Текст книги "Патриот. Смута. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Патриот. Смута. Том 3

Глава 1

Пятеро татар взяли меня в кольцо. Гарцевали на своих низеньких лошадках вокруг. Двое с копьями подходили ближе, а трое с луками держали дистанцию. Лица у всех злые, напряженные, опасные, но пока сами они явной агрессии не проявляли.

Вокруг степь. Солнце опустилось к горизонту, до заката часа два, потом еще час до глубокой непроглядной тьмы. Судя по небу – будет именно так. Тучи низкие, тянутся с юга и востока, туда, откуда я пришел, к Воронежу. Гром гремел утром, лил дождь, за день еще несколько раз моросило. И никак не распогоживалось.

Я сидел уверенно на своем скакуне, держал под уздцы лошадь пленного татарского разбойника по имени – Тутай Аргчин. Пути обратно у меня нет. Только вперед – в ставку приемного сына хана Дженибека Герайя.

Танцы эти вокруг меня напрягали. Либо нападайте, и я дам отпор, положу тут вас всех, но… Тогда всей операции конец. Либо ведите в лагерь.

В третий раз проговорил громко заученную фразу:

– Я посол! Везу Джанибеку Герайю его врага! В дар! И письма из Крыма!

Они перекидывались фразами, смысла которых мне не понять. Но по выражению лиц и интонации обсуждали степняки – заарканить меня и тащить на привязи, или сопроводить так, как есть. Слишком уж им нравилось мое снаряжение, но оно же вызывало опасения, что неуважение к такой персоне может вызвать проблему. Я же поехал на своем дорогом скакуне, без заводного коня. В седлах виден полный рейтарский комплект – аркебуза, два рейтпистоля и обычный легкий пистолет, две сабли, красавицы. Одна на поясе, вторая приторочена. А еще на мне самом броня, поверх дорого кафтана, выделанного серебром и шапка бобровая. Ее я тоже взял – подарок нижегородцев знатный вышел.

Да, когда собирался, имелось опасение, что жадность конкретного татарина одолеет его разум. Но с иной стороны – такой вид показывал всю серьезность моих намерений и значимость меня как переговорщика.

На это и расчет.

Одетый бедно просит аудиенции у приемного сына хана. Такой человек, скорее всего, полный идиот, и вот его можно порешить здесь и сейчас. А снаряженный, как я сейчас – это повод задуматься, кто же этот гость, может, предводитель его ждет. Переписка-то между русскими и татарами шла. Не верилось мне, что к ним в стан или во время похода гонцы не поступали. От таких, как Жук людей. Не один же он на всей России матушке. Верных Шуйскому, шлющих письма немало.

Ну так что? На лице моем играл невысказанный вопрос.

Лошадь под Тутаем волновалась все сильнее, и это раздражало. Время, хрена ли вы тянете. Жабу свою уже придушите, не ваше это все. Не вам назначено и не вам причитается. Вы же понимаете, что в случае заварухи, я вас и положить могу. Даже не будь я тем, кто есть. Огнестрела много, луки ваши мне в броне не особо страшны. Шансы есть даже у бойца средней руки. Как только к арканам потянутся – буду стрелять.

А дальше? Кривая вывезет!

И здесь, наконец-то они решили. Один крикнул что-то на своем, обращаясь ко мне. Раз говорят, то вряд ли нападать будут. Слово оно в то время важное было когда резать шли, с людьми не здоровались.

Ответил на русском:

– Не понимаю я, по-вашему. Хочу говорить с Джанибеком Герайем.

– Говорить, у-рус. Сераскир. – Рассмеялся громко татарин.

Я понимал, что это все лишь давление на меня. На испуг взять хотят, но не на того напали. Я же понимаю, что это вам меня сейчас бояться надо, а не наоборот. Расстояние близкое, не промажу. Глупо только.

И им глупо, и мне бессмысленно нападать.

Мне же нужно говорить с их главным. Именно с Джанибеком, не кем-то иным. Только с самым главным. Письмо ему передать и вот этого упыря – разбойничка.

– Алга. – Махнул один из татар, указал на реку.

Наконец-то. Свершилось.

Я тронул коня легонько пятками. Пошел вперед.

Двое, что с копьями, двинулись рядом. Слева и справа, соблюдая дистанцию метра три, может, четыре. Один, видимо, главный. Который как раз и принял решение, ушел слегка вперед. Еще два лучника держались позади. В ноздри бил запах усталых лошадей и давно немытых людей. Вряд ли татары специально пренебрегали гигиеной. Скорее всего, давно в походе. Стали здесь недавно и ненадолго. Может, час или два или вчера вечером. А этих парней почти сразу отправили в дозор. Не успели они ни себя, ни коней после перехода в порядок привести.

Это хорошо, это значит, суеты в лагере прилично и в бой никто не рвется на ночь-то глядя.

Присмотрелся к эскорту получше, мелочи всяческие пытался подметить.

Лошади, несмотря на усталость, выглядели ухоженными. Степняки заботились о скакунах. Помимо того, что это было в их культуре, каждый конный воин понимал – плохой уход за своим подопечным зверем, это снижение шансов на выживание в походе и бою. Доспехов нет. Луки только у троих. Да и то, часть стрел не выглядела сделанными качественно. Халаты потертые, старенькие. Сабли только у троих, еще у двух – тесаки, больше для заготовки дров и разделки мяса пригодные, чем для боя.

М-да. И это дозорные, куда откровенных новичков и оборванцев посылать опасно. Если так прикинуть, бедноватые вояки. Вспомнились слова Якова еще в Чертовицком об обнищании поместной конницы нашей. Здесь картина та же. Надо, конечно, еще посмотреть, по первым встречным сразу не скажешь… Но получалось, что и мы, и татары истрепались, издержались. У них замятия, у нас Смута.

Гляди в оба, Игорь. Если все так, то люди эти от одного крепкого удара посыпятся. Грабить и жечь, когда у тебя нет ничего за душой – это повышение благосостояния. А вот риск серьезного боя – дело иное. Там же и погибнуть можно. А это же не только смерть конкретного человека, но и шанс голодной смерти семьи, детей, родных, при полном оскудении хозяйства.

Давить на это надо, пользоваться.

Пока думал, вертел все это в голове, шли мы к реке.

Хворостань уступала и Дону, и Воронежу. Достаточно небольшая, неширокая речушка в Поле, коих десятки. Мы, когда с Пантелеем мчали по степи, таких пару пересекли и не заметили особо. А ручьев сколько, так не упомнишь. Подобную преграду без больших проблем, зная места, конное войско могло пересечь, не имея серьезной подготовки. Берега, недавно заросшие деревьями, сейчас выглядели плешиво. То тут, то там встречались на подходе к водной глади пни. Еще бы – на костры уходило очень много топлива. Пока вырублено было не все. Этот фактор подтверждал мою мысль о том, что войско подошло сюда вот-вот.

День, может два стоят.

Лагерь, открывающийся перед моими глазами за Хворостанью, впечатлял. Оба берега оказались достаточно пологими, степными. Поэтому обзор вышел не сильно далекий. Территория вдоль реки и почти до горизонта занималась юртами, кострами, небольшими табунами лошадей. Крупные силы скакунов, скорее всего, разошлись еще дальше на выпас под контролем ответственных лиц. Выше по течению на небольшом взгорке стоял очень приметный, высокий и выделяющийся шатер. Сразу становилось ясно – это ставка военачальника. Вокруг него размещались юрты чуть беднее, но тоже не лишенные признаков элитарности. Как и положено, подле главного стоят приближенные воины, элита, личная стража и прочие выдающиеся личности.

Дальше – все ниже по течению шла более простая «застройка», достаточно единообразная.

Все это дымило кострами, галдело, шумело и двигалось. Наступал вечер, а это время ужина, выставления ночных караулов и отдых. Признаков борьбы и ущерба от удара утренней стихии я не увидел. Только грязи в лагере много. Прямо черно, а не зелено.

Сопровождающие подвели меня к избитому копытами лошадей участку реки, примерно в середине всего этого лагеря, может, чуть ближе к становищу предводителя, чем к самой бедной его части и табунам скакунов.

Все ясно – брод. Слева и справа, чуть в отдалении, люди набирали из реки воду, тащили в лагерь. Без воды жизни нет. Но такую пить, это кипятить же нужно.

Идущий впереди остановился, ждал. Что-то крикнул своим сотоварищам.

– Алга. – Махнул рукой, идущий от меня справа

– Алга, алга. – Добавил левый.

Я, не проявляя на показ каких-то эмоций, повел коня к воде. Мы начали переправляться. Было действительно неглубоко. Думаю, человеку чуть выше колена. Люди, готовящиеся к ночлегу, смотрели на нас с любопытством, поднимали взгляд, высовывались из юрт.

Еще бы, дозорные привели какого-то иноземца – русского. А еще одного ведут своего, связанного, спеленатого, к лошади примотанного. Кто это? Поднимался легкий гул, татары переговаривались, вопросы задавали друг другу, удивлялись.

Мы перебрались, двинулись дальше все тем же порядком мимо юрт.

Запах…

О, этот походный лагерь смердел невероятно. Полагаю, так пахли все становища того времени. Дым чадящих костров с трудом заглушал аромат сотен давно немытых человеческих тел, конского пота, мускуса, навоза, мочи, сырых шкур. И это они совсем недавно разместились здесь.

Я представил польский осадный стан под Смоленском.

Лицо само собой скривилось.

Скопище тысяч людей на небольшой территории и, что самое важное, еще большего количества лошадей в одном месте – накладывало свои нюансы. Если первых можно научить дисциплине. Они понимают, что без разделения зон еды и нужника, всех их ждет быстрая смерть от какой-нибудь заразы. То со зверями договориться никак не получится. Его надо максимально жестко принудительно организовывать и как можно быстрее.

Все чаще, то слева, то справа раздавались окрики. Мой эскорт отвечал односложно, не вступал в полемику. Мы неспешно, отступив чуть от воды за первый ряд шатров, двигались к лагерю предводителя всей этой армии.

Я вглядывался в лица, изучал снаряжение и одежду.

Первые впечатления подтверждались. Войско не было богатым и хорошо снаряженным. Понятно, что напоказ здесь, в процессе постановки лагеря и отдыха мало кто будет щеголять в доспехах. Только какая-то стража и особо одиозные, богатые воины, коим не пристало копать, работать и готовить самим себе еду. Но, даже таких, я пока не видел. Копья, собранные пирамидами, не выглядели богато, сабель при людях встречалось одна на семерых. Да – они тоже сейчас бесполезные и ненужные, но многие ходили с тесаками, что-то делали. Халаты преимущественно старые, потрепанные, лица усталые, местами даже изможденные. Эти люди не выглядели могучей, мотивированной воевать, ударной силой.

Это далеко не тяжеловооруженные нукеры Батыя. Даже то, что я видел на смотре войск в Воронеже, выглядело лучше. И без выдачи людям из арсенала снаряжения. А значит, у нас есть преимущество. Уже кое-что, уже хорошо.

Внезапно у одной из юрт я услышал громкий вопль, выведший меня из размышлений. Татарин заорал протяжно, злобно, бросился к нам. Несмотря на непонимание языка, я услышал знакомое имя.

– Тутай, Тутай Аргчин. – повторял степняк, перемежая эти слова с какими-то еще неясными мне, грозными, злыми, негодующими. Лицо его искривилось полной ярости гримасой. Рука потянулась к кинжалу, что болтался на поясе.

Подошел к нам, встал у одного из сопровождающих, смотрел снизу вверх, что-то говорил зло и надрывно. Тот отвечал ему односложно.

О чем они, черт? Как же плохо не понимать языка.

Они перекинулись еще парой фраз, и негодующий татарин присоединился к нам. Махнул рукой другим своим сотоварищам, сидящим подле его шатра. Те поднялись, двинулись следом. Громко переговаривались, но мой эскорт на них внимания особого не обращал.

Шли пешком следом. За ними из иных юрт тоже собирались люди, подтягивались, спрашивали что-то, вливались в процессию. Все больше степняков отрывались от лагерных дел. В считанный миг собралось их человек пятнадцать, дальше я считать перестал.

Мне в процессе движения приходилось смотреть преимущественно вперед, показывать всем вокруг гордый стан, несгибаемую спину и поднятый подбородок. Создавать видимость того, что, как послу, плевать на происходящее вокруг. А еще как-то необходимо было умудряться изредка бросать взгляды по сторонам, отслеживать окружение и возможные угрозы.

Поэтому ситуацию я зафиксировал, к сведению принял. Но понять, что происходит и что привлекло этих людей в Тутай Аргчине, пока не стремился. Языка не знаю, не ясно. Однако, судя по ощущениям – знали они его и по настроению и тембру речи, очень не любили.

Мой пленник возился на лошади все сильнее, дергался, пытался свалиться. Но сидел уж очень плотно привязанным. Шипел, пытался выплюнуть кляп. До этого мои сопровождающие никак на это не реагировали, но после присоединения к нам еще отряда татар стали жестко покрикивать на него. Тот в ответ лишь пучил глаза и сопел. Сделать что-то более серьезное он не мог, путы не давали.

Видел я, что страшно ему. Хочет татарский разбойник удрать, убраться подальше из этого места. Но нет, тебя я сюда привез и сдам. А дальше уж – сын хана решит.

Наконец-то мы добрались до некоей негласной линии. Понять ее наличие человеку несведущему считай, невозможно. Дальше шатры шли примерно такие же, как и до нее. Но здесь стояла охрана – вооруженные копьями и луками бойцы. Четверо и дальше виделось еще столько же.

Один выступил вперед, что-то спросил. Голос прозвучал надменно.

Я всмотрелся в него. Действительно – вот этот уже похож на опытного воина, бойца матерого, закаленного. Прикинул, какой процент лагеря отделен. Выходило где-то седьмая часть. Пятнадцать процентов – это элита, приближенные к Джанибеку бойцы.

Пока шел спор, я пытался посчитать, сколько здесь вообще людей.

По моим прикидкам где-то пятнадцать – двадцать тысяч человек. Тьма, если учитывать количество верных и готовых защищать Воронеж воинов. Из них выходит две, а может, при хорошем для них раскладе три тысячи – это опытный контингент.

Спор продолжался. В него уже вмешались подтянувшиеся пешие люди.

Языка я не понимал, но в общих чертах смысл оказался ясен. Моя персона – достаточно интересная находка. Дозорные, которые поймали меня в Поле, хотят представить меня, как свою добычу. А охрана более достойной части татарского лагеря требует, чтобы дальше внутрь меня сопровождали их люди. Соответственно – вся слава тогда достанется им. Третья сторона, как я понимал, хотела также пройти дальше. Уверен, будут просить выдать им Тутай Аргчина или свидетельствовать против него будут.

Сам замер, наблюдал.

Меня эта ситуация не касалась. Время только шло, а чем больше его уйдет, тем хуже. Возвращаться ночью тяжело и неудобно. Каждая минута промедления, это несколько не пройденных метров пути отсюда до поместья Жука. Ведь после захода солнца с такой погодой будет очень темно.

Вздохнул, повел плечами, посмотрел на стражников.

Вряд ли все они решат убить меня прямо здесь во время спора. Не за мою душу идет перебранка, а за шкуру. То, кто поведет дальше, сможет получить некие преференции от моего доставления к Джанибеку Герайю.

Ситуация накалялась. Руки людей уже трогали рукояти клинков, а речь становилась все более злой.

Не к добру все это, ох не к добру. Уже думал вмешаться сам, повторить ту самую фразу, которую заучил. Про то, что я посол и меня надо бы уже доставить к их предводителю, раз досюда довели.

* * *

Уважаемые читатели, спасибо!

Пожалуйста не забывайте ставить лайк.

И конечно – добавляйте книгу в библиотеку.

Впереди – много интересного.

Глава 2

Разрешилось все в мгновение ока.

Со стороны самых дорогих шатров примчался паренек. Запыхавшись, встал рядом со стражей. Та живо подтянулась. Значит, малец какая-то важная птица. Ему с виду было лет четырнадцать, высокий, худой, одетый в яркий василькового цвета халат и чалму с крупной витиеватой брошью. Подпоясанный ремнем с дорогим, золотым, глаза меня не обманывали, набором. Кинжал, что на поясе – украшен камнями.

Кто же ты?

Подросток выкрикнул что-то, и люди нехотя замолчали. Уставились на него, перечить не решились. Подошел к спорщикам, задал несколько вопросов, повернулся ко мне. Тоже что-то спросил. Я выдал заученную фразу.

– Я посол! Везу Джанибеку Герайю его врага! В дар! И письма из Крыма!

Мальчишка улыбнулся, достаточно весело и беззаботно, перешел на русский. Говорил с легким акцентом.

– Вижу, ты багатур, языка нашего не разумеешь? Так?

Я выдохнул с облегчением. Наконец-то я в своей стихии.

– Да, рад видеть человека, знающего мою речь. Мое тебе почтение. Не знаю имени и заслуг твоих, чтобы воздать должные почести.

– Спешься, багатур. Дальше пойдешь ты, твой дар и еще двое. Один из тех, кто тебя остановил, и тот, кто первым опознал твоего пленника.

С превеликим удовольствием я спрыгнул с лошади. Склонил голову в знак уважения к молодому человеку. Золото на поясе, камни на кинжале и дорогая брошь на чалме – все это говорило, что человек он влиятельный, хоть и невероятно молодой. То, что его все слушали, добавляло этой гипотезе вес.

Но почему тогда его прислали, как мальчика на побегушках? Может, работа такая, должность. Не ведаю я татарского этикета. Знал бы в иной жизни, куда попаду и язык бы выучил и ознакомился с основами непременно.

– Оставь коня здесь. – Мальчишка смотрел на меня пристально, изучал.

Точно какой-то вельможа раз приказывать умеет, молодой только больно. Но ему я интересен. Проверка или жесткое требование?

Оставлять скакуна я не собирался.

Ответил, погладив скакуна по загривку.

– Как можно. Это друг мой, не раз выносил из боя. Не могу я так. – Смотрел на парня пристально, изучал, добавил. – И дары достославному Джанибеку Герайю тоже он везет.

Оставлять здесь, еще чего не хватало. На скакуне снаряжения куча. А в случае заварухи вырваться отсюда, это хоть какой-то, пусть и призрачный, но шанс. Стремящийся к нулю, не важно, но хоть какой-то. Пешком – я не прорвусь вообще никуда. Положу сколько-то степняков и все – конец.

Парень прищурился, глянул на меня, на скакуна. Размышлял секунду, улыбнулся весело.

– Добрый конь, добро.

Он махнул рукой, и мы двинулись вперед.

Идти было нелегко, ноги несколько, все, что располагалось ниже спины стало деревянным и онемело. Мурашки и иголки пронизывали весь организм. Стиснул зубы, прикусил щеку, шел вперед. Виду показывать нельзя. Своего скакуна вел под уздцы.

Шли мы вперед без разговоров, достаточно быстро.

Мальчишка задавал темп. Поднимались немного в холм. Хоть и не большой, но взгорок над Полем и рекой здесь был. Люди в этой части лагеря по мере продвижения к ставке выглядели более опытными. Снаряжения и доспехов имелось у них больше, встречались даже стальные элементы, и юрты чем дальше мы шли, более богатые.

Наконец-то добрались до самой вершины.

Здесь в окружении четырех шатров стоял большой, не чета всем другим. Настоящий переносной дом предводителя. Хорошо снаряженные и вооруженные татары, отдыхавшие здесь, смотрели на нас с интересом, но без злости в глазах. Они были хорошими воинами, верными своему господину. Что тот скажет, то они и сделают.

– Ждите. – Парень подвел нас к самому главному шатру, юркнул внутрь.

Четыре охранника в бахтерцах и мисюрках пропустили его даже не задумавшись, а оставшимся преградили путь. Смотрели пристально, оценивающе. Перекинулись друг с другом парой фраз. На меня косились испытывающе, с прищуром оценивали, как бойца. Чувствовалось в них, что понимают они, я не просто гость, не совсем посол, больше воин. И раз привез какого-то пленным их соплеменника, то все не просто так, а весьма интересно.

Мальчишка вернулся быстро. Махнул двум охранникам, указал на мой живой подарок, те подошли, аккуратно развязали ноги, начали стаскивать. Сделали это быстро, ступни тут же связали освобожденными веревками, чтобы не удрал.

– Сын хана, да будет долог его жизненный путь под солнцем, и не оскудеют табуны его, и жены его будут плодовиты, Джанибек из славнейшего под небом рода Герайев, ждет.

– Уважаемый, не знаю я имени и рода твоего. – Я слегка поклонился. – Прошу минуту. Дары у меня.

С этими словами я отстегнул свою баторовку от седла. Сабля дорогая, красивая, сделана отличным мастером со знанием дела, но мне не под руку. Более легкие люблю. Да и не биться мне пока что с тяжело бронированными бойцами. Что разбойники окрест, что татары преимущественно легкоснаряженные. А как дело до тяжелых ляхов дойдет, добуду себе новую, обзаведусь.

Следом из седельной сумки извлек Пистолет золотом украшенный, что у Жука нашел. Мешок с золотыми монетами, оттуда же один с собой прихватил. Вспомнились украшения, которые у Артемия Шеншина в сумках седельных хранились, но… Тогда не думал я, что пригодятся. Да и как-то не шли они комплектом к сабле и пистолету. Подарок больше мужской, серьезный, солидный, а не что-то красивое.

Показал предметы парню, тот кивнул.

Двое охранников приоткрыли края полога шатра. Оттуда повеяло ароматом приятных благовоний. Еще двое, первыми ввели моего пленника внутрь, далее мальчишка указал на меня, а потом на двух сопровождавших нас татар – разведчика и того, кто опознал Тутая.

Я, держа дары, двинулся вперед, вошел.

Духота закрытого пространства, полного мехом, сдавила легкие. Овечья шерсть, курящиеся благовония, дым от чадящих и дающих свет масляных ламп. Тюндюк приоткрыт, поскольку дождя на улице не было, но света и тем более свежего воздуха это давало не так уж много.

Внутри стояли сумерки. Глаза привыкли не сразу, на это ушло пара мгновений.

В самом центре стояла печь, где тлели, потрескивали угли. От нее шло тепло. Рядом сидел какой-то ссутулившийся человек. Видимо, следил он, за тем, чтобы поддерживалась верная температура и уровень горения. Близ него лежали нарубленные дрова и валежник. Вокруг в центре имелось свободное пространство.

Земля близ стен была завалена шкурами. Там восседало довольно много степняков.

Быстро окинул взглядом – пятнадцать. Преимущественно крупные, дородные, одетые в богатые кафтаны и халаты. Возраста различного: от только-только вошедших в совершеннолетие, достаточно выделяющихся на общем фоне некоей стройностью, до одного совсем уж согбенного, лысого старца. Все при оружии, с дорогими саблями и кинжалами.

Напротив входа на возвышении в одиночестве восседал немолодой, седеющий человек. Окладистая, массивная черная борода, тронутая серебром, ложилась на грудь. Тонкий длинный нос, насупленные брови, сведенные у переносицы, задумчивый и пристальный, пробирающий до самых костей взгляд, злой, напряженный, подавляющий.

Встретились мы с ним.

Сразу же вспомнились горы Афганистана и тамошние руководители военных не очень законных и вообще незаконных организаций. Точь-в-точь типаж.

Суровый передо мной мужик. А каким еще должен быть приемный сын хана, участвующий в постоянной борьбе за престол и, по факту, выигравший ее? Только таким: хитрым, расчетливым, безжалостным и бескомпромиссным, холодным и решительным, рассудительным и внушающим авторитет. На этом всем нужно играть, сделать так, чтобы добиться своей цели.

Работаем, Игорь, с полной отдачей. Не за жизнь свою сейчас, а за сотни, тысячи иных людей ты здесь отдуваешься и говоришь. Надо сделать, надо убедить!

Я смотрел пристально, подмечал все малейшие детали, чувствовал окружение, ловил взгляды всех здесь собравшихся.

Мальчишка, что сопровождал нас, подбежал к военачальнику, пал на колени, проговорил что-то. Глаза Джанибека уставились на пленника, буравили его, затем взгляд перешел на меня.

Сейчас начнется битва двух разумов. Настоящий поединок воли, хитрости и ума.

– Подойди, русский посол, назови себя.

Хорошо хоть на русском говорит. Почти без акцента, кстати. Значит, получится у нас с ним хоть какой-то диалог. Огромный плюс.

Я расправил плечи, сделал несколько шагов вперед, чуть склонил голову в знак уважения, заговорил. В руках держал дары.

– Достославный Джанибек Герай, да будут стада твои бесконечны, а многие жены плодовиты. Сын прославленного Селямета Герайя, да будет его век долог и не оскудеют табуны. Имя мое, Игорь Васильевич Данилов. Я привез тебе дары. Первый и самый важный, это подлый убийца и предатель Тутай Аргчин. Знаю я, что он со своей бандой напал и убил гонца, который вез тебе важное послание из Крыма от отца твоего, названного.

– Тутай, вижу его. Знаю это лицо. – Лицо татарского предводителя стало еще более злым, тени от ламп играли в морщинах, придавали выражению орлиную остроту профиля.

Он перешел на татарский, проговорил несколько коротких, отрывистых фраз. В одной из них я услышал знакомое имя – Махамед.

– Я сам и мой город не так богаты, но мы собрали дары.

Пока говорил, мальчишка подошел ко мне, взял все, что я приготовил. Отнес к восседавшему выше всех Джанибеку, передал. Я продолжал, следя за ним и его движениями.

– Понимаю, это лишь капля в море твоего величия, но прими это в знак моего к тебе уважения.

Пистолет он повертел, хмыкнул, почти сразу отложил, мешочек приоткрыл, взвесил, улыбнулся, кинул сбоку от своего импровизированного трона. А вот сабля его заинтересовала. Коснулся рукояти, достал, потрогал пальцем лезвие, вытянул наполовину, вновь коснулся, хмыкнул. Резко вогнал в ножны. Оставил ее лежать на коленях.

Поднял взгляд, холодно произнес:

– Что за письмо?

Ко мне вновь подошел мальчишка. Ждал. Я аккуратно извлек то самое письмо, что было вскрыто еще в доме воеводы. Медленно, чтобы окружающие меня люди, не решили, будто я выхватываю нож или еще какое-то оружие. Показал парню на печать, что она сломана. Не делал из этого чего-то, не выказывал удивления.

Мальчишка принял бумагу, сделал несколько шагов, передал Джанибеку, проговорил что-то на татарском. Показал надлом.

– Посол, именующий себя Игорем. Письмо в крови, а печать сломана. Почему?

– Достославный Джанибек Герай, кровь, что на бумаге, это кровь гонца из Крыма. Тутай Аргчин, когда мы его схватили, признался…

Я ощутил, как за моей спиной пленный татарин начал дергаться в руках у держащих его стражников, вырываться, мычать что-то.

– Он признался, что убил его после пыток. – Завершил я часть фразы.

Сын хана вскинул руку, бросил короткую фразу. У пленного татарина вынули кляп, и он разразился бурной тирадой. Говорил что-то громко, словно выплевывал слова, злобно и чувствовал я, что про меня совсем нехорошее там. Подает этот разбойник дела мои в выгодном ему ключе, а я даже поспорить не могу, языка не знаю.

Значит, морда кирпичом. Займу другую позицию. Раз обвиняют в том, что делал, нужно это признать и сказать – это наши дела. Дела русских людей, а то, что сына хана касается, я любезно, рискуя жизнью, привез ему и передал. Только так и не иначе. Только правду, ведь она сильнее лжи.

Восседавший на возвышении татарский лидер хмурил брови, слушал, затем вновь резко вскинул руку.

– Рус, ты же тоже разбойник. – Глаза его сузились, буравил меня взглядом. Рука легла на рукоять дареной сабли, сжала. – Человек хана, Айрат Мансур в твоем плену. Сопровождавших его людей ты побил. Это так?

Таким меня не проймешь. Эту карту побью.

– Айрат Мансур, не в плену, достославный Джанибек Герай. Он залог того, что я вернусь отсюда живым. – Смотрел на него, не отводя взгляд, повел плечами. Продолжил: – Я отпущу его, как только буду в безопасности. Я знал, что Тутай Аргчин обвинит меня при тебе, знал, что печать сломана. Я пришел сказать тебе правду и не буду уходить от ответов, славный сын хана.

– Правду? – Бровь его поднялась. Сабля слетела с колен, уперлась ножнами в основу возвышения.

Пора говорить самое важное. После этого либо пан, либо пропал!

Эти зажравшиеся татары решили – они настолько круты, что одолеют кого угодно, раз он один. Даже не забрали у меня саблю и бебут. Их здесь пятнадцать, в тесном пространстве – неповоротливых толстяков. Мальчишка, главный печник, двое рядовых бойцов и, конечно, охрана. За стенами шатра еще сотни, которые подоспеют быстро. Верная смерть, но…

Если дойдет до крови, ох несладко им будет. Всех не убью, не успею, но многих с собой заберу это уж точно.

Прикинул, посмотрел по сторонам. Сидящие у стен подобрались, ждали. Многие из них понимали русскую речь, это видно. Кто-то из них точно знал Тутая, а, скорее всего, еще и понимал, на кого он работает, кому служит и что в военном лагере не все так складно и гладко.

– Говори же, правду, рус. – Сын хана продолжал буравить меня взглядом.

– Да, жестокую правду. – Вдохнул. – Заговор в твоем стане, досто…

Сидящие у стен люди заворчали, заволновались, кто-то начал подниматься, грузно неспешно. Будто медведи вставали меня заломать. Нет, я для вас слишком быстр, без охраны не совладать вам всем со мной. Да еще страх вас парализует. Давно не бились вы сами в бою. Видно же по телам вашим и лицам.

– Говори! Рус! – Громогласно произнес Джанибек, подняв руку. – Это мое слово! Говори все!

Люди тянули кинжалы из ножен, готовились напасть на меня, зарезать как свинью. Обсуждали тихо, еле слышно. Сзади напряглась стража, что держала Тутая. Двое, что пришли со мной, вообще не понимали происходящего. Смотрели в пол при сыне хана, так положено было. Только растопщик и мальчишка выглядели расслабленными.

Я выпятив грудь и, положив руку на эфес своей сабли, заговорил спокойно. Не сводил глаз с Джанибека, прислушивался к тому, что происходит вокруг. Превратился в пружину, которая вот-вот готова распрямиться, выхватить оружие и начать свой последний, ужасающий танец.

Убил бы многих, но не ушел. И что бы это дало? Игорь! Нужно убедить их, не убить. И дело не в твоей жизни. Убедить! Любой ценой!

– Тутай и человек Шуйского, атаман Борис Жук. – Говорил медленно, сам собрался. – Тот, что переправу строит, сговорились. Решили они, чтобы тебя не земли русские пропустить, а письма все, что из Крыма идут, до тебя не допускать.

Я смотрел ему прямо в глаза, а спиной чувствовал, как тени сгущались, блестели сталью за спиной. Давно не ощущал я такого напряжения, а это тело, так вообще никогда. Продолжал:

– Отец твой, Селямет. – Я покачал головой в знак разочарования и скорби. – Он болен. То в письме писано. Пока ты здесь, Махамед Герай, которому названные мной двое служат, власть твою себе заберет. Сын хана.

Он буравил меня взглядом. Часть людей по обе стороны все же поднялись, оружие пока не обнажили, но чувствовалось, хотят сказать слово по делу этому. Другие ворчали сильнее и громче прежнего. Негодовали. Для них же это тоже повод. Раз такой шанс, какой-то русский письма привез, доказательства, это можно использовать. Сын хана давно догадался и мы работаем с ним, играем. А вот эти только только стали соображать.

– Это все песок под копытами моего коня, рус. – Джанибек вращал саблю, подаренную мной, смотрел зло. – Пыль, капля.

Ну что, последний козырь. Какой-то разбойник и атаман над двадцатью бойцами действительно не страшны тебе. Никчемные враги. Даже если бы один не был связан и сидел здесь, а второй не томился в подвале своего же терема. Мелочи. Казалось бы, но за ними…