наиболее прелестны, когда распущены. Так выпьем за распущенных женщин!

Студенты довольно загоготали и, перегнувшись через столик, чокнулись с покрасневшей Леной.

– Давай уйдем, – сказала она, почти умоляюще взглянув на меня. – Уже поздно. Ты говорил, только на минуту зайдем.

– Извините, но вынуждены вас покинуть. Дела. Рады были знакомству.

– Ну да, конечно. Время – деньги, – растянул губы в благодушной улыбке Альберт Иванович. – Вот, возьмите, Евгений, мою визитку. Коли появится желание научиться жить – милости прошу. Это не банальная учтивость, а искреннее стремление помочь ближнему…

Уходя, мы услышали за спиной уже не сдерживаемый хохот подвыпивших студентов.

Вечерний свежак выветрил небольшую дозу хмеля, и настроение у меня стало легкое и одновременно почему-то грустное. Наверное, из-за того, что все неповторимо. Этот вечер с ласковым шепотом тополей по краям тротуара, это темное небо в далеких прозрачных облаках, и желанная девчонка, что идет со мной под руку о чем-то задумавшись…

– Мне пора, – тихо сказала Лена, отводя взгляд.

– Провожу. А что, у тебя предки из породы Церберов? – Я остановился и поправил ей челку, упавшую на глаза.

– Я живу одна. А провожать не надо – мы пришли. Вот эта пятиэтажка.

– Страшная жажда что-то появилась. Не угостишь глотком воды?

– Нет, – она лукаво погрозила пальчиком. – Знаю я эту воду: дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…

– Хитрить с тобой бесполезно. Ну, подари поцелуй на прощание.

Через минуту Лена мягко отстранилась и как-то странно посмотрела на меня затуманившимися глазами.

– Ладно. Пойдем, Женик…

Утром проснулся поздно. Солнце слепящими трассерами било через легкие тюлевые занавески окна, осердясь на людей, которые могут спать в столь чудесное утро.

Лена уже не спала. Я заподозрил, что проснулся не от буйства светила, а от ее нежно-внимательного взгляда.

– Давненько бодрствуешь? – устроился на постели в полусидячем положении, по-восточному скрестив ноги.

– Что ты должен сейчас обо мне думать! – Лена грустно и как-то виновато посмотрела в мои глаза. – Ну и думай!..

– Что ты, глупышка! Ты очень, очень славная. Иди ко мне…

…Железная дверь на мгновение открылась, впустив в камеру высокого парня лет двадцати семи с голубыми водянистыми глазами.

– Привет братве, каждый рубль в чужом кармане считающей личным оскорблением! – Он швырнул кожаную кепку в угол и подошел к бачку напиться.