Текст книги "Счастливые сны. Толкование и заказ (СИ)"

Автор книги: Евгений Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Петин сон на 29 августа.

Прихожу домой и захожу в салон. Вижу много открытых чемоданов. Наступаю на один чемодан и становлюсь маленьким. Чемодан закрылся и я очутился внутри, но не в чемодане, а в избушке. И вижу ведьму. Она и говорит: "Я тебя сожгу!" А я позвал на помощь маленького папу, и ведьма исчезла.

Катин сон на 5 сентября – после скандала.

Папа в цирке лежит на доске, как тетя, в которую бросают ножи. Нож попадает ему прямо в сердце. Кровь течет. Катя бежит к папе и не может добежать, ноги скользят в крови. И сон переменился. Папа стоит в комнате, как будто кусочек картины-складухи и не подходит всему вокруг.

Днем, когда Катя лежала, а я стоял возле – в точности, как во сне меня увидала, взглянув случайно.

Петин сон перед скандалом.

Будто папа готовит рыбу и рулет. «Сейчас будет рыба!» – говорит, вытащил рыбу и положил на кухне. А все стали кривляться, как будто не хотят (хотя очень хотели, по-настоящему если). Тогда папа сказал: «Не хотите и не надо». И снова спрятал рыбу, засунул в духовку и выключил. Тогда все разозлились, встали все вместе и ушли.

Второй сон (после скандала).

Черт и Ангел дерутся. Ангел с дудочкой. Черт – с вилкой. Ангел, как на иконе.

Петин сон на 8 сентября.

Гулял по салону и захотелось полететь куда-нибудь. Решил влезть в картину, но не знал, в какую. Просто полетел и вспомнил, что надо поглядеть на руки, а руки привязаны к дощечке, на которой летел. Там, где часы – дня нет, а цифры: 12, 12... Сами руки черные, а ногти белые-белые. Потом опустился на тучку, решил отдохнуть и полетел вниз. Хотел вновь посмотреть на руки, теперь, мол, освободились ладошки, а тут и земля. Упал, и руки в землю ушли. Хотел было вытащить, да мешает что-то. Все-таки вытащил, а на руках по щуке, вцепились, чтоб не смог на ладошки взглянуть... С тем и проснулся.

Катин сон в ночь на 8 сентября.

В моей комнате. Вначале Катя на столе, пробует открыть ручку, но ручка большая-большая. По-всякому тянет – не открывается. Потом, думает, не ручка это, а палочка с нарисованной ручкой, и тогда превращается во что-то... Идет по комнате и всех спрашивает: «Во что я превратилась?» Но никто не знает. В конце концов дошла до кровати, где я (папа) лежу и говорю Кате, что «ты – ничто, ничего». И я папе верю и превращаюсь в гномика и стою на кровати. Папа лежал крестом на простыне. Обошла меня Катя. После залезла под одеяло и проснулась.

Петин сон.

Снилось, будто остались на море еще на день. Пошли купаться (папа и Петя) с трубкой и маской, далеко в море, где ни Петя, ни папа не доставали до дна. Вдруг выплыла большая ракушка, открылась и втянула нас, и мы очутились внутри. Там было много людей, богато одетых, в бриллиантах и коронах. Ни одного бедного. Видим надписи, и указатель со стрелками. Написано по-русски.

Воля Смерть

Богатство Бедность

Все выбрали богатство. А мы выбрали волю, и сразу полетели куда-то, и упали на стол. Вокруг надутые люди. Вместо глаз – пузыри с маленькими черными дырочками. Длинные толстые носы и очень богатые (одежда, цепочки...). Мы очень испугались. Тогда я стал маленьким, и все-все исчезли, а я тут же стал большим. Петя спросил: «Как они так быстро исчезли?» «Я не знаю», – ответил папа, а на самом деле знал, но не хотел говорить. И мы ушли из комнаты в коридор. Там мы встретили тетю. Она спросила: «Вы хотите чаю?» Мы ответили, мол, да, хотим. Она сказала: идите вниз по лестнице, которая очень быстро двигалась. Мы полетели вперед, но не разбились, а упали на фигуру и полетели на ней, как на листе дерева. Плавно опустились и ушли домой. В салоне Петя хотел картины рассмотреть и проснулся.

21 сентября – Катин сон.

Я иду по улице и встречаю человека. Мы разговорились, и я вспомнила, что сплю. Спросила: "Как твое имя?" Он ответил, а ты, мол, уверена, что запомнишь? "Да,– сказала я.– Уверена". "Хорошо,– говорит он,– мое имя..." – и меня разбудили или разбудило что-то.

Петин сон на 18 сентября.

Я и папа идем по моему тапку. Замечаем, что, на самом деле, стоим на месте. Тогда мы решили полететь. Полетели, но все равно остались на месте. Тогда мы бросили камень. Камень прошел, а мы не прошли. Тогда мы бросили кости игральные, они разбили, и мы вошли, но па нас напали ведьмы и черепные кости (черепа). Мы сказали – уходите! Они ушли, а мы пошли дальше. Видим, на нас идут ножи, но мы не испугались, и ножи упали, а мы пошли дальше и упали в ковер и там стали большими.

Петин сон на 14 октября.

Я с папой, молимся в церкви. Закрываю глаза и оказываюсь среди двух волшебных людей. Они сказали мне – раздевайся! Я разделся, и один из них вытащил из кармана пистолет и стрельнул мне в руки. Другой вытащил нож и начал резать мне руки. И я закричал: «Аааааа,..»,– и вышла голова и тоже закричала: «Аааааа...»

ПОБЕДА

Неприятные у деток начались видения. Чувствую, их тоже тормозят. Наяву дела мои совсем плохи стали – со всех сторон обложили меня – не выживаю, самым паскудным и простым способом – не выживаю... Чего говорить о высоком, когда просто жрать не на что, и куда двинуться, как поступить – не ведаю! Везде тупики, куда не погляжу. Другие не понимают моего зрения, ты, говорят, это попробуй, то попытай... А я Хорошо знаю – нечего пытать – везде стенки. Только как окружающим объяснить, что не от нежелания я бессмысленных движений не совершаю, и советам ихним не следую, не от того, что не хочу в жизни пропитание себе обеспечить – я просто силы экономлю и не пробую туда идти, где нет прохода или, что хуже, к погибели ведет дорожка...

Не знаю, как бы мне удалось справиться, однако друг помог один. Был у меня товарищ неплохой и разделял многое из того, о чем я толковал. В особенности про тюрьму жизни и невозможность так жить в заключении он жадно слушал и соглашался. Другое дело, что в отличие от меня он через сновидения не шел и не искал той далекой точки окоема, где сон и явь в одно сливаются. Он хотел к тому же самому, быть может, через жизненную вершину вышагнуть. Честолюбив был и хотел достичь вершины в знаньи, которому следовал. Современное точное знание только вещами занималось и нетелесного не касалось, хотя кое-какие пугающие идеи все время рождались, в основном на границах, там, где дальше не было больше доступного всем пути научной мысли, и приходилось в одиночку, на ощупь искать дорогу. В таких местах согласие меж учеными совсем ослабевало, один другому не верил... И всякий свое предлагал. Вот через такую брешь, которая вела в Неведомое, мой товарищ и рассчитывал тоже на свободу вырваться. По-дружески соединили мы усилия, и помог он мне прилепиться к своему знанию. Стал я ему помогать в разных частностях, которые мне легко было узреть, со своей стороны, а ему с проторенной дороги иногда совсем ничего не было видно. С дружеской подмогой и я сумел в то трудное время продержаться, выжить и прокормиться, хотя и скудно, однако необременительно, потому что время мое я сам распределял, а это самое главное для меня. Много всякого совершил мой товарищ в науке, создал теорию, которую можно было к разному прикладывать. Мы ее, эту теорию, сразу к жизни и приложили, и такие удивительные стали получаться заключения, что дух захватывало...

Вижу я такое дело, вот, думаю, еще немного и получим полезные и практические результаты, а поскольку в этом практическом использовании открытого моим другом знания я участвую – будет мне и на будущее пропитание. Удастся мне сохранить свое время и в сонных видениях продолжить путь.

Так я думал, потому что рассчитывал по-детски, мол, оценят наш и мой, в частности, вклад Надзиратели Жизни и вынуждены будут поступиться! Хотя, конечно, понимал я отчетливо, что не результат им требуется, а только лишь Соответствие прежде всего. Только бы, соображаю, мой товарищ меня не подвел и про мои тайные цели не проболтался. Я ему, разумеется, все без утайки рассказывал и про то, что хочу при жизни еще на свободу выбраться, и каким путем иду, где ищу заветный выход из жизненного нашего положения...

И удивительное вышло дело – победили мы тех, кто на Страже Жизни нашей стоит. Видать, взаправду есть такие невидимые законы, которые и наяву осуществляют сказочную справедливость. Смирились и вслух, громко признали наше право и достижения, и готовились даже от нас, от меня, во всяком случае, даже отступиться темные и мешающие силы...

Радовались мы бесконечно и всякие картины рисовали радужные нашего будущего беззаботного празднества. И такую я силу в это время в себе поднакопил, что даже и с бесом в снах расправился.

Дело так было. Вынырнул я в сновидении из мути беспамятства и вижу – во владения я беса вступаю. Так и раньше уже бывало. И точно, как прежде ужас и немота плоти мною овладевают. Рукой не шевельнуть. Хочу перекрестить невидимую жуть, а не поднять руки... Крикнуть хочу – и не крикнуть... И помню, что обычно, в предыдущих снах я в этом месте с хриплым мычанием просыпался от напряжения. А тут напрягаюсь все сильней и чувствую какое-то движение руки. И сон не выскальзывает из-под пальцев, как прежде. Левой рукой начинаю помогать правой и крещу, крещу бесовские угодья и чувствую – отступает невидимая, сковывающая сила ужаса. Все легче движение в руке. Крещу и воплю: "Господи! Помоги мне!!!" Много раз крещу и крещу, и вот уже совсем легко рука движется, без всякого сопротивления, и ужас в горле исчез полностью... Шагаю по бесовским палатам, все в душном бархате, в пыли и паутине, затхлые места, надо сказать.

Так я и дошел до бездны, а не боюсь – знаю, что могу летать, и сил прибавилось. Все легче крещу вокруг и на самый край становлюсь, чтоб беса вызвать на действие. Точно, думаю, искусится толкнуть и себя проявит. А мысль моя – как проявит и увижу – схвачу и в пропасть сигану. В полете и расправлюсь, а сам после взмою, вылечу вверх потом. Иначе, другим способом никак не справиться мне с невидимой силой...

Пока я так думал и действовал, фигура плохая сгустилась из тяготы и сумрака с тусклым переливом, что-то вроде ватной борцовской куклы, без лица, к набитому мешку пришиты такие же набитые продолговатые мешки вместо рук, ног и головы... И движется с трудом.

Тут я его и сгреб, и вместе в бездну, чтобы от родной его земли оторвать. А как стали падать, так из него сила и вышла. Я тут беса . вниз и Швырнул, от себя отодрав предварительно. С жутким воем сгинул нечистый. А сам я вверх стал вылетать. Трудно, ох, как трудно было! Притомился. Так я в том сне до самого верха и добрался. Присел передохнуть на приступочке и задремал. А как задремал я в том сне, так сознанием вынырнул уже прямо в явь...

Однако явь эта была очень странная. Очнулся в полном сознании в темном месте... Вроде равнина какая с колючими кустами. Очнулся и понял, что все еще во сне я, что это я за границу, видимо, шагнул, победив темную силу¹. Сознание острое такое было. И что поразило в этой сонной яви меня, что ветер дул очень странно, со всех сторон одновременно. Ветер дул, а темные кусты – не шелохнутся. И вдруг слышу голос: «Чего ты хочешь?» – спрашивает голос, объяви, мол, желание свое – так я понимаю вопрос. Ну, думаю, и вправду добрался я до заветных мест, дошли детские просьбы до высокой силы (то, что свыше голос, в том сомнения не было). Я себя отчетливо помню и тут же желание объявляю:

– Хочу,– говорю,– спастись: живым на свободу выйти!

– А ты был счастлив? – спрашивает голос в ответ, и в то же мгновенье, еще не договорил голос последнего слова, меня озарило вдруг, так и полоснуло острым чувством: да ведь будь я счастлив – я к свободе, может, и не стремился бы так, с радостью и в довольстве свое пожизненное заключение отбывал. В одно тончайшее мгновение я понял, что не был я счастлив никогда!

– Господи! – взмолился я пустоте, скрывающей невесть что,– как же так?! Значит, и на свободе мне не будет лучше? Что же такое – Счастье?! – возопил я и тут же от нахлынувших чувств ясность сознания утратил. Очнулся совсем разбитым и с душой больною был весь тот день и все последующее время, пока ответа искал на вопрос, что такое человеческое счастье?

Было и подозрение в душе моей, что таким способом меня отвлечь хотели от замысла основного, заставить снова в жизнь погрузиться, и там, внутри жизни, искать интерес. А какой интерес может быть в нашей жизни, что вокруг нас течет мутной волной? Никакого и нет, если, конечно, ты не из тех, кто любит в мутной водице рыбку ловить – тогда другое дело... Однако быстро я понял, что подозрения мои наивны. А счастье – состояние души нашей – особое и у всех сходное. Другое дело, что краткость разная и сила чувства разнится. Как отчизна наша – переживают люди по-разному, а предмет один и тот же, без перемен. Другое дело, что само счастье описать нельзя! Счастье только узнать можно, когда оно к тебе придет.

А до того – неведомо чувство, все равно что у девицы, не испытавшей любовной утраты невинности, и сладость неведома. Другое дело, что не всегда сладость бывает у ггоступившейся честью, даже очень редко сопровождается боль потери сладким чувством... Не этоя искал, однако, не описание чувства, а искал ответа на вопрос, что есть счастье вообще, в смысле приема одного и того же, каким бы путем ни шел!.. Мучился ужасно, потому что понял – не пойму я про счастье, не сойти мне с места, навсегда я приморожен буду тоскливой мыслью к тому, чего не добрал я в этой жизни. А нет ностальгии страшней, чем по такому, чего никогда не было. Маразмом это называется! Трясина и слабоумие старческое!

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

– Господи! – возопил изо всех сил.– К тебе и детки мои обращались, и сам я воплю, и вопил неоднократно! И обещал Ты мне помочь! Так помоги же! Просвети! Что такое Счастье?!

Так я возопил, вложив в крик всю душу.

Да только чего зря кричать? Не может нас Господь просветить в том, чего мы прежде сами не испытаем. Это все равно, что бедному про богатство рассказывать: слушать станет с восторгом, а – не поверит! И тут страшные одолевать меня стали сомнения, снова и снова. И хоть понимал я смысл испытания: потому что нельзя уходить только от плохого и отрекаться от царства, которого нет. Надо вначале это царство приобрести и хорошее вокруг себя оценить, чтобы от него отказаться! Потому что, может, вся моя жизнь тюрьмой представляется именно оттого, что не было в жизни этой у меня Настоящего Счастья. И даже выберусь я ежели на волю, то потом тоской изойду, вспоминая и сомневаясь... Чтоб от мира отречься, надо им завладеть вначале... Такие всякие смущающие очень нехорошие мысли меня одолевали. Как я могу завладеть тем, чего мне доподлинно не надо? – вопрошал я себя безрезультатно. Как можно счастье от этой жизни испытать, если даже в большие начальники попадешь? Нет, тут что-то крылось совсем иное в отношении Счастья! Мучился я и метался. И домашние дела мои стали совсем плохими, потому что как-то я про все это заговорил по глупости, ну, и разумеется, жена моя невероятно обиделась. И справедливо, потому что так выходило, что никакого у меня с ней счастья не было: любая женщина огорчится от слов таких.

Стал я наяву гулять повсюду и счастья искать. А где его найдешь? Это все равно, как в сказке: поди туда – не знаю куда, принеси то, не знаю что. И встретил одну женщину, совсем случайно. Женщина красивая была и добрая. Очень редкое соединение качеств, и даже непонятно мне было, почему она на меня обратила внимание. Может, таким способом мне предуготовано было будущее откровение – так я впоследствии объяснял нашу встречу, однако судьбу искать во всем, порой, лучше не надо. Скорей всего мы просто так встретились. Другое дело, что после отношения меж нами возникли, конечно, неслучайные. Пути Господни неисповедимы! И кто призирает за нами – нам того не узнать...

Одним словом, приглянулись мы друг другу и вышла у нас близость любовная. Да так естественно и непринужденно все получилось, по-карнавальному так беззаботно и красиво мы соединились, что и не передать, как будто во сне волшебном на миг мы оба очутились, хотя все это точно наяву происходило.

И вот, во время этой близости, в самой тесной ее страстной точке, неожиданно для себя я испытал Счастье! Она, видимо, то же самое испытала, потому что потом никак в себя прийти не могла, глазами сияла и все говорила, что не может поверить даже в такое, что такое вообще возможно... Это после уже было. А в тот миг, когда я это невероятное чувство Счастья испытал, я сразу понял, что такое словами не опишешь – бесполезно! Потому что, как будто передо мной в этот миг все двери распахнулись и все тайны бесстыдно обнажились, выставили свою запретную природу для взгляда и для ощупывания: такая откровенность была в том оголении жестоком. А сам я – будто до границ всей жизни раздвинулся и в себя всю эту жизнь целиком вобрал. Не отличить стало, где я, а где вокруг меня – в одно слились. Чего говорить зря: слова жалкими становятся перед таким невероятием чувства! Только мгновение и длилось оно, а будто вечность перед глазами промчалась. И тут же распалось соединение, вмиг отодвинулось, вновь стало опять чужим то родное, с чем только что не разорвать нас было. Тут и очнулся я. И вижу, она сидит отдельно, и жизнь отдельно от меня – все по отдельности. И глаза у ней сияют еще этим чувством, щеки горят... "Не могу поверить,– говорит,– никогда не думала, что такое возможно! Я,– говорит,– кажется, в тебя влюбилась!"

"Эх! – думаю,– почему в ней любовь приходит всегда после, когда обеспечение ясно обрисовано? Почему бы не полюбить до всего, сперва?" – такие вопросы себе задаю и понимаю, что глупые мои мысли и недостойные пережитого чувства. Потому что Счастье пережить нельзя без Любви. Другое дело, что она, может, только сейчас себе отчет в том любовном настрое отдала, распознала и разобралась, чего у ней в душе там содержится – это может быть. А без Любви взаимной у нас ничего не могло бы получиться... Так я размышляю и вдруг озарило меня: очень ясно и тихо засияло – счастье – это близость с любовью! "Конечно, с любовью! – тут же я подтвердил. – Потому что какая же может быть настоящая близость без Любви?"

С кем хочешь и с чем хочешь близость: хочешь с собственным делом или карьерой, хочешь с Музой или службой, к примеру, и пусть тебе служба видится сочной румяной бабой, хотя и не всегда доброй и отзывчивой на любовь. Вот откуда берутся разные пути и каждому свое счастье – от стремления с разным соединиться. Только близость чтоб обязательно с любовным чувством, и не скромным платоническим, как у юного Вертера, а со страстью, чтоб чувство это было – вот когда и выйдет от соединения Счастье острое.

И тут я понял главную причину страдания человеческого: от подмены любовной близости – обладанием! От того, что как петух наседку, топчет человек желанное, вместо того, чтобы с любовью с ним сойтись. Счастье требует взаимности, так что одной близости недостаточно. Вот для чего нужна любовь: для взаимности, иначе чувство дальше сладости садиста и насильника не пойдет. Хотя, конечно, и бывает, что и жертве сладко сквозь мучения, но счастья эта сладость тоже не приносит.

И другое понял я – зачем мне это озарение было: должен я дальше в сонных чертогах пространства отныне другим идти способом и вести себя по-другому. Совсем по-другому надо действовать, если хочу я, чтобы дальнейшие ложные картины растаяли и очистилась спасительная даль. Не надо больше бороться, драчунов дальше этой линии не пускают. С женщиной той я потом несколько раз встречался, втайне, конечно. Однако вот какая странная история вышла: ни разу у нас не возникло того чувства Счастья, которое в тот первый раз мы оба испытали. Напрасно мы друг друга в объятиях сжимали – не выдавить счастья силой. Видать, на один раз только и хватило нашей Любви. Как спичка – один раз вспыхнула, а второй раз, сколько ни чиркай по коробку – не зажечь: головка-то сгорела. Приятно, конечно, было, а Счастья не было и близко в помине. Быть может, по этой причине, чтобы как-нибудь добрать чувства, стала она требовательной, хотела нашу близость на людские глаза выставить, чтобы все видели, как она со мной счастлива... Тут мне и пришлось отдалиться от нее окончательно, потому что первое отдаление сразу обозначилось. Не знаю, если бы Счастье наше длилось, может, по-другому все обернулось. Но тут судьба меня остерегла от опрометчивости: видать, не для житейской услады была отпущена мне та встреча.

Эта женщина меня тогда стала по-всякому преследовать, домогаясь, на худой конец, хотя бы просто голой близости. Винилась, упрашивала (это в ней память про чувство Счастья жила). Приходилось уступать порой, но как только я это делал, она тут же с претензиями и упреками на меня обрушивалась и обвиняла в эгоизме. Прямо задачу мне задала, потому что не знал я, как от нее избавиться по-хорошему, чтобы не вышло «овеем ненужного мне тогда скандала. Я совсем ведь другим был занят, передо мной совсем другие просторы распахнулись, не до житейской склоки с бабой мне было, пусть и красивой.

ОПАСНЫЕ СВЯЗИ

Я тогда, вооруженный этим новым знанием Счастья, как в пучину, смело в сновидения свои нырну. Не понимал, что знания мало – нужен еще опыт. По неопытности я чуть в беду не попал, потому что стал, не долго думая, я в снах своих соединяться подряд со всеми и со всем, что мне чудилось. Я и наяву стал всем объятия распахивать, но про то я попозже расскажу. А в снах и грезах личных я так себя настроил, что, не дрогнув, бывало, шагну навстречу и объятия искренне распахиваю, буквально готов был сойтись с кем угодно. Другое дело, что с женским образом доходило до близости эротической. Когда же мужик попадался, то хватало простого дружеского объятия и никакой извращенности не требовалось, хотя и к этому я был готов.

Однажды друг мой мертвый приснился, да так явственно, так режуще отчетливо, как наяву не бывает. Обрадовался я, будто вернулся он наконец, хотя и знаю, что из загробного мира он пришел. Что умер однажды. Ну, думаю, порасспрошу хоть. Сознание Дневное: знаю, что сплю, и вижу его в сонной яви. И по мере того как радость моя растет и сознание крепнет, его облик и фигура – стираются! Пытаюсь удержать изображение – и не в силах! Так и стерся, стушевался вначале режущий глаз образ. Видно, бес мне являлся, приняв вид и фигуру друга. Какая-то недобрость была с самого начала во всем облике. Слишком Виктор, слишком бодр и весел, слишком отчетлив...

1 апреля – у него зрачки, как у кошки – режущие, острые и от моего искреннего объятия стал он блекнуть, мутнеть, пока не пропал: прямо в воздухе растаял. В другую ночь мне приснилась Трех-глазка: два глаза нормальное место занимают, а третий на щеке. Волосы у ней белые, светлые, золотые. Я глажу ей волосы и целую глаза с темными ресницами. Шепчу ей, люблю тебя!

Уже после, когда я очнулся в этой яви – понял, это я со своей душой соединился. И правда, большая сила в меня вошла с той ночи, от единства внутреннего.

С той ночи стал я входить в сновидение, себя не утрачивая. Никто мне не чинил помеху и поначалу я просто ошалел от новых открывшихся передо мной просторов. Тут и чужие вьются видения, и всякие фигуры заманчивые. Были еще, конечно, остатки дряни, но с ней и без крестных знамений я легко управлялся. Две вурдалачки как-то сгустились прямо перед глазами, и так пошло глумиться стали, зазывно изгибать чувственные свои линии... Я, понятно дело, внимания не обращаю, хотя и неприятно: никак не отлипают бабенки. "Сгиньте, – говорю, – а то напущу черную пакость и будешь мглеть, пока не со-мглеешь!" – говорю я одной из них. А подружка ее, дура, хи, хи-хи... Чего ты боишься, кричит. Он сам давно погас! Я и напустил в отместку за такое, напускаю черноту, пока они, как бумага под огнем невидимым, не пожухли, стали сворачиваться и чернеть...

Были в этом дальнейшем странствии моем и опасности соблазна. Только если раньше я в противоречие входил, печалился иль ликовал неуемно, тут просто обволакивающие услады возникли, которые грозили мне забвением. Из которого и выбираться было неохота. Рядом жила одна соседка, такая миловидная женщина, а во сне, чуть не всякую ночь к ней обезьяна черная приходила и ублажала, да так, что эта милая, такая воздушная вся блондиночка от женского счастья плакала при этом. Вот поди и разберись, какая у нее после этого со своим явным и днем видимым мужиком жизнь? Я чуть было не пристрастился чужие сновидения глядеть, залезать в них. И так интересно – куда попадешь – никогда не знаешь. Многие, конечно, просто не впускают. А стоит немного напрячься и надавить – просыпаются: греза чуткое дело и насилия не терпит. Но попались мне и такие, что охотно меня в любую ночь видели. И принимали, встречали, как принца. Куда посадить и как ублажить, не знали даже. Мне неудобно становилось порой, я-то себя видел таким, каков я есть, ну, а что ей чудилось – не знаю. Каждый в другом человеке свое видит. Однако в этих снах то неприятно было, что после сладких мгновений враз наступало пробуждение. Бывало, и задержал бы недолгое счастье, прижмешься из всех сил – и тут же очнешься! А после при встречах на меня такими глазами смотрели эти земные феи, с которыми я грезу разделял, что другой раз думалось, лучше бы я этого не делал и сонную их жизнь не тревожил.

Во сне очень легко, если себя помнишь, конечно, различить, где тебя ждут, а куда и соваться не стоит. Не то что наяву! Наяву никогда толком не знаешь, наша оболочка земная надежно внутренние просторы загораживает. А во сне – все распахнуто, тут не укроешь нескромного чувства. Сразу видишь, если огонек горит в окошке — значит там и ждут тебя доподлинно, тобою грезят недвусмысленно.

Кто грезит и подстерегает в уютном домике? В этом главная опасность связей через мечту или в сонном видении. Потому что хотя все, что видишь, тебе принадлежит и как бы твой продукт – а нельзя и пустым миражем назвать, потому что одновременно всецелая это реальность, потому что чувства, которые испытываешь – они настоящие, натуральные. Тут большая тайна, в которой наша явь и сон как раз и сходятся, под покровом страстей и ощущений сильных наших. Так что – одно дело фея тебя ждет, а совсем другое – оборотившись феей, черная какая-нибудь гадина, кровососущая, а то и просто из Охраны. Только ты соединишься, разомлеешь от близости любовной – глядь, тебя и заключили обессиленного в холодную явь! И вновь перед тобой толстые стенки, которые ты, казалось, уже преодолел и проскользнул насквозь легким ветром. ан нет! Как Тесея с приятелем приковала мертвая сила нашего смертного мира!

Человек слаб, как известно, и пока не насытит себя, не способен воздержаться. Так и со мной было, нет-нет, а и соблазнялся.

Один раз даже конфузно вышло, с самим собой, правда. Когда стал свое видимое тело исследовать, а оно такое гибкое, ловкое в сонных мечтах, поизгибался и ненароком свое мужское достоинство поцеловал: очень странное было чувство. Когда женщина наше мужское начало тешит – оно вроде естественно и сладко. А сам себя ублажаешь поцелуем – дикость какая-то... После той грезы я несколько времени вообще перестал блажью интересоваться. Вдруг осознал я, что не той я и не с тем близости ищу! И не видать мне от такой близости счастья, разве что забвение вязкое в себя засосет, как трясина... Испугался. Взял себя в руки, и с того времени, очень с разбором большим стал входить в близкие отношения.

Через какой-то срок мне впервые и приоткрылась даль, которой я домогался. Как завеса распахнулась, и увидел я невероятный, до неба клубящийся и вращающийся синий вихрь – глаз. И понял в то же мгновенье – что это и есть заветный вход в тайну и отсюда выход спасительный... Я было приготовился взлететь и туда скользнуть. И взлетел уже высоко, разогнался, а тягость меня осаживает, вниз тянет сила неимоверная. Присел я на высокой горе, а передо мной внизу пропасть и могилы вниз по склону крутому сбегают с кручи вниз. Вселенское кладбище для таких смельчаков, как я. Освещение сумеречное, без солнечного светила. Ну, думаю,– если я во сне, то не разобьюсь и нечего пугаться. И вниз кидаюсь. И стал падать взаправду. Так страшно, дух захватило, однако силой, тянущей вниз, управляю, торможу и хоть в самом конце, а задерживаю падение и плавно опускаюсь. Разве что лицом малость ткнулся в земляную горку. Передохнул и опять взлетел. Сила вниз тянет, однако лечу, хотя и с трудом великим. Так летел, пока не достиг океана. Гладь простирается – ни волны, ни ряби. Тихое, жидкое беспределие воды. И чувствую я, не перелететь мне через эту водную пустынь, сила страшная гнетет меня... От напряжения и проснулся, последнее усилие меня и пробудило. Однако я твердо теперь знал, как выглядит эта заветная дверца к спасению. Страшновато, конечно, смотрелось спасительное отверстие в тюремной стене, огораживающей эту жизнь. Не так, как в сказках, вроде "Золотого Ключика". Тут стихии, бушевали ненарисованные.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Дела мои в жизненном смысле, надо сказать, шли неплохо. Путь, который наметило знание, открытое моим другом, и наши практические совместные поиски – привели к тому, что для нас дорога совсем видна стала. И, конечно, самые умные тоже распознали возможности: кто не хочет спастись? Я лично не собирался этим путем пользоваться—у меня своя была дорога, но для друга моего и для тех, кто через жизненное шел пространство, путь, нами практически намеченный, почти наверняка выводил к самой наружной границе, за которой начиналось неведомое и свободное существование.

От той женщины мне тоже труда не стоило избавиться. Когда я вновь с ней как-то ненароком сблизился, но сознательно в близость вступил, используя уже к тому времени накопленный опыт, и вышло все, как в тех снах. У меня уже и приемы определенные выработались. Опыт – великое дело. После близости той она враз, по своей, видать, воле, и отдалилась от меня сама. Вначале сильно лицом и фигурой изменилась, совсем поблекла даже, как с тем бесом, хотя и наяву дело было. А после и вовсе пропала. Не появлялась больше в моем жизненном сне. У меня и с другими такое же вышло. Я теперь навстречу всякому человеку шел и искал с ним близости наяву. И заметил: как только я с ним по-настоящему хочу сблизиться – так он прямо на глазах линяет, гадостью какой-нибудь отговорится и пропадает.

Помню, меня еще жена моя упрекала, мол, ты не умеешь с людьми обращаться, так себя не ведут, и скоро ты совеем в одиночестве окажешься. Не понимала она, что все это не люди, что у них человеческое всего лишь на короткое время нашей встречи надето, как маска. Поэтому стоит с ними поближе стать, Как тут же эта личина и сползает с рожи. Человеком прикидываться нелегко...