Текст книги "Император Пограничья 12 (СИ)"

Автор книги: Евгений Астахов

Соавторы: Саша Токсик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

Капитан Ибрагимов сидел во внедорожнике, ведущем за собой колонну из двух грузовиков, и мрачно смотрел на приближающиеся стены Новосибирского Бастиона. Тридцатиметровые бетонные укрепления, опоясанные рунными контурами защиты, вздымались на фоне вечернего неба. На крыше нескольких высотных зданий стояли коммуникационные менгиры – гордость самого молодого Бастиона Содружества, чья специализация на телекоммуникациях обеспечивала связь по всей восточной части континента. Внутри виднелись стеклянные башни корпоративных офисов, а между ними – жилые кварталы с аккуратными парками и широкими проспектами.

Воспоминание о недавнем унижении жгло изнутри хуже раскалённого железа. Дружинники Платонова конвоировали его отряд пешком, словно преступников. Полсотни элитных бойцов и шесть магов Алых Витязей шагали под прицелами какой-то деревенской шпаны больше часа до границы Марки. Только там им вернули оружие – разряженное, с патронами, сложенными отдельно в мешки, будто они не профессиональные наёмники, а шайка разбойников. На месте их уже ждали возвращённые им внедорожник и два грузовика. Самое мерзкое – охотники Угрюма смеялись им вслед, отпуская шуточки про городских вояк.

Грузовик проехал через КПП, где охранники в форме корпоративной безопасности лишь мельком глянули на эмблему Витязей – алый шлем на чёрном фоне. Через двадцать минут езды по освещённым улицам они остановились у трёхэтажного здания из стекла и металла – штаб-квартиры ратной компании «Алые Витязи».

Ибрагимов поднялся на третий этаж, где располагался кабинет сотника. Секретарша лишь кивнула, даже не поднимая взгляда от магофона – о провале операции здесь уже знали. Капитан глубоко вдохнул и толкнул массивную дубовую дверь.

Сотник Павел Иванович Недорубко стоял спиной к входу, глядя через панорамное окно на вечерний город. Мужчина лет пятидесяти пяти, высокий и жилистый, с военной выправкой, которую не смогли сломать годы наёмничества. Седые волосы коротко острижены, на левой щеке – старый шрам от осколка. Когда он обернулся, в холодных серых глазах не было ни капли сочувствия.

– Докладывай, – коротко бросил сотник, усаживаясь за стол.

Ибрагимов начал излагать события: прибытие в Угрюм, переговоры с Платоновым, раскрытие информации об интересе корпорации к титаническим кристаллам, арест его отряда местной стражей.

– То есть ты не только провалил операцию, – перебил его Недорубко, медленно поднимаясь из-за стола, – но и раскрыл стратегическую информацию о наших нанимателях?

– Платонов использовал какой-то ментальный Талант, я не мог…

– Молчать! – рявкнул сотник так, что стёкла задрожали. – Мне плевать на твои оправдания! Знаешь, кто мне звонил час назад? Лично вице-президент стратегических закупок «Сибирского Меридиана»! А знаешь, что было потом? Сам Артур Светлояров велел передать, что наша компания оштрафована на триста тысяч рублей по контракту за нарушение пункта о поведении, порочащем деловую репутацию нанимателя! Из-за тебя, недоумка, нас всех поимели!

Недорубко обошёл стол, встав вплотную к Ибрагимову. От него пахло табаком и злостью.

– Ты вёл себя как уличный рэкетир, пытаясь выбить кристалл из какой-то приграничной деревни! Уж не знаю, каким образом, он проведал о случившемся, но эта история дошла до самого Светлоярова! Сам глава корпорации теперь думает, что Алые Витязи – сборище тупых громил!

– Но Платонов…

Кулак сотника врезался в стол с такой силой, что магофон подпрыгнул.

– Платонов переиграл тебя как слепого котёнка! Теперь вместо эксклюзивного контракта на добычу кристаллов мы имеем штраф, равный годовой прибыли отряда, и испорченную репутацию!

Ибрагимов стоял, сжав челюсти. Каждое слово било как плеть.

– Твоя зарплата урезается вдвое на полгода. Премиальные аннулированы. Ещё один такой провал – вылетишь из компании с волчьим билетом.

Недорубко наклонился ближе, понизив голос до угрожающего шёпота:

– И когда Рита будет плакать мне в жилетку о судьбе любимого племянника, я даже слушать не стану. А теперь вон из моего кабинета!

Капитан развернулся и вышел, аккуратно прикрыв дверь. В коридоре он прислонился к стене, чувствуя, как ярость клокочет в груди. Платонов… Этот самодовольный ублюдок из Пограничья посмел унизить его, капитана элитной ратной компании. Заставил маршировать как пленного, выставил дураком перед руководством.

Ибрагимов представил, как его пальцы смыкаются на горле Прохора, как поднимаются выше, выдавливая глаза из глазниц. Медленно, чтобы тот успел осознать свою ошибку. Месть будет сладкой, нужно только дождаться подходящего момента. Рано или поздно Платонов покинет свою деревню, и тогда…

* * *

Я сидел во главе длинного стола в гостиной своего дома, разглядывая собравшихся. Справа устроилась Василиса, перебирающая какие-то бумаги, слева – Полина с магофоном наготове. Напротив расположился Коршунов, чьё обветренное лицо хранило привычное выражение сосредоточенности. Рядом с ним Захар нервно теребил бороду.

– Итак, господа, – начал я, прокручивая в голове слова Архипа. – У нас есть камень, есть транспорт для его доставки, но нет главного – людей, способных из этого камня что-то построить. Глава артели со своими плотниками признался, что дальше деревянных срубов их умения не распространяются.

– Проблема серьёзнее, чем кажется, Прохор Игнатич, – подал голос Захар, поправляя очки. – Тут и высчитать надо, чтобы не переломилось, и известку с песком как следует развести, и своды те круглые класть по уму, а не как попало… Это целая наука, барин.

Я кивнул, ощущая тяжесть проблемы. В прошлой жизни у меня были мастера для любой задачи – от возведения крепостей до строительства соборов. Здесь же приходилось начинать с нуля.

– Давайте определим, кто именно нам нужен, – предложила Василиса, доставая чистый лист. – Систематизируем задачу.

– Начнём с главного, – включилась Полина. – Нам нужен архитектор. Не просто строитель, а человек, способный спроектировать здания академии – учебные корпуса, лаборатории, библиотеку.

– И общежития, – добавил я, вспоминая жалобы Захара о перенаселённых бараках. – Минимум на пятьсот человек.

Василиса записывала, её перо быстро скользило по бумаге.

– Далее – мастера-каменщики. Сколько потребуется?

– Для одновременного строительства нескольких зданий… – я прикинул в уме объёмы работ. – Минимум пять артелей по десять человек. Пятьдесят квалифицированных каменщиков, не считая подсобников. Возможно, больше. Пусть архитектор потом это проверит.

– Ещё нужны специалисты по аркам и сводам, – добавила Голицына. – Для главного корпуса академии потребуются сложные конструкции. Обычный каменщик с этим не справится.

– И мастера по декоративной резьбе, – неожиданно вставила Полина. – Академия должна выглядеть солидно, а не как казарма. Фасады, капители колонн, порталы – всё это требует художественной работы.

Я откинулся на спинку стула, размышляя. Список получался внушительным, и это только специалисты. А ведь каждого нужно привезти, разместить, платить зарплату…

– Захар, какие у нас возможности по размещению?

Управляющий закашлялся:

– Если выделить ещё три шатра под приезжих мастеров, можем разместить человек шестьдесят. Но это предел, воевода. И так уже в четырёхместных комнатах по восемь душ живёт.

– Значит, нужно строить дополнительное временное жильё из дерева параллельно с академией, – заключил я. – Родион, что с рынком труда? Где искать специалистов?

Начальник разведки достал из папки несколько листов:

– По моим данным, все именитые мастера-каменщики заняты в Бастионах. Московский платит по четыре рубля в месяц квалифицированному мастеру, Новгородский – по четыре с половиной. У них многолетние контракты, выкупить будет сложно и дорого.

– А что с обычными княжествами? – спросила Полина, барабаня пальцами по столу. – Владимир, Суздаль, Муром – там же тоже строят из камня.

– Строят, но не в таких масштабах, – ответил Коршунов. – Во Владимире есть хорошая артель мастера Фомы Киняева, человек пятнадцать опытных каменщиков. Свободны или нет, не знаю. Надо с ним беседовать.

Василиса подняла взгляд от записей:

– Даже если заняты, а что если предложить условия лучше? Двойную оплату, например?

– Двойную? – Захар чуть не подпрыгнул. – Это же восемь рублей на мастера! За пятьдесят человек – четыреста рублей в месяц только на зарплаты!

– Плюс подъёмные, – добавил я. – По тридцать рублей на семью для переезда. Плюс страховка – если кто погибнет от Бездушных, семье выплачиваем годовое жалование.

В комнате повисла тишина. Сумма получалась солидной даже по меркам нашего обеспеченного бюджета.

– Зато это привлечёт внимание, – медленно произнесла Полина. – Такие условия обсудят во всех артелях Содружества.

– Согласен, – кивнул я. – Коршунов, отправь вербовщиков во все ближайшие княжества и во Владимир к этому Фоме Киняеву. Пусть делают предложение от моего имени. Параллельно пусть едут во Суздаль, Муром, Тверь и Сергиев Посад. В каждом городе наверняка есть хотя бы несколько мастеров.

– Савельеву в нашем представительстве тоже поручу, – добавил начальник разведки. – Он хорошо знает местный рынок труда.

– И давайте сразу разместим объявления в Эфирнете, – предложила Василиса. – На всех досках вакансий. Пусть увидят как можно больше людей.

– Будь, добра, займись, – одобрительно кивнул я.

– Диктуй, что писать, – Голицына достала магофон и перевела на меня вопросительный взгляд

– «Острог Угрюм приглашает на работу мастеров каменного дела, – начала Полина, заполнив долгую паузу. – Требуются: архитекторы, каменщики, специалисты по аркам и сводам, мастера художественной резьбы по камню. Условия: оплата в два раза выше рыночной, предоставляется жильё, подъёмные тридцать рублей на семью, полная страховка от несчастных случаев включая нападение Бездушных. Контракт на год с возможностью продления».

– Добавь, что работа начинается немедленно, – вставил я. – И что материалы и инструменты предоставляются за наш счёт.

Пока Василиса набирала текст, Коршунов уже отдавал распоряжения по своему магофону, связываясь с агентами в разных городах. После этого Василиса продолжила подсчитывать расходы, а Полина прикидывала список необходимых материалов для строительства, что по моему мнению будет пальцем в небо. Нам нужен был профессионал, который разбирается в этом ремесле.

Следом мои мысли перескочили на смежную тему, когда я осознал масштаб нашего начинания. Это будет не просто наём рабочих – это попытка переманить лучших специалистов Содружества в Пограничье, регулярно страдающее от Бездушных. Многие откажутся из страха, другие – из-за уже имеющихся обязательств. Но если удастся собрать хотя бы половину от необходимого числа мастеров, строительство академии станет реальностью.

* * *

Следующим вечером я вновь собрал всю команду в гостиной. Полина села к столу с заметно менее энтузиазма, чем накануне. Её ореховые глаза, обычно сверкающие от нетерпения поделиться новостями, сегодня выглядели обеспокоенными.

– Что с откликами? – спросил я, наблюдая, как гидромантка нервно перебирает листы с записями.

– Интерес определённо есть, – начала Белозёрова, но в её голосе слышалась неуверенность. – За сутки поступило семнадцать магофонных звонков и двадцать три обращения через Эфирнет. Но…

Она замолчала, кусая нижнюю губу – привычка, которая проявлялась у неё при волнении.

– Но что, Полина? – мягко подтолкнул я.

– Большинство интересующихся отказывается, как только узнают о расположении в глубоком Пограничье, – выпалила она одним дыханием. – Они говорят, что готовы рассмотреть предложение, если мы откроем филиал ближе к цивилизации, но ехать так далеко от княжеств не хотят.

Коршунов хмуро кивнул, его обветренное лицо сохраняло привычное выражение сосредоточенности.

– Логично. Мало кто захочет везти семью в столь опасные места. Даже за хорошие деньги, – заметил начальник разведки, листая свои записи. – Но у меня есть как хорошие новости, так и плохие.

Я откинулся на спинку стула, приготовившись выслушать доклад. Родион умел подавать информацию структурированно, что я ценил.

– Начнём с хороших, – предложил я.

– Мой агент съездил в Суздаль к артели мастера Трофима Петренко, – начал Коршунов, разворачивая карту. – Ситуация там для нас почти идеальная. Эта самая артель строила особняк местному купцу, торговавшему льном. Три месяца назад купчишка прогорел – конкуренты перехватили его основных поставщиков, а оставшиеся запасы сгорели при пожаре на складе.

– И дом остался недостроенным? – уточнила Василиса, поднимая взгляд от своих записей.

– Именно. Тот прощелыга объявил себя банкротом и скрылся, не заплатив артели за три месяца работы. Двенадцать опытных каменщиков остались без средств к существованию. Большинство влезли в долги за жильё и еду.

Захар одобрительно кивнул, поглаживая бороду:

– Значит, голодные. Такие на любые условия согласятся, лишь бы прокормиться.

Я укоряюще глянул на него, и старый слуга, смутившись, пошкрябал бороду.

– Не совсем так, – поправил Коршунов. – Они готовы ехать к нам, но просят аванс для погашения долгов. Без этого их просто не выпустят из города – кредиторы уже обратились к местным властям.

– Сколько нужно? – спокойно уточнил я.

– По пять рублей на человека. Итого шестьдесят рублей, – ответил начальник разведки. – Среди них есть настоящая находка – старый мастер Кирилл Седаков. Ему уже за пятьдесят, но говорят, что он единственный в округе умеет класть сложные крестовые своды. Такой специалист нам очень пригодится для главного корпуса академии.

Я быстро прикинул расходы. Шестьдесят рублей плюс транспортные расходы, плюс первые месячные жалования… Сумма получалась приличная, но вполне подъёмная.

– А плохие новости? – поинтересовался я, внутренне ощутив уверенность, что они касаются Владимира.

Интуиция меня не подвела.

Родион скривился, будто проглотил кислую сливу:

– Мой человек встретился с артелью мастера Фомы Киняева во Владимире. Пятнадцать опытных каменщиков, включая двух мастеров по архитектурной резьбе. Они уже были готовы подписывать договоры, когда внезапно появился некий Селянинов, представившийся помощником княжеского казначея.

– И что он хотел? – спросил я, хотя ответ был предсказуем.

– Селянинов, говоря попросту, начал угрожать, – мрачно продолжил Коршунов. – Сказал, что княжество готово перебить любое наше предложение на двадцать процентов. А если кто-то всё равно решит ехать к нам, то навсегда лишится права работать на территории Владимирского княжества.

Захар возмущённо сплюнул:

– Ироды! Сами не строят толком, а другим мешают. Ну чисто собака на сене!

– Это не просто конкуренция, – задумчиво произнёс я. – Это систематическое противодействие нашей деятельности. Родион, твой агент сообщал о других случаях?

– Да. За последнюю неделю местные чиновники дважды пытались «проверить» бояр, которые пошли под вашу руку, городская стража усилила досмотры грузов, прибывающих во Владимир, а в местных сообществах в Пульсе появились слухи о том, что мы якобы готовим что-то незаконное.

Полина возмущённо вскинула голову:

– Да как они смеют! Мы же ничего плохого не делаем, только строим академию!

– Дело не в том, что мы делаем, а в том, что наши успехи ставят под сомнение компетентность местных властей, – пояснил я. – Когда маленький пограничный острог начинает переманивать специалистов из столичного княжества, это больно бьёт по их самолюбию.

Василиса покачала головой:

– Значит, на Владимир рассчитывать не стоит?

– В ближайшее время – нет. Но это не означает, что мы сдаёмся.

Я повернулся к Коршунову:

– Отправляй деньги в Суздаль. Пусть Петренко получает свой аванс и готовится к отъезду. Сколько времени потребуется на дорогу?

– При хорошей погоде – день. Но сейчас дороги размыло дождями, так что лучше заложить хотя бы два, – ответил начальник разведки.

– Хорошо. А что с другими городами? Тверь, Муром, Рязань?

Коршунов перелистнул страницу в своих записях:

– Из Рязани уже едут пятнадцать человек. Опыт у них в основном по жилым объектам, но для наших нужд подойдут. Могут заняться общежитиями. Обещали прибыть через неделю.

– А Тверь? – уточнила Полина.

– Там интереснее, – улыбнулся Родион. – Нашлись двое зодчих – братья Кудряшовы. Утверждают, что работали над проектом Тверского кафедрального собора и знают все секреты строительства крупных каменных сооружений. Правда, они просят встретиться лично, чтобы обсудить условия.

Захар скептически фыркнул:

– Хвастуны, небось. Все такие важные мастера, а почему тогда на работу к нам напрашиваются?

– Может, и хвастуны, – согласился я. – Но проверить стоит. Если действительно умеют проектировать большие здания, то нам они очень пригодятся. Родион, организуй встречу.

– Уже организовал. Они обещали приехать послезавтра, – ответил Коршунов с довольной улыбкой.

Прямо в моменте у меня родилась одна мысль, и навела на неё меня ситуация с артелью Петренко.

– Родион, выясни, кто из мастеров недоволен условиями, у кого долги или проблемы с местными властями. Таким мы можем предложить не просто работу, а новую жизнь.

Следующие дни принесли первые результаты наших усилий. Утром в понедельник к воротам Угрюма подкатили три телеги, гружённые инструментами и домашним скарбом. Первыми прибыли суздальцы во главе с мастером Петренко – невысоким, но крепко сложенным мужчиной лет сорока с мозолистыми руками и внимательным цепким взором.

Старый Кирилл Седаков оказался полной противоположностью своему начальнику – высокий, худощавый, с длинной седой бородой и удивительно молодыми, живыми глазами. Когда я описал ему идею главного корпуса, он долго думал, что-то бормоча себе под нос.

– Можете построить? – спросил я.

– Могу, – коротко ответил старик, но в его голосе звучала абсолютная уверенность. – Только камень нужен особый – не любой подойдёт для таких пролётов.

Уже к среде подъехала вторая группа – рязанские строители. Крепкие, дисциплинированные мужчины, привыкшие к чёткому распорядку и неприхотливые в быту.

А в пятницу, как и обещали, прибыли тверские зодчие – братья Кудряшовы. Старший, Иван, сразу произвёл впечатление серьёзного специалиста: детально расспрашивал о грунтах, требованиях к фундаменту, планируемых нагрузках. Младший, Пётр, больше интересовался художественным оформлением будущих зданий и уже набросал несколько эскизов фасадов в готическом стиле, что мне не сильно пришлось по душе. Больно мрачно это выглядело.

– Академия должна впечатлять, – заявил он, разворачивая свои рисунки. – Люди будут судить о качестве образования по внешнему виду зданий.

– Вот именно, впечатлять, а не наводить страх, – отозвался я. – Это место станет центром просвещения и науки. Такой вариант нам не подходит.

Прежде чем собеседник успел мне ответить, дверь гостиной с силой распахнулась. В проёме появилась Полина, раскрасневшаяся от бега и явно взволнованная.

– Прохор! – выдохнула она, хватаясь за дверной косяк и пытаясь отдышаться. – Я нашла нам архитектора! – девушка расплылась в сияющей улыбке, но в глазах мелькнуло что-то, заставившее меня насторожиться.

Братья Кудряшовы переглянулись с лёгким недоумением – они-то считали, что вопрос с архитектором уже решён.

– Это хорошо, но в чём подвох? – осторожно поинтересовался я, заметив, как девушка нервно теребит край платья.

– Только есть одна малюсенькая проблемка…

Глава 11

Карл Фридрих фон Штайнер сидел на скамье подсудимых, потирая запястье, скованные тяжёлыми кандалами. Потрёпанный, но тщательно отглаженный костюм – последняя попытка сохранить достоинство – висел на похудевшей за время заключения фигуре. Он держал спину прямо, а подбородок высоко, глядя на зал суда с едва скрываемым презрением.

Интерьер зала представлял собой всё, что фон Штайнер ненавидел в современной архитектуре. Голые бетонные стены, выкрашенные в безжизненный серый цвет, асимметричные окна, пропускавшие резкий, неприятный свет, полное отсутствие орнамента или декоративных элементов. Даже судейская кафедра – простой геометрический параллелепипед из полированного металла – казалась издевательством над самой идеей правосудия. В классическом зале суда имелись бы колонны, символизирующие незыблемость закона, фрески с аллегориями справедливости, деревянные панели, создающие атмосферу серьёзности и традиции. Здесь же – пустота, холод, бездушность.

«Kastenpest», – мысленно произнёс он любимое определение для модернизма – коробочная чума, поразившая города словно эпидемия.

Судья, пожилой чиновник с брюзгливым лицом и редеющими волосами, смотрел на него с нескрываемым раздражением. Очевидно, служитель Фемиды считал это дело пустой тратой времени, очередной выходкой сумасшедшего артиста.

– Дело номер 347−12, – прочитал секретарь монотонным голосом. – Обвинение в умышленной порче муниципального имущества в особо крупном размере.

Зал был полон. Журналисты щёлкали магофонами, архитекторы-модернисты шептались между собой, указывая на подсудимого, любопытствующие граждане жадно ловили каждое слово. Фон Штайнер узнавал некоторые лица – коллеги из архитектурного бюро, где он работал. Большинство смотрели на него как на прокажённого.

Прокурор – молодой амбициозный брюнет в дорогом костюме – встал и начал излагать обвинение:

– Ваша честь, в ночь с пятого на шестое сентября подсудимый совершил акт вандализма в отношении нового здания Торговой палаты. Используя заранее подготовленные гипсовые формы и быстросохнущий раствор, он изуродовал фасад здания, добавив к нему элементы так называемого «классического» стиля. Ущерб оценивается в пятьдесят тысяч рублей.

«Изуродовал…», – мысленно усмехнулся фон Штайнер.

Он спас это здание от убожества, вернул ему человеческое лицо. До его вмешательства это была бетонная коробка с хаотично разбросанными окнами – плевок в лицо всем принципам гармонии и красоты.

Verdammte Kastenpest !

Прокурор включил артефакт, воплотив магическую иллюзию. В воздухе материализовалось трёхмерное изображение здания «до» – серая бетонная масса с окнами разного размера, расположенными без всякой системы, почти плоская крыша, голые стены.

– Это оригинальный проект, созданный главным архитектором города господином Бизюкиным в стиле деконструктивизма, – продолжал прокурор. – Смелое, новаторское решение, отражающее дух современности.

Затем изображение изменилось – здание «после». Пилястры делили фасад на гармоничные секции, карнизы подчёркивали этажность, треугольный фронтон с барельефом Меркурия венчал центральный вход. Окна визуально выровнялись благодаря декоративным наличникам, создавая ритм и симметрию.

По залу прокатился шёпот. Некоторые журналисты даже присвистнули – разница была поразительной.

– Как видите, – прокурор повысил голос, – подсудимый полностью исказил художественный замысел!

Главный архитектор города Поликарп Бизюкин поднялся со своего места. Самодовольный мужчина лет пятидесяти в безвкусном тёмно-сером, как роба арестанта, костюме и с модной причёской. Фон Штайнер хорошо знал этот тип – карьерист, для которого архитектура была способом самоутверждения, а не служения красоте.

– Это варварство! – патетически воскликнул Бизюкин. – Мой проект был тщательно продуман, каждая линия имела смысл! Асимметрия окон символизировала динамику торговли, голые стены – честность в бизнесе, плоская крыша – устремлённость в будущее!

«Чушь», – подумал Карл. Символизировать можно что угодно, но глаз человека всё равно будет искать гармонию, а душа – красоту. Тысячи лет люди строили по законам золотого сечения не потому, что это было модно, а потому, что это соответствовало глубинным потребностям человеческого восприятия.

– Свидетели видели подсудимого ночью у здания, – продолжал прокурор. – Охранники нашли его инструменты – формы, вёдра, мастерки. Более того, он оставил манифест!

Прокурор зачитал вслух:

– «Я вернул зданию достоинство, украденное модернистскими вандалами. Красота вечна, уродство преходяще. Парфенон прекрасен спустя две с половиной тысячи лет, а ваши бетонные коробки уродливы уже при рождении».

Некоторые в зале нервно хихикнули. Судья стукнул молотком, требуя тишины.

– Подсудимый отказался от государственного защитника, – отметил судья. – Господин фон Штайнер, вы желаете что-то сказать в свою защиту?

Архитектор поднялся, кандалы звякнули.

– Я не сумасшедший! – его голос прозвучал громко и чётко. – Я исправил уродство!

Он сделал паузу, обвёл взглядом притихший зал.

– Золотое сечение, симметрия, пропорции – это не устаревшие концепции, это вечные законы красоты! Можно использовать современные материалы – бетон, сталь, стекло, – но зачем нарочно делать уродливо? Посмотрите вокруг себя, на этот зал суда. Голый бетон, асимметричные окна, никакого орнамента. Это здание правосудия? Или фабрика по переработке человеческих жизней? В античных Афинах суд проходил под портиками с колоннами – символами незыблемости закона. В средневековье – в залах с фресками, изображающими Страшный суд. А что здесь? Коробка! Безобразная коробка!!

Журналисты защёлкали магофонами, некоторые начали записывать видео.

– Вы называете меня вандалом? – Карл повысил голос, и в нём зазвучала подлинная страсть. – Вандалами были те, кто разрушил Рим! А что делают модернисты? Они разрушают саму идею красоты! Бетон – это камень для лентяев, господа судьи! Настоящий архитектор работает с настоящим камнем, создаёт пространство для человеческого достоинства, а не бетонные клетки для офисного планктона!

– Это не вам решать! – рявкнул судья. – Сядьте, или я прикажу удалить вас из зала за неуважение к суду!

Но фон Штайнер не сел. Он выпрямился ещё больше, и кандалы зазвенели как колокола.

– Неуважение? Я уважаю закон, но не могу уважать уродство, возведённое в ранг нормы! Господин Бизюкин говорит, что асимметрия окон символизирует динамику торговли? Чушь! Это символизирует только одно – неспособность создать гармонию! Две с половиной тысячи лет назад греки открыли золотое сечение. Тысячу лет назад готические мастера возводили соборы, от которых захватывает дух. А что создаём мы? Коробки! Одинаковые, безликие коробки!

По залу прокатился шёпот. Молодой журналист в первом ряду шепнул коллеге: «Это же готовый манифест!»

– Посмотрите на эти изображения! – Карл указал на всё ещё висящую в воздухе магическую иллюзию. – Какое здание вы бы хотели видеть каждое утро по дороге на работу? В каком здании вы бы хотели заключать сделки, определяющие судьбу города? Серая коробка деморализует, убивает душу! А здание с колоннами и фронтоном вдохновляет, напоминает о величии человеческого духа!

Бизюкин вскочил:

– Это демагогия! Вы застряли в прошлом!

– В прошлом? – фон Штайнер повернулся к нему. – Модернисты строят для фотографий в глянцевых журналах, я строю для веков! Вы создаёте здания с расчётным сроком службы тридцать лет. Парфенон стоит две с половиной тысячи лет и всё ещё прекрасен! Нотр-Дам пережил войны и Бездушных! А ваши бетонные коробки Ле Корбюзье уже разваливаются и выглядят как трущобы!

Несколько человек в зале закивали.

– Если здание нуждается в табличке «Дворец культуры», чтобы люди поняли, что это не склад – это не дворец! – продолжал фон Штайнер. – Архитектор умирает дважды – второй раз, когда сносят его последнее здание. И знаете что? Модернистские здания сносят уже через поколение, потому что они морально устаревают ещё до физического износа!

– Достаточно! – судья снова стукнул молотком.

– Нет, не достаточно! – фон Штайнер сделал шаг вперёд, насколько позволяли кандалы. – Я обращаюсь не к вам, ваша честь, а к людям в этом зале и тем, кто услышит мои слова! Красота – это не роскошь, это необходимость! Человек, живущий среди уродства, становится уродливым внутри! Дети, растущие среди бетонных коробок, не знают, что такое гармония! Мы крадём у будущих поколений саму возможность понять прекрасное!

Журналистка из «Ярославских ведомостей» шептала заметки в магофон.

– Я не прошу оправдания! – голос Карла достиг крещендо. – Я готов сидеть в тюрьме за свои убеждения! Но я не могу молчать, когда вижу, как уродство становится нормой, как бездушие выдаётся за прогресс, как людей приучают жить в клетках и называть это современной архитектурой! Я вернул одному зданию достоинство – и буду делать это снова, если выйду на свободу!

– Это угроза? – прорычал судья.

– Это обещание! – ответил фон Штайнер.

Зал взорвался. Одни аплодировали, другие свистели и улюлюкали, журналисты кричали вопросы. Судья бил молотком, требуя порядка.

– Достаточно! – судья снова стукнул молотком.

Прокурор встал для заключительного слова:

– Ваша честь, подсудимый не отрицает своей вины. Более того, он гордится содеянным! Обвинение требует три года каторжных работ и полное возмещение ущерба в размере пятидесяти тысяч рублей!

Бизюкин добавил:

– Восстановление оригинального вида потребует полного демонтажа незаконно установленных элементов. Это тонкая работа, чтобы не повредить основную структуру. Каждый день промедления – это удар по моей профессиональной репутации!

Несколько архитекторов-модернистов закивали в поддержку. Один из них – тощий юноша в круглых очках – встал:

– Как эксперт подтверждаю художественную ценность оригинального проекта господина Бизюкина! Это был манифест новой эпохи!

«Новая эпоха уродства», – мысленно парировал фон Штайнер. Он знал, что проиграл. Не потому, что был неправ – история докажет его правоту, когда через пятьдесят лет эти бетонные монстры начнут разрушаться, а классические здания будут стоять веками, всё так же радуя глаз. Проиграл потому, что пошёл против системы, против моды, против тех, кто решает, что красиво, а что нет.

Судья уже готовился подняться для вынесения приговора. Фон Штайнер закрыл глаза, готовясь услышать свой приговор. Три года каторги… За что? За попытку сделать мир чуть красивее?

Внезапно массивные двери зала распахнулись с громким стуком. Все головы повернулись к входу.

В зал вошли двое мужчин. Первый – сухопарый мужчина лет шестидесяти с острым, как у хищной птицы, профилем. Седые волосы аккуратно зачёсаны назад, на переносице видны следы от постоянного ношения очков. В руке – кожаный портфель с медными застёжками, потёртый от многолетнего использования. Строгий тёмный костюм сидел на нём идеально, несмотря на худощавое телосложение.

Второй – молодой человек лет двадцати, высокий и статный. Золотисто-русые волосы слегка отливали в свете, падающем из асимметричных окон. Светло-зелёные глаза смотрели с той властной уверенностью, которая обычно приходит с годами командования армиями. В дорогом тёмно-синем костюме, расшитом золотой нитью по манжетам и воротнику, он двигался с королевской сдержанностью – не спеша, но и не медля. Что-то в его взгляде – внутренний огонь, непоколебимая уверенность человека, привыкшего побеждать – заставило фон Штайнера выпрямиться.