Текст книги "Муха и маленький вор (Муха против ЦРУ)"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава XVI
ВСЕ ОПАСНЕЕ И ОПАСНЕЕ

Маша отшатнулась к двери в подвал, нашарила ручку и рванула к себе. Дверь была та самая, которую ночью выломал Крысолов. Кто-то вставил ее на место, но шурупы не держались в гнилом косяке. Тяжелая, как бетонная плита, и неустойчивая, как карточный домик, дверь стала заваливаться на Машу. Пока она не сильно наклонилась, Маша сдерживала ее вес, но долго так стоять не могла и не собиралась, потому что сзади надвигался бомж. Она вывернулась, и…

Шмяк! Бам! Громых!

Пьяная везуха изменила Вите Галенкину. Он встретил падающую дверь физиономией. Дверь была обита железом. Физиономия, хотя и закаленная драками и ночевками на свежем воздухе, все же состояла из кожи, мяса и костей. Сокрушив физиономию, дверь своей стокилограммовой тяжестью рухнула на Витю. А напуганная Маша вбежала в подвал и во все стороны завертела фонариком.

Голохвостые гвардейцы Крысолова успели попрятаться от громких звуков. Маша увидела ничем не примечательную картину: трубы, пыль, запустение. Посветила в глубь подвала. Он был такой большой, что фонарик не доставал до дальней стены.

Дверь на Вите ворочалась, как живая; иногда из-под нее показывались руки. Маша еще помнила свой испуг и Вити ну наглость. Надо было бежать, пока бомж не выкарабкался.

– "Прощайте, товарищи! С богом! Ура! Бурлящее море под нами!" – глухо провыл Витя. Потом, видно, дверное железо навеяло ему другую песню: – "Три танкиста выпили по триста, а четвертый слопал паровоз!"

Дверь уже не шевелилась: оставив попытки освободиться, бомж просто пел. Что-то сдвинулось в его пьяной голове, и теперь Витя воображал себя героем, хладнокровно плюющим в лицо опасности, какой бы она ни была.

– Эй, ты как? – позвала Маша.

– "Артиллеристы, точный дан приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!" – бодро отозвался Витя.

Маше стало стыдно бросать его. Вот-вот подойдет Сергейчик, он освободит бомжа. Тогда, кстати, не пропадут для расследования припрятанные Витей серебряные ложечки. Может быть, у них найдутся хозяева во дворе? Тогда водитель бордового "жигуленка" точно связан с кражами. Раз он сам не вор, то столкнулся с вором нарочно или нечаянно.

Похоже, версия Деда подтверждалась: у вора нет наводчика. С раннего утра он следит из окон заброшенного дома, как расходятся жильцы. Наверное, у него тетрадочка с их приметами и номерами квартир. Сидит и отмечает: "Девчонка пошла в школу… Седой полковник вышел… Его жена"… А сегодня его подкараулил вол и те ль бордового "жигуленка".

Сергейчик не шел. Из-под двери слышалось ровное посапывание: бомж засыпал, и Маша этому не удивилась. Кто знает, где привык спать Витя Галенкин, но уж точно не на перинах с чистыми простынями. Подумаешь, дверь на нем лежит. Может, именно под дверью он чувствует себя в безопасности… А подвал надо как следует облазить. Отсюда ведут размазанные капельки крови.

Светя фонариком под ноги, продвигаясь по шажку, Маша оказалась ровно на том месте, где Крысолов пытался выдолбить из стены золото.

Если бы кладоискатель каким-то чудом попал сейчас в подвал, он бы здорово удивился. Старинная кирпичная кладка скрылась от любопытных глаз. Кто-то восстановил отбитую Крысоловом штукатурку и, маскируя свежую заплату, замазал ее пылью с пола. Тайну клада теперь выдавало только сырое пятно на стене. Крысолову оно подсказало бы, что золото еще на месте, потому что никто не станет маскировать опустевший тайник. Но Крысолов был далеко – дальше, чем любая больница. Изрезанный, зашитый, загипсованный, опутанный проводами и трубками, он спрятался от своего врага между жизнью и смертью. А Маша не обратила внимания на сырое пятно – мало ли таких было в старом подвале…

Зато осколки металлоискателя попались ей на глаза. Кто-то расшвырял их ногой, но Маша увидела сначала один, крохотный, и подняла. На изломе осколочек был чистый, стало быть, отбился от чего-то совсем недавно. Вскоре она подобрала кусок зеленой печатной платы. Разбитая штука была явно посложнее фонарика. Мобильный телефон? Милицейская рация?

Витя всхрапывал под дверью. Может, уйти, пускай спит? Нет, у бомжа остались ложечки. Где же Сергейчик?!

Маша выбралась из подвала и услышала далекие шаги. "Я здесь!" – хотела крикнуть она и подумала, что крик-то

Сергейчик услышит, а слов может не разобрать. Зачем волновать человека? Сейчас они все равно встретятся.

Шаги приближались. Клацнула под ногой отставшая плитка на лестничной площадке. И вдруг что-то с жестяным грохотом покатилось по ступеням (сработала "охранная сигнализация" Крысолова – пивные банки).

Человек чертыхнулся. Это был не Сергейчик!

Глава XVII
ПРЯТКИ В ТЕМНОТЕ

Маша замерла, прилипнув к стене. Как назло, кнопка чужого фонарика не попадалась под палец. Стоит незнакомцу заглянуть в пролет лестницы… Это же вор! Наверняка вор! Маша догадалась уткнуть горящий фонарик себе в живот, немного успокоилась и сразу нащупала кнопку.

Уф! Так и зарабатывают гастрит миокарда, как говаривал Боинг.

Где вы, друзья-одноклассники?! Купаетесь ли в море или, привязав леску на палец, удите с пристани круглых и белых, как блюдечки, морских карасиков – ласкирей? Закат мажет розовым беленые домики Укрополя, соленый ветер копошится в листве и стучит крепкими, как дерево, зимними яблоками. А у Маши в Москве гостиничная подушка, пахнущая сквозь наволочку чужим табаком, странное перемирие с Кэтрин Курицыной и эти шаги на лестнице – опасные шаги. И так не хватает друзей!

Шаги затихали – незнакомец поднимался на верхние этажи. Все, как Маша думала: понаблюдает, а потом залезет в квартиру. Неужели готовит вторую кражу за день? Нет, скорее у него "вечерний сеанс": будет смотреть, кто в каком часу возвращается с работы. Хоть он и давно ворует во дворе, но уследить за всеми трудно. Наверное, он пасет квартир по пять-шесть. Вечером люди задернут неплотные тюлевые занавески, зажгут свет, а он будет следить из темноты и все видеть…

Под лестницей раскатисто всхрапнул Витя Галенкин. Тоже проблема. Шаги совсем стихли, вор уже высоко и вряд ли услышит Витю. Но вдруг он опять запоет?! Вор спустится и отметелит бомжа, как водителя бордового "жигуленка*. Здесь его владения, и Витя об этом знал! Вот почему он так спешил уйти.

У Маши совесть была чиста. Бомж сам к ней полез и налетел на дверь, а вытащить Витю она бы не смогла – здоровенная же дверища, железная. И все же Маша чувствовала себя виноватой: заманила бомжа бутылкой, а как ему не хотелось идти в этот дом!..

Наверху хлопнула дверь, и снова послышались шаги. Нет, вор приходил не наблюдать. Спрятал что-то?.. Если он пойдет на Витин храп, то наткнется как раз на Машу!

Она скинула туфли, чтобы не цокать каблуками, нащупала перила и в кромешной тьме стала подниматься навстречу приближающимся шагам. Хотелось, наоборот, бежать вниз и забиться под лестницу, туда, где прятался то ли вор от водителя "жигуленка", то ли водитель от вора. Каменные ступеньки леденили ноги. В пролете лестницы мелькнул свет. Скорее!

Маша выскочила на лестничную площадку. Здесь было чуть светлее. За какой дверью квартира с разбитым окном? Не за правой, не за левой, она это хорошо помнила. А посередине, рядышком, как страницы книжки, две одинаковые двери, и обе чуть приоткрыты… Из одной тянуло сквозняком. Она! Только бы не скрипнула!

Свет мелькал на втором этаже. Вору оставалось десять ступенек – десять секунд до поворота, и тогда луч его фонарика упадет на Машу… Она юркнула в темную квартиру. Дверь не скрипнула.

Отсюда Маша хоть с закрытыми глазами могла найти выход из дома: налево и там, за коридорчиком, кухня с разбитым окном. Бежать! Встретить Сергейчика, предупредить и вместе с ним вернуться на помощь Вите Галенкину!

Свет чужого фонарика плясал за приоткрытой на щелочку дверью. Шаги приблизились, и вдруг свет погас – незнакомец услышал Витин храп.

Маша боком, по стеночке, стала отступать. Дошла до поворота… Темно. А раньше сюда падал свет из окна кухни – она должна быть за углом. Наверное, на улице стемнело. Туфли в руке мешали, Маша сунула их за пояс платья, прикрыла пальцами стекло фонарика, посветила… И оказалось, что стоит она в чулане, оклеенном разномастными кусками случайных обоев, и в сантиметре от ее виска опасно торчит здоровенный гвоздь. Маша обернулась, процеженный сквозь пальцы слабый луч скользнул но коридору… Не тот был коридор. Второпях она ошиблась квартирой!

За стеной решительно протопали – Сергейчик, у Деда тихая походка. Вор уже наверняка услышал шаги и затаился, чтобы ударить из темноты.

– За мной! – крикнула Маша, бросаясь к выходу. Когда кричишь "за мной!", значит, есть кому бежать за тобой. Это сильно действует на противника.

Она выскочила на лестничную площадку одновременно с полковником. Лучи двух фонариков заметались, вырезая из темноты перила, двери, чужое перекошенное лицо. Вор вскинул руку, прикрывая глаза от света. В кулаке у него что-то металлически блеснуло, и Маша повисла на вооруженной руке.

Она не видела, что делал Сергейчик, зато хорошо расслышала короткое "шмяк!", словно молотком отбивали мясо. Клацнули зубы. Маша почувствовала, что вор падает, не сгибаясь, как дерево. Сергейчик подхватил ее и успел подставить вору ботинок, чтобы тот не разбил затылок. По ступеням скатилась металлическая штука, которую Маша приняла за оружие. Это был всего-навсего выключенный фонарик.

А полковник, все еще не сказав ни слова, начат хватать Машу за руки и щекотно тыкать пальцем под ребра.

– Да жива я, жива! – увернулась Маша.

– Все так говорят! – строгим голосом ответил Сергейчик и стал копаться у нее в голове.

– Цела, – наконец заключил он.

– Я же вам сказала.

– Раненый в состоянии болевого шока сначала ничего не чувствует, – назидательно сообщил Сергейчик. – Я сам видел, как человек с оторванной рукой бежал в атаку.

– В Америке? – удивилась Маша.

– Нет, еще до Америки, в другой стране… Это кто, Витя Галенкин? – Сергейчик посветил на своего нокаутированного противника. Лицо у того было молодое, волосы пшеничные, одежда – камуфляж с чистыми погонами и одинокой ленточкой медали или ордена.

– Нет, вор. А Витя под дверью, – ответила Маша. Полковник принял эту новость без удивления, видно, не поняв, что бомж в буквальном смысле лежит под дверью, как под одеялом. Склонившись над парнем, он искал и документы у него в карманах:

– Солдата я приголубил, что ли?

Найденная у парня красная книжечка огорчила Сергейчика:

– "Инвалид третьей группы"! Вот с кем я справился. Теперь меня можно и против детсадовцев выпускать… Хотя третья группа – рабочая, – тут же утешил себя полковник. – Руки-ноги на месте, и воровать с третьей группой очень даже можно.

Рассуждая так, Сергейчик достал из инвалидной книжки сложенную вчетверо бумагу, развернул и прочитал вслух, что предъявитель сего Красавин Николай Дмитриевич работает сторожем в ДЭЗ № 15.

Тем временем предъявитель сего заморгал и открыл глаза.

– Брысь, шакалы, – пробормотал он, щурясь на свет фонарика.

– Я не шакал, а полковник Российской армии, – ответил на это Сергейчик, – а кто ты – разберемся!

Парень сел на ступеньку и стал ощупывать подбородок.

– Справки тебе мало? Сторож я, этот дом караулю. Сергейчик вопросительно посмотрел на Машу: а вдруг правда сторож? Почему ты назвала его вором?

Но в двух словах этого было не объяснить.

– Пойдемте сперва Витю достанем, – сказала Маша. – Выберемся из этого замка с привидениями, а сторожа возьмем с собой. Пусть он расскажет, кто избил хозяина "жигуленка", чей рюкзак валялся под лестницей, что за штуковину электронную разбили в подвале.

– Да ты тут нарасследовала! – изумился Сергейчик. Слушая Машу, он вытянул из своей куртки капроновую веревочку-завязку, подергал – крепкая. И в одно мгновение связал инвалида третьей группы, прикрути ему за спиной правую руку к левой ноге.

– Извини. Если ты правда сторож, то с меня обед ресторане. Развязаться не пытайся: эти петли только туже затягиваются, можешь остаться без руки.

А Маше Сергейчик сказал:

– Ну, пойдем посмотрим, что там за прибор и что за Витя под дверью!

ГлаваXVIII
КРАСАВА-СПЕЦНАЗОВЕЦ И ПРОЧАЯ ЧЕПУХА

Первым заброшенный дом покинул Витя Галенкин, осчастливленный деньгами за серебряные ложечки. Боясь, что Сергейчик передумает и отберет ложечки даром, Витя резво унесся в темноту, иногда подсвечивая себе спичками.

Сергейчик с Машей еще поискали в подвале обломки странного прибора. Надо же было узнать, о чем спрашивать задержанного. Если осколки от сотового телефона – одно дело, а если от подслушивающей аппаратуры? Сергейчик сказал, что современная техника может за километры услышать голоса людей, разговаривающих в комнате с закрытыми окнами. Окна как раз и помогают. Стекла в них чуть дрожат от голосов, а луч лазера считывает дрожание, как звуковую дорожку диска.

Маша нашла непонятную раздвижную трубку с рукояткой. Для антенны она не годилась – пластмассовая, для удочки была коротка и толстовата. Надпись на трубке "Golden hawk" ничего не говорила ни Сергейчику, ни Маше.

– "Золотой сокол", – перевел полковник. – Соколы хищные. И глазастые. Наверняка аппаратура наблюдения. Ладно, доберемся до компьютера и поищем этого "сокола" в Интернете.

Инвалид третьей группы вел себя так тихо, что обеспокоенный Сергейчик несколько раз выходил посмотреть, не убежал ли он.

– Да я знаю, кто живет в этом дворе, – успокоил его парень. – Если полковник разведки шарит в пустом доме, значит, дело того стоит. Можете меня развязать, я не убегу.

Сергейчик и развязал его, правда, чуть позже, когда пришла пора уходить.

Через полтора часа должен был приехать автобус, чтобы увезти разведчиков на ночные стрельбы. Сергейчик спешил. А Маша забыла сказать, что парень ходил на верхние этажи. Теперь, когда он оказался сторожем со справкой, это не вызывало подозрений: человек просто делал свою работу. Квартиры наверху не проверили.

Дед уже вернулся из «Компьютеров и периферии», и ими с полковником вдвоем взялись за сторожа. Спрашивал, звонили по телефону, проверяя ответы, и опять спрашивали. Кэтрин и Машу на допрос не пустили, чтобы создать доверительную обстановку. Но подслушивать им не запрещалось, лишь бы сторож ничего не заметил. Так что час они пролежали под дверью – там было хорошо слышно в щель.

Первым делом Сергейчик и Дед установили, что Красавин Николай Дмитриевич – на самом деле Красавин Николай Дмитриевич, что живет он там, где живет, и работает там, где работает.

Сергейчик отнесся к этому Красавину с большим подозрением. Забор вокруг пустующего дома был местом встречи, которое изменить нельзя, потому что Эдик любил задирать над ним лапу. Гуляя там по утрам и вечерам, полковник не видел Красавина и не слышал от других собачников, что в доме есть сторож.

– Значит, я приходил в другое время, – ответил Красавин и объяснил, что не может жить в доме с отключенным водопроводом и электричеством. Его работа – гонять бомжей и подростков, чтобы не устроили пожара. Он обходит дом четыре раза в сутки, и не по точному графику, а когда получится. А по-другому нельзя. Если бомжи будут знать, в котором часу появляется сторож, они уйдут ненадолго и вернутся.

Полковник смягчился, сказал, что обед за разбитую челюсть за ним, и спросил, где сторож воевал и получил инвалидность.

– Я вообще не служил в армии: у меня почки больные, – помявшись, ответил Красавин. – А камуфляж купил. Бомжи не знают, зовут меня Красава-спецназовец. Боятся.

Стали спрашивать Красаву о водителе "жигуленка", о разбитом приборе. Он только ужасался: надо же, чего только не случается, когда меня нет! Про черный рюкзак и ложечки сказал: "Впервые вижу". Маша ждала, что вот-вот Сергейчик или Дед прямо спросят, не сталкивался ли, мол, сторож с подозрительным человеком, непохожим па бомжа. Но разведчики по каким-то соображениям помалкивали о ворс.

– Иди, спецназовец, – отпустил Красаву полковник. Кажется, он жалел, что пообещал угостить обедом самозванца.

Когда сторож ушел, Сергейчик и Дед в один голос заявили: врет!

– Что-то он видел, но боится сказать, – уточнил Дед. – Вообще парень трусоватый – бледнеет, потеет. И физически не развит. Непонятно, как он согласился па эту работу. В то, что он разгоняет хулиганов одной только формой, я не верю.

– И Витя, бомжик этот, кого-то боится, – добавил Сергейчик. – Когда я снял с него дверь, он весь затрясся.

А потом разглядел мое лицо и начал хамить. Я так понимаю: он ожидал увидеть не меня.

– Надо их еще раз допросить. Обоих, – сказала Кэтрин. – Пап, я удивляюсь: если ты видел, что сторож врет, почему не дал ему как следует?

– Потому что мы не на войне. Потому что у меня нет против него доказательств – одни догадки, – перечислил Сергейчик. – Могу назвать еще несколько причин. Например, потому, что он инвалид.

Сели ужинать.

– Сегодня стрельбы, завтра – выходной за стрельбы, послезавтра – воскресенье… – в третий раз задень повторил Сергейчик. Сейчас это звучало не так весело, как утром, не так печально, как днем, а просто как факт. Вот-вот они с Дедом уедут, а вернутся только завтра и должны будут хоть немного поспать, поэтому на расследование остается меньше двух суток.

Скоро под окнами загудел автобус. Дед и Сергейчик надели камуфлированные куртки без знаков различия, взяли пакет с бутербродами и ушли, не прощаясь, потому что у разведчиков это дурная примета.

– Будем смотреть телевизор! – объявила тетя Ира таким многообещающим тоном, как будто Маше и Кэтрин было по пять лет и она звала их на елку.

Маша подумала, что тетя Ира их отвлекает, боится, как бы опять не поссорились. Но нет. Оказалось, она узнала у Деда, на каком канале работает мама, и хотела посмотреть на институтскую приятельницу.

Кэтрин прилипла к экрану. Вряд ли она вслушивалась в то, что говорила мама, зато внимательно рассмотрела ее прическу, серьги, лицо, руки и платье. Время от времени она бросала взгляды на Машу – сравнивала. Неизвестно, к какому выводу пришла соперница: лицо у нее было непроницаемое.

А Маше давно наскучила голова в ящике, хотя бы и родная. Ну, сидит мама, ну, читает новости. Гораздо интереснее было, когда она работала репортером и то снимала показ мод, то расследовала преступление. Но репортер не каждый день появляется на экране, а ведущую показывают с утра до вечера во всех выпусках новостей. Ведущих быстрее запоминают зрители, им звонят, им пишут письма с предложениями выйти замуж. В общем, у взрослых считается, что ведущая главнее,

– Я хочу лечь пораньше, – сказала Маша. – Постелите мне, пожалуйста.

– Ты не заболела? – встревожилась тетя Ира,

– Нет, просто не высыпаюсь. В гостинице всю ночь галдят за стеной.

– Что за жизнь! – вздохнула тетя Ира. – Год назад нам обещали: "В августе переедете в новый дом". Музыка играла, начальник в каске выступал. Я на этих строителей в "Вечерку" напишу!

Этой бессильной угрозой закончился первый день расследования, принесший больше загадок, чем разгадок.

Глава XIX
ЧТО-ТО С БОЛЬШИМИ ГЛАЗАМИ

Маше постелили спать на диване в кабинете Сергейчика. После гостиницы квартира в старом доме казалась особенно уютной, почти как их с мамой домик в Укрополе. Уют получается из ненужных вещей, вроде африканских фигурок Сергейчика. Свет уличного фонаря, пробиваясь через ветки клена под окном, падал неровными пятнами. Где-то из тьмы проступала жуткая маска колдуна, где-то рука, сжимающая копье, или одно женское лицо, вытянутое, губастое, но все равно красивое. Листва клена шевелилась под ветром, свет мерцал, и казалось, что фигурки движутся и гримасничают. На них можно было смотреть без конца. От них не хотелось уходить, а это и есть уют.

Не нагулявшийся за день Эдик устроил в коридоре лошадиные скачки. Тяжело топая, он разгонялся в галоп и тормозил когтями по паркету. За окном женский голос тал с приторной ласковостью: "Клеопатра! Клёпочка! Иди, мама рыбки даст!" Звуки были домашние. Не то что в гостинице, населенной крикливыми торговцами с вещевого рынка. Днем они орут за стеной: "терминал", "контейнер", "тонна грин", вечером крутят блатные песни и время от времени дерутся. От них ждешь неприятностей. А здесь, вон, приготовили Клёпочке рыбку. Здесь Кэтрин кричит щенку: "Эдька, нельзя! Коготь сорвешь!" И все друг друга любят.

Маша заснула легко, как будто с разбега бросилась в душистое сено.

Ночью разразилась буря. Ветер выл в оконных щелях и пригоршнями швырял в стекла тяжелые, как дробь, дождевые капли. Скреблись по ржавому подоконнику ветки клена. Неслышно полыхали далекие молнии, и чуть погодя слышался грозовой треск, словно в небе рвали гигантский брезент.

Шумы бури поначалу разбудили Машу, но тем приятнее было засыпать под них за надежными старыми стенами.

Во второй раз она проснулась из-за того, что молния ударила совсем близко. Гром даванул так, что хрустнули стекла, а у Маши заложило уши.

В комнату заглянула растрепанная Кэт в пижаме:

– Не спишь?

– Проснулась, – ответила Маша.

– А мама спит… Тебе не страшно?

– Нет, я привычная. У нас часто бывают штормы.

– А мне страшно, – призналась Кэт. – Мы раз поехали отдыхать во Флориду. Мне четыре года было. А ночью вдруг потоп, торнадо! С нашего домика в кемпинге сорвало крышу. Папа несет меня в машину, а улица как река, вода ему по пояс!

– У нас такого не бывает, – сказала Маша и подвинулась на диване. – Иди ко мне, поболтаем.

Кэт с готовностью нырнула к ней под одеяло и улеглась валетом, положив голову на диванный валик.

– Конечно, у вас не бывает, – свысока заметила она. – Самые страшные ураганы возникают над океанами, как во Флориде, а у вас всего-навсего море.

"Флориду" она произносила по-американски, с ударением на "о". Маша подумала, что Кэт сама не осознает, что говорит. Нашла, чем хвастаться: ураганы в Америке страшнее! Ссориться не хотелось, и она перевела разговор на безопасную тему:

– Ты "Золотого сокола" нашла?

– Не успела. Знаешь, как в Интернете искать? "По вашему запросу найдено две тысячи документов"… Есть "Сокол" – велосипед, "Сокол" – артист Хоук Хоган, "Сокол" – моторная лодка. Я поищу попозже, когда гроза кончится, – пообещала Кэтрин. – А то вдруг молния по проводам грохнет! Страна но.

– Страшно, – согласилась Маша. – Завтра надо идти по соседом, ложечки показывать.

– Думаешь, они ворованные? – заинтересовалась Кэт.

– Твой папа тоже так думает. Поэтому он их и выкупил у Вити.

– Мама сходит, пока мы в школе.

– А она у тебя не работает?

– Завтра же суббота, почти никто не работает. А так она переводчица в торговой фирме. Если приезжает какой-нибудь важный иностранец, мама с ним с утра до вечера. А если не приезжает, она дома переводит деловые письма и отправляет по электронной почте.

– Хорошая работа. Скучноватая, зато много времени остается, – оценила Маша.

– Хорошая. И получает она раза в четыре больше, чем папа. – Кэтрин помолчала и сказала, глядя в сторону: – Думаешь, если папу выгонят из разведки, он много потеряет? Ха! Его еще когда хозяин маминой фирмы звал в начальники охраны. Он бы мог получать тысячи баксов и ездить на "мерее".

– Но ведь не согласился же, – заметила Маша.

– Привык, – пожала плечами Кэтрин. – Ему пятьдесят лет, подумать страшно! В таком возрасте уже ничего не меняют. Сколько я себя помню, он бреется одним задрипанным станочком и душится "Тройным" одеколоном. И Америке жили – и то "Тройным". Специально просил знакомых привезти из России.

– Чем эта фирма торгует? – спросила Маша.

– Мамина? Нижним бельем. Есть совершенно обалденное. Представляешь, трусики за пятьсот баксов? Резинка, тесемка и вот такусенький кусочек кружев, – двумя пальцами показала Кэтрин.

– Я, кажется, понимаю, почему твой папа туда не пошел, – сказала Маша. – Сейчас он Родину защищает, а там бы стерег кружевные трусики.

Кэт не заметила иронии:

– Вот-вот, он так и говорит: "Есть такая профессия – Родину защищать". Только это из кино, а по жизни каждая работа стоит столько, сколько за нее платят. Если платят мало, значит, и работа не очень нужна.

– А если наоборот? – спросила Маша. – Если умным и честным людям стыдно караулить женские трусы? Хозяин фирмы и так старается, и сяк, уже и зарплату взвинтил до небес, а умные и честные все равно не идут?

– Это почему?

– И правда, почему бы это? Дураки! Счастья своего не понимают, – делано удивилась Маша.

Кэтрин запыхтела и наморщила лоб, готовя достойный ответ. И вдруг что-то мокро шлепнуло по стеклу, как будто с улицы запустили в окно тряпкой. У Кэтрин задрожали губы.

– Алентьева, ты будешь смеяться, – дребезжащим голосом выдавила она, – НО ТОЛЬКО ЧТО В ОКНО КТО-ТО ЗАГЛЯНУЛ!

Маша сразу ей поверила. Такой испуг не сыграешь.

– А сейчас? Смотрит еще? – боясь обернуться, спросила она.

– Уже нет, – прошептала Кэтрин. – Он заглянул, шлепнул по стеклу и пропал. Я только глаза рассмотрела. Вот такие, – показала она, сложив пальцы кружком.

– Третий этаж, – сказала Маша, прекрасно понимая, что вора это не остановит. Не остановило же днем, когда он украл ноутбук. – Ну что, посмотрим?

Кэтрин мялась:

– А может, маму позовем? И Эдика…

Маша даже не улыбнулась, ей самой было жутко.

"Три-четыре!" – скомандовала она себе и кинулась к окну.

Небо было черным-черно. В синюшном свете фонаря метался под напорами ветра старый клен. Сорванные листья с него летели фонтаном. А ветер нажимал так, что клену некуда было деться. Казалось, еще немного, и он убежит прятаться в тихое место, перебирая вырванными из земли корнями. Маша прислонилась лбом к холодному стеклу, стараясь заглянуть под самое окно.

– Никого. Это, наверное, листья ветром швырнуло.

Ветер ненадолго ослабил напор, клен выпрямился, и вдруг…

Шмяк! С тем же мокрым звуком что-то шлепнулось в стекло.

– Ты видела?! – охнула Кэтрин.

– Не успела рассмотреть, – призналась Маша. – Белое что-то. И маленькое. Точно не человек… Сейчас поймаем, – решила она и стала открывать окно.

– Страшно, – вздохнула Кэт.

– Все равно надо поймать эту штуку, – сказала Маша. – Слышала, как бьется? Ветер дунет посильнее, и она стекла раскокает.

Маша распахнула окно, и лицо ей обдало дождем, как из шланга. Подоконник сразу же залило, с него закапало на пол.

– Неси тряпки, – скомандовала она сопернице. Кэтрин, получив задание, перестала бояться. Порхая вокруг Маши, она вытирала, выжимала, сооружала тряпочный барьер, чтобы не лило на пол.

– Маш, ты что-нибудь видишь?

– Пока нет.

Щурясь от дождя, Маша всматривалась в крону согнутого ветром клена. Листья кипели. Иногда в их желто-зеленой массе мелькало что-то постороннее. Один раз Маша ясно разглядела натянутую белую веревку. Кажется, она поняла, в чем дело: ветер сгибал дерево, а в момент затишья оно распрямлялось и как на удочке забрасывало непонятную штуку в окно.

Оставалось ждать, когда ветер ослабит напор. По направлению веревки Маша прикинула, что штука прилетит слева, и встала поудобнее.

И все-таки она прозевала нужный момент. Из темноты вдруг возникло белое пятно. Самое жуткое – Кэт не обозналась, на нем действительно блестели остекленевшие круглые глаза. Но это Маша осознала позже, а тогда вскинула руки, защищая лицо, почувствовала удар и что-то схватила. На ощупь это напоминало выстиранный шарф. Секунду Маша удерживала это, но клен опять согнулся и вырвал добычу.

– Я видела! – упавшим голосом прошептала Кэтрин. – Я видела!

Маша разжала мокрые пальцы. К ним прилипло несколько волосков белой шерсти.

– Клёпочка! – догадалась она.