Текст книги "Муха и маленький вор (Муха против ЦРУ)"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава VI
СТРАШНОЕ ОБВИНЕНИЕ

Драться они, конечно, не стали. И даже гадости друг другу говорили не каждый раз. Маша спросила: – А почему ты Курицына?

– Я как мама. Они с папой поженились перед отъездом в Америку, когда ей было поздно менять загранпаспорт. Вот она и осталась с девичьей фамилией… А ты внучка того самого генерала Алентьева? Жалко, я раньше не догадалась.

– А то что?

– Ничего! – отрезала Кэтрин. – Это не меняет дела!

– Чем я тебе не нравлюсь? – спросила Маша. – Ты же не знаешь меня.

– Всем. Знаю, – ответила Кэтрин, и разговаривать стало не о чем.

В полном молчании они сидели на кухне. Кэтрин питалась блинами. Вилку она держала в левой руке, а нож в правой. То и другое – тремя пальцами, а свободные безымянный и мизинец оттопыривала, как будто ей противно. И пилила блин тупым столовым ножичком с таким видом, как будто делает хирургическую операцию.

А у Маши в руке была трубочка из блина с селедкой. Она каждую секунду проваливалась сквозь землю из-за того, что в руке, а не на тарелке, и не могла заставить себя доесть.

Подошел Эдик, ткнулся Маше носом в колени: «Поиграем?»

– Фу! – завопила Кэтрин.

Маша с ужасом подумала, что ей придется здесь ночевать.

Вернулась сдобная, добрейшая тетя Ира и сразу все поняла:

– Кошка, а почему вы сидите по разным углам?

– Я Кэт! – огрызнулась Кэтрин.

– По-английски кэт, а по-русски кошка, – заученно ответила тетя Ира. Чувствовалось, что этот разговор повторяется не в первый раз. – Представляешь, Маша, мы четырнадцать лет растили дочку Катю, а когда она получила паспорт, оказалось, что среди нас жила американка Кэт! Как она уговорила паспортистку поменять имя – загадка века… Горе мое, – повернулась к дочери тетя Ира, – ну хоть сейчас признайся, что ты ей наплела?

Побагровев, Кэтрин сорвалась с табуретки и убежала.

– Она родилась в Америке, – сказала тетя Ира. Маша кивнула: знаю.

– Дома мы говорили по-русски, но есть еще улица и телевизор. Первое слово Катька сказала по-русски – «мама», как положено. Второе – по-английски: назвала отца «дэдди». Когда мы вернулись четыре года назад, она уже была законченной американкой. Для нас Москва – это друзья, воспоминания детства, знакомые места, на которых глаз отдыхает, словом – Родина. А Катька видит только грязь, бомжей, наркоманов, которых, кстати сказать, в Америке ничуть не меньше. Только ей, маленькой, там не показывали, хотя, может быть, и стоило… Я ведь не случайно говорю, – добавила тетя Ира.

– Понимаю, – сказала Маша, – вы хотите, чтобы мы с ней подружились?

– Нет, подружек у нее как раз полно. Катька собирает кочек, которым чего-то не хватает. Одна некрасивая. V другой отец год сидит без работы и, кажется, уже полюбил бутылки собирать. У третьей какой-то домашний мрак, и она живет у тетки. И вот Катька с ними ходит и буквально на все говорит: «У нас», то есть в Америке. «У нас так не носят», «У нас так не строят», «У нас в таком случае нанимают адвоката». При этом настоящей американской жизни она не знает – из кино нахваталась. А эти дурочки смотрят ей в рот. У Катьки полно друзей в Америке. Она с ними каждую ночь болтает по Интернету, получает рекламные футболочки-кепочки и раздаривает этим дурехам. А они смотрят ей в рот и мечтают уехать в Америке, конечно, доллары валяются под ногами.

– Я бы тоже хотела пожить в Америке. Только не на любых условиях, – сказала Маша.

– Ты в институт поступать собираешься? – спросила тетя Ира.

– Да, в университет, на факультет журналистики.

– Значит, понимаешь, что ни в Америке, ни в любой другой стране тебя никто не ждет. Надо чему-то научиться, а потом ехать: хочешь – туристом, а хочешь – журналистом. А у этих дурочек одна цель: Америка навсегда, поскорее и любой ценой. Посудомойкой, танцовщицей в баре, фиктивной женой какого-нибудь бродяги. Мне горько, что моя дочь их сбивает с толку. Конечно, в первую очередь жалко ее. Она заявляет нам с отцом: «Исполнится восемнадцать лет – уеду».

– А чем я могу помочь? – спросила Маша.

– У нее нет соперниц в классе. Учеба, спорт, компьютер, мода – все знает, во всем разбирается.

– И вы считаете, что если я буду лучше… – начала понимать Маша.

– …то хотя бы перетянешь от нее девчонок. А может, и на Катьку повлияешь.

– Я думала о чем-то в таком роде. Не то чтобы подруг у нее переманивать, но думала, – призналась Маша.

Ей хотелось расспросить тетю Иру еще о многом, но тут пришли Дед и Сергейчик. Они топали, громко разговаривали и поминутно спотыкались об Эдика.

– Ого, блины! – подскочил к столу Сергейчик. – А первое?

– Готово первое. Не суетитесь, полковник! – пыталась успокоить мужа тетя Ира. – Вам здесь накрыть или в столовой?

– В столовой, по-парадному. А Кошка еще не пришла?

– Дома Кошка. На меня дуется.

– Из-за чего на этот раз? Надеюсь, ты не обидела Бритни Спирс? – забеспокоился Сергейчик.

– Нет, я только припомнила Кошке историю с паспортом.

Сергейчик пошел мыть руки, а Маша спросила Деда:

– Он жив?

Дед посмотрел за окно, понял, откуда она все знает, и заметил:

– Был жив, когда в «Скорую» грузили. Сергейчик считает себя виноватым. Он бежал за этим «жигуленком», руками махал, и думает, что водитель с перепугу попал в аварию. Хотя вряд ли. Он вообще был не в себе. Мы сначала увидели его из окна: стоит у машины, схватился за дверцу и шатается. Сергейчик говорит, что лицо у него было не то разбитое в кровь, не то просто красное, а я не разглядел. Пока добежали, он уже далеко уехал. Болтался от тротуара к тротуару. Потом свернул, пропал, и вдруг слышим – удар… Мы подумали, он угонщик – пьяный или неопытный. Или и то, и другое.

– Вот зачем вы стояли у «жигуленка», когда от него крышу отпиливали, – поняла Маша. – Хотели узнать, кто там – угонщик или хозяин?

– Мы много чего хотели узнать, в том числе и это, – подтвердил Дед. – Документы у него в порядке: Федоров Илья Федорович, на него и машина зарегистрирована в ГИБДД. А лицо разбито страшно. Может, он и не Федоров, а Иванов-Петров-Сидоров – с фотокарточкой не сравнишь.

– Думаешь, он связан с кражами во дворе? – спросила Маша.

– Не знаю. Подозрения у нас… – начал Дед. Его оборвал крик Сергейчика:

– КТО ЗАХОДИЛ В МОЙ КАБИНЕТ?!!

Он кричал испуганно и страшно, как будто вдруг очутился в незнакомом, жутком месте и не знал, что делать: бояться или пугать. Маша вспомнила, как Эдик прыгал в кабинете. Потом туда никто не заглядывал, только Кэтрин выпустила щенка. Наверное, он все-таки грохнул что-то ценное.

Но когда Маша вместе со всеми вбежала в кабинет, никаких следов щенячьих бесчинств на полу не наблюдалось. Сергейчик стоял бледный, с проводком в руке. Проводок тянулся к большому компьютеру, а конец, который сейчас держал Сергейчик, был еще недавно подключен к ноутбуку. На столе, заваленном книжками и лазерными дисками, бросалось в глаза пустое место. Ноутбук исчез. У Сергейчика было такое несчастное лицо, что Маша сразу поняла: случилось нечто похуже, чем пропажа дорогой вещи.

– Что там было, Сережа? – участливо спросил Дед.

– Программка одна, – серыми губами вымолвил Сергейчик. – Я готовил для лекции.

– Секретная?

Не ответив, Сергейчик опустил голову и закричал в пол:

– Кто заходил в мой кабинет?!

Маша хотела признаться, что она, нечаянно, а ноутбук тогда был на месте. Но се опередила Кэтрин:

– Это она! Я знаю! Она Эдьку в кабинете закрыла! И ноутбук твой выбросила, чтобы мне насолить!

Глава VII
ОПЕРАЦИЯ «ЛИСТ В ЛЕСУ»

За месяц до описываемых событий в Москве появился американский шпион.

Многие граждане, знакомые с разведкой только по кино, уверены, что шпион – это угрюмый мужчина с каменным подбородком. У дверцы раскрытого сейфа он щелкает крохотным фотоаппаратом секретные чертежи. А потом скачет по крышам и отстреливается с двух рук, разумеется не снимая черных очков. Без них в кино никуда, а то как зрители поймут, что он шпион?

На самом деле у шпиона было открытое, улыбчивое лицо. Носить черные очки и поднимать воротник плаща даже в непогоду ему запретили в первые дни обучения. Некоторых это удивит, но, вместо того чтобы красться через границу на деревянных копытах, поливая следы жидкостью от собак, он прилетел на рейсовом самолете. Вместе со всеми пассажирами шпион поаплодировал пилоту (а удачную посадку. Помог немолодой туристке достать сумку с полки. Развеселил проводницу, пообещав ей подарить шкуру первого же русского медведя, которого подстрелит на Красной площади. Обаяние растекалось от неги по воздуху, как запах сдобы от свежеиспеченного пирога.

Девушке-пограничнику в международном аэропорту Шереметьево-2 шпион показал дипломатический паспорт на имя Роберта Бистроффа.

– Вы русский, Быстров? – с любопытством новичка спросила девушка. Она служила здесь вторую неделю.

– Мои дед и бабка были родом из России. Во время Второй мировой войны их угнали в Германию на сельскохозяйственные работы. Вслед за тем они были освобождены армией США, – без акцента ответил Бистрофф. Его учили, что русские рассказывают о личной жизни охотнее, чем американцы. – Я правильно говорю?

– Даже слишком. Ничего, оботретесь. – Девушка улыбнулась словоохотливому дипломату и показала: – Вам туда.

«Туда» означало прямой выход в зал аэропорта мимо таможенников, проверявших багаж пассажиров. Дипломаты и любые их веши неприкосновенны. Все страны уже шито договорились об этом и ничего не собираются менять.

У газетного киоска Бистроффа встречал другой американский дипломат. В посольстве США он занимал незаметную должность сотрудника по культурным связям. Бистрофф прилетел, чтобы сменить его и на этой, и на этой, тайной и главной, работе. Он должен был стать резидентом ЦРУ – Центрального разведывательного управления.

Посольство любой страны – как сама эта страна в миниатюре. В нем есть политики и военные, специалисты по железным дорогам и по нефти. Есть и разведчики. В Москве сто двадцать пять посольств разных стран. Почти в каждом работает резидентура, а по-русски говоря, представительство зарубежной разведки.

Время от времени то одного, то другого дипломата ловят на шпионаже и высылают из России. Но место шпиона долго не пустует. Никто не знает, под каким видом приедет новый – помощника военного атташе или врача.

С этим трудно мириться. Но, с другой стороны, точно так же в посольствах России по всему миру работают наши разведчики.

Бистрофф был доволен своим назначением в Москву, а старому резиденту не терпелось вернуться домой. Поэтому двое американцев встретились как друзья, хотя раньше видели друг друга только на фотоснимках. После двух-трех вежливых фраз («Как дела?» «Как погодка в Лэнгли»?1) они стали звать друг друга по именам. Для людей, говорящих по-английски, это все равно что перейти на «ты». Ведь в английском языке «ты» и «вы» не различаются.

______

1 Штаб-квартира ЦРУ в восьми милях от Вашингтона. С обычной квартирой штаб-квартира не имеет ничего общего. Это целый городок, в котором работает больше 15 тысяч человек.

Усаживаясь в машину старого резидента, Бистрофф задал вопрос, волновавший его после разговора с пограничницей:

– Харви, в Москве проблемы с одеждой?

– Портные – дрянь, – ответил резидент, проживший в столице пять лет. – Их невозможно убедить, что рукав пиджака должен быть до запястья, а не до середины ладони. Даже у их президента пальцы едва торчат из рукавов —

русский фасон. А готовой одежды сколько угодно: итальянская, французская, есть и наша.

– Странно, – сказал Бистрофф, – а девушка на пограничном контроле пообещала, что я оботрусь.

– И я тебе обещаю, – засмеялся Харви.

Оба не сомневались, что за вновь прибывшим дипломатом следят русские контрразведчики. Поэтому о работе не разговаривали, хотя машина Харви была проверена перед выездом из посольства и «жучков» для подслушивания в ней не обнаружили.

Харви учил Роберта переносному значению слов.

– Записывай: «обтереться» – значит «привыкнуть», «освоиться». «Перец» – «молодой человек» и «пельмень» – «молодой человек». «Чокнуться» – «сойти с ума». «Поддать» – «выпить»…

Вечером того же дня Харви повел Роберта на презентацию новой книги.

Презентация – это выпивка и шведский стол для журналистов. Сначала им рассказывают, какая замечательная получилась книга, а журналисты не слушают. Все равно в конце им раздают и книги, и пресс-релизы, то есть листочки, в которых напечатано то же, что рассказывали. Потом все пьют и закусывают стоя.

Книга была о современной живописи, поэтому на презентацию собралось много художников. Американцы холили от одной компании к другой, и везде им были рады. Для журналистов Харви был неисчерпаемым кладезем плетен из голливудской жизни. У художников он время «м времени покупал картины, а двоим-троим помог получить денежный грант на поездку в зарубежные музеи. Вдобавок и Харви, и Роберт знали тьму анекдотов и следили за новостями спорта. Словом, не поболтать с такими полезными и приятными парнями было просто невозможно. Харви всем рассказывал, что уезжает, и представлял нового сотрудника но культурным связям. Роберт улыбался, шутил и раздавал визитные карточки.

Из сотни гостей едва ли хоть один видел в жизни секретные документы. Если бы кто-то сказал им, что американцы – сотрудники ЦРУ, над ним бы посмеялись. Все считают, что разведчику нечего делать там, где нет секретов.

Тем не менее и американцы, и все, кто был на этом вечере, участвовали в операции под названием „Лист в лесу“.

На следующий день сотрудники по культурным связям посмотрели только что открывшуюся выставку модного художника, побывали на презентации нового журнала, оттуда поехали на творческий вечер молодых поэтов и уже ближе к ночи зашли в кабачок, где собирались рок-музыканты. Все повторилось: непринужденные разговоры, обмен визитками.

За месяц неутомимый Харви перезнакомил Роберта с тысячей журналистов, художников, актеров, режиссеров, писателей, балерин, музыкантов. Больше десятка из них были активными агентами ЦРУ. Одни открыто подходили к американцам и вели с ними беседы. Других Харви показывал Роберту только издали. Третьи, глубоко законспирированные, присылали связников.

Чтобы установить этих агентов, русским контрразведчикам понадобилось бы проверить даже не тысячу новых знакомых Бистроффа, а всех, кто в одно время с американцами побывал на выставках, в театрах и в прочих местах. Разумеется, проверить всех не было никакой возможности.

Операция „Лист в лесу“ успешно завершилась: старый резидент передал новому агентурную сеть и готовился к отъезду. Почему „Лист в лесу“? А где, как не в лесу, прятать листья?

Глава VIII
СЛЕДСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Обвинение Кэтрин было глупым, но утопающий хватается за соломинку. Сначала Сергейчик, а за ним остальные бросились к окну. Ноутбука на земле, конечно, не было. Ветки старого клена заглядывали в комнату. Листья на них сильно пожелтели, а некоторые уже осыпались. Сергейчик растолкал всех и выбежал из кабинета. Скоро Маша увидела его под окном. Полковник бродил по газону, пиная опавшие листья, но их было слишком мало, чтобы скрыть что-нибудь больше почтовой открытки.

– Это она, она! – твердила Кэтрин.

Тете Ира увела ее в другую комнату. Не прошло и минуты, как она позвала Деда, а Маше притащила упирающегося Эдика:

– Посиди с ним, а то мешает. Колготки я тебе купила.

Тетя Ира прятала глаза. Маша поняла, что сейчас она будет расспрашивать Деда, как развивается его внучка и не замечалось ли за ней каких отклонений.

Тем временем Сергейчик ушел к соседнему подъезду. В окно было видно, как он разговаривает с пенсионерками на лавочке, а те мотают головами. Пенсионерок было только две на весь двор, и обе с полными сумками. Ясно, что они могли сказать полковнику: мы здесь недавно, шли из магазина и присели.

Вор знал, что делал, залезая в квартиру средь бела дня. Тихое время: школьники в школе, родители на работе, пенсионеры ходят по магазинам или стоят у плиты, обед готовят. И везде нараспашку окно или хотя бы форточка. Всем кажется, что уж днем-то воры не сунутся…

Маша посмотрела на клен: сразу две ветки касались подоконника, но по ним смог бы пройти разве что голубь. И все же вор влез в окно! Маша даже точно знала, когда. Она сидела на кухне с блином и увидела тетю Иру. А в кабинете что-то мягко ударилось – это наивный Эдик наскакивал на вора, приглашая его поиграть.

Кстати, про Эдика Маша совсем забыла. А щенок подкрался сзади, вскочил на задние лапы и толкнул ее в спину. Маша ткнулась лицом в раскрытую оконную раму и – пожалуйста, оцарапала нос о шпингалет. И это в то время, когда Кэтрин только ждет повода для издевок!

Вернулся раскрасневшийся, потный Сергейчик.

– Кошка, конечно, говорит глупости… – начал он. После этого Сергейчик должен был сказать "но" и потребовать объяснений.

– Я все расскажу, – остановила его Маша, – только при всех и один раз.

– Резонно, – согласился полковник. – Тогда и у меня будет условие. Давай повторим все шаги: Кошкины, Иринины, твои – кто где находился и что делал.

– Следственный эксперимент, – с пониманием сказала Маша.

– Да, следственный эксперимент. Может быть, хотя бы установим, в дверь они ходят или в окно – эти невидимки.

Начали с того момента, как тетя Ира ушла в магазин. Сергейчик назвал это привязкой ко времени.

Взрослые – рабы привычек. Тетя Ира родилась в те годы, когда по всей стране все продовольственные магазины закрывались на обед с часа до двух, а остальные – с двух до трех. Ей было нужно в гастроном за подсолнечным маслом и в галантерею за колготками для Маши. Тетя Ира смотрела на часы, вычисляя, как ей попасть в оба магазина, пока не сообразила, что ни в том, ни в другом уже давно нет обеденного перерыва. Однако она точно запомнила, что на ходиках в кухне было без пятнадцати два.

Сергейчик поставил на это время свои часы, чтобы не было ошибки, и скомандовал:

– Начали!

– Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие, – сказала тетя Ира и – топ-топ – потопталась у двери, делая вид, что ушла.

– Не верю! – как режиссер закричал Сергейчик. – А плащ? А туфли? И, пожалуйста, выйди за дверь! Потом можешь вернуться.

– Тогда я подумаю, – сказала тетя Ира и начала думать.

Все ждали. А тетя Ира все вспомнила и пошла на кухню, махнув Сергейчику: "За мной".

– Я смотрю на ходики, – объявила она. – Без четверги два.

Сергейчик подвел свои часы, успевшие убежать вперед.

– Выхожу в коридор.

– А я пряталась от Эдика в кабинете, – вставила Маша. – Вышла, он на меня наскочил, я его втолкнула в кабинет…

– И мы встретились! – хором сказали они с тетей Ирой.

– Воюете? – начала тетя Ира свою роль. – Правильно, пусть Эдька посидит взаперти, а то совсем от рук отбился.

И дальше у них пошло, как по пьесе.

Маша:

– Я знаю, что он добрый, но все равно страшно.

Тетя Ира:

– Зверь – истребитель колготок. Укусить не укусит, но, что сможет, разорвет. Я сбегаю в магазин, вернусь – найдем тебе что-нибудь переодеться, а пока к нему не подходи. Тетя Ира надела плащ и сменила тапочки на туфли.

– Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие. Мед, сметана на столе. А хочешь с селедкой? Мой Сергейчик любит.

– Я попробую. – Маша пошла на кухню. За тетей Ирой хлопнула дверь.

– Она все время так хлопала, – вспомнила Маша, – и когда Кэтрин пришла – тоже. Наверное, сквозняк на лестнице.

– Ценная подробность, – заметил Сергейчик. – Что дальше?

Дальше Маша ела блины. Два со сметаной, два с медом и два с селедкой. Только тогда это были первые шесть блинов. А сейчас ей пришлось есть седьмой, восьмой…

– Я не могу с такой скоростью, – призналась Маша на девятом.

– Ну и не ешь, – махнул рукой Сергейчик. – Продолжай близко к жизни.

Под презрительным взглядом Кэтрин Маша сворачивала блины руками, потому что, во-первых, вилкой у нее не получалось, во-вторых, она не могла идти против правды. Десятый – с медом… подождала минутку, как будто ела. Одиннадцатый – с селедкой… И двенадцатый с селедкой.

– Потом я отошла сюда. – Маша села к окну. – Там тетя Ира бежала через дорогу.

– В какую сторону? – спросил Сергейчик.

– Уже в нашу.

– Ну да, из гастронома, – подтвердила тетя Ира.

Маша хлопнула в ладоши и объяснила:

– А это в кабинете упало.

– И ты не пошла посмотреть? – въедливо спросила Кэтрин.

– Упало же, а не грохнулось, – объяснила Маша. – Если бы что-то разбилось, то я бы, конечно, пошла. А звук был не такой, а как будто…

Маша вспомнила, что подумала тогда: Эдик подпрыгнул. Но Эдик и прыгал, и ходил с цоканьем, как лошадка: когти клацали.

– Он его повалил на пол! – поняла Маша.

– Вора?

– Конечно, вора.

Сергейчик и тетя Ира дружно закивали.

– Эдик это любит: подкараулить и повалить, – подтвердила тетя Ира.

– Тринадцать часов пятьдесят семь минут! – объявил Сергейчик, поглядев на часы. – Через двенадцать минут после того, как ушла хозяйка, и минут за пятнадцать до того, как из школы возвращается Кошка, если по пути не ловит ворон. А про то, что в доме Маша, вор не знал.

– А про Эдика знал, – подсказала Маша, – а то хотя бы пискнул с перепугу.

– Знал, – не раздумывая, согласился Сергейчик. – Кто Кошкино расписание знал, тот уж, конечно, знал про Эдика. У него весь двор – приятели.

– А про наши стрельбы, скорее всего, не знал, – добавил Дед. – Он думал, что ты на службе. Если бы мы с тобой не погнались за "жигуленком", он мог прямо в руки к нам попасть.

– Да, – признал Сергейчик, – если бы…

– В милицию заявлять будешь? – спросил Дед.

– Не сейчас. Следы в комнате мы благополучно затоптали, подоконник животами обтерли, так что милиция не узнает ничего нового. Она все лето его ищет. – Сергейчик печально посмотрел на тетю Иру и сказал: – Здесь все свои, вы должны знать. В ноутбуке была одна программа. Сама она не секретная, но с ее помощью можно расколоть кое-какие шифры, которыми пользуются наши разведчики за границей. Если программа попадет в руки иностранных разведок… – Тут Сергейчик схватился за голову и замолчал.

– Начнутся провалы, – договорил за полковника Дед. – Кто-то из наших попадет за решетку, кого-то вышлют в Россию.

– Это же просто вор, – сказала Маша. Дед покачал головой:

– А кто у него купит краденый компьютер – неужто кристально честный человек? Для себя купит или чтобы перепродать? Что сделает с программой – сотрет или будет направо и налево показывать знакомым: "Чумовая "прога", большая. Кто бы подсказал, зачем она?" И это еще не самый худший вариант!

– А какой самый худший?

– Операция прикрытия. Может быть, целью вора была программа, а все остальные кражи во дворе – только для отвода глаз, – объяснил Дед.

Сергейчик тягостно вздохнул.

– Сегодня стрельбы, завтра выходной за стрельбы, послезавтра воскресенье, – скороговоркой сказал он. – А в понедельник я доложу начальнику Академии, что у меня пропал компьютер с программой. Меня не расстреляют и не посадят, а тихо уволят на пенсию, поскольку свои двадцать пять лет в армии я давно отслужил. Но это будет печально и очень позорно.

– А если найти ноутбук? – спросила Маша.

– Доложить я все равно буду обязан, но тогда, может быть, и не уволят. Только одного ноутбука мало. Нужно найти вора и установить" что никто не переписал программу.

– Зачем ты при ней все рассказал?! – буркнула Кэтрин. – Она все равно виновата! Если бы она пошла посмотреть, что там упало…

Сергейчик покраснел:

– А если бы мама не ушла в магазин? А если бы мы с Николаем Георгиевичем остались дома? А если бы ты водила Эдьку на собачью площадку, и там его научили бы отличать своих от чужих?! Катька, решается судьба твоего отца! Я думал, что вы мне поможете! Вы все, и в первую очередь – ты и мама! Потому что у вора есть наводчик в нашем дворе, и скорее всего мы с ним знакомы. Может быть, ты с ним поздоровалась, когда из школы шла! Надо думать, надо расспрашивать, надо искать… Черт, я еще не знаю, как искать! – Сергейчик забегал по кухне. – Пойми, Катька, я надеялся, что ты хотя бы посочувствуешь моей беде! А ты не желаешь думать ни о чем, кроме своих глупых счетов к человеку, которого знаешь первый день!

– Вот такая я у вас нерусская американка! – выпалила Кэтрин и убежала.

Маша тихо пошла за соперницей. Никто ее не остановил.

Долго искать комнату Кэт не пришлось: квартира была маленькая, как шкатулка. Маша вошла без стука. В тесной комнатке помещались только кровать, стол и стул. Кэтрин плакала в подушку под приколотыми к стене портретами Бритни Спирс: Бритни в платье с вырезом, Бритни в платье с разрезом, Бритни в купальнике и Бритни без лифчика. Некоторое сходство у Бритни с Кэтрин было, только не сейчас, когда соперница лежала кверху спиной.

– Уйди, – сказала она, не поднимая головы. То ли догадалась, что вошла Маша, то ли "уйди" было для всех.

– Сейчас. – Маша помолчала, не зная, с чего начать, и бухнула: – Перемирие до понедельника!

– И карамельку на палочке?

– Я не для себя прошу, – сказала Маша. – Твой папа дружит с Дедом, а Деда я люблю. Пускай они лучше разбираются с вором, чем с нами.

Кэтрин оторвала от подушки зареванное лицо:

– А ты интересная Морковка. Я бы, наверное, злорадствовала, если бы твоего деда вышибли из Академии.

– Я Укропка, а не Морковка, – поправила Маша, – и пока что тебе этого не простила. Но до понедельника…

– Ладно, перемирие, – вздохнула Кэтрин.