Текст книги "Семейная реликвия"

Автор книги: Евгений Богат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2. Удача или неудача

Изложу сейчас весьма кратко, как излагают обычно либретто оперы, сюжет моего очерка «Опыт несвершения» и расскажу о письмах, которые получил после его опубликования. А потом вернемся к дискуссии, которая развернулась по письму Л. Поповой.

Поскольку мой очерк публиковался по ходу дискуссии, то само именование его «Опыт несвершения» было полемическим. В очерке рассказывалось не столько о несвершениях того, о чем люди мечтали в юности, сколько о выявлении их творческой сути в иной, может быть, менее возвышенной, чем и когда-то хотелось, но все же глубоко человечной форме. Очерк был написан как сжатая хроника одной семьи.

Рассказывалось в нем о семье Ксении Александровны Говязовой, скромной воспитательницы детского сада, нескольких поколениях этой семьи, родителях, деде и даже прадеде. Все они в юности мечтали стать мореплавателями или артистами. Углублялись в тома, повествующие о великих путешествиях, учились музыке…

Но жизненные обстоятельства не позволили осуществиться ни одному из этих романтических замыслов. Мать Ксении, обладавшая хорошим голосом, женщина, которой сулили большую артистическую будущность, переходя весной Ангару, попала, оступившись на уже нетвердом льду, в ледяную воду и лишилась голоса…

Я напоминал в этом очерке об интересной мысли Стендаля: если на пути реки поставить запруду, она выроет новое русло.

Для натур деятельных этим руслом часто бывает искусство. Ну а если в искусстве не удалось себя осуществить?

Все Говязовы мечтали в отрочестве стать мореплавателями, а потом артистами – не вышло. В очерке «Опыт несвершения» я писал о самом сильном, быть может, испытании сил человеческой души, о третьем русле, о людях, умеющих после горьких неосуществимостей делать добро в повседневности, радостно, не падая духом.

Все Говязовы, казалось бы, потерпели неудачу, и все они нашли себя в жизни. Ксения Александровна, например, – героиня очерка – стала одной из лучших в Москве воспитательниц дошкольников. А ведь хотела когда-то, как и мать ее, стать артисткой, мечтала о консерватории.

Очерк был опубликован в газете, и мне, помню, было интересно узнать, что думают читатели об этой семейной хронике.

«Удачница» или «неудачница» героиня этого повествования? Удалась или не удалась ее жизнь?

Действительно ли она сумела воплотить силы души в новом, непредвиденном, когда судьба надломилась?

Посмотрим, что думают об этом читатели.

Читатели судили об этом по-разному.

Вот письмо наиболее жестко-логичное.

«…Пользуясь вашей классификацией русел, я условно разделил бы всех людей на три категории.

Категория первая: гениальные и высокоталантливые люди – те, кто раньше или позже становятся гордостью человечества. Несвершения в этой, первой, категории – вещь исключительная, поэтому ни о втором, ни тем более о третьем русле не может быть и речи, равно как и о мнимом успехе в жизни. Успех тут возможен лишь подлинный – естественное воплощение себя в великих ценностях.

Категория вторая: люди, не обладающие сколько-нибудь заметными дарованиями, с малоразвитым интеллектом, бедной культурой чувств и пониженным чувством долга перед обществом: им все равно, чем заниматься в жизни. Мне думается, что именно из их числа формируются любители наживы, безыдейные потребители, карьеристы, мещане. Им не дает покоя амбиция, толкающая к самоутверждению любой ценой: особенно популярен путь, ведущий к обзаведению внешними, ярко престижными атрибутами успеха – квартирой, ломящейся от дорогой мебели, хрусталя, ковров, Дачей, машиной, в общем, всем тем, что символизирует в социалистическом обществе успех не подлинный, а мнимый. В отношении к этим „рыцарям“ мнимого успеха ваша тирада (классификация русел) полностью теряет смысл, потому что все русла сливаются в одно: жить сытно и красиво.

Категория третья: по-моему, наиболее многочисленная и весомая для нашего общества, это люди, наделенные одной или несколькими благородными способностями, которые могут потенциально обеспечить обладателю данных благородных способностей интересную творческую жизнь с плодотворными результатами и для личности, и для народа. Именно поэтому все мы должны максимально поощрять выявление истинно творческих возможностей человека, интенсивное развитие их и наиболее рациональное выявление в обоюдных, так сказать, интересах… Процесс этот, как мы видим, двуединый. В нем заинтересованы и общество, и индивид. Об ответственности общества мы говорим часто, реже об ответственности индивида, между тем от него зависит многое. Уж коли ему отпущен некий ценный дар, это накладывает на него серьезные обязательства не только перед собой, но и перед обществом. У меня вызывает большую симпатию ваша героиня. Но судьба ее не убеждает меня в истинности вашей классификации русел. Я не уверен, что ей нужно было жертвовать художническим талантом ради детского сада.

Мать Ксении Говязовой Татьяна Сергеевна не стала певицей из-за трагического случая, поэтому ее судьба убеждает: в неприметном труде бухгалтера она нашла путь к высокой человечности и могла, умирая, говорить с полным основанием о жизни удавшейся, свершившейся.

У самой Ксении подобной трагедии не было, а были досадные, может быть, действительно тяжелые обстоятельства, цена ее несвершения совсем иная, чем у матери. Поэтому и возникает у меня вопрос —, я не хочу обидеть вашу героиню, она мне глубоко симпатична, но не могу и умолчать – не явилась ли для нее работа в детском саду досадным паллиативом?

Вернусь к третьей, наиболее многочисленной для нашего общества категории. Я убежден твердо: при естественном наличии в этой категории вариантности выбора жизненных путей человек, обладающий чувством гражданской ответственности и повышенной требовательности к себе, должен не тешить себя возможностью третьего русла (если только судьба его не исковеркала вмешательством слепого случая), а добиваться полной реализации собственных творческих сил. Ну а если из-за малодушия и неуверенности в себе он устремился в „третье русло“, то героя я в нем, увы…»

Я оборву это письмо на полуслове, чтобы рассказать о том, что переживал, читая его первые страницы. Мне виделся в воображении человек, которого в житейском обиходе мы называем «сухарем» или – не менее обидно – «логарифмической линейкой». Живая, непредсказуемая, бесконечно разнообразная жизнь под его пером усыхала в некий гербарий человеческих судеб. Мне было обидно и за мою героиню, и, пожалуй, даже за автора письма, и начинало томить любопытство: ну а сам-то он, пишущий эти «анатомические» строки, себя к какой категории относит – гениев, мещан или «нормальных» творческих людей, выявляющих себя в любимом деле. Почему-то казалось, что он убежден – обоснованно или нет, судить по письму невозможно, – в том, что жизнь его удалась, он выполнил обязательства перед собой и обществом по развитию «отпущенных» ему творческих данных.

Читательские письма содержат нередко в сухой, даже нудной «материи» немалые неожиданности. Одна из них и подстерегала меня…

«…то героя я в нем, увы, не вижу.

Как вы уже догадались, я сам отношу себя к категории „несостоявшихся“. Даже то обстоятельство, что мной было найдено вполне достойное „третье русло“, в сущности, не меняет положения. До конца дней я ношу в душе саднящую тоску по несбывшимся надеждам, по невыполненному перед собой и обществом долгу».

На изломе этих строк – нет, не строк, а судьбы – и изменилось отношение мое к автору письма: там, где усматривалась излишняя сухость ума, я ощутил живую боль. Не «логарифмическая линейка» – живое дерево, которому нечто помешало нормально расти, изогнуло… Не формальная бездушная логика – тоска по лучшему в себе, что не раскрылось…

И все же… И почему все же он видит в себе «несостоявшегося», если нашел достойное «третье русло»?

Может быть, дело в том, что Говязова – женщина, и работа в детском саду, утоляя высшее женское чувство – чувство материнства, дает ей удовлетворение, автор же письма – мужчина, и его «третье русло» не совпало в чем-то с пониманием высших, чисто «мужских» ценностей жизни?

Нет, наверное, это объяснение наивно, тем более в наш век эмансипации, когда женщины с успехом делают «мужское» дело, а мужчины нередко получают удовольствие от выполнения «женского». Кем же он хотел стать, автор этого письма: писателем, ученым, композитором?

Мне показалось бестактным углубляться в его «несостоявшуюся» судьбу.

Поэтому я лишь поблагодарил его – в письме – за интересные мысли и получил ответ: в нем он ушел от «больной» темы, точнее, казалось бы, ушел, потому что в конце она вдруг обнажилась.

Он написал мне о семейных архивах, что тоже имело непосредственное отношение к моему очерку.

«Ценность семейных архивов, – развивал он, видимо, дорогую ему мысль, – в том, что, будучи аккумуляторами поучительных родовых традиций, они должны стимулировать потомков на новые свершения. Можно позавидовать тем семьям, которые хранят подобные архивы, изучают их, используют результативно их творческую силу. И напротив, достойны сожаления семьи, забывающие о собственных „корнях“. Увы, лично меня угнетает именно такая перспектива.

Опыт собственного „несвершения“ я изложил в рукописи под названием „Анатомия неудачи“. Отрицательный опыт, как известно, бывает не менее поучителен, чем положительный. Полагаю, однако, что мои ныне живущие потомки вряд ли воспримут заключенные в рукописи уроки, вряд ли сохранят ее в качестве первого вклада в семейный архив, завещать мне ее некому…»

Некому. Это второе письмо открыло мне, почему автор относит себя к числу «несостоявшихся». В конце он цитирует строку из моего очерка: «Жизнь не удалась, если не удалось путешествие к людям».

Жизнь не удалась…

Неудачник – слово многозначное, пожалуй, одно из самых многозначных в нашем языке. Карьерист может видеть неудачника даже в высокоодаренном человеке, пока его талант не увенчан лаврами. А любой «нормальный», обладающий творческими данными, человек видит неудачника в мещанине, который посвятил жизнь дорогим и ярким побрякушкам.

Называя Ксению Александровну Говязову и ее мать «неудачницами», я умышленно становился на «традиционную», «житейскую» точку зрения, с которой «удача» рассматривается как яркий, с многочисленными внешними атрибутами успех. Я намеренно делал этот полемически заостренно для того, чтоб сам читатель переосмыслил, переоценил это понятие. Мне хотелось вызвать несогласие, опровержение умного, думающего читателя.

Конечно, я понимал, что немалое число «умных» и «думающих» поймут эту авторскую игру. Но нередко читатель бывает простодушен, как ребенок, и не хочет усматривать в тексте полемического или иронического подтекста. От подобного читателя я и получил одно из самых интересных писем.

«…Становится обидно за героев очерка: называя их „неудачниками“, вы набрасываете на них тень. Неудачник не пользуется симпатией, к нему относятся в лучшем случае снисходительно. В моем понимании неудачник это – безвольный, бесхарактерный человек, без определенной цели в жизни, без настоящих желаний.

Но разве можно видеть неудачника в одаренной, нравственно содержательной личности, которая не сумела себя реализовать в излюбленном деле по мотивам, вызывающим наше понимание и уважение. Например, человек мечтал стать пианистом, поступить в консерваторию, а тут… началась война. Выполняя патриотический долг он пошел добровольцем в действующую армию, был ранен, и мечта его оказалась неосуществимой. Но поскольку человек – существо разностороннее, источники творчества в нем разнообразны, то жизнь его может пойти по иному привлекательному руслу.

Вот и героиня вашего очерка: из нее не вышло музыканта, но она стала талантливым, душевным воспитателем детей. Разве это – не свершение?!

И я сама не вижу в себе неудачницу, хотя моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе, если бы в раннем детстве я не лишилась отца. Он был старшим братом и одновременно учеником одного из первых русских летчиков – Михаила Ефимова, завоевавшим славу еще на заре авиации. Отец не берег себя во время тренировочных полетов и умер от воспаления легких. Жена его – моя мать – осталась с детьми в бедности и нужде. Началась мировая война. Я была старшей из детей, должна была помогать матери, было не до учения, пошла работать. И лишь после революции я поступила на рабфак, потом получила высшее образование, техническое. Моя судьба – судьба страны: комсомолия двадцатых годов, индустриализация, пятилетки, потом Великая Отечественная война, работа на оборонных заводах, после войны – восстановление народного хозяйства. Я работала с энтузиазмом, от всей души, с верой, что делаю нужное дело. И думала все реже, что, может быть, техника – не мое поприще. Ведь в детстве я писала стихи, даже выпускала с подругами рукописный журнал. Учась на рабфаке, была рабкором, увлекалась журналистикой… И это увлечение гуманитарной сферой живет на дне души по сей день. Иногда мне задают вопросы: „Не кажется ли вам, что вы шли не той дорогой? Вам надо было учиться на филологическом или историческом факультете“. Может быть, и кажется. Но события и обстоятельства, которые формировали мою судьбу, не могли не быть сильнее меня.

Юношеские увлечения ожили во мне с новой силой на склоне лет. Я вышла на пенсию и вот уже долгие годы – ученый секретарь секции „История авиации и космонавтики“ на общественных началах, автор многих статей, очерков и даже книги „Соперники орлов“, написанной в соавторстве с журналистом. Она уже выдержала четыре издания. Оказалось, что я неплохой исследователь, получаю от этой работы не только удовольствие, но и наслаждение. Жизнь вошла или вернулась в русло, с которого она когда-то началась на заре дней. Материальных благ не добилась никаких, потому что ими не интересовалась и они меня не волнуют».

Свершение это или несвершение? Удача или неудача?

Поскольку автор письма назвала книгу, написанную ею в соавторстве с журналистом, то мне нет оснований скрывать ее имя. Это Евгения Королева, живет она в Киеве. В секции «История авиации и космонавтики», ученым секретарем которой она является, работают тридцать человек, тридцать энтузиастов, «испытывающих от разных исследований не только удовольствие, но и наслаждение».

Удача или неудача? Свершение или несвершение?

Эти вопросы не риторические, нет. Ответы на них формирует система ценностей человека, иерархия ценностей в обществе, ответы на них зависят от того, в чем видим мы самое капитальное и основополагающее в жизни, а что относит к второстепенному и малозначительному.

Не исключено, что кто-то совершенно серьезно, без полемического и иронического подтекста назовет Королеву неудачницей, потому что она «зарыла» в землю то, чем увлеченно жила в юности, и если это и дало всходы, то чересчур поздние и косвенные.

Но мне кажется, что эта судьба может послужить определенным социально-психологическим тестом для определения степени нравственного развития человека. Лишь эгоистическая сосредоточенность на себе продиктует утвердительный ответ на вопрос: «Неудачница?»

И дело не только в том, что этот человек разделил судьбу страны; самое существенное, что он разделил эту судьбу, не чувствуя себя жертвой, не ощущая «собственную персону» песчинкой в исторических бурях, осознавая достоинство и долг. И конечно, совсем немаловажно, что на «склоне лете она живет с удовольствием, с наслаждением даже. Неудачники никогда не наслаждаются жизнью. Даже достигнув тех благ, которые для Королевой несущественны, они страдают от зависти, от комплекса неполноценности, а иногда и от мук совести.

Я люблю людей непростой судьбы, долго искавших место в жизни, не раз очаровывающихся и разочаровывающихся, людей, которым вера в то, что они живут „как надо“, далась нелегко.

Вот одна из непростых, даже, пожалуй, странных судеб. Шофер такси в Ленинграде, Игорь Шенгер с той откровенностью, к которой располагает любая дорога, рассказал мне:

– Мой предок был в числе тех иностранцев, которые приехали в Россию при Петре Первом, он выращивал лекарственные растения. Мой дед был одним из пионеров исследования научных основ спорта, его портрет висит в Ленинградском институте физкультуры имени Лесгафта. Теперь – наберитесь терпения – расскажу о себе.

Я окончил горный институт, в который мне, наверное, не нужно было поступать. Меня захватила романтика странствий, оттеснившая в душе более коренные склонности. Я должен был стать геофизиком, но в год окончания института заболел туберкулезом. Болел я тяжело и переживал это как трагедию, а теперь рассматриваю эту болезнь как благо: если бы не она, я бы всю жизнь, наверное, занимался чужим делом. Когда болезнь чуть отошла, я стал работать редактором в издательстве и начал лепить – собирался поступить в художественное училище, но в это время в театральном институте начали готовить художников-скульпторов кукольного театра, и я поступил туда. Учился три года, пока не убедился, что настоящего таланта у меня нет. Тогда я ушел из театрального института, тем более что и материально тяжело было, а ведь можно жертвовать чем угодно ради большого таланта, а не во имя любительских наклонностей. Я стал опять работать редактором, но все больше чувствовал, что труд редактора в технической области не по мне, дело это неживое…

Рассказ моего спутника вызывал во мне все большее удивление. Ну и мятущаяся натура, думал я. Хотел быть геофизиком, рад, что не стал, увлекся искусством, понял: нет настоящего таланта, стал работать редактором в издательстве – разочаровался… Чем же в конце концов он увлекся по-настоящему, ведь, судя по всему, он в конце концов нашел себя. В чем-то он нашел себя в жизни, но в чем?

– …И я ушел в никуда, – рассказывал он дальше. – Кто-то, уж не помню, посоветовал мне поступить в автошколу. И я подался туда, как восемнадцатилетний мальчишка, учился, подрабатывал на овощной базе, окончил и стал работать таксистом. И поверите ли, мне понравилось, я я остался таксистом на всю жизнь. Сейчас, когда мне уже за пятьдесят, я иногда пишу рассказы, – ведь увидел в машине столько людей, переслушал столько историй! – начал делать и детские передачи для телевидения.

Я вижу, вы меня не понимаете… Постарайтесь, пожалуйста, понять. У людей бывает стыд за нечто, совершенное ранее, но есть еще и тайный стыд: за то, что ты должен был совершить и не совершил. Я испытываю оба стыда. Иногда видишь на улице человека с горестным, потрясенным или заплаканным лицом. Понимаешь, что надо подойти, узнать, помочь, и не можешь что-то перебороть в себе, а потом мучаешься, что не задал необходимого вопроса: „Что с вами?“ Я это испытываю часто. Отсюда и стыд – за то, что должен был совершить и не совершил.

Ну, это тема личная, лучше расскажу вам о детском доме. Несколько месяцев назад я познакомился ведь таксист контакты устанавливает мгновенно – с одной женщиной, она работает музыкальным руководителем в детском доме. Она рассказала, что не ладятся у них литературные праздники. Ну я и подумал: помогу ей по литературной части. Сочинил несколько текстов к разным юбилейным датам, а потом решил поехать к ребятам, посмотреть на них. В детском доме живут дети, которых судьба обделила самым дорогим: родителями, семьями. Если бы вы увидели, как они меня встретили. Кинулись, не хотят отпускать. И тексты мои читают наизусть. Поначалу испытывал лишь жалость к детям, а потом увлекся: стал с ними говорить о жизни, рассказывать о пассажирах, играть, и вот зачастил в этот детский дом, и душа моя в нем осталась, и теперь уже не мыслю жизни без него.

Лично я качество человека определяю степенью его ответственности. Низший уровень, это когда не отвечают даже за себя. Первая ступень: ответственность только за себя. Это, конечно, неплохо, но называть подобного человека интеллигентом – нелепость. Вторая ступень: это ответственность за родных, за семью. Тоже не интеллигент. А вот третий уровень ответственности – с него и начинается интеллигентность – ответственность за всю страну. Четвертый же, самый высший, так сказать, космический: ответственность за все человечество. По степени ответственности можно понять, с кем имеешь дело.

Помню давно, когда я работал в издательстве „Недра“, американский бомбардировщик потерял над океаном, недалеко от Испании, атомную бомбу. Зашел об этом разговор, и один редактор говорит: „Ну и что, это же не у нас“. И стал он мне ясен и виден со всех сторон, как на ладони. Это даже не третья степень ответственности за страну, а лишь вторая – за собственный домик, потому что третья неотрывна от четвертой, особенно сегодня. Нельзя думать о стране, не думая о человечестве.

Я отвечаю за все, что совершается на моем веку, и если даже я бессилен помочь хотя бы тем же испанцам, я все равно буду мучиться, как будто бомба упала на мою голову. Ответственность – это не только действие, но и мысль, и даже чувство. Я на старости лет стихи написал: „Чужих не бывает болезней и бед, за горе чужое ты держишь ответ“. Понимаю, что по форме они, как говорится, оставляют желать, но сутью дорожу…»

В истории морских путешествий известны занимательные сюжеты, когда моряки на парусных суднах направлялись для открытия одних земель, а открывали совсем иные, о существовании которых и не догадывались. Ценность открытия от этого, конечно, не уменьшалась.

Человеческая жизнь тоже своего рода путешествие по морю, недаром в старину судьбу называли «житейским морем». В этом «житейском море» Игорь Шенгер немало поплутал, поблуждал, ошибался, восклицал радостно: «Земля!», когда перед ним вырисовывались одни лишь голые камни пустынных безлюдных островов, но, наконец, нашел землю. Он нашел землю людей. И поэтому его путешествие – путешествие к людям – видимо, удалось.