Текст книги "Муха и маленький вор (Муха против ЦРУ)"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава III
НЕТ, ЭТО Я ВАС НЕ ПРИНИМАЮ!

Место ей досталось хорошее: за второй партой у окна. А сосед – никакой. С виду нормальный парень, а смотрел как пришибленный четырьмя томами «Толкового словаря». Зовут Максим, тоже новичок. Так сказала физичка, когда усаживала их рядом, а Максим упорно молчал и боялся дышать в Машину сторону.

Первые три минуты разбирались, кто отсутствует, кто дежурный и почему с доски не стерто. На четвертой физичка подняла Машу: у нас новая ученица, сейчас она расскажет о себе. Еще двадцать секунд все шло без неожиданностей, пока Маша не сказала, что приехала из Укро-

поля.

– Из Акрополя? – не расслышала физичка. – Это в Афинах?

– Нет, – поправила Маша, – я из Укрополя. На У. Это на Черном море, под Сочи.

За спиной хихикали. Маша не знала имен и не различала голосов, но могла бы поспорить, что блондинка с третьей парты шепчет про нее гадости. Соперницу чувствуешь кожей. Рядом с блондинкой сидела пунцовая от прыщей курносенькая мышка. Может быть, она замечательная подруга, да только похоже, что блондинка выбрала ее не за умение дружить. Встречала Маша таких: сама красивая, а рядом держит страшненькую для сравнения. Маша тоже красивая. Они с блондинкой переглянулись и сразу поняли: им вдвоем будет очень тесно водном классе.

Как назло, физичка решила добиться полной ясности:

– «Укрополь» от слова «укроп»?

Тут захихикали даже тормоза с последней парты.

– А «Свеклополь» от слова «свекла»! – пискнул шустрик в куртке с надписью «Пенсильванский университет».

– «Укрополь» от слова «окраина», – сказала Маша. – Раньше многие слова звучали не так, как сейчас. Скажем, – Украина это и есть «окраина», а «Укрополь» – «город на окраине». «Поль» – от древнегреческого «полис», то есть город.

– А «Петрушкополь» – от древнерусского «петрушки», – добавил шустрик.

– «Морквополь»! – пробасил его сосед. Вот это громила! Вылитый Боинг – Боня Билоштан из Машиного Нывшего класса. Наверное, тоже второгодник.

Физичка поняла, что из-за ее вопроса Машу теперь будут дразнить, и решила исправить положение:

– Заметно, что человек любит свой родной город. А кто из наших остряков скажет, откуда пошло название Москва?

Класс затих.

– Смелее! Не скрывайте свои глубокие знания, здесь все свои, – подбодрила физичка. – Ступин!

За последней партой неохотно привстал шустрик,

– Марьянпетровна, сейчас не москвоведение, – сказал он и плюхнулся на место.

Про москвоведение Маша слышала впервые. Хотя понятно: это как у нее в Укрополе краеведение,

– Ильюшин! – гнула свое физичка.

Боинг-2 подниматься не стал, он и так был выше всех на голову:

– Тоже не знаю.

– Может быть, Курицына знает?

Маша оглянулась. На «Курицыну» никто не отозвался, только соседка блондинки вздохнула. Невезучая. Все щеки в прыщах да еще такая фамилия…

– Кэтрин, очнись! Ты опять в Америке? – позвала физичка (неужели вправду Кэтрин, а не Катя?).

Прыщавая на этот раз и бровью не повела. Зато Машина соперница блондинка покачала головой и оттопыренным пальчиком поправила волосы. Надо же, Кэтрин Курицына! Маше сразу стало легче. Пускай попробует дразнить ее Укрополем!

А физичка расстроилась:

– Ребята, вы же москвичи! Неужели никому не интересно, откуда пошло название вашего родного города?!

– Этого даже историки точно не знают, – вступилась за свой новый класс Маша и почувствовала, что зря вылезла.

Опять послышались шепотки. Прыснула в нос соседка

Кэтрин Курицыной – ну и ладно бы, но весь класс гудел! Машу не поняли. Решили, что новенькая выставляется.

– По одной из версий, «Москва» происходит от слова «мосьва» – «мошкара». Сначала так назвали реку, а потом и город, – упавшим голосом договорила она.

– Моська? – переспросил громила Ильюшин.

– Где, где моська? – засуетился шустрик.

И тут Кэтрин Курицына негромко, но отчетливо сказала:

– Укропка из Петрополя!

Маша похолодела. Вряд ли соперница сама поняла, какой перл выдала сгоряча, но, когда дело касается тебя, такие вещи хватаешь на лету. В «Укропке» – слышались и «Укрополь», и «укроп» – мол, не москвичка, атак, чучело огородное. Коротко, точно, зло – все, что нужно для того, чтобы прозвище прилипло надолго.

Класс молчал, оценивая «Укропку».

– Петрушка из Укрополя! – выдал свой вариант шустрик.

– Нет, Укропка! – басом припечатал Ильюшин. Маша посмотрела на часы: шестая минута учебы в новом классе – и уже прозвище. Наверное, это был рекорд.

А день только начинался. Заносчивые москвичи не замечали новенькую. На перемене девочки прогуливались под ручку, парни облепили подоконники – все как в старой Машиной школе. Только она стояла у колонны и сама себе казалась дурочкой, которой назначили свидание и не пришли. Через ее голову разговаривали. Ее обходили, как мебель. Довольная собой Кэтрин Курицына проплывала мимо со своей подружкой. Маша догадывалась по их быстрым взглядам, что говорят о ней. Один раз она расслышала: «Укропка», – и ответила одними губами, без голоса: «Курица!»

Маша понимала, что упускает время. Известно же: как себя покажешь с самого начала, так и будут к тебе относиться. Если торчать у колонны, можно до одиннадцатого класса остаться никому не интересной Укропкой. Нет, надо скорее искать союзников!

Единственным, кого Маша знала хотя бы по имени (кроме Кэтрин, разумеется), был Максим. На перемене он стоял со всеми у окна, иногда пытался что-то сказать, но его не слушали. Мальчишки звали его «Радио „Максимум“. Маша встретилась с ним глазами и пошла в класс; захочет поговорить – догонит.

Максим пришел за две минуты до звонка и сел к ней спиной:

– Ну?

„Баранки гну!“ – хотелось огрызнуться Маше, но начинать со ссоры было нельзя, и она спросила:

– У вас есть пейнтбольная команда?

– Какая? – растерялся Максим. Он, конечно, ждал, что Маша спросит о Кэтрин Курицыной.

– Пейнтбольная. Знаешь, такая военная игра – пейнтбол? Когда все бегают и стреляются шариками с краской.

– Видел по телику. Нет… В классе нет, а в школе – не знаю, – уточнил Максим. – Я же сюда пришел всего за три недели до тебя, первого сентября.

– А раньше где учился? – спросила Маша, чтобы разговорить Максима. Как любит повторять Дед, людям больше нравится рассказывать о себе, чем слушать о других.

– В Англии, там папа работает. А маме пришлось из-за меня вернуться в Москву. Русская школа у нас была только до пятого класса, а в английской я не тянул: мне язык плохо давался.

– Как же ты до восьмого дошел? – спросила Маша. Максим повернулся к ней лицом. Ледок был сломан!

– Так и дошел. И там все понимал с серединки на половинку, и здесь… Отстал я сильно, – пожаловался он.

– Хочешь, помогу?

– Нет! – отрезал Максим.

Что ж, Маша прекрасно его поняла. Класс не принимает Укропку, и Максим боится идти против всех.

– Спасибо, что хоть поговорил, – сказала она. Максим смотрел в парту.

– Хочешь совет? Не кати баллон на Президентшу, п нее будет в порядке.

– А это еще кто?

– Курицына. Она родилась в Америке и по Конституции США может стать их президентом, – сказал Максим. – Не станет, конечно, хотя выпендривается за троих

президентов.

– А у вас много таких – из Англии, из Америки? —

спросила Маша.

– Человек шесть-семь. Здесь же рядом дома дипломатов, – объяснил Максим.

Похоже, он говорил про двор Сергейчика. Ведь разведчики и дипломаты – часто одни и те же люди. Тот же Сергейчик рассказывал, что в Америке жил как дипломат.

Зазвенел звонок.

– Учти: у девчонок самое сильное лобби – Президентшино, а у ребят – Бомбера. Это Ильюшин, который тебя Морквополем дразнил, – торопливо договорил Максим.

Красивое словечко „лобби“ было незнакомым, но в общем понятным: тусовка.

В класс уже входили ребята, и Максим отвернулся от Укропки.

„Хорошо же! – разозлилась Маша. – Думаете, что вы меня не принимаете? Нет, это я вас не принимаю!“ Один раз она уже умыла москвичей, и умоет еще. Пускай дразнятся. Она станет лучше всех, вот и все. Тогда девочки сами будут предлагать ей дружбу, а мальчишки – мечтать, чтобы она разрешила им понести сумку. И первым к ней приползет это ничтожество Максим!

Вторым уроком была алгебра. Маша вызвалась к доске решать пример. Кэтрин Курицына фыркала за спиной. Задавлю, подумала Маша.

Последнюю неделю она просидела в гостинице над учебниками. Мама с Дедом не могли записать ее в школу, пока не узнали, где им дадут квартиру. При этом они в два голоса твердили, что в Москве учат лучше и спрашивают строже. То ли с перепугу, то ли из-за того, что в гостинице нечем было заняться, кроме уроков, Маша обогнала класс.

Пример был знакомый: в задачнике такой же, только с „икс“ и „игрек“ вместо „а“ и „Ь“. Поставив последнюю точку, она торжествующе посмотрела на Кэтрин Курицыну. Соперница поправляла прическу. Жест означат: „Ах, отстань от меня со своими глупостями“. Но кислая гримаса выдавала Кэтрин – ей было не все равно, что Маша смогла решить этот пример!

На географии Маша тянула руку, но ее не спросили. На истории получила „пять“. Кэтрин Курицына вовсю интриговала. По классу летали записочки.

На двух последних уроках Маше не удалось отличиться. Была физкультура, а она не знала расписание и не взяла спортивную форму. Интриганка Курицына при всех заявила: „Расписание не знала, а уроки почему-то выучила!“, но физкультурник пропустил ее толстый намек мимо ушей. „На первый раз прощается“, – сказал он и разрешил Маше уйти.

По дороге к Сергейчику она прошла мимо заброшенного дома. Бордовый „жигуленок“ исчез. А вдруг Дед и Сергейчик уже поймали вора?

День, начавшийся с обид и разочарований, обещал быть нескучным.

Глава IV
КТО СКРЫВАЛСЯ В ТЕМНОТЕ

Крысолов очнулся в кромешной тьме и долго вспоминал, где он и как сюда попал. Все лицо дергало от боли как огромный нарыв. При каждом вдохе в обломки выбитых зубов попадал холодный воздух, и тогда становилось еще больнее.

Он потрогал зубы языком. Все передние выбили – четыре сверху, четыре снизу. Трубой… Похоже, что хотели ударить по затылку. Не обернись он за мгновение до удара, убили бы.

Потом в глазах снова вспыхнуло золотое наваждение. И мыслях Крысолов ясно видел кирпичную кладку и крошащийся под ломиком цемент. Он уже расшатал кирпич, оставалось только поддеть его и вынуть из стены, а там… Килограмм золота за кирпичиком лежал, не меньше. Раз металлоискатель отрубился… А цемент был серый, Крысолов хорошо это помнил. В старину такого не знали, строили на белом известковом растворе. Ему бы сразу сообразить, что в древней стене скрывается недавний тайник, – тогда, может быть, Крысолов не прозевал бы хранителя клада. Бандитское это золото, вот что. Ворованное, а то и снятое с убитых.

Конечно, клада уже нет. Если даже тот, с трубой, уверен, что убил его, он же не оставит золото рядом с мертвым телом.

Крысолову стало страшно. Надо убегать, а то вдруг хранитель клада вернется, чтобы убрать труп?!

Он пошарил вокруг, надеясь, что фонарик откатился недалеко… Нет фонарика. Полез по карманам искать зажигалку… Вывернуты карманы, висят мешками. Все выгреб, гад. Неужели и металлоискатель увел?!

Крысолов стиснул обломки выбитых зубов и охнул от боли. Он больше не жалел о золоте. Такое возьмешь и будешь трястись: продавать страшно и дома держать страшно, потому что милиция наверняка его ищет. А металлоискатель было жалко. Теперь на новый долго не заработаешь. Чтобы заработать на хороший металлоискатель, нужен хороший металлоискатель…

Голохвостые шуршали в темноте, не боясь Крысолова. Он почувствовал на щеке нежное прикосновение усиков и ужаснулся: «Сожрут!» Ему случалось видеть, что остается от самоуверенных котов, решивших поохотиться на подвальных крыс. Белый скелет и вывернутая наизнанку шкурка, выскобленная дочиста, как в мастерской скорняка.

В отчаянии Крысолов широко загреб руками, как будто плыл брассом, и наткнулся на свою зажигалку.

Вспыхнувший огонек заставил голохвостых отступить. Крысолов огляделся. Металлоискатель был здесь, но – кусочками. Тяжелый удар каблуком или той же трубой разбрызгал осколки пластмассы и компьютерных микросхем во все стороны. Если бы бандит украл дорогой прибор, было бы не так обидно.

Плача от боли и унижения, Крысолов пополз к выходу. О рюкзаке с ночной добычей он даже не вспомнил. Хотя если бандит не взял двухтысячедолларовый металлоискатель, то вряд ли позарился на гнутые серебряные ложечки. Может быть, рюкзак лежал в полуметре от круга, освещенного трепещущим огоньком зажигалки, но Крысолову было не до него. К горлу подступала тошнота, голова кружилась. Иногда ему казалось, что он ползет по стене, как муха.

Голохвостые шли за ним, не выходя на свет. Когда зажигалка нагрелась и стала жечь пальцы, Крысолов погасил огонек, и крысы подступили вплотную. Усики щекотнули подбородок, потом шею – одна тварь забралась ему на спину. «Вправду сожрут!» – подумал Крысолов, чиркая зажигалкой. На колесико попало что-то мокрое, не кровь ли? Палец соскальзывал. Слабые искры не могли зажечь газ. Крысолов с отчаянием крутил и крутил колесико. По разбитой губе шаркнул как будто маленький горячий напильник – обнаглевшая крыса слизывала кровь!

Крысолов закричал, уже не помня, что боялся хранителя клада. От крика в его несчастной ушибленной голове как будто взорвалась граната, начиненная болью. Он уткнулся лицом в руки и замер.

В окно било ослепительное солнце. «Уже день», – удивился Крысолов. Он лежал на полу знакомой кухни с отбитым кафелем. Странно. Когда крысы пошли в атаку, он еще не добрался до ступеней из подвала. Проползти по ступеням, по кафелю на лестничной площадке, по линолеуму в прихожей – и ничего не помнить?.. Крысолов посмотрел на руки. К ладоням пристали кирпичные крошки – это из подвала, он сам же и накрошил… Очень странно!

Держась за стену, Крысолов осторожно поднялся на ноги. Болели обломки выбитых зубов, ныл затылок. Перекрестие оконной рамы двоилось, как в бинокле со сбитой резкостью. Но тело было здоровым, тело его слушалось. Получалось, что Крысолов сам вышел из подвала. А что память его подводит, так это неудивительно после такого удара по голове… Чудес не бывает. Никто не стал бы спасать чужака от крыс ночью в заброшенном доме. Порядочные люди в это время спят, бомжи скорее раздели бы до нитки бесчувственного человека. А если бы вернулся хранитель клада, он бы добил свидетеля, который узнал его тайну.

На забор он влез играючи. Сколько их одолел Крысолов, таких заборов… Сел верхом, высматривая свою машину – да вот она, под ногами, «шестерочка»-старушка. Хотел машину поновее, так нет, передумал и купил металлоискатель! Крысолов всхлипнул, привычно шагнул на крышу, на капот, на бампер и оказался на земле. Открыл терцу, и вдруг закружилась голова. Так на дверце и повис, как тряпка. Передохнул, сел за руль, повернул ключ зажигания… А ключ откуда, почему не валяется в подвале вместе с мелочью из вывернутых карманов?

Крысолов спешил убраться и не стал раздумывать. Уже выруливая на улицу, он сообразил, что ключ в замке зажигания оставил хранитель клада. Наверное, собирался угнать машину, да передумал – старая. Или смотрел документы в бардачке. Хотел убедиться, что его тайник нашел случайный кладоискатель, а не милиционер в штатском.

Мостовая шаталась в глазах. Крысолов поймал себя на том, что ведет «жигуленок» зигзагами. Сотрясение мозга он получил, это как пить дать. Добраться бы до дома… Надо взять себя в руки. За перекрестком будет большая улица. Держать руль прямо и прибавить скорость, чтобы ехать как все.

Сначала это удавалось. «Жигуленок» влился в поток машин и ехал уверенно. Во всяком случае, никто не гудел и не орал на Крысолова в открытое окошко. И вдруг мостовую качнуло, как проволоку под цирковым эквилибристом. Крысолов заработал рулем, и его вынесло на встречную полосу.

Желтые полыхающие фары мчались в лоб «жигуленку». Включенные фары днем – грузовик с прицепом или автоколонна. «Мало не покажется», – подумал Крысолов, пытаясь вернуться в свой ряд. Но место его «жигуленка» уже занял автобус.

Это была еще не авария. У Крысолова оставалось несколько секунд, чтобы пропустить автобус и втиснуться за ним. Он стал тормозить, но педаль с непривычной легкостью провалилась в пол. Потянул ручной тормоз, но рычаг выскочил из гнезда и остался у него в кулаке. Не сбавляя скорости, «жигуленок» летел навстречу гибели. Горящие фары были уже в метре от капота.

И тогда Крысолов понял, что хранитель клада все-таки избавился от свидетеля.

Глава V
ИГРЫ СО ЩЕНКОМ, ИЛИ ДЕНЬ УЖАСАЮЩИХ СЮРПРИЗОВ

Дверь открыла молодая женщина. Маша подумала, что ошиблась квартирой, и приготовилась извиняться. Но женщина цепко схватила ее за руку и тащила в прихожую.

– Тапочки синие блины горят! – выпалила она без паузы, как загадочный пароль, и убежала. За углом послышался негодующий собачий визг.

– Эдька, опять под ногами путаешься! – вскричала женщина. – Ну, иди, иди сюда, мама подует на лапу.

Маша поняла, что попала куда надо.

Женщина была маминого возраста и в дочери Сергейчику никак не годилась. Для жены седого полковника она выглядела, наоборот, молодой, но веселому Сергейчику такая подходила.

Разыскав себе синие тапочки, Маша пошла на запах блинов. Узкий коридор состоял из дверей и поворотов; пол и потолок были облупленные, а все, что между ними, – потертым. Здесь тоже ждали квартиру в новом доме и перестали следить за старой.

Жена Сергейчика жарила блины сразу на трех сковородках, а щенок смотрел. Маша вошла тихо и застала их за разговором.

– Нос ты сегодня ошпарил, – укоряла жена Сергейчика.

Пристыженный щенок опускал голову, как будто кивал: да, был такой грех.

– Под ноги мне сунулся два… нет, уже три раза. Щенок опять кивал.

– Как тебя после этого называть, Эдька?!

– Вау! – сказал щенок, услышав свое имя.

– Вот именно. Вякалка ты хвостатая и больше никто!

Тут жена Сергейчика заметила Машу.

– Похожа! – сказала она, ловко сбрасывая со сковородки готовый блин и сразу же наливая тесто.

– На кого? – спросила Маша.

– И на маму, и на папу. Я же с ними училась в Институте международных отношений, только на два курса младше.

После мамы и Деда жена Сергейчика была третьим человеком, который знал папу.

– Расскажите про него, – попросила Маша.

– По нему сохли все наши девчонки, – охотно начала жена Сергейчика. – И я в том числе. Красавец, отличник – три языка в совершенстве! А как он пел Визбора под гитару!

 
Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой.
Месяц кончается март,
Скоро нам ехать домой… —
 

чистым голосом пропела она и, отвернувшись, загромыхала сковородками. – Я плакала, когда узнала, что он погиб.

– И вышли за Сергейчика? – бестактно спросила Маша. Ей не понравилось, что жена Сергейчика, может быть, вешалась на папу.

– Одно с другим не связано. Твой папа был девичьим увлечением, хрустальным мальчиком. Каждая девушка выбирает себе такого и придумывает недостающее. Понимаешь, про что я?

– Не очень, – призналась Маша.

– Например, ты гуляешь одна и представляешь, что вы вместе. Думаешь: вот он скажет то-то, а я отвечу так-то… И говорит он всегда то, что тебе хотелось бы услышать. А настоящий мальчик, он ведь может и другое сказать. Настоящий в этот период только разочаровывает.

– Теперь поняла. Я себе тоже придумала одного… – сказала Маша и, сама себе удивляясь, стала выкладывать все до конца: – Он такой аккуратный: прямой пробор, курточка белая, шорты в складочку. Не то что другие мальчишки. А у нас был турнир по пейнтболу. Это когда…

– Знаю, краской стреляются, – кивнула жена Сергейчика.

– И его послали в разведку, – продолжала Маша. – А он, с проборчиком, отсиделся в кустах, достал готовый план и приносит: «Все точно, можете верить». Потом хороших ребят из-за него подстрелили. А он и говорит: «Зачем напрягаться, это же игра». Тогда я поняла, что он придуманный.

– Друзей подвести – не игра, – заметила жена Сергейчика. Блины летали у нее со сковородок, тесто лилось.

– А у вас с моим папой как было? – спросила Маша.

– У нас все было в моих фантазиях. Один-единственный раз я танцевала с ним, а от него пахло винегретом из студенческой столовой. Я убежала и плакала, потому что Сережа Алентьев не мог есть винегрет как обычные люди… Зрелая любовь приходит позже. Знаешь, как определить, готова ли ты выйти замуж за человека?

Маша покачала головой. А жена Сергейчика улыбнулась и выдала совершенно неожиданное:

– Представь, что он болен и тебе надо поставить ему клизму. Если он после этого ничего не потеряет в твоих глазах, значит, ты по-настоящему его любишь.

Маша ставила клизму коту Барсу, когда тот проглотил резиновую новую пробку от валерьянки. Для этого пришлось засунуть его в сапог, чтобы не царапался. Она представила эту сценку с укропольским одноклассником Петькой, потом со знакомым Деда старшим лейтенантом Гришей. С Петькой было смешно, с Гришей кошмарно!

– Ну, как тебе картинка? – спросила жена Сергейчика, орудуя сковородками.

– Лучше вообще замуж не выходить!

– Конечно, в четырнадцать лет лучше… Можешь звать меня тетей Ирой, – разрешила жена Сергейчика.

Маша спохватилась:

– А я…

– Знаю: Маша, оперативный псевдоним Муха. Твой дедушка только про тебя и рассказывал.

Маша уже поняла, что Деда и Сергейчика нет дома.

– А где они?

– На улице. За красной машиной погнались, как маленькие.

– За бордовой, – поправила Маша.

– Наверное. Увидели в окно, что водитель шатается как пьяный, и побежали порядок наводить. Только он раньше них уехал… Опа! Четвертый раз!

Последнее замечание относилось к щенку. Он подкрался сзади и терпеливо ждал, когда тетя Ира наступит ему на лапу. Наступила. Щенок взвыл.

– Мальчик мой, давай подую! – присела к нему тетя Ира. – Ему хочется внимания. Впрочем, как и всем нам, – объяснила она Маше. – Поиграй с Эдиком, а то Кошка выклянчила щенка и совсем с ним не занимается.

Маша поняла, что Кошка – домашнее прозвище дочери Сергейчиков, но все равно это звучало смешно: кошка выклянчила себе щенка.

Звали щенка Эдвин Либрайн, но малый он был негордый и откликался на Эдика. В прихожей над его ковриком висела родословная с перечнем родителей, дедов, прадедов и прапрадедов. Маша стала читать ее вслух, а Эдик ей кивал. Морда у него была умнейшая. Умнее, чем у некоторых Машиных знакомых.

Потом щенку надоело слушать, и он стал прыгать на Машу. В первый раз поехали колготки, и стало ясно, что второго быть не должно. Хороша она будет, если щенок располосует платье! А в чем завтра идти в школу?

Маша стала уворачиваться. Эдик входил в раж. В конце концов он вскочил на задние лапы, навалился и чуть не опрокинул ее на пол. Маша убежала за первую попавшуюся дверь. Заперлась на задвижку, поискала зеркало, не нашла и посмотрелась в стеклянную дверцу книжного шкафа. Платье не пострадало.

Комната, в которую попала Маша, определенно была кабинетом Сергейчика. На стене – грубо сделанный щит из прутьев и толстенной, не бегемотьей ли, кожи. Вокруг целая коллекция ножей с потертыми рукоятками – кривых и прямых, обоюдоострых и с пилкой. На полках африканские фигурки из черного дерева, зажигалки, сделанные не то из больших патронов, не то из маленьких снарядов. С первого взгляда видно, что хозяин кабинета – человек военный и прошел огни и воды.

Книги у Сергейчика были однообразные: история разведок и математика. Понятно, ведь он шифровальщик. Компьютер мощный, с дополнительным винчестером. Рядом, соединенный с ним проводом, лежал ноутбук. Оба компьютера были включены, по экранам бежали цифры и непонятные математические знаки. «А вдруг это шифры, и посторонним нельзя смотреть?» – испугалась Маша. Она потихоньку высунулась за дверь… Давно не виделись! Поджидавший в коридоре Эдик вскочил и положил передние лапы ей на плечи. Ну, щенок! Маша вывернулась, протолкнула Эдика в кабинет и заперла за ним дверь.

– Воюете? – вышла с кухни тетя Ира. Эдик скулил и скребся. – Ладно, пусть немножко посидит взаперти, а то совсем от рук отбился.

– Я знаю, что он добрый, но все равно страшно. Зверь же, – сказала Маша.

– Истребитель колготок, – подтвердила тетя Ира, заметив спущенную петлю у нее на коленке. – Укусить Эдька не укусит, но поцарапать, порвать изо всей дурацкой мочи – это запросто. Я сбегаю в магазин, вернусь, и найдем тебе что-нибудь переодеться, а пока к Эдику не подходи. – Тетя Ира сняла с вешалки плащ и стала одеваться. – Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие. Сметана, мед на столе. А хочешь блинов с селедкой? Мой Сергейчик любит.

– Я попробую, – не стала отказываться Маша и пошла на кухню.

Два блина со сметаной проскочили незаметно. Маша напомнила себе, что хочет похудеть, и съела на сладкое два с медом. Блины были маленькие. Она решила, что с пяти тоже не растолстеешь, и попробовала с селедкой. После меда это оказалось именно тем, что нужно. Шестой блин как будто сам собой начинился нежными селедочными ломтиками, свернулся в трубочку и подсунулся к губам. «Этот последний!» – твердо сказала себе Маша и села с трубочкой к окну, подальше от других блинов.

Окно выходило не во двор, как в кабинете Сергейчика, а на большую незнакомую улицу. Понемногу откусывая от блинной трубочки. Маша стала разглядывать магазины. Мебельный – хорошо. До нового дома от него будет пять минут ходьбы. Можно купить всю обстановку в квартиру и перевезти на тележке, чем грузовик нанимать. Экономия выйдет. Гастроном – еще лучше, потому что мебель покупают не каждый год, а продукты – каждый день… А вон тетя Ира бежит через дорогу, сумкой машет. Славная она. Маша никогда так хорошо не разговаривала со взрослыми женщинами. С мамой только.

В комнатах что-то упало. Эдик, а не что-то, поправила себя Маша. В кабинете. А там компьютеры!.. Звук был мягкий – судя по всему, щенок просто подпрыгнул. Может, выпустить его? А если порвет платье?..

Маша посмотрела в другой конец улицы и забыла про щенка, потому что увидела бордовый «жигуленок»! Вернее, то, что от него осталось.

Уцелели только багажник и задние дверцы, а всю переднюю часть «жигуленка» словно кто-то пожевал и выплюнул. Он криво стоял на газоне – то ли отлетел туда от удара встречной машины, то ли его оттащили, чтобы не мешал движению. Вокруг толклись спасатели в синих комбинезонах. Сыпались искры – чем-то срезали крышу.

В толпе зевак Маша заметила Деда и Сергейчика. Ясно: хотят узнать, жив ли водитель. Похоже, он у них под подозрением. А вон «Скорая помощь» – значит, еще жив, к погибшим «Скорую» не вызывают.

Двое спасателей отогнули надрезанную крышу, раскрыв машину как консервную банку. Опять посыпались искры. Санитары с носилками стояли наготове. Водителя вырезали из смятого железа, уложили обмякшее тело, накрыли простыней… Голову не накрыли. Точно, жив.

Хлопнула входная дверь.

– Ма, блинами пахнет! – крикнул девчачий голос.

Ага, Кошка! Интересно, сколько ей лет?

Невидимая Кошка ходила по квартире, скрипя и хлопая дверями и дверцами. Переоделась, выпустила топочущего Эдика, пошла мыть руки… «А вдруг она тоже учится и письмом, только не в „Б“, а в „А“? – подумала Маша. – Перевестись бы к ней, пока еще не поздно». Дед с Сергейчиком дружат, тетя Ира и мама вместе учились. Значит, и они, Маша с Кошкой, наверняка поладят.

Кошка вошла и уставилась на Машу как на призрак:

– Ты?!

Это была Кэтрин Курицына!