Текст книги "Судьба ликвидатора (СИ)"

Автор книги: Евгений Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

   В подъезде было душно, как в аду, солоноватый пот ручьями тек по его лицу и предательски потели руки. В окно хорошо просматривалась трамвайная остановка, на которой с минуты на минуту должен был появиться Ребет. Богдан судорожно сглотнул слюну, ожидая его появления. И вот, наконец, подъехал долгожданный трамвай. Из него вышел улыбающийся, ничего не подозревающий профессор. Не глядя на окружающих, он помог спуститься со ступеньки пожилой даме. Предвкушая развитие дальнейших событий, Сташинский бросил в рот таблетку и, едва проглотив ее, сжал в руке пистолет. В этот момент, как по закону подлости, на верхнем этаже скрипнула входная дверь, и на площадку выскочил мальчик лет восьми с лохматой собачонкой на поводке. Он остановился на лестничном пролете, завязывая шнурок на ботинке, и совершенно не обращая внимания на одиноко стоявшего мужчину. Богдан продолжал смотреть в окно и, к своему сожалению, увидел, как Ребет, сопровождая даму, что-то весело ей рассказывал, следуя по направлению к подъезду. Видимо эта женщина была его соседкой и они не собирались прощаться на улице. Сташинский быстро спрятал цилиндр во внутренний карман плаща, быстро спустился вниз и вышел через запасной вход, чтобы случайно не столкнуться со своей жертвой на выходе.

   Наступила суббота. День выдался на удивление ясным и солнечным. Богдан даже не стал надевать плащ. Он прошелся по площади, задержался у газетного киоска, там приобрел свежий номер «Шпигеля» и стал лениво перелистывать страницы, время от времени рассеянно поглядывая по сторонам.

   Ближе к десяти часом утра он увидел Льва Ребета, выходившего из трамвая по направлению к редакции. На этот раз тот был один. Богдану не составляло труда первым войти в подъезд, на ходу вынимая из кармана невинный газетный сверток. Поднявшись по лестнице до второго этажа, он остановился и прислушался. Через несколько секунд раздался грохот кованной двери и на лестнице послышались шаги. Сташинский повернулся и стал спускаться вниз, придерживаясь правой стороны. Когда Ребет оказался на несколько ступенек ниже от него, Богдан поднял на уровень лица предварительно снятое с предохранителя оружие, и выстрелил жертве в лицо струей смертоносного яда. Профессор чуть качнулся вперед, даже не поняв, почему эта лестница внезапно поплыла у него под ногами. Не замедляя шаг, Богдан продолжал спускаться, на ходу пряча оружие во внутренний карман пиджака. Уже за спиной он услышал, как Ребет упал, но при этом не обернулся.

   Выйдя из здания, он принял противоядие и поспешил к каналу Кегльмюльбах, находившемуся в полукилометре от площади Карлсплац. Прогулочным шагом он добрался до площади Ленбах, пересек дорогу у отеля «Регина» и вышел к каналу. Там он бросил в воду пустой цилиндр, а затем, немного побродив по городу, направился к своему отелю. Избавившись от опасной улики, он, наконец, почувствовал себя относительно спокойно и уверенно. Не торопясь, он прогулялся по улице Максимилиана и очутился на площади. На подходе к отелю, он мельком бросил взгляд на здание редакции «Украинский самостийник». У дверей эмигрантской газеты уже стояли карета скорой помощи и полицейский автомобиль, как немое подтверждение его успеха. Войдя к себе в номер, он еще раз посмотрел на здание редакции и вспомнил огромные, неимоверно расширенные от ужаса глаза Льва Ребета. Он видел их всего долю секунды, но они ему запомнились настолько четко, что не могли выйти из его памяти еще очень долго. Восстанавливая динамику недавних событий, Богдан не мог поверить, что все это произошло с ним. И тут вдруг его стошнило прямо на подоконник. Он машинально вытер рот ладонью и пошел в ванную комнату. Он долго стоял над раковиной, поливая голову ледяной водой, пока его вновь не начало тошнить.

   Приведя сначала себя, а затем свой номер в порядок, он сразу же выписался из гостиницы.

  – Что-то случилось? – мимоходом, без видимого интереса спросил он у швейцара, наблюдавшего за людьми, толпившимися возле редакции.

  – Кажется, плохо человеку стало. Говорят, сердце. – Равнодушно пожал плечами тот, поправляя поношенную форму.– Скорая его уже увезла.

  – Бедняга, – буркнул в ответ Сташинский и направился на железнодорожный вокзал, где первым же экспрессом отправился во Франкфурт-на-Майне. В поезде он не мог сомкнуть глаз, хотя моральная и физическая усталость давала о себе знать. Но как только он смыкал веки, перед глазами сразу же, как из тьмы возникало лицо Ребета. Во Франкфурте, он переночевал в отеле «Интернациональ», после чего утренним рейсом компании «Бритиш Юропиэн Эйруэйз» вылетел в Берлин. Сидя в салоне самолета, он листал местные газеты и неожиданно увидел небольшой некролог, следующего содержания:

   « Сенат Украинского свободного университета, весь научный мир и украинская общественность с глубоким прискорбием сообщает, в субботу 12 октября 1957 года в 11 часов неожиданно от сердечного приступа ушел в вечность профессор Лев Роман Ребет, талантливый украинский ученый и незаменимый деятель в области украинской культуры. Похороны состоятся в среду 16 октября в 14 часов на кладбище Вальдфридгоф в городе Мюнхене».

   Отложив газету в сторону, Сташинский откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, про себя произнес: «Неужели я это сделал».

   Г Л А В А 12

   Вернувшись в Берлин, Богдан отбросил все свои душевные сомнения. Когда-то давно, можно сказать, еще в прошлой жизни, когда Богдан учился в Киевской школе КГБ, один из преподавателей говорил им, молодым курсантам:

  – Вы будущие профессионалы, а это значит, что ни от настроений, ни от угрызений совести зависеть не можете. Получили задание – думайте только об одном, как его выполнить и больше ни о чем другом вы думать не должны. Есть такое понятие, как «производственная необходимость». Если нет другого пути решения проблемы, как лишить жизни того или иного паразита, вы обязаны это сделать, и палец на спусковом крючке у вас не должен дрогнуть в самый последний момент. Помните о главном, ликвидация врага – это не убийство и не преступление. Это защита, защита человека от изверга.

   От этих воспоминаний Сташинскому легче не стало, однако именно этими словами он пробовал найти себе оправдание. Он пытался убедить себя в том, что выполнил свое первое задание, как профессионал и это был его первый успех на поприще ликвидатора. Тогда, сразу после ликвидации Ребета, ему сложно было себя переломить, но спустя двое суток, он постепенно начал ощущать себя по-новому. Теперь он уже не был безликим рядовым разведчиком, собирающим малозначительную информацию, он почувствовал силу той неограниченной власти, когда от имени государства можно карать преступников, лишая их жизни, при этом, не ожидая возмездия за свои деяния. Это было ни с чем не сравнимое ощущение власти и силы, недоступное и непонятное многим простым людям.

   На его лице блуждала еле уловимая улыбка. Он вышел из здания вокзала и вальяжной походкой направился к ближайшему телефону-автомату. Найдя в кармане нужную монетку, он опустил ее в аппарат и по памяти набрал известный только ему номер телефона в Карлхорсте.

  – Добрый день, – услышав голос Демона, поздоровался с ним Богдан, и, не представляясь, продолжил. – Я передал поздравление Вашему знакомому, он остался доволен.

  Это была заранее обусловленная фраза, свидетельствующая об успешном завершении дела.

  – Очень хорошо, – без эмоций ответил Сергей, – надеюсь, завтра мы увидимся?

  – Конечно, – ответил Богдан, – Я подойду к вам, как обычно.

   Он повесил трубку и улыбнулся, предвкушая завтрашний триумф.

   На следующий день, ровно в полдень Сташинский появился на конспиративной квартире в Карлхорсте. Как никогда прежде, он был необычайно веселым и возбужденным. В таком же приподнятом настроении оказался и Сергей Демон. Прямо на пороге, он крепко обнял своего подопечного и дружески похлопал его по плечу.

  – Молодей, Йозеф, – он по-прежнему называл его немецким именем, – От всей души тебя поздравляю.– Освободив Богдана из своих объятий, он крепко пожал ему руку и добавил. -Руководство высоко оценило твою работу.

   Они прошли в комнату. Богдан, как всегда сел в кресло, а Сергей, с лукавой улыбкой на губах, вытащил из нижнего ящика серванта небольшую коробку и торжественно протянул ее Сташинскому.

  – Вот. Руководство отдела награждает тебя ценным подарком. Это фотоаппарат «Контакс». Говорят классная штука.– Сергей с интересом посмотрел на Богдана, ожидая реакции с его стороны.

  – Служу Советскому Союзу.– Разочаровано ответил Сташинский. За свою работу он наделся получить, как минимум орден Красной Звезды.

   Сергей Демон был хорошим психологом и сразу уловил изменения в настроении своего подчиненного.

  – Пойми, дружище, ты хорошо выполнил свою работу, а хорошая работа всегда должна поощряться. Ну, а награды, им награждают за подвиги. – Он примиренчески улыбнулся Богдану и продолжил, – Опять же мы подумали, что фотоаппарат тебе пригодится и в жизни и в работе, а грамота или медаль, что с них толку, особенно в твоем положении, здесь на чужбине.

  – А я разве обижаюсь? – улыбнулся в ответ Сташинский, – Мне всегда хотелось приобрести хороший фотоаппарат, но о таком я даже не мечтал.

  – Ну, вот и славненько, – потер ладонями Сергей и предложил, – Может хряпнем по рюмочке за твой успех? У меня есть отличный армянский коньяк.

  – Можно и по рюмочке. – Без колебаний согласился Богдан и выпрямился в кресле.

   В считанные секунды на журнальном столике появилась непочатая бутылка коньяка, плитка шоколада и нарезанный на блюдце лимон.

  – За твой успех! – произнес Сергей и залпом выпил янтарную жидкость. В этот момент называть Богдана немецким именем он не мог, а обращаться к нему подлинным именем язык не поворачивался. Слишком уж он привык к немецкому образу своего подопечного.

   Богдан только пригубил свою рюмку и, отодвинув ее в сторону, серьезно произнес:

  – Сергей Александрович, давайте я напишу отчет и пойду, а то у меня еще есть дела.

  – Да, какие у тебя могут быть дела, – поднял брови Демон и вновь взял в руки бутылку.– У тебя сейчас сплошные выходные. Более того, тебе еще положен отпуск.

   Он начал вновь наполнять свою рюмку, а затем дернулся, как от удара тока, и на несколько секунд неподвижно застыл.

  – У тебя что, появилась баба? – спросил он с таким видом, как будто бы тот сделал что-то из ряда вон выходящее.

   Богдан заерзал на стуле и как школьник опустил глаза.

  – Да, – с трудом вымолвил он, – я еще до командировки хотел вам об этом сказать, но подумал, что из-за этого вы отмените мое задание.

  – И кто твоя пассия? – краснея, то ли от возбуждения, то ли от принятого алкоголя,

   спросил Сергей.

  – Ее зовут Инге Поль. Она работает парикмахером в Западном Берлине.

  – Час от часу не легче. – Демон, поставил наполненную рюмку на стол, вскочил с места и начал расхаживать по комнате, едва сдерживая раздражение. – Тебе что, наших баб мало? Да, если б ты только раньше сказал, что тебе так приспичило, мы бы тебе женский взвод подобрали из числа аттестованного или вольнонаемного состава нашего представительства. А так, ты хоть сам представляешь себе, какой геморрой ты приобрел себе и нам?

  – Да, все будет нормально, Сергей Александрович, – попытался ослабить напряжение Богдан. – Она только работает в Западном Берлине, а родом она отсюда из Дольгова, это в нескольких километрах от Берлина. У нее и сейчас там отец владеет автомастерской.

  – Владеет автомастерской. – Не скрывая сарказма, передразнил его Демон, – Другими словами капиталист, эксплуатирующий наемный труд.

  – Не надо так. – Твердо произнес Сташинский и строго посмотрел на своего куратора. – Она хорошая девушка и никакие вольнонаемные барышни мне не нужны. У меня своя голова на плечах есть и наши отношения с Инге никак не повлияют на мою дальнейшую работу.

   Демон вновь сел в кресло и немного смягчив взгляд, спросил:

  – У тебя хоть хватило ума не раскрыться перед ней.

  – Ну что Вы, Сергей Александрович, – Сташинский воспринял изменение в настроении куратора, как шаг к компромиссу, – Я же не настолько глуп, чтобы из-за девушки ставить под вопрос всю свою дальнейшую карьеру. Обещаю Вам, что моя личная жизнь никогда не пересечется с моей работой.

  – Не зарекайся. – Отмахнулся Сергей, – Основная масса наших коллег прокалываются именно на бабах.– Он укоризненно посмотрел на Богдана и вновь взял в руки рюмку коньяку. – Ладно, сейчас опиши свои похождения в Мюнхене, а я пока подумаю, как преподнести твою любовную историю руководству.

   Сташинский подвинул к себе лист бумаги и сразу начал писать. Демон, наблюдая за своим подопечным, продолжал мелкими глотками потягивать коньяк, развалившись в кресле. Успех ликвидатора был и его успехом, только за выполнение этого задания он надеялся получить более серьезную награду от руководства 13 отдела ПГУ КГБ СССР, нежели фотоаппарат.

   Через неделю на берлинской квартире, которую снимал Богдан, собрались некоторые представители советской резидентуры, посвященные в курс дела, чтобы совместно отметить удачно проведенную операцию, а заодно и приближающееся 40-летие Великой Октябрьской социалистической революции.

   На следующий день, с больной головой от тяжелого похмелья, Сташинский с паспортом на имя Александра Антоновича Крылова вылетел из Берлина в Москву. В самолете его постоянно мутило, он неоднократно просил у бортпроводницы воды и периодически выходил в туалет, однако легче не становилось. Ему казалось, что конца этому полету не будет никогда.

   В итоге, через несколько часов, немного пошатываясь, с бледно-зеленым цветом лица, Богдан все же вышел из самолета. Никогда в жизни его не радовали так бетонные плиты аэродрома, как в этот раз. Он готов был упасть на них и целовать, как самое дорогое, что осталось в его жизни, и не потому, что вернулся на Родину, а потому, что вновь обрел твердую опору под ногами. Вместе с пассажирами этого рейса, он вошел в здание аэропорта. До этого Богдану дважды приходилось бывать в Москве. Первый раз он отправлялся отсюда в Варшаву, когда выезжал на стажировку. Второй раз вылетал в Берлин. Он любил и недолюбливал этот город одновременно. С одной стороны его поражали гордое величие столицы, ее архитектура и история, с другой стороны, бурная жизнь, суета и масштабы, при которых переезд из одного конца города в другой занимали полдня, просто пугали. В свое время родной Львов казался ему настоящим мегаполисом, но в сравнении с Москвой, он воспринимался, как уютный и провинциальный городок. Но даже не этот момент оставлял у Богдана негативный осадок от столицы, а скорее то, что приезжал он в Москву не отдыхать, а встречаться со своим руководством. На свете мало найдется людей, которые испытывали бы душевный комфорт от посещения властных кабинетов, где порой от одной беседы с высокопоставленным начальником или вредным чиновником, зависит твой дальнейший взлет по карьерной лестнице или безжалостное падение. Сташинский не был исключением в этом вопросе. Ему предстоял разговор с непосредственным руководителем отдела. Конечно, повод для встречи был для него благоприятным, но начальники, есть начальники, и никогда не знаешь, чем закончится общение с ними.

   Не успел Богдан получить свои вещи, как к нему подошел молодой человек, ростом чуть выше среднего, худощавый в сером пальто и такой же шляпе. Быстрым движением, он вытащил из внутреннего кармана красную корочку удостоверения, и, не раскрывая его, также быстро спрятал обратно.

  – Добрый день, – с радушной улыбкой на лице, поздоровался он. – Вы Александр Крылов?

  – Да, – удивленно посмотрел на незнакомца Сташинский, – С кем имею честь?

  – Меня зовут Валера, – непринужденно, даже как-то по-свойски, ответил тот. – Мне поручено Вас встретить.

   – Кем поручено? – настороженно спросил Богдан.

  – Как кем? – удивился тот, – Генералом конечно.

   Сташинский не стал уточнять каким именно генералом, так как все равно фамилий их не знал. Не так часто он бывал в Москве и еще реже общался с генералами.

  – Тогда чего мы ждем, – обрадовался Сташинский тому, что не придется толкаться в душном метро с чемоданом. – Поехали.

   Валерий, привыкший встречать «серьезных» гостей, попытался помочь Богдану донести чемодан до автомобиля, но тот категорически отказался.

   На выходе из аэропорта, немного в стороне, стояла черная «Волга». Водитель, не теряя времени даром, тщательно натирал ее кузов сухой тряпкой, ежесекундно любуясь своим отражением в зеркальной глади отполированного капота.

   Увидев, Валерия с молодым мужчиной, он выпрямился по стойке смирно, хотя одет был в гражданский костюм, и, открыв заднюю дверь автомобиля, произнес:

  – Здравия желаю.

   По его поведению Богдан заметил, что тому, видимо, неоднократно приходилось встречать и возить по городу приезжих генералов, поэтому появление в аэропорту молодого сотрудника вызвало у него кратковременное недоумение, с которым он быстро справился. Он перехватил из рук Сташинского чемодан и уложил его в багажник. Затем, без суеты уселся за руль, не дожидаясь пока гость и встречающий его офицер займут места в салоне.

   Богдан ехал в автомобиле и безучастно смотрел в окно. За годы, проведенные в Германии, он уже не воспринимал так Москву, как в юношеские годы. Тогда столица Великой Родины воспринималась любым мальчишкой, как нечто сверхъестественное, как город-сказка, город-мечта. В той прошлой жизни, для него, как и для большинства его сверстников, самым заветным желанием было оказаться на Красной площади, своими глазами увидеть Мавзолей, Собор Василия Блаженного, попасть на манящую тайнами территорию Кремля и своими руками потрогать полуфантастический Царь-Колокол и сфотографироваться на фоне величественной Царь-пушки. Теперь, после проведенных нескольких лет в Европе, Богдан смотрел на все это другими глазами. Жизнь в патриархальной Германии, постепенно изменили его восприятие действительности и отношение к жизни.

   Они ехали достаточно долго, однако, за время пути никто из присутствующих в машине не проронил ни слова. Богдану не хотелось общаться с незнакомыми коллегами, а те в свою очередь, были приучены не беспокоить пустыми вопросами неизвестных людей. Лишь только когда они прибыли к месту назначения, Валерий подвел Богдана к дверям кабинета начальника отдела и, обменявшись парой фраз с секретаршей, сухо сказал:

  – Проходите, Степан Федорович ждет Вас.

   Сташинский вошел в огромный зал, обставленный дорогой старинной мебелью, видимо пережившей не одного хозяина. Стены кабинета были обшиты до потолка ореховыми плитами с инкрустацией. Правую стену занимал книжный шкаф, в котором целую полку занимал стройный ряд тридцати темно-синих томов сочинений Максима Горького. Плотные шторы на половину закрывали окна, создавая таинственный полумрак. Верхний свет был выключен, лишь на столе горела настольная лампа. На стене, прямо за спиной хозяина кабинета, висел портрет Дзержинского, а напротив – большая карта Мира. Сам начальник сидел за резным огромным письменным столом, на котором не было ничего лишнего, и внимательно читал документ, скрепленный массивной скрепкой.

  – Разрешите, товарищ генерал? – Богдан не представился, как того требует воинский устав, потому что не представлял, какую фамилию ему следует назвать, Крылов или Сташинский. Он впервые видел начальника отдела, поэтому испытывал естественное в подобных ситуациях напряжение.

  – Здравствуй, здравствуй, герой. – По-отечески улыбнулся начальник и, не выходя из-за стола, протянул руку Сташинскому. Он был одет в гражданский серый костюм, белую рубашку с синим галстуком. На вид ему было около 50 лет, крепкого телосложения, с крупными чертами лица, густыми седыми волосами, аккуратно подстриженными под «ежик» и огромными ладонями, с пухлыми пальцами, напоминающими мюнхенские колбаски. Его рукопожатие оказалось настолько сильным, что у Богдана хрустнули костяшки на пальцах. – Присаживайся за стол. – Он указал Сташинскому на свободный стул.

   Богдан присел на край стула и опустил руки под стол, растирая их после активного приветствия.

  – Мне уже доложили, о твоих результатах. Молодец. – Без особых эмоций констатировал генерал. – Дело сделано безукоризненно. Полиция Мюнхена при осмотре трупа не нашла никаких признаков насильственной смерти. Всеми структурами кончина Ребета воспринята, как естественная. Мы уже доложили наверх о твоем результате и, от имени Руководство КГБ и Центрального комитета партии объявляю тебе благодарность.

  – Служу Советскому Союзу. – Вскочил с места Богдан.

   Генерал снисходительно махнул рукой, давая разрешение сесть на место.

  – А теперь ты можешь отдохнуть. – Улыбнулся генерал, – Впереди тебя ждет отпуск. И не обычный отпуск, а можно сказать, царский. Открою маленький секрет. Тебе положена весьма солидная денежная премия, поэтому можешь поехать куда пожелаешь, в любой санаторий или Дом отдыха. Право выбора остается за тобой. Конечно, в это время года, на пляже не позагораешь, но, по крайней мере, можешь от души погулять, расслабиться, девок пощипать.

   Он засмеялся от собственной шутки и посмотрел на Сташинского, ожидая от него такой же реакции. Но тот молчал, уткнувшись взглядом в поверхность приставного стола.

  – Спасибо, товарищ генерал, – не поднимая глаз, ответил Богдан, – Но я не хочу в санаторий.

   Генерал проницательно посмотрел на подчиненного и покачал головой.

  – Хочешь быстрее вернуться к своей немочке? – улыбка моментально исчезла с лица начальника.– Зря ты с ней связался.

   Богдан, как волчонок, зыркнул на него и вновь опустил глаза.

  – Не люблю я немцев. – Беззлобно продолжал руководитель отдела. – Жадные они до мерзости. За марку удавятся.

   Богдан поднял удивленные глаза и еле заметно мотнул головой.

  – Конечно, я не обо всех немцах говорю. – Почувствовал настроение Сташинского генерал.– Безусловно, были немцы, достойные уважения. Маркс, например, Энгельс, Роза Люксембург, Эрнст Тельман. Но, все же, основная масса – это так, – он пренебрежительно махнул рукой, – друзья до поры до времени. Они же все нас ненавидят и 45 год никогда нам не простят, поверь мне.

  – Степан Федорович, -Сташинский посмотрел на генерала исподлобья, – Я уже говорил Сергею Александровичу, что наши отношения с Инге никак не повлияют на мою работу.

   Но тот пропустил мимо ушей оправдание своего сотрудника.

  – Тебе что, наших баб мало? – не унимался начальник, – Да полным-полно, только помани.

   Генерал скрестил руки на груди, начиная терять прежнее благодушие.

  – Короче так. Твою девку мы не знаем, она для нас не проверенный человек.– Генерал привстал с места и немного понизил голос. – Неужели ты не понимаешь, что она может сломать тебе всю последующую жизнь. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее, новые задания и вдруг такая блажь.

   Степан Федорович звонко ударил ладонью по столу и, откинувшись на спинку кресла, отвернулся к окну, обдумывая очередную тираду. Он часто задышал и на его висках выступили красные пятна.

  – Это мое личное дело.– Чуть слышно пробубнил Сташинский.

  – Что ты сказал? – Генерал угрожающе навис над ним, опершись кулаками в стол.– Ошибаешься. У чекиста нет личных дел. Тебе рассказать, какие уловки используют наши враги при вербовке? Любые слабости. Любые промашки. Чистота личной жизни сотрудника – залог его безопасности и успешного выполнения служебного долга! А ты, как подросток, который впервые попробовал бабу, уже угодил в «медовую» ловушку.

  – Но ведь человек живет не только ради исполнения служебного долга. – Робко попытался возразить Богдан.

   Эти слова привели генерала в ярость.

  – А для чего еще? – уставился он на подчиненного и, не услышав ответа, продолжил. – Тебе, что, красивой жизни захотелось? Хочешь получать все удовольствия сразу? Прохлаждаться в Германии за государственный счет, ни в чем себе не отказывая и при этом держать под бочком сдобную немочку? – Он перевел дыхание и прищурился, – Кстати, не такая уж она и раскрасавица. Я видел оперативные снимки. Таких, как она – пучок на пятачок...Или что, у немок не так все устроено, как у наших баб?

   Богдан с яростью сжал свои кулаки под столом. В этот момент ему очень захотелось встать и ударить сидевшего напротив него мужлана. Его лицо побагровело от ярости и еле заметно начал дергаться левый глаз, но он сдержался.

  – Товарищ генерал. – Встал по стойке «смирно» Сташинский, – Разрешите идти оформлять документы на отпуск?

   Богдан понял, что продолжать этот разговор не только бесполезно, но и не безопасно. Генерал в свою очередь отметил для себя реакцию подчиненного и осознал, что в последней фразе перегнул палку. Он вновь по-отечески улыбнулся.

  – А вот держать себя в руках, ты так и не научился. – Констатировал он. – Для разведчика это очень серьезный недостаток.

   Он вытащил из стола пачку папирос «Казбек» и подвинул ближе к Сташинскому хрустальную пепельницу.

  – Кури, Богдан, я знаю, что это твои любимые папиросы. – Совсем доброжелательно произнес он. – На меня не обижайся. Слишком много в тебя вложено сил и средств, чтобы из-за какой-то женщины все рухнуло.– Генерал уже старался подбирать более тактичные выражения. – Ты пойми, впереди тебя ждет еще одно задание, намного серьезнее предыдущего. А в дальнейшем, я намерен предложить твою кандидатуру для работы на нелегальном положении в Западной Европе, а это уже совсем другой риск и другая ответственность.

  – Я понимаю, товарищ генерал. – Ответил Сташинский, вновь усаживаясь на стул. – Но поймите и Вы меня. Я люблю эту женщину и другая мне не нужна.

   Лицо начальника стало серьезным, на его щеках заиграли желваки. Он отвернулся к окну и забарабанил костяшками пальцев по крышке стола.

   Богдан посмотрел на хозяина кабинета, ожидая его ответа, и закурил.

  – Хорошо. – Наконец согласился тот. – Пока ты будешь в отпуске, мы тщательно проверим твою немку. И если у нас не появится к ней серьезных претензий, ты сможешь с ней встречаться дальше, но только при одном условии, – он многозначительно посмотрел на Богдана, – она не должна знать, кто ты есть на самом деле.

  – Обещаю Вам, Степан Федорович, – радостно воскликнул Сташинский, – Можете во мне не сомневаться.

  – А теперь иди, оформляй документы на отпуск. – Отрезал генерал. – Надеюсь, что ты меня правильно понял.

   Он не подал на прощание руку Сташинскому, а лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи и вновь погрузился в изучение лежавшего на столе документа.

   Г Л А В А 13

   Почти целый месяц, проведенный Сташинским в одном из профилакториев Подмосковья, показался ему бесконечным и, пожалуй, самым нудным периодом в его жизни.

  Медицинские процедуры для абсолютно здорового организма, паровые диеты, после обильной и жирной немецкой кухни и общение с пенсионерами, все это в комплексе действовало на него удручающе. Он не знал, чем себя занять. После нескольких лет, проведенных за границей, советская литература его уже не интересовала, отечественные кинофильмы казались наивными, а люди, в сравнение с немцами, невежественными и закомплексованными. Его сверстников в этом учреждении оказалось совсем не много, да и те Богдана мало привлекали. Он привык быть одиночкой и поэтому находил внутреннее умиротворение только в одиночестве. Все это время он гулял по мрачному осеннему парку и думал об Инге. С ее именем он ложился спать и просыпался, видя перед глазами ее образ. Он считал каждый проведенный день в профилактории, как день, приближающий его встречу с любимой девушкой. Однако, после окончания этого отпуска, для него, как гром среди ясного неба, прозвучало известие о том, что впереди его ждет еще один месяц в Подмосковье на учебной базе КГБ.

  – Советский разведчик, как любой другой отечественный специалист, должен совершенствоваться и развиваться, иначе он начнет деградировать.– Почти приговором прозвучали для него слова начальника кадрового аппарата. В его положении спорить было глупо, поэтому Богдан смирился и вновь продолжал жить ожиданием встречи с Инге.

   Только к концу декабря он, наконец, опять появился в Берлине. За последние пять лет Богдан впервые так долго находился на Родине, однако, к своему удивлению, отметил, что настоящим домом для него теперь стал именно Берлин. Его настоящая семья осталась в далеком прошлом и возвращаться к ней у него не было ни желания, ни возможности. Теперь у Сташинского появились другая жизнь и другие интересы. Здесь в Германии у него была квартира, работа и самое главное – любимая женщина, ради которой хотелось жить.

   Второй час Богдан стоял у подъезда дома, где проживала Инге и смотрел на темные окна ее квартиры. Медленно падал пушистый белый снег, играя своими узорами в лучах одинокого фонаря. Был поздний вечер и с каждой минутой ожидания, на его душе становилось все тревожнее. Обычно Инге в это время уже возвращалась с работы и ждала его дома, но сегодня она по неизвестной причине изменила своим правилам. Но не только это обстоятельство беспокоило его. Уезжая в СССР, Богдан не думал, что задержится там так долго, поэтому не предупредил девушку о своем отъезде. Он посмотрел на часы, стрелки показывали половину десятого вечера. В его сознании стали переплетаться мысли одна тягостнее другой. Он воображал Инге, то на больничной койке, то под колесами автомобиля, затем картинка менялась, и он видел ее в объятиях другого мужчины. От последней мысли ему становилось еще тягостнее, чем от первых двух. Неизвестно, куда бы завели его фантазии дальше, но к исходу второго часа ожидания он, наконец, увидел знакомый силуэт в самом конце аллеи. Девушка шла, немного покачиваясь на ходу и семеня шагами. Она старалась держать равновесие на скользкой дорожке. Уткнувшись лицом в приподнятый воротник пальто, Инге смотрела под ноги, не обращая, внимая на редких прохожих. Богдан сначала хотел пойти ей на встречу, но тут же испугался того, как она воспримет его появление после столь долгого отсутствия. Он продолжал стоять возле подъезда, не сводя с нее глаз, и морально готовил себя к самой непредсказуемой реакции. Однако поведение Инге оказалась действительно непредсказуемым. Увидев Богдана, переминающегося с ноги на ногу, возле своего дома, она издала радостный вопль и бросилась ему на встречу. Девушка подбежала к нему, теряя на ходу шляпку, и, не говоря ни слова, начала неистово его целовать, осыпая поцелуями глаза, губы и щеки. Богдан крепко прижал к себе девушку, наслаждаясь ароматом ее волос, и не верил своему счастью. Они вновь были вместе и казалось, что никакая сила в этом мире не сможет больше их разлучить.