Текст книги "Патриот. Смута. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Добавили свечей, чтобы было посветлее.

Помещение здесь было крупным, предполагало крупные сборы, видимо, и заседания по важным вопросам. Возможно, даже военные советы. Все же Серпухов часто выступал базой, где собирались войска для походов на юг, на татар. А оттуда постоянно нависала угроза.

В спокойное от войны время – небольшой город на страже Москвы на берегу реки Оки.

Собрались, ждали задерживающихся.

Ванька суетился, подносил вместе со служанками еду. Ворчал на них и изредка покрикивал. Даже когда я входил в комнату, а девчушка как-то неловко отскочила в сторону и чуть не уронила какой-то кувшин, отвесил ей звонкий шлепок ниже талии.

– Шустрей шевелись, перед господарем нашим. – Прошипел ей. Вытолкал.

Та зарделась, унеслась вниз за очередной порцией снеди.

Офицерский корпус воспринял такое действо с улыбками на лицах.

Я же разместился во главе стола. Вокруг было людно, много собралось народу. Казалось бы, самых близких позвал и самых важных, тех, с которых спрашивать буду. Самых-самых. А уже плотно сидели. Значило это, что воинство мое растет, а с ним и потребность появляется руководящий аппарат в очередной раз настраивать.

Прошло несколько минут. Не хватало только Филарета Романова. То ли отбыл он в монастырь и оттуда возвращался теперь, то ли специально время тянул, показывая свою важность. Или, может, готовил что-то. Какую-то речь.

Подождал немного, поднялся, навис над столом, уперев в него руки. Заговорил.

– Сотоварищи мои. Сегодня дело большое мы сделали. Нанесли удар по войску, что из Москвы нам противостоит. Что заслоном стало между нами и столицей. Думаю, через день, придут люди Шуйского с нами биться. – Осмотрел их всех, в глазах не приметил чего-то нехорошего, сокрытого, тайного. Продолжил. – Мыслю, побьем мы их и на Москву двинем.

Все согласно кивали. Но видел я, что понимают люди мои, дело-то военное. Можно и одолеть врага, а может и боком выйти. Здесь, по их разумению, господь рассудить должен был. Ну а, по-моему, может и Бог, только подготовка, воинское слаживание и прочие действия, которые я предпринимал, сильно перевешивали чашу весов в нашу пользу. А откровенная дурость, выраженная в отсутствии разъездов, разведки и дозоров у Шуйского и Делагарди говорила, что есть на той стороне какие-то проблемы в управлении.

Поглядим, что из этого выйдет.

Надо же не только разбить и не столько. А сохранить как можно больше сил для противостояния Жигмонту под Смоленском.

Вновь окинув их всех взором, продолжил:

– А Москва, орешек твердый. Возле трона людей много сидит. Бояр думных, за которыми десятки и сотни людей, биться готовых.

Собравшиеся закивали.

– Вот и узнать хочу у вас. А прежде всего у Ляпунова Прокопия Петровича, и князя, Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. – Взглянул на них, сидящих довольно близко ко мне. – Что думают они, в Москве бывавшие и знающие, как и что там устроено.

Все молчали. Основная масса уставилась на этих двоих, что застыли друг рядом с другом. Все же чинам старым, довольно сильно возвысившимся за последние годы было комфортнее друг с другом, чем с моими людьми, поднятыми, возможно, по их мнению, из грязи да за стол с князьями.

Мне-то было плевать.

Тот же Тренко и Серафим, с которыми мы прошли через многое. Тот же Яков и Григорий, на которых я мог положиться, как на себя самого, были ближе и роднее. И в будущем устроении государства отводил я для них определенные роли.

Роли, близкие по идее к комиссарским. Люди с особыми полномочиями, чтобы с беспределом боярским и вольницей их, и всякими заговорами разобраться. Чтобы простому народу жилось и дышалось полной грудью, а всей этой оставшейся «аристократии» похуже.

Понятно, что за одну жизнь, сломать все это не удастся. Иван Грозный пытался – не смог.

Но, вектор проложить, раз Царем здесь меня все воинство выбирать хочет – видимо, мне придется. А раз фундамент на мне, все больше понимания нужно, как оно сейчас работает. Все же исторический взгляд – это одно, а мнение непосредственных участников процесса, иное.

Пока висела тишина, в коридоре загудели шаги. Миг и явился Романов.

Поклонился он низко, прямо в пол отвесил поклон руками, промолвил.

– Государь, прощения нижайше прошу, челом бью, где позволишь сесть рабу твоему никчемному.

Вот загнул. Зараза старая!

Отчего же ты игру-то мою не поддерживаешь? Я же тебе прямым текстом сказал: не хочу я в Цари. На трон не желаю. Правда, если наложить на это то, что мне совсем недавно Ванька выдал… Выдвини Романов своего сына на избрание, как бы худо для него это не обернулось. Люди простые, уверен, не шутил, прирезали бы еще, забили. А самого воровского патриарха могли и разорвать.

Ох уж эта демократия Смуты.

– Здравствуй, Филарет. – Проговорил я холодно. – Мы здесь без мест и… прошу, без всего этого. Мы не в царских палатах, и Собор Земский еще не прошел.

– Виноват, господарь. – Он вновь поклонился, окинул взором собравшихся.

Неспеша проследовал и сел подле Ляпунова и Трубецкого. Это понятно, люди хоть немного близкие к его текущему чину, родовитости и заслугам. А значит, своих держаться будет. Осматривал собравшихся напряженным взглядом, изучал.

Опытный он интриган. Многое повидал.

Я неспешно повторил вопрос о том, что нам в Москве то ждать, что рода боярские сулят нам. Но как-то тихо себя вели все. Переглядывались. Слово никто не брал.

– Молчите, бояре, сотоварищи мои и собратья? – Улыбнулся я невесело. – Ладно, сам начну.

Набрал в грудь побольше воздуха.

– Значит так. Пойду по порядку. Разобраться хочу, кто враг нам, а кто может сотоварищем стать. И начну с первых. Мстиславские… – Народ загудел. Мои-то кое-что уже знали, слухи расходились. Что, откуда и куда, как я под Воронежем оказался. И род этот врагами моими, нашими давно уже в воинстве считали. – Так вот, как я понимаю, Мстиславские вокруг себя собрали группу родовитых бояр, князей и хотели власть себе у Шуйского забрать.

Сделал паузу, уставился на Трубецкого, перевел взгляд на Романова.

Тот вздохнул, добавил.

– Все так, государь. Я по глупости своей, еще до того, как пленен был воровским цариком, с ними в сговоре состоял. – Добавил сразу же быстро. – Прости господарь, то давно было. Но это поможет нам знаниями моими. – Вздохнул показушно. – Когда вернулся я из плена лютого, то смеялся надо мной князь Мстиславский Иван Федорович. Я к нему с прошением пришел, а он высмеял. Я ему идеи предложил, как царство наше укрепить против ляхов, а он с порога меня погнал.

Как говорит. Но в целом, отталкиваясь от того, что Филарет сказал мне там, еще в монастыре, все это на правду походило. Не сошлись они с Мстиславским после Тушинского лагеря. Вообще, это же все их взаимоотношения имели десяти, а то и пятнадцатилетнюю давность. Когда с Годуновыми борьба за власть шла. И там Романовы проиграли. «Первого парня» на Москве сделали монахом Филаретом по весьма надуманному обвинению.

Мои люди заворчали недобро.

– Скажи, батюшка Филарет. – Обратился к нему я по-доброму, чтобы обозначить, не пленник он, а гость на этом совете. – Что предлагал ты ему и что вышло потом?

Он уставился на меня, дернулся.

– Говори, в том для меня секрета нет. Про Скопина, про все эту темную историю.

– Государь, Игорь Васильевич. Может ты сам слова верные подберешь, а я подтвержу. – Он встал, поклонился. – Вдруг сболтну чего лишнего. Слова не те подберу и гнев твоих воевод вызову.

Хитер.

– Пусть так будет. – Я взглянул на них всех. – Князь, Иван Федорович, повинен в смерти Скопина-Шуйского, полководца отважного и воина славного…

Люди служилые переглядывались, загалдели, видел я злость на их лицах. Отношение к этому родичу Царя в народе было преимущественно положительное. Даже Трубецкой, которого бил Скопин и воинство его, вздохнул с грустью. Романов же в знак согласия, закивал.

– Вместе с Шуйским они на землю русскую татар позвали. Серебром откупились от них. Тех самых, собратья, которых мы били под Воронежем. Не будь нас, пылали бы сейчас и Воронеж, и Елец, и Тула. А может, и дальше бы силы их прошли к Москве само́й. Кто знает.

Гнев все сильнее горел в глазах собравшихся.

– Не встань мы на защиту Руси, думаю, дошли бы татары и сюда…

Это было несколько отлично от исторической правды.

Все же города степняки не жгли, смысла в этом не видели. Они спокойно добрались до Серпухова, передовые отряды схлестнулись с войсками Лжедмитрия второго на реке Наре, но узнав, видимо, о клушинском разгроме и свержении Василия Шуйского, а также о проблемах в Крыму у себя дома, сын хана повернул в степь. Прихватив, конечно же, награбленное и прилично разорив юг Руси.

Благодаря мне беды домашние Джанибек Герай осознал ощутимо раньше и повернул.

Но для дела нужно было несколько приукрасить ситуацию.

– Мстиславский, как я мыслю, собратья, хотел выдать за татарина дочь рода Рюриковичей.

– Как? – Не выдержал Серафим, поднялся, перекрестился. – Откуда?

– Это еще одна тайна Мстиславских. Сокрыли они от отца, Царя Федора Ивановича, его дочь. Подменили больным ребенком, который вскорости умер.

Филарет продолжал кивать, а полковники мои негодовать.

– Когда с татарами не получилось. Переиграл все князь Мстиславский и вместе с Лыковом-Оболенским теперь хотят ее, невинное дитя. – Здесь я опять приукрасил. – За сына Жигмонта выдать, королевича Владислава, чтобы его на наш трон посадить.

– Не бывать этому!

– Долой ляха!

– Позор!

Служилые люди гудели. Романов кивал, а Ляпунов с Трубецким сидели хмурые, чернее тучи выглядели.

– Ну и уверен я, Шуйского они сами скинут. До того, как я и мы все в Москву войдем. Мыслю. В монастырь постригут.

– Все так. – Подтвердил Романов, тоже поднимаясь. – Все так государь говорит, вот крест вам. Все так.

И перекрестился трижды, поклонился в мою сторону.

– Хочу, я, бояре! – Я повысил голос, упер руки в стол. – Опираясь на опыт ваш понять. Кто после того, как войско Шуйского побьем мы здесь, сможет нас поддержать на Руси. Кто ляхов задержит, чтобы в Москву они не успели войти по предательству лютому. Мыслю, что сам поход сюда войска от столицы, это хитрый план Мстиславских. Шуйский, Василий, боится нас. Поддался он на уговоры этого хитреца, войско вывел не к Смоленску, а сюда.

И действительно, логика-то вполне здравая получалась. Раз Иван Федорович хочет на трон ляха, нужно чтобы силы польские как можно скорее в столице оказались. А войско, что там стоит, этому противиться будет в любом случае. Его нужно нагрузить тяжелыми пушками, сковать и отправить как можно дальше. На юг.

Отличный план.

– Кто, среди боярских родов на нашу сторону станет. Против ляхов? – Выдал я после краткой паузы. С этими словами уставился на Романова, Ляпунова и Трубецкого.

Последние двое переглянулись, и князь поднялся. Вздохнул с мыслями собираясь. Все глаза собравшихся на него устремились.

– Мы, с Прокопием Петровичем, что сказать можем… – Он покосился на старика, сидевшего в его тени. – Голицыны. Братья. Люди… Люди за Русь стоящие. Да, за Шуйского они, но… Думаю больше потому, что он в Москве сидит. И важно им больше, не кто на троне, а чтобы покой на земле стоял. – Он вздохнул, задумался, подбирал слова, продолжил. – Андрей Васильевич Голицын, как я знаю, назначен воеводой в Можайск. Командовать передовым полком. Он как раз ляхов-то пустить к Москве не должен. И думаю, встанет как может крепко. Только вот сколько сил у него. Здесь не ведаю я. Василий Васильевич год назад первым воеводой в Москве был. И третий брат у них Иван Васильевич, он… Они-то все Шуйскому служат, но…

Мялся князь

– Но?

Ляпунов слово свое взял, тоже поднялся.

– Господарь, Василий Васильевич и Годунова свергал, хотя верен ему был. Мы с ним переписку вели, когда я в Рязани еще стоял. Знает он, что я к тебе шел. И о том, что…

– Что? – Буравил взглядом его.

– Испытать тебя хотел. – Опустил Прокопий Петрович глаза.

Ага, все, что было тогда под Дедиловым, выходит, задумывалось как испытание. Забавно. Так вышло, что это я тебя от ночной резни спас, гражданин Ляпунов, а не ты меня проверил.

Улыбнулся криво ему, но он и так уже все понимал.

Люди собравшиеся молчали.

А я решил все же продолжать и расспрашивать, раз бояре, люди к Москве близкие говорить стали.

– Так, Голицыны, значит, против поляков за нас встать могут.

Трубецкой и Ляпунов закивали разом.

– Могут встать.

– Голицыны, значит, на тебе, Прокопий Петрович. Пиши им, гонца снарядим, чтобы летел в Можайск. – Тот кивнул озадаченно. – Дальше пойдем. Воротынские что?

– Государь. – Здесь уже двоих бояр заменил Романов, голос подал, а эти двое сели. – В войске он, с Дмитрием Шуйским.

– Вот как. И что?

– Они с Шереметьевыми за Гермогена стоят, за веру православную. Католик на троне им противен, как и мне. – Он перекрестился. – Избави нас от участи такой, господи.

– Господарь. – Вновь заговорил Трубецкой. – Помнишь того князя, Долгорукова, что ты в лесу… Жестко поговорил ты с ним, господарь, еще до Оки, на марше дело было.

– Припоминаю. – Я усмехнулся.

Да, жестковато вышло. Людей его вроде бы не убили, но псом звал князя, кинжалом угрожал, ухо и нос отрезать грозился. Винил в том, что от Шуйского смуту мне принес в войско.

– Так вот. Он с ними. Они за Гермогена стоят. И, куда он, туда и они. Веру православную чтут. Люди… Христолюбивые.

Вот эта вот пауза очень мне не понравилась. Говорила она, что да, люди-то в целом за церковь, за православие, но, видимо, не только от души, а потому что выгодно им так. Без благословения Гермогена, судя по всему, силы их и влияние сильно пойдут на спад. А может быть, Мстиславский с ляхами, якшающийся и с татарами, им,противостоит в некоей подковерной борьбе.

Чем они лучше то? Магнаты, олигархи, если в более близкой мне терминологии?

Только тем, что с церковью заодно? А по причине то какой?

Но, с иной стороны, если посмотреть, это же отлично. Мстиславский ляха на престол тащит. А эти люди за веру готовы. А на что?

Я погладил подбородок.

На что, готовы? Говорить нужно с этим пленником моим, Долгоруковым. Уверен, не будь Шуйского, все они тут же против нового ставленника Мстиславских выступят. И это хорошо. А вот пока на троне царек Василий – все будет не так замечательно, как хотелось бы.

– Государь. – Произнес Романов. – Зять мой, Лыков-Оболенский, что Мстиславским служит, он… Дружен с Долгоруковым, а тот с Шереметьевым дружбу водит.

– Так…

Это же сущий клубок змеиный. Все они, черт возьми, друг другу друзья, а пока они вот так дружат – от яда люди умирают. А еще земля Русская страдает от интриг этих всех и заговоров. Жуть. Сколько же из-за сговоров народу-то померло.

– Шереметьев на Волге воевал. – Это Ляпунов слово взял. – Он в Нижнем Новгороде был. А там сила большая. Ее бы к нам. – Вздохнул, не ведал, что Нижний к нам клонится. – Но сейчас. Уверен, в Москве он.

Нижний!

Кривая ухмылка исказила мое лицо, уставился я на него прямо как зверь, отчего Прокопий занервничал и замолчал. Но, дело-то было не в нем. Думал я, вспоминал.

Когда же ты, Путята Бобров, войско ко мне приведешь? Месяц уже прошел вроде как. Но в Воронеже на прямой вопрос мой сказал: ты, что за месяц не управишься. Говорил два. Но на это уже я тебе сказал, что раньше нужно, раньше решится все.

Если два – то поздно будет.

А от них ни гонца, ни слуха. Оно понятно, гонцов то куда слать? Мы же в походе. Они не знают точно – где мы. Может, и к Дедилову, и к Ельцу, и еще куда гонцы-то пришли. А нас догнать – тяжело. Я же темп очень высокий взял. Клушинскую битву предотвратить хотел.

Вышло.

Только теперь еще сложнее все стало.

Нижегородцы бы сейчас, да даже если через неделю, дней через десять явились бы – в самый раз. Силы у них крупные, свежие. Недаром второе ополчение смогло-таки ляхов из кремля московского выбить. Конечно, там тогда не только нижегородцы были, но и люди из других городов, но… Все же это мощная сила. Думаю, как бы не удвоила она мои возможности.

А это уже и Жигмонта бить можно!

Поднялся я, вгляделся в бойцов, заговорил.

– Значит так, собратья. Ты, Прокопий Петрович, пишешь Голицыну. Да всем троим! Утром гонцов пошлем. Завтра из обоза вытаскиваем Долгорукова и с ним говорим.

Все согласно закивали.

– Дальше. Прокопий Петрович, говорил ты, что в войске московском рязанцев много.

– Да, так и есть. Если… – Он вздохнул тяжело. – Если не побил ты их в вылазке своей, господарь.

Это да. Я же не знал, кого в авангарде разбил.

– Надеюсь не на них удар пришелся. Кто там у тебя из доверенных лиц?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Сложно, мы же связь особо-то не поддерживаем. Гонцами-то, пока в походе я был, не обменивались. Надеюсь, брат мой, Захарий. Я ему поручал в Москве остаться. Но теперь молюсь, чтобы двинулся он с войском.

– А главный кто?

– Так, кого Шуйский поставит. – Ляпунов выглядел озадаченно.

Получается полковника выбирал царь. М-да. А как он собирался руководить бойцами, которые ему не доверяли? Как авторитет заслужить? Только тем, что ты царем поставлен? Ох уж эта местническая система, одна беда с ней.

– С боярами, что при царе близко сидят, вроде разобрались. – Я улыбнулся. Действительно хорошо, как-то быстро даже вышло. Уставился я на еще двоих, явившихся на совет. Казацких бывших атаманов, а теперь моих полковников. – Что вы казаки, скажете?

Народ опешил. То, что я к двум этим людям обратился, удивило многих. Да и самих Черешнского и Межакова, видел, что вверг я в некоторое замешательство.

* * *

В 95-м его предал и убил лучший друг, но он не умер, а стал школьником в нашем времени.

ВТОРОГОДКА

Вышел 6й том: /work/519009

Убийце и предателю не позавидуешь, его жизнь несётся по наклонной, но этого недостаточно! Предстоит разделаться со всей преступной группой. И схватка будет жёсткой. Не на жизнь, а на смерть!

Том 1 здесь: /work/470570

Глава 7

Казаки выглядели растерянными. Прочие представители моего офицерского корпуса, да и остальные собравшиеся, даже телохранители, хоть и за спиной они у меня были, уверен – смотрели на них.

Ситуация выглядела напряженной.

Решил я конкретизировать, почему обратился к этим людям.

– Спросить хочу, чтобы понять. – Начал издалека. – Дворяне и бояре за Царя бьются, за землю. С нее же все мы имеем. Она нам, как мать родная. Стоят за то, чтобы лад на земле нашей был и по закону все. За порядок, за веру православную. Как я мыслю. Ну и за привилегии, потому что дворяне, они люди военные, не холопы, не крестьяне, не духовенство, а воинское сословие, призванное землю от врага, оборонять. – Улыбнулся им. – А вы то, за что? Что важно для вас, казаки? Услышать хочу. Потому что как в Москву мы придем, как Собор Земский соберем, вопрос же встанет, как жить нам дальше, всей Русью.

Здесь был закинут крючок, удочка.

Я понимал, что казаки донские, а тем более запорожские, которых, правда, среди моих людей было очень мало, не совсем… Да даже совсем не люди государевы. Однако у них есть свои интересы. Из истории я кое-что понимал, как-то мыслил. Но хотел услышать мнение этих людей.

Добавил.

– Понять вас хочу. Услышать беды ваши и чаяния. Чтобы после Смуты, как мы ей конец положим, мир наш лучше сделать.

Повисла тишина. Люди переглядывались, но молчали. Думали, государь, тот, кого уже все войско признало Царем, такую речь затеял, зачем? Чего ждать?

– Господарь. – Подал голос Чершенский. Все же меня он знал дольше, и переглянувшись с сотоварищем, взял слово, поднялся. – Я за всех сказать не могу. Но так скажу. Коротко, как мыслю. Я же, человек простой. Да и все мы, казаки, такие. – Он кашлянул в кулак. – Мы… – Уставился мне в глаза прямо, от души говорил. – Мы за тебя бьемся. Видим, что человек ты… Господарь ты, чего уж здесь. Государь, Царь наш. Такой, какого на свете искать, не сыскать. – Он перекрестился, стоя вполоборота за столом, поклонился мне. – С уважением всем за тебя мы стоим. А еще. Бьемся мы за веру православную. Татарву-то мы с тобой били рука об руку. Кровь вместе проливали.

Я слушал пристально, смотрел на него.

А он, переведя дыхание, продолжал.

– Хотим мы, думаю я так. Чтобы закон какой-то был. Порядок. – Он вздохнул. – Я слов умных не знаю, грамоте-то особо не обучен. Но так мыслю. У нас же беглых людей на Дону. Да считай каждый. Может, не в первом поколении, а во втором, так точно. А раз бегут люди с Руси, значит, закона нет и порядка. Что-то не так во владении государевом. Коли тати только бы бежали, то мало бы их было. А нас-то. Рати большие. И чем дальше, тем больше там и холопов боевых, послужильцев и дворян даже, обедневших, разорившихся и однодворцев, ну и холопов, этих то вообще много, крестьян бывших, кто посмелее и в казаки-то подался к нам.

Замолчал, помялся, продолжил, собравшись с мыслями.

– Мы же за веру, защитой землям московским стоим. Пока татары через нас пройдут, ух… – Кулаком он потряс. – Кровью обольются. Но, нам от этого что? Припас какой-то, конечно есть. Присылают что-то. Но, чтобы бить поганых, мыслю, больше надо.

Тяжелый вопрос я затронул, но нужно его как-то было решить.

– Говоришь ты про волю и про закон, про порядок, А что, если так выйдет, если воли вас всех лишить? – Я смотрел на него пристально. – Закон же он порядка требует. Ты же сам говоришь. А это власть. А власть, это все меньше воли.

В глазах его я злость увидел. Все же говорить, что кого-то из казаков воли лишить дело тяжелое. Но, собрался он, вновь заговорил, слова подбирая.

– Мудр ты, Игорь Васильевич. Говорю, мыслей толковых и речей нет у меня. И порядок нужен, и воля казаку потребна. Без нее, не казаки мы, а неведомо кто. Не гневись, но мыслю так. Коли воли лишить нас захочешь. Даже ты, государь. Восстанет казак. – Он поклонился. – А как сделать то, что сказал я про порядок и про закон, и с нами, как быть, то тебе решать. – Он перекрестился и вновь поклонился. – Я-то и люди мои тебе свои жизни вверяем. Но атаманов-то много. А все они люди вольные. И тут, как повернет. Я только за своих говорить могу. Мы, служим тебе. Видим, что достойный ты человек, сверх меры. – Вздохнул, добавил. – Праведный.

Межаков поднялся молча, перекрестился, поклонился, проговорил тихо.

– И я с тобой, господарь. И люди мои. Но воли не лишай нас. Беда будет.

М-да, поговорили. Так ничего и не понятно. Как закон установить так, чтобы этих воли не лишить, но и в общую канву государственного управления включить. Опыт царя Петра перенимать надо. Но там сто лет было сближения. Сто долгих, сложных лет.

Но, мысль-то в целом есть. И в чем-то казаки правы были.

В основном в том, что люди-то к ним бегут не от хорошей жизни. А если житье на землях, уже полностью подконтрольных Москве, станет добрым и спокойным, если есть людям будет вдосталь, простым. Если не будет служилый человек маяться и думать, как ему воевать с врагами, когда и коня нет и доспеха, и сабли-то толком тоже. А только копье да лук со стрелами. Тогда и бежать на Дон не будут. А может, наоборот, обратно потянутся.

А по опыту историческому, прикармливая все эти вольные поселения, их можно постепенно все плотнее втянуть в сферу влияния. Города построить для торговли. Закрепиться. Снабжать против татар и турок. Использовать как военное сословие. Выдающимся давать земли и все больше и больше поджимать, и делать частью государства российского.

Так было и сделать также нужно. Только, видимо, процесс ускорить. А для этого ресурсы нужны. Но, если мы сейчас Смуте конец поставим в десятом году. Все же не так обезлюдеет земля, и не так уж пострадают поместья.

Да и на бояр, я все больше думал, что управу нужно искать.

Выйдя из раздумий, глаза поднял на собравшихся, окинул взором.

– Спасибо, собратья. Не держу боле. Если кому, что есть сказать, мысли какие, идеи предложить. Завтра поутру жду. А сейчас, отдыхать. – Взглянул на Романова. – Ты, батюшка Филарет, может быть в городе останешься, чего тебе в монастырь-то?

– Да мне на коне в радость, государь. – Он поклонился.

Все стали расходиться, только Ляпунов как-то замешкался, замялся, поглядывал на меня.

– Чего хотел, Прокопий Петрович?

– Я бы еще у тебя немного времени отнял, господарь. Стариковской мудростью поделился бы. Ты вот про казаков спросил, а я… Я про… – Он покосился на выходивших, голос понизил. – Про бояр и предка твоего, Ивана Великого, Грозного.

Я вздохнул, отдохнуть-то мне хотелось, но раз человек просил, отказать как-то нелогично было. Видимо, важное, нужное дело донести хотел.

– Говори, раз желание есть.

– Да… – Протянул он, дождался пока весь мой офицерский корпус покинет помещение. Начал. – Я же родился в год, когда взошел он на престол. Старый я, видел многое и вот все думаю. – Вздохнул. – Выходит же как-то так, что вроде бы бояре от царя ужасов натерпелись, как молва говорит. Говорят они, жесток он был сверх меры к ним. Опричнина опять же.

Я смотрел на него, наблюдал. Видел, что как-то действительно хотел он поделиться со мной этим. Не убедить, не уговорить что-то сделать, а рассказать некое свое видение ситуации. Версию прошлого, близкого к нему.

– Ты-то, человек молодой. Хоть и мудрый, но всего-то не знаешь. – Поднял глаза, взглянул. – А я, старый я. И чем старше становлюсь, все думаю и думаю. А была ли жестокость? Если так подумать, то за время Смуты, сколько народу померло-то? В боях бессмысленных. Да что там… Один боярин, Шуйский. Взял, да и людей поднял на кого? Да на царя, что на троне сидел! Дмитрия же уже помазали, на престол возвели. Да, ляхов он со своей этой… – Ляпунов скривился. – Видел я ее, Марину Мнишек, и с князем Трубецким о ней говорил. Хитрющая змеюка шляхтянская.

Остановился, перевел дух.

– Ох старость, все мыслями растекаюсь. – Посетовал.

– Ты, Прокопий Петрович, говори конкретно, чего хотел то, а то и вправду, пока что не пойму ничего.

– Сказать вот что хочу. Не казнил Иван Великий всех налево и направо. Ложь это все и наветы. Боярами выдуманные. А почему? – Уставился на меня. – Потому что досталось им. Крепко от него досталось. И было за что. Они же себя чувствовали-то подле него сильными и могучими. А для страны что? Для Руси? Я вот смотрю, ты, Игорь Васильевич, все о стране думаешь. Земский Собор собрать. Людям, чтоб жилось лучше. Видано ли, государь у казаков, бывших беглецов с земли спрашивает, чего потребно им. – Покачал головой. Продолжил. – Но, в том и мудрость твоя великая.

– Давай без лести, давай по делу, Прокопий Петрович. Ночь на дворе, отдыхать надобно.

Тот кивнул, собрался с мыслями.

– Царь-то, Иван на богомолье часто ездил. Да и рассказывали мне люди, что подле него были. Старые умерли уже все. Молился нещадно за всех, кого смертью наказал. Просил грехи их и свои, отпустить. Тяжелым грузом правление на нем лежало. И без суда и следствия-то, считай, как говорят старики, что меня старше, не погубил никого. Книги же есть. Учет же велся.

Вот здесь уже интересно было. Прислушался я к старику, насторожился.

– Чуть больше трех тысяч там. И каждому расписано за что.

– А как ты книгу эту добыл-то?

– Да как… – Он кашлянул в кулак. – Старость она двери некоторые открывает, ну и. – Он улыбнулся. – Звонкая монета. В приказе она лежит одном. Коли в Москве будем, коли прикажешь мне, я тебе добуду ее.

– Интересно, и что в ней?

– Да то, что каждый из этих людей, что там указаны. Ну почти каждый, я же все прочесть-то не осилил. Времени столько не было копаться. – Он вздохнул. – За дело каждый казнен. Написано за какое. И обычно там, предательство, заговор и перечислены свидетели, кто говорил о виновности человека этого. Подумай, Игорь Васильевич. Тридцать семь лет правил нами Иван Великий. И чуть больше трех тысяч, казненных за измену.

– Это ты к чему?

Я в голове посчитал. Как-то так выходило, что в одном Париже за одну широко известную ночь перерезали примерно в то же время то ли пять, то ли восемь тысяч человек. И… Естественно без суда всякого и следствия. Веры они иной были, еретики, кто их считает? Вот и пришлось кровью город залить. А с учетом урбанизации того времени, это приличный такой процент населения.

Ляпунов продолжал:

– Да к тому, что бояре эти, с которыми ты договариваться решил. – Он скрипнул зубами. – Сволочи они все.

Не ожидал я такого от старика. Видел злость в глазах его.

– За Ливонию, когда война то случилась, поход когда начинался, сколько взяли и переметнулись. В поход не выступили? Дворяне-то все, а эти, что поближе к трону… Нет. – Ляпунов распалялся все сильнее и сильнее. – Видано ли. У московского наместника, самого близкого человека, высоко сидящего, найдены были грамоты из Литвы от короля. Это как?

Я нахмурился, припоминал такое.

– И что, казнили его? Нет. – Скрипнул зубами Ляпунов. – Милостив Царь был, государь наш. Кровью Бельский искупал дела свои. Глинский, дядя царя, видано ли, к литвинам бежать хотел. И что? Казнили? Нет. Оболенский тоже, только его в монахи постригли. И как один провинится, в смуте отмечен будет, за него сразу все семьи встают. Поклоны бьют, плачут, письма пишут. Не виноват он, отпусти. Эх…

Покачал головой Ляпунов.

А я подумал. Если столько найдено изменников, то еще сколько же ничем себя не выдали и ради своего же блага, корысти своей продолжали действовать так, как считали нужным.

– Страшное скажу, господарь. Когда Годунов к власти пришел и Романовых, да и Шуйских в опалу отправил, я как-то думал, зло это. А сейчас мыслю. А может, всех их. Всех взять, и чтобы земле они служили, а не себе. Уж больно они все…– Видно было, что злится человек все сильнее и сильнее. – Все они только о своем думают, а не о земле и царе, и православии нашем. Все меньше да меньше.

Я пристально следил, чтобы не случилось чего нехорошего со стариком. Все же далеко не молод был, а такие эмоции они для сердца не очень-то потребны.

– Дальше Полоцк. Взяли. И уговорили царя все эти бояре на мир. Зачем он нам нужен был тогда? Вышло, что только враг с этого выиграл. А может быть, оплатили им литвины речи эти и просьбы? Здесь не знаю, не был я там. Но мысли то есть. Отрекся Иван Великий, устал. И что? Самодурством это промеж себя все эти бояре назвали. А в глаза говорили, просили, умоляли. Они же без царя не могут, передерутся все. – Вдохнул, выдохнул. – Как сейчас бы было, только хуже еще. Резали бы друг друга все, а татары, что сильнее тогда еще были, под себя бы всех нас и подмяли. Литва и Швеция себе бы земли забрали. И что бы было? Где бы Русская земля была, Игорь Васильевич.

Я смотрел на него с растущим удивлением. Говорил этот человек от души. Чувствовал, что помирать ему скоро. Годы не те, до думного боярства сам не добрался. Но, видимо осознал, что вокруг трона люди сидят не ради службы стране. А ради, преимущественно, своих же интересов.