Текст книги "Патриот. Смута. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

Осматривался окрест, ждал вестовых, чтобы отправить парламентеров к противнику.

Краем глаза заметил движение.

Около поверженного мной генерала, словно материализовавшись из грязи и дыма, возник Абдулла. Запыленный, чумазый, с совершенно ошалелым взглядом и окровавленной головой. Мотал ей, но, держа в руках веревку, начал яростно вязать пленника.

Я усмехнулся.

– Жив? Татарин?

– Жив, господарь! – Выкрикнул он. – Конь жалко. Добрый был. Пуля в голову. Я лететь. Потом бежать. Сейчас свяжу. Господарь. Сейчас.

Сопя и откашливаясь, рядом появился Богдан. Вроде крови нет, но тегиляй его посечен, хоть выкидывай. Как-то умудрялся он, видимо, уходить от ударов почти до конца, так, чтобы приходились они по доспеху, а не по телу.

Проговорил, тяжело дыша:

– Ну ты и лихой человек, господарь, Игорь Васильевич. – Он поклонился мне с уважением. Продолжил. – Ты прости, коли что не так говорю. Я-то казак простой. Думал я, что сам всех бесстрашнее. Отважным себя считал. Уф… Но на тебя смотрю, диву даюсь. – Помотал он головой. – Сам на копейный строй, сам в бой, в пекло, на врага. Сам этих немцев этих злых раскидал, генерала их схватил. Без тебя бы нам тут… Уф…

Уставился он внезапно на татарина.

– О… Наш степной друг живой. – Ощерился довольной улыбкой. – Абдулла, это же добыча господаря!

– Он схватить, я вязать! Вот и вяжу, казак, вяжу. – Выкрикнул тот в ответ, тоже улыбаясь.

Наконец-то примчалось два вестовых, ждали указаний.

Пора действовать, пока Шуйский не опомнился. Хотя изменит ли что-то его вмешательство? Уже сильно вряд ли.

– Богдан. Лихой ты мой казак. Белый флаг бери и скачи к немцам для переговоров. Скажи им, что предлагаем почетную сдачу. Поговорю с их капитанами. Обсудим условия работы.

Он замялся, уставился на Абдуллу и пленника.

– Может про него сказать?

Хорошая идея.

– Э, швед, тебя как звать?

Ситуация, конечно, была эпичная. Достойная запечатления на гравюре и внесения ее в исторические хроники.

Генерал наемных иноземных сил, можно сказать, захватчиков и интервентов валяется где-то на середине вала. Поверженный, угнетенный, сломленный. Его крутит какой-то степняк – единственный в моем войске, но весьма колоритный. А я – самозванец, повстанец, негодяй, в мыслях этого пленника, смотрю на него прямо свысока.

Как бы историки не наваляли потом, что южной армии Игоря Васильевича активно помогал татарский корпус. Не могло же так сложиться, что один-единственный степняк повязал самого генерала наемников.

Пленный тем временем не торопился отвечать.

– Говори, шайтан. – Прошипел Абдулла. – Говори, когда тебя господарь спрашивать.

Он, видимо, нажал тому на кровавую рану. Генерал закричал от боли.

– Говори!

Угу, еще и пытки припишут. Я криво усмехнулся. Да плевать. Главное – дело сделать.

Ход истории прилично так повернулся здесь и сейчас. И это ощущалось в самом настроении окрест. Что-то изменилось.

– Я… Я… – Он приходил в себя после накатившей боли. Попытался подняться, но Абдулла жестко толкнул, поставил его на колени. – Я, Якоб Понтус Делагарди, граф, предводитель наемного войска, генерал московского воинства, воевода.

Последнее он сказал как-то ломано, слово было незнакомым. Произнес все это как можно более возвышенно. Но ситуация-то говорила об ином. Кто наверху, а кто повержен.

– О, господин граф, какая честь. – Все же я не ошибся, и интуиция верно подсказала, с кем я имею дело. – Прошу простить за столь неподобающее отношение. Улыбнулся. Добавил. – Если вы дадите мне слово, что не будете оказывать сопротивление, и признаете себя моим пленным, то ваше положение резко изменится в положительную сторону.

Он смотрел на меня с толикой злости, негодования, удивления. Там еще были какие-то чувства, но по его измученной болью и прилично грязно физиономии считывать не так уж и просто.

– Я не представился, господин граф. Игорь Васильевич Данилов. Боярин, господарь, ирфант, как говорят мои иноземные друзья. Я воевода войска идущего брать Москву и собирать Земский Собор со всей земли Русской. – Улыбнулся еще шире.

Повисло тягучее мгновение ожидания.

И. Я сломал его. Еще одна победа.

– Хорошо. – Он склонил голову. – Слово рыцаря. Ты пленил меня, Игорь Васильевич. Клянусь, что не убегу и не буду сопротивляться. Я в твоей власти, уповаю на твою милость.

– Лисью шубу не подарю. – Смотрел на него пристально, улыбался. Знал ту историю, когда Жолкевский после боя, тоже пленив Якоба, одарил его раненного шубой. – Абдулла! – Выдал я приказание. – Нашего почетного гостя развязать, передать медикам, осмотреть рану. И глаз не спускать.

Лицо татарина выражало явное разочарование. Все же в его культуре, видимо, врага предполагалось прилично так заугнетать до состояния невозможности сопротивляться. Но, этот швед был мне еще нужен. Судя по прочитанному в знакомой мне истории, он был весьма толковым. А такие пригодятся.

Да и против ляхов воевать же кто-то должен. Почему не использовать этих людей под его покровительством.

– Абдулла. За него головой отвечаешь. – Перевел взгляд вновь на Делагарди. – Господин граф, рекомендую вам не делать чего-то непонятного моим людям. Мой друг, татарин очень нервный. Но он точно сбережет вас от проблем, связанных с пленом. Его все мое войско знает. С ним вы будете в безопасности от прочих моих людей.

Якоб, я видел это, заскрипел зубами. Но спустя мгновенье поклонился.

– Сочту за честь. – Донеслось сухое.

Все, с этим закончено. На время. Потом еще поговорим, но после. Уже после завершения всех наших дел с Шуйским и его силами.

– Богдан. Ты все слышал. Давай к немцам. – Казак все еще ждал моих указаний, и я выдал их. – Скажи, что их генерал Делагарди у нас. Живой, здоровый. Возьми это знамя, верни пикинерам, скажи, что они отважно сражались, и я уважаю это. Да, мы враги. Пока. Но для будущего нашего похода нам нужен союз с этими людьми. Нам вместе бить ляхов.

Казак вскинул бровь.

– Они наемники. Они воюют за деньги. – Хмыкнул я. – Шуйский кинул их в пекло. Думаю, они сейчас очень злы на него и на все московское воинство, которое даже не подумало поддержать их в тяжелую минуту.

В Клушино все также и случилось. Только Жолкевскому и его войскам были не нужны русские силы для похода на столицу. А мне очень пригодятся еще сотни людей, чтобы отбивать Смоленск.

Только вот вопрос в их верности. И это самое, пожалуй, сложное после победы.

– Сделаю. – Богдан наклонился, подобрал грязный, порванный, истоптанный стяг. Двинулся с бруствера к лошадям, что топтались окрест.

Вестовых стало уже больше – пятеро. И все они ждали моих указов. Кого бы, черт возьми, послать. Яков ранен. Григорий – слишком ценен. Надеюсь, на левом редуте с ним все хорошо и он не полез в драку.

Ухмыльнулся. Значит, моим ценным кадрам делать этого не надо, а сам…

Плевать! Все получилось, мы отбросили врага. Не умел я по-иному. Только личным примером, только на своих плечах.

Начал раздавать указания.

Спустя минуту вестовые помчались в разные стороны, неся важную информацию.

Один к бронной коннице левого фланга, я перекидывал ее на правый. Второй к французам, которые все еще маячили на поле боя где-то сбоку, куда отступили. Третий, прихватив троих сопровождающих, к стрелецким позициям. Это было самое важное дело. Туда по-хорошему надо было слать Якова, а он ранен, или какого-то полковника на переговоры, но это дело опасное. Послал просто бойцов, предварительно. С предложением присягнуть, перейти на нашу сторону.

Оставшиеся двое понеслись по флангам с указаниями их воеводам – моим полковникам.

Скоро все завертится.

Сам я, осмотрев творящееся на поле боя, спустился с вала к лошадям. Сопровождал меня Абдулла, ведущий Делагарди и несколько бойцов из сотни Якова. Смотрел по сторонам. Здесь все сдались, сложили оружие. Видел также, что потрепало нас знатно. Много потерь. Но, радовало то, что это жертвы только на одном небольшом участке боя. Один острог только перешел в состояние жесткого противостояния и яростной рукопашной, где все держалось на волоске. Центр и левое крыло, уверен, обошлись меньшим ущербом.

Вздохнул.

Нашел глазами скакуна Якова. Подошел. Взлетел в седло.

Все мы небольшим отрядом двинулись к центру. Подлетели. Здесь уже за нашими позициями формировался лазарет. Подводы, стоящие в тылу, раскинутые скатки. Людей, которых можно было транспортировать вели сразу в лагерь, там был заранее по моему требованию организован полевой госпиталь. Дымились костры, и грелась вода. Там будут спасать жизни и возвращать в строй. Даже часть серпуховского гарнизона и жителей я привлек для этих целей. Так что в рабочих руках достатка не было. Сейчас все включатся в работу.

А тех, кто был тяжелый, оттаскивали и пытались оставить в живых прямо здесь, сразу за линией обороны.

Задрал голову – над полем уже кружило несколько ворон. Скоро их будет больше. Сотня? Тысяча?

Но, моими усилиями поживы им будет не так много, как могло бы быть. Битва произошла только в центре, да и то, хоть и достаточно горячая, весьма скоротечная. Потери были, смертей прилично, но в бойню всех против всех с преследованием и добиванием отходящих это не превратилось.

Добрался до центрального острожка.

Пантелей, как стоял со знаменем в руках, так и продолжал это делать. Серафима я не видел, но слышал его голос – он был на первой линии, руководил поиском раненных. Запрещал добивать живых немцев. Орал, чтобы их брали в плен, тоже осматривали.

– Победа! – Проговорил я, замерев рядом с богатырем.

Бойцы, видя меня, останавливались, склоняли головы. Слышалось тихо.

– Господарь… Царь сам… Сам за нас… За землю и собор кровь пролил… Вон гляди… Шлем-то помят… В крови… Доспех посечен… За нас он… За землю русскую… За веру православную… В бой полез, с мечом сам…

Глаза опускали, переговаривались тихо, уже за спиной.

Слышались нотки восхищения. Давно не было, по их мнению, такого, чтобы сам воевода, господарь или тем более Царь! Виданное ли дело. Сам в первых рядах в бой шел.

Коснулся своей ерехонки. Вмятина.

Я и забыл, что в момент жесткой свалки с пикинерами получил какой-то удар по голове. А в поединке с Делагарди да пришлось пропустить секущую атаку, понадеяться на крепость доспеха. И эти факторы, свидетельствующие о том, что я сам в пекло полез для простых этих вояк – не бояр, не князей, а обычных казаков, однодворцев, худородных дворян с пограничья и в особенности для бывшей посошной рати – значили очень многое.

Я вместе с ними!

Я голову сложить готов за то, о чем говорю.

Сам Царь! В бой идет. Их ведет. Бьется за правое, святое! Значит, за дело они здесь стоят. А раз врага отбросили, не погиб государь, живой ходит. Хоть и помятый, значит удачлив он, лих. И ради такого человека в бой-то идти самим не страшно. Раз он жизнью рискует, то и простому воину живота щадить своего не стоит.

Пантелей повернулся ко мне. Вздохнул.

– Господарь. – Уставил пристально. – Ерехонку вам помяли, не ранены?

Я осмотрелся, угрозы не было. Расстегнул застежку на ремне, скинул шлем. И правда, вмятина-то приличная. Не пробило, конечно, но удар получил ощутимый. Чем прилетело? Пикой, вероятно, вскользь, вот и внимания особо не обратил.

– Подержи. – Проговорил спокойно Пантелею, а сам за древко схватился.

Мы обменялись.

– Собратья! – Я взошел на вал второй линии укреплений центрального острога. – Собратья! Победа за Нами! Спасибо!

Я чувствовал какое-то невероятное воодушевление.

Позади был очень большой, очень долгий и славный путь. И да – впереди еще очень и очень много всего. Но эта битва, эта победа стала по-настоящему переломным этапом в истории. Чем-то большим чем слава русского оружия. Некоей зарей, надеждой, подкрепленной успехом.

Раньше все, что делалось, было лишь прелюдией к по-настоящему тяжелой, кровавой работе. Подготовкой к таким вот полевым сражениям.

Бой под Серпуховом, как я мыслил, навсегда войдет в историю. Не в ту, что я изучал, в новую. Измененную мной.

Ведь здесь и сейчас я и все эти люди, что собрались – вершили ее. Новую историю русского государства, которое благодаря их усилиям лишилась трагической клушинской битвы, а обрело победу под Серпуховом. Да впереди еще многое. Дело не сделано. Смута не кончилась одним сражением. Поляки еще не выдворены прочь. Шведы – прямо здесь, на другом конце поля, хоть и биты, но живы.

Но – это очень и очень многое!

Меня переполняли эмоции. Казалось, крылья за спиной раскрывались, хотелось кричать. Да что там. Просто орать, как безумный. Мчаться вперед, обнимать всех этих простых людей, которые сделали это, выполнили, казалось, немыслимое.

Да, не без моего участия, под моим руководством – но.

Что бы я без них сделал?

Именно здесь и сейчас, именно Русская Земля, а не князья да бояре, именно Русь надломила Смуту. И смотря вдаль, я видел, что вот-вот и совсем сломается она. Уйдет и уступит место крепкой власти. Если все сложится, то несколько лет голода, смертей и ужасов, что были в реальной истории нам всем удастся избежать.

– Ура! Ура! Собратья мои! – Я резким движением преклонил колено. Коснулся земли, обильно политой кровью. Здесь, ниже, на подходе к валу лежали друг на друге германцы и русские, погибшие в отчаянной схватке за острожек. Такой небольшой, казалось, но ставший очень важным местом на пути к Москве.

– Слава земле нашей! Слава Руси!

– Ура! – Вторили мне сотни, тысячи глоток. – Слава!

Ор этот расходился по всем порядкам моего войска.

– Ура! – Звенело в ушах. Гремело громом над полем бранным и знал я, страшатся его те, что сейчас расположились против нас. В душах их рождается все больше смятения. Страх переполняет их сомнения.

А с такими чувствами на победу нельзя рассчитывать.

Все, кто видел меня здесь коленопреклоненным, держащим знамя одной рукой, а другой касающимся земли, тоже становились на колени. Наклонялись, целовали ее. Ведь она, родная, помогла, даровала нам, людям русским победу.

Но, за временем славы вставало время работы. Тяжких дел. Нужно спасать раненных и делать дело дальше. Спасибо сказано. Пора.

Поднялся я. Выкрикнул:

– За работу, собратья!

Это подействовало на них всех. Оставшиеся в живых, а таких было довольно много, принялись дальше искать выживших, оттаскивать погибших, снимать с них трофеи. Дело полезное, имущество нам в дальнейшем пригодится.

Распрямился, махнул Пантелею, чтобы со мной шел. И еще несколько бойцов прикрывали меня оглядывались по сторонам. Двинулись всеми мы к первому валу центрального острожка. Оттуда вид получше был.

Шел я по сторонам смотрел.

Тяжело бой дался нам, но смогли, сдюжили, одолели.

Кланялся мне бредущий в сторону лагеря служилый человек, держащийся за руку, что плетью висела. Следом двое тащили пробитого пикой прямо в живот бездыханного товарища. Один из них хромал, второй горбился.

Парень, схватившись за окровавленную, перетянутую ремнем выше глубокой раны ногу, сидел у тюфяка. Он перевязывал рану, кривился, ждал, когда ему помогут дойти. Покачивался. Рядом навзничь валялся немец, глаза его пустые смотрели в небо. На втором тюфяке, окропив его алым, лежал уже наш, вихрастый парень. Бездыханный.

Дальше германцев было много, посеченных, побитых картечью, опаленных выстрелом из наших орудий. Поверх лежало несколько русских. Пики, выпавшие из мертвых пальцев, перекрестились. Тоже валялись одна подле другой. Какая сломанная, иная целая.

Пробитые кирасы на телах, сорванные шлема. А под ногами кровь, много, много крови. Вот они сущие ужасы войны. То, что остается после боя на бранном поле. Это истинный ее облик. Не то, что поют герольды. Не истории о славных схватках рыцарей. Вот вся правда и вот облик.

Казалось, сама смерть скорбно смотрит на всех них из-за моей спины.

Внезапно из-за второй линии раздался громкий вопль, вырывая меня из мрачных раздумий

– Нет, нет… нога! – Видимо, с человеком сейчас начнет работать полевой хирург. – А! А…

Ему спасут жизнь, скорее всего. Но придется расстаться с частью себя.

Вот они настоящие звуки войны. Не бравые песни, не звуки победных маршей. Лазарет и крики, что рождаются в нем.

Наконец-то через это по-настоящему устрашающее зрелище из окровавленных, изломанных тел мы добрались до первой линии. Вроде бы каких-то двадцать метров, но в них запечатлен весь ужас войны. Даже мне, тертому калачу, стало не по себе. А служилые люди разбирали эти завалы из тел, оттаскивали, хлопали по щекам, пытались привести в себя, прислушивались, дышит ли.

Все же люди семнадцатого века стойкие, и к крови, боли и лишениям им не привыкать.

Я распрямился в полный рост, встал на первом валу центрального редута. Вгляделся окрест.

* * *

У Кирова большие скидки на все завершённые циклы – /u/nkirov92/works

Всего один день

Глава 22

Тыловые части и лагерь войска Господаря Данилова.

Делагарди, пытаясь как можно более гордо поднимать голову, шел вперед.

За спиной его следовал, не отставая и что-то ворча себе под нос на неведомом наречии, этот степной варвар. Как там назвал его самозванец? Абдулла? Что за имя такое? Дьявол! Не хватало мне русских, еще и степняки эти.

Вот влип!

Рука шведа чертовски болела. Кровь он вроде остановил, перевязал платком, затянул, но… Этот русский дьявол отсек ему два пальца и точно сломал что-то еще. Расскажи кому, что проиграл самозванцу – не поверят. И как? В поединке. До сих пор непонятно, как это могло случиться. Каким чудом этот человек смог…

А он действительно мог одолеть его, причем без труда.

Якоб, морщась от боли, прокручивал в голове, произошедшее. Этот Игорь находился в очень плохой ситуации для дуэли. Закрытое шлемом лицо снижает обзор, тяжелая сабля, предназначенная для рубки кольчатых доспехов, а не для фехтования. Она короче рапиры шведа раза в полтора, пожалуй. У Якоба имелась еще дага, а у противника только один, неудобный клинок. Да и сам он… Конечно, Делагарди не считал себя прямо уж мастером меча, как любил похваляться проклятый Луи де Роуэн. Но, опыта боевого и в спаррингах ему не занимать.

Этот Игорь не мог одолеть шведа, ну никак. Нет среди этих варваров достойных фехтовальщиков.

Все было на стороне шведа. Все!

Но этот русский, не без труда, да, но одержал верх. Смешно. Он не надеялся только на свой клинок, понимал все аспекты боевого ремесла. Использовал то, что имел. Удар головой в лицо… А ведь шлем его был помят, а значит, самозванец мог быть еще и ошеломлен, оглушен. Прошел через рукопашную свалку, а потом еще и провел лихую атаку, вступил в бой.

Как такое возможно?

Может, он учился где-то в Европе? С юных лет? Тогда это могло все объяснять. Только так.

В таких раздумьях Делагарди брел к лагерю, где ему, по словам Игоря должны оказать помощь. Помощь! Это вызывало у него дрожь и мурашки по спине. Он видел, как эти русские делают операции. Дева Мария и все святые сохрани от такой помощи. Он наблюдал, как человеку читали отче наш и пилили ногу раскаленным тесаком, даже не перетянув предварительно, не остановив кровотечения. Никакого понимания о чистоте и остановке крови.

Его личный медик и полевые врачи приходили в ужас от того, как обходились с ранами в войсках Скопина. Они пытались научить, и даже кое-что получалось, но…

Внезапно он отвлекся. В лагере стоял какой-то странный аромат. От костров пахло… Хвоей?

То, что он увидел, привело его в настоящий шок.

Серая, небеленая, чистая ткань шла на бинты. Он видел все это. Они висели, сушились. Раны промывались не просто водой из родников, а кипяченой, остуженной, не обжигающей. Раненных на подходе сортировали и прикрикивали. Тяжелых вначале осматривали и… Пытались помочь тем, кому реально можно еще сделать это. С Легкими перевязывали на месте, промывали. Давали какие-то травяные настои.

С поврежденными конечностями разделяли. Многих отправляли в очередь к трем палаткам.

Людей, оказывающих помощь здесь было много. Очень много. Как такое возможно? Кто здесь у них главный? Откуда? Все творившееся на голову превосходило виденное шведом где-либо. Не то что в этой стране, вообще где-либо.

В тех самых палатках, куда сносили самых тяжелых, видимо, работали полевые хирурги. Оттуда слышались крики.

И… Дева Мария! Иисус Христос! Слышался женский голос. В этой дикой, варварской Руси с раненными возится женщина? Наверное, помогает. Потому что рук не хватает.

Он попытался направиться туда, к палаткам, видя, что там размещаются люди с похожими ранами, как у него. Его злобно остановили.

Боец уставился на него, ощерился.

– Куда прешь, черт немецкий. – Рука его недвусмысленно уперлась в эфес. – Вначале своих.

– Э, потише, брат, потише. – Раздалось из-за спины на ломанном русском. – Этот личный пленник наш господарь Игорь. Я вести его. Приказ.

Парень вытянулся по струнке, глаза его округлились.

– Все понял, не изволю препятствовать.

Абдулла смотрел на него, на лице все отчетливее проступало задумчивое выражение. Он явно не знал, как сказать, что хотел.

– Его… Э… Этого немца надо смотреть. Вот. Куда?

– Эээ… – Охранник явно колебался. – Легкий же он, Абдулла. Их там вот.

Махнул рукой в сторону, где обычные бойцы осматривали и бинтовали тех, у кого имелись неприятные, но неопасные для жизни раны.

– Нэ… Ты не понял. – Татарин скривился не то в злой, не то в пытающейся быть любезной ухмылке. Но получилось однозначно пугающе. – Он лычный пленник господаря. Надо лучший. Этот… Надо Войский. Во.

– Там. – Парень сглотнул, махнул рукой, указывая на один из шатров.

– И…Спаси бог. – Ответил степняк. – Пишлы. – Это уже относилось к Делагарди.

Он сильнее коверкал речь, видимо, при разговоре с Игорем и своими он старался подбирать верные выражения, а при немце особо не напрягался. Главное, чтобы понимал, а на произношение плевать.

Швед двинулся вперед.

Он мотал головой и был шокирован происходящим. Такой порядок, такой подход он не видел даже в своей просвещенной стране. Даже французы, по их рассказам о самых лучших госпиталях Европы, не говорили о подобном.

Тот, кто организовал все это – настоящий гений.

Татарин повел Делагарди через лагерь, обходя раненных, размещенных тут же. Кто-то ждал, кому-то оказывали помощь. Все работало и чувствовалось, что подготовка здесь проведена по-настоящему грандиозная. На уровне короля! Не меньше.

Вдвоем они подошли к шатру. Охраннику хватило одного взгляда, чтобы он кивнул и отошел в сторону. Видимо, этого степняка здесь действительно знали. Всегда видели его подле этого самозванца Игоря, и для солдат это значило очень и очень много.

Он положил руку шведу на плечо, кивнул, вошел, и тут же до ушей Якоба донесся крик, женский. Чудеса.

– Куда! Куда, а… Абдулла, с господарем чего? – Последнее было сказано с явным испугом.

– Нэт. – Ответил степняк. – Немец, иды сюды.

Делагарди вошел следом.

В шатре было чисто, невероятно убрано. С другой стороны, подносили воду, уносили грязные, окровавленные тряпки, туда же уносили на носилках сейчас какого-то обмотанного бинтами человека.

По центру стоял лежак. Подле него замерли старик и девушка в белых одеяниях, с убранными под белые шапки волосами, в масках смотрели на него.

– Яков, Понтес, Делградев. – Исковеркал имя татарин. – Личный пленник Игоря. Господарь сказал лечить. Я головой отвечать.

– Лечить так лечить. – Проговорил собранно старик. – Ты по-русски разумеешь? Немец?

Делагарди, ошарашенный увиденным, кивнул. Сделал шаг вперед, поднял обмотанную платком кисть. Показал.

– Снимай эту грязь. – Поморщился старик. – Сейчас все сделаем. Только… Терпи. Больно будет.

Швед кивнул. Он знал, что такое боль, стиснул зубы, подошел, сел.

Ему в зубы дали деревяшку. Чистую, сухую.

– Сожми, легче будет. – проговорила девушка, погладила его по голове. – Потерпи.

Повернулась к татарину, проговорила. Держи его, Абдулла, за плечи. Чтобы не дергался. Якоб знал все это, н оприметил, что на лежаке были организованы даже веревки – толстые жгуты, чтобы приматывать для операции человека.

Невероятно.

И тут жуткая боль скрутила его. Зубы сцепились, он струдом подавил желание заорать. Старик стал снимать повязку.

Два острожка все еще дымили. Да, гореть там уже почти что было нечему, но, видимо, занялась трава окрест и какие-то деревяшки, разлетевшиеся от взрыва, все еще тлели. Обзору это несколько мешало, но не так чтобы сильно.

Всмотрелся вдаль.

Моих гонцов видно не было. Все уже добрались, а обратно им еще рано.

Может, к войску Шуйского тоже послать? Глядишь… Сдадут воеводу своего и под мою руку перейдут. Кто знает, что там за настроения.

А так выглядело все пока что непонятно. Центральная часть, состоящая из наемников, перестраивалась. Они понесли тяжелые потери, лишились своего генерала – Делагарди, который являлся олицетворением совместной работы. Теперь каждый сам за себя. И все эти иноземцы точно не полезут еще раз. Не смогли в первый удар сломить нас, не пойдут во второй. К тому же без поддержки флангов даже пытаться не станут. Либо затребуют столько денег здесь и сейчас, что им просто не смогут заплатить.

Прищурился. У леса и уходящей на север дороги творилась некая суета.

Разъезды носились между наемными ротами. В целом их формация сейчас все больше напоминала муравейник. Не завидовал я им. Раненых много, лагерь далеко. Они-то надеялись на скоротечный легкий бой, а наткнулись на настоящую мясорубку. Хотели грабить, разорять мой обоз, а вышло так, что их товарищей, получивших раны, сейчас надо как-то лечить, куда-то девать. Кто-то о них должен заботиться. Особенно о тяжелых.

А кто это будет делать, если до лагеря два часа марша? Они же оставили большую часть обоза еще у Лопасни. Потом день двигались на юг, встали, не доходя Серпухова, а только утром совершили марш, вышли сюда.

Или сейчас буду разворачивать госпиталь здесь? Так, я могу ударом снести все это. Ведь инициатива на моей стороне.

Кривая ухмылка рассекла мое лицо.

Ох, наемнички, лучше бы вам со мной договориться. Так лучше будет и вам, и мне.

Что там еще? Фланги выглядели как-то неясно. Бездеятельно рассеянно на мой взгляд. Левый даже не отступил еще от леса. Как они туда встали еще до начала сражения, так и стояли. По крайней мере то, что я видел – первые конные шеренги войска. Что творилось за нестройными рядами легкой кавалерии – кто же разберет? Да, туда проехала в самом начале карета с Шуйским. Но, там ли он, или отъехал с поля боя, как было в известной мне истории клушинского разгрома?

Что вообще твориться, понять никак невозможно.

Справа все несколько проще. Этих людей я видел. Но пойдут ли они так легко и просто под мою руку? Все же это московские стрельцы – элитные отряды жителей столицы. Тысяча очень хорошо снаряженных, тренированных и опытных в военном ремесле людей. Костяк боевого построения, вокруг которого все держится. Уверен у них опытный воевода, полковник. Эти люди знают, за что сражаются, и вполне, может не на уровне бояр, конечно, но играют в свою политическую игру. В этом я уверен.

Хорошо, подождем, что принесут вестовые.

А что у нас здесь?

Я заприметил Серафима. Он помогал в разборе тел за первым валом. Здесь все же германцев оказалось ощутимо больше. Живых, кто не успел удрать сам, оттаскивали, осматривали, снимали доспехи и прочее снаряжение. Кто мог идти, объединяли в группы и отправляли в тыл. По приказу полковника даже кое-как перевязывали прямо здесь.

Там за нашими спинами уже по моему приказу должен сейчас вовсю работать настоящий полевой госпиталь.

Спасение раненых и возвращение их в строй – важнейшая задача.

Каждый из моих людей должен видеть это и понимать. Его жизнь попытаются спасти. Это повысит моральный дух.

Как я это сделал? Не без труда, поскольку уровень медицины этого времени меня по-настоящему разочаровывал и шокировал. Но – я делегировал и лишь немного подправлял и наставлял, когда выдавалось время. Все то, что со стариком Войским мы обсуждали еще в Воронеже. При подготовке к сражению мы еще раз проговорили с ним важные факторы и мелочи. Я потребовал выделения санитарной зоны, максимально возможной в текущих условиях дезинфекции. Разделения раненных и оказания помощи в первую очередь тем, кого можно спасти.

Жестоко – но логично.

Еще нам помогла Тула. Там организованной Фролом Семеновичем отряд медиков, удалось раздобыть некоторое количество инструментов, пригодных для хирургии. Да, даже до уровня медицины времен отечественной войны тому, что нам удалось сделать расти и расти, не то что до привычных мне, современных госпиталей и больниц. Но, я приложил некоторые усилия, направил Войского и вверенных ему людей в нужное русло и дело начало развиваться.

Это уже на голову превосходило то, с чего я начал под Воронежем.

По крайней мере, заготовлены были бинты и инструменты. Каждый из отряда полевых медиков знал, что он будет делать и как функционировать. Хотя бы в теории. Люди этого времени схватывали на лету. И у них был очень важный плюс. Они знали, что такое боль и кровь. Не боялись всего этого и действовали в рамках сказанного им, стараясь четко выполнить установки.

Поэтому работа шла хорошо.

Девушки, рекрутированные еще у поместья Жука, впитали некоторые базовые знания. Они стали основой хирургического отделения. Старик продолжал учить их в походе. Осмотр небоевых потерь, а также лечение пострадавших в наших коротких стычках стали проверкой навыка и отличной практикой.

В каждой сотне, как я и говорил, были выделены те, кто также проходил краткий курс медицины. Да, это с огромным натягом можно было сравнить с тактической медициной или даже санитарами более ранних времен. Им до них было, как до луны. Ни моего опыта, ни опыта Войского не хватало для полноценного обучения медиков. Но, что самое важное – мы научили их действовать.

Увидел рану, перетянул ремнем, остановил кровопотерю, перевязал, сопроводил сам или передал товарищам, чтобы транспортировали в лагерь. Все. Там уже более компетентные люди, которыми в поте лица весь путь от Воронежа до Серпухова занимался Войский – займутся.

Сейчас у всего этого собранного началась настоящая проверка боем.

Страшная и тяжелая, но без нее никак. И по факту нам нужно будет улучшить систему.

Цель всего этого – потерять как можно меньше от ран. Вернуть в строй или оставить на этом свете, как можно больше. Заложить в голову каждого бойца то, что о нем позаботятся. Если он будет ранен, его попытаются спасти. Не только господь хранит его, но еще и товарищ по сотне – санитар, а также в обозе – медик.

Именно туда, в лагерь, он же госпиталь, двигались отряды раненных, в том числе пленных наемников.

Бойцы мои требовали, чтобы они собирались, сидели или лежали подле вала и не вздумали разбегаться. Здесь была охрана, присматривающая и контролирующая процесс. Как только их набиралось человек пятнадцать шла команда к подъему. Легкие брали тяжелых, и процессия удалялась. Германцы были шокированы таким. Думали, что их уводят на казнь, но мои люди холодно пытались объяснить, что им будет оказана помощь. Надежда на то, что долгий поход со Скопином научил их хоть немного русскому языку.