Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Евгений Шепельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3-4

Глава третья

Я встал, но он величественно и непререкаемо воздел костлявый перст:

– Простите, мундир!

– Какой мундир?

Блоджетт приосанился, сказал торжественно и гулко:

– Господину бу-будущему императору потребен новый м-мундир по статусу его, и не только! Белила, румяна, тени! Но это уже д-для торжественных в-выездов и приемов. У вас пока самый простой… наряд! Мужицкий! Никуда не г-годится! Прошу милости обождать! Я быстро! Уже подготовлено!

Приехали. Чем выше поднимаешься по карьерной лестнице феодального общества, тем больше глупейших условностей, которые наросли чудовищным грузом за сотни лет. Все эти ритуалы, одеяния, вся эта дичь, оставшаяся за бортом цивилизованных стран Земли, в Санкструме цветет буйным цветом. На мне сейчас простая рубаха, легкие штаны, полотняная куртка без знаков различий. Все удобное и ноское – Амара знает мои вкусы и размеры. И не очень-то хочется заменять эту одежду богатой и вычурной…

На столе лежат две печати. Архканцлера и Коронного совета. Их пытались забрать Умеренные и Простые, я уже знаю это, но мои ребята сели в осаду. Если бы не помощь Бришера, все бы закончилось плачевно, однако капитан горцев выставил усиленные караулы и заявил спокойно и жестко: печати будут сданы только после бала, то есть назначения нового императора. Спас мне печати, другими словами. А Большая имперская в покоях Растара, моего непутевого папаши. Теперь я могу касаться ее без последствий.

Кот зашел с лестницы, протиснув сперва ряху, а затем и пузо в просвет тяжелой двери, вразвалку приблизился, потерся о ноги, затем прыгнул на шкаф и свернулся полосато-серым клубком. Целительный дневной сон часов на восемь, я полагаю.

Блоджетт стремительно вошел, неся перед собой, будто шкуру диковинного зверя, парадный имперский мундир вырвиглазно-синего цвета. Несколько орденов на нем смотрелись как пулевые дыры в груди Т-1000. Серебряные чеканные пуговицы. Белые с голубым налетом кружева. Обшлага пышные, как женские бедра. Влип, очкарик. Нет, носить такое уродство я точно не буду.

В другой руке старшего секретаря была голубая лента с еще большим количеством орденов.

– Вот, ваше величество! Извольте! – вскричал он с оттенком экзальтации. Глаза его лучились каким-то космическим просто восторгом.

Попугайство… И цвет, мягко говоря, не самый мой любимый. Придется издать указ, который будет Блоджетту – да и многим дворянам, вестимо – не по нутру. Император одевается скромно. Император – первый среди равных. Первый маленький шаг к постепенному уничтожению костного дворянского общества, этой самодовольной касты, мешающей развитию государства. Первый – но далеко не единственный. Не люблю Наполеона, но тут император Франции проявил себя как должно – носил неброское, как и следует нормальным властителям.

– Не изволю, – сказал я строго. – Пока я не коронован – никаких мундиров. А после… После будет видно.

Отменю весь этот официоз к чертовой матери.

Он спал с лица, попятился:

– Оденьте хотя бы ле-ленту! Вы невенчанный монарх, однако знаки отличия обязательны! Обязательны!

Одеть или надеть? Всегда путаю, как правильно. И он путает.

Я покачал головой.

– Нет. Мне это не нужно.

– Но почему?

– В эту ленту очень удобно целиться.

Он еще пытался протестовать, но я пресек все возражения, бросил мундир и ленту на стул, и указал на лестницу. Кот даже не пошевелился. Похоже, знал, или предвидел, что на прогулке со мной ничего страшного не случится. Мы спустились на первый этаж ротонды, я отворил двери: яркий зеленый мир плеснул навстречу.

– Форнфелл? – раздалось в спину.

– Прогулка, – ответил я с деланным спокойствием.

– Ты уверен?

Правильные, не эгоистичные, способные на сильные чувства женщины во всех мирах одинаковы. Порой кажется, что мужчина, им симпатичный, превращается в их глазах в некое подобие ребенка, которого необходимо опекать, подтирать сопли, и так далее.

– Я работаю, Амара. Вернусь я тогда, когда… вернусь. – И – да, у меня хватит сил прогуляться, мог бы я добавить.

Амара промолчала. Не спросила: когда вернешься? Хватило ума. Надеюсь, больше не придется осекать ее прилюдно. На людях она не смеет давать мне советы. Я – архканцлер и будущий император, и публичные советы с вопросами подрывают мой статус. Она умна, поймет.

Однако стукнула чем-то тяжелым, это я хорошо расслышал.

Беда с этими сильными женщинами.

Сопровождаемые восьмеркой Алых, шедших в десяти метрах впереди и сзади по четверо, мы углубились в парк, двигаясь к задам Варлойна. Красноватый свет раннего солнца напоминал томатный сок и был так же густ под нашими ногами.

– С-скверное предвестие… – промолвил старший секретарь, поглядев ввысь.

– Просто красный рассвет…

Он сказал с похоронной торжественностью:

– Такое солнце не менее пяти дней всходило над Санкструмом перед большими войнами… С Адорой, Степью… Так говорят летописи.

– Просто совпадение. – Я процитировал ему старую земную мудрость: – Один раз – случайность. Два – совпадение. Три – закономерность. Было два раза, значит, простое совпадение.

– Нынче же – третий раз!

– Бросьте. Все это глупые суеверия.

– Пусть Ашар говорит вашими устами, государь!

Мумба-юмба… Я верю в магию, сам ее ощущал, знаю, что в этом мире есть много непознанного, знаю, что за моей душой охотятся некие межмировые сущности – Стражи, но вот в то, что солнышко может покраснеть специально перед войной – нет, не поверю. И пусть это не солнце краснеет, а атмосфера играет с преломлением солнечного света, кажется, рефракция это называется, все равно – не поверю в то, что такое бывает именно перед войной. Ерунда. Чушь. Совпадение.

Мы вышли на дальнюю аллею. В стыках между камнями дорожки лезла невыполотая трава. Признаки упадка видны даже здесь.

– Поговорим о насущном, – сказал я. – Вы знаете, что я крейн, верно?

Его торжественная походка хромой цапли не нарушилась и на миг.

– Разумеется, государь.

– А кто еще знает наверняка?

– Я, более никто. Вы удачно опровергли обвинение, когда Раскер впустую применил к вам заклятие! Подозревали же – все! Разум Торнхелла был исторгнут из тела бесноватым Белеком… Он был проводником некоей тайной силы, известной как «Спасители Санкструма»! Мы узнали это через наших шпионов, и до сих пор гадаем, что же это за сила, кто за ней стоит!

Я улыбнулся про себя:

– Или вам дали это узнать. Не существует никаких «Спасителей…», это придумка Простых, Таренкс Аджи сам сказал мне об этом. Меня создали как манок для фракций-конкурентов, чтобы выманить вас из Норатора и перебить на просторе перед схваткой за престол. Отчасти задумка удалась. Вашего лидера, лидера Великих, Дремлина Крау, по крайней мере, Простые убили.

Тут он удивился, остановился, замер.

– Это правда, то, что вы говорите, г-государь?

– Таренкс Аджи сам сказал мне об этом. Перед тем, как приказать меня умертвить. Меня спас хогг, Шутейник, мой друг. Я уцелел чудом. Многие вещи, со мной случившиеся, я могу назвать только чудом. Но кое-чего я добился самостоятельно. Например, архканцлером стал.

Блоджетт помолчал, начал идти уже не столь уверенно, шаркая; в походке проявился возраст.

– Коварный обман Простых… Вот, значит, почему из вас создали к-крейна…

– А Таренкс Аджи, вдобавок, устранил Торнхелла – так он думал, по крайней мере – из гонки за престол.

– А мы думали… Мы не понимали – зачем? То есть мы понимали, что крейном легко управлять, но…

Легко управлять! Хе. Вот ты и проговорился. Вы, фракция Великих, полагаете, что мной действительно можно манипулировать. Вы, конечно, понимаете, что абсолютной марионеткой я не буду, но, поскольку не ведаю местных реалий, по незнанию буду поддаваться на манипуляции, ну и конечно опасность разглашения приписок Растара…

– Но Белек – он был искренний радетель Санкструма. Он обманул Аджи и Простых. Он зачерпнул нужную душу. Я знаю толк в управлении. По крайней мере, в своем мире.

Он бросил на меня долгий задумчивый взгляд, затем кивнул: мои слова были созвучны его мыслям, оценке моей личности, моего «я».

– Значит, Белек играл против Таренкса Аджи?

– Как минимум – не доверял. Хотя Аджи опутал его баснями о патриотизме. Признаться, даже я изначально полагал его лидером тех самых Спасителей.

Блоджетт надолго замолчал.

Местная архитектурная мысль не додумалась еще до регулярных парков, то есть парков с идеальной планировкой, как при европейских дворцах вроде Сан-Суси. Парк Варлойна представлял собой обычный, хотя и более-менее ухоженный лес с хаотично набросанными дорожками, лавочками и беседками. Где-то здесь бегал свирепый вепрь Жоо, и, возможно, охотился адоранский тигр-людоед, но под охраной алебард Алых мы с Блоджеттом могли спокойно прогуливаться.

Тропинка огибала маленькую поляну, на краю которой притулилась деревянная, перекошенная, крытая какими-то жуткими ветками избенка; сквозь черноту ее бревен проступал уже серый цвет – что значило: строение очень, очень старое. На земляной утоптанной площадке перед крыльцом преклонили колени три мальчика в черных камзолах. Лица у них были торжественные, замкнутые, губы – поджатые, подбородки – выпяченные. Рядом высились двое крупных мужчин в парадных надраенных доспехах и лысый старик в какой-то жуткой хламиде, сшитой из мелких ошметков разных тканей, похожих на разноцветные осенние листья. Старик что-то бубнил, поводя над головами мальчиков кроваво блестящим мечом.

Сначала я решил, что стал свидетелем казни, однако Блоджетт, проследив мой взгляд, молвил проникновенно:

– Святой отшельник во славу Ашара, живет тут уже двадцать лет! В Варлойне самые святые и самые старые отшельники, г-государь! В парке их живет восемь человек! Больше, чем в имении иного герцога либо барона! Из них пять актеров, конечно, но трое – настоящие подвижники! А этот, Мариокк, самый старый! Лет ему около семидесяти. И лишь ему дозволяется переводить мальчиков-пажей в ранг королевских оруженосцев! Конечно, вчера случилась страшная д-драма, однако назначенный на сегодня ритуал перевода должен быть проведен, ведь жизнь продолжается, что бы ни случилось – так заповедовал Ашар!

Санкструм до боли напоминал Землю времен упадка Средневековья и начала Нового времени. Примерно тогда среди богачей Европы расплодилась идиотская мода заводить личных святых отшельников на своих землях. Самые удачливые богачи умудрялись отхватить настоящих подвижников, основной же массе приходилось довольствоваться нанятыми актерами, которые годами, а иной раз – десятилетиями проживали в халупах или рукотворных пещерах, состоя на полном довольствии господина. На отшельников ходили смотреть как на зверушек в зоопарке, надеясь почерпнуть от них святости. Что-то вроде глупейшего карго-культа, если учесть, что большинство отшельников были нанятыми лицедеями.

Я вздохнул. Восемь нахлебников! Целых восемь. Надо будет попросить ведомости на их довольствие. Собственно, надо прошерстить все ведомости на довольствие всего обслуживающего персонала дворца.

Мы остановились на краю поляны. Мариокк продолжал бубнить. Наконец он поочередно плавно опустил меч на головы и плечи пажей и знаком велел им подняться. Новорожденные королевские оруженосцы поднялись, и святой отшельник отвесил первому крепкий подзатыльник:

– Помни!

Второй и третий мальчики получили по такому же чувствительному удару. И дважды Мариокк повторил «Помни!». На Земле подобным подзатыльником оканчивалось посвящение в рыцари в некоторых государствах. В Санкструме, стало быть, подзатыльники раздавали только оруженосцам при финале инициации. Страшно представить, что делали при посвящении рыцарю, может, давали пару весомых оплеух. Что там говорит местный рыцарский кодекс?

Мало кто знает, что все рыцарские кодексы были написаны умными людьми, зачастую священниками, стремившимися ввести вооруженных разбойников, каковыми были рыцари, в моральное русло и подчинить центральной власти – духовной и светской. Рыцарские кодексы – что-то вроде кодекса Бусидо для самураев. Пока есть рыцарство – нужен свод правил, которым управляется это самое рыцарство. Придется пересмотреть эти правила, если я хочу получить крепкую центральную власть.

Мариокк скользнул по мне безучастным взглядом, прищурился, уткнув меч в землю. Его круглое потное лицо, его багровая плешь казались мне смутно знакомыми. И голос этот – «Помни!», вроде бы я слышал его когда-то. Черт его знает, где видел… Черт знает, где слышал. Может, он забредал во дворец – хотя имеет ли на это право?

Я вышел за пределы полянки. Блоджетт вскоре нагнал меня; правая рука его творила Знак Ашара. Он и правда верил, что это место, полянка эта с лысым Мариокком, похожим на проросток поганого гриба в обрамлении разноцветной осенней листвы – место силы, место святости и вот прямо сейчас он ее сподобился.

Местная психология, ничего не поделаешь. Будем искоренять.

Я проговорил спокойно:

– Вы и ваша фракция пытались меня убить, так ведь?

Глава четвертая

Он не стал отрицать, сказал просто:

– Узнав о подмене Торнхелла к-крейном, мы настоятельно пытались убить вас, пока вы ехали к Норатору. Мы не хотели Торнхелла, но еще меньше мы не хотели крейна на троне!

– Не хотели Торнхелла? – Я удивился.

– Нет, государь. Однако среди отпрысков Растара он показался нам злом наименьшим, и Великие сделали на него ставку. Вы видели Хэфилфрая и Мармедиона…

– Один тупой и жестокий забияка, другой – кретин.

– Да смилуется над их д-душами Ашар, но это правда! Оба они не годились на трон Санкструма. Они… слабы. Они… да не прозвучат мои слова кощунством! – еще хуже, нежели сам государь Экверис Растар! Они добили бы Санкструм так же верно, как сделал бы это Варвест, взойди он на п-престол.

– Варвест?

– Он религиозный фанатик! Уж-жасный фанатик! Он целиком п-под контролем адоранской курии Ашара, они опутали его с малолетства. Руки его и разум его – Адора, и он сделает так, как велит адоранский клир и адоранский же император.

– Марионетка.

– Да, государь, м-марионетка. Итак, мы стре…стремились умертвить вас еще во время вашего пути по стране. Затем… Стрела из парка. И яд в пище…

Я вздрогнул.

– О, яд – тоже вы?

– Простите, государь. Я признаюсь в этом… надеясь на понимание и сочувствие… И на прощение!

Хитрец. Ты признался в этом тогда, когда решил, что полностью меня изучил, что я просчитываемая величина. Хотя отчасти – это правда. Я не стану тебя казнить или подвергать гонениям. Ты мне нужен.

– Вепря тоже вы выпустили?

– И т-тигра. И кровавого опасного кота! Чтобы парк опустел и наш с-стрелок… вы знаете его, это первый ключник нашей фракции Лонго Месафир – мог занять удобную позицию… Мы посчитали, что крейн на посту – креатура Простых либо Умеренных и не намеревались оставлять вас в живых, полагая злом еще более страшным, нежели Хэвилфрай и Мармедион. Признаться, я был шокирован, когда увидел, что кот у вас обжился… И что вы не погибли от яда… Примерно тогда я понял, что вы непростой человек. И было принято решение… к вам присмотреться.

– Коллегиальное решение? – сказал я, практически утверждая. Блоджетт играл со мной открытыми картами, окончательно сделав ставку на Торнхелла-крейна.

– Безусловно, коллегиальное. Один я ничего не решаю во фракции, хотя голос мой обладает значительным весом. Было решено, как я уже сказал, к вам присмотреться.

– И вы начали присматриваться.

– Изначально мы полагали, что Аджи сделал из вас крейна с целью получить на престоле опасную марионетку. Однако первый же день показал, что это не так, что предположения наши – ложны! Вы… были независимы. Вы необычайной хитростью получили мандат архканцлера и ринулись в гущу боя, не имея представление о силах, которые вам противостоят! Самоубийственная смелость!

– Или отчаяние обреченного?

– Сие не важно! Ваша энергия и воля были чрезвычайны!

– Равны моему неразумию, следует признать.

– Не важно! Я начал присматриваться… Мы начали присматриваться… Вы оказались способны к оседлой жизни, умны, преисполнены благородства души, хотя и вспыльчивы, но не кровожадны…

– К оседлой жизни? – Теперь настал мой черед остановиться посреди тропы. – Вы полагали, в тело Торнхелла могут вселить кого-то из… Степи?

– Или посланца Рендора либо Адоры… Кое-что подобное бывало и раньше… много раньше. Вас требовалось… проверить. К вам требовалось присмотреться.

– И вы проверили. И присмотрелись.

– Разумеется, иначе бы мы не пошли на оглашение завещания Растара, которое объявляет вас наследником короны. Судя по всем вашим поступкам, вы оказались крейном… на своем месте.

Я продолжил путь, и старший секретарь после секундной заминки направился следом. Солнце наконец-то взобралось повыше и перестало играть в зардевшуюся девственницу. Откуда-то налетали порывы ветра, трепали кроны деревьев, отрывали мелкие скукоженные, прошлогодние листья, по какой-то причине пережившие зиму на ветвях. Кружась, они опускались прямо под подметки моих ботинок и я хрустел ими, перемалывая в труху. Где-то впереди послышался плеск воды, многочисленные голоса. Оттуда же периодически стали доноситься не совсем приятные запахи тухлых овощей и гнилого мяса.

– Продолжайте, Блоджетт.

– Вы хитрым образом уладили дело с долгами Алым Крыльям, подружились с капитаном Бришером – а этот вечно пьяный буян ненавидит дворян и вообще мало кого к себе подпускает… Дело со Степью весьма нас заинтриговало… Для начала вы умело расположили к себе дочь Сандера… Вы знаете, кстати, что он сам прибыл с посольством? Это был…

– Мескатор. Дуайен посольства. Да, я понял это.

Блоджетт взглянул на меня уважительно:

– Его узнал один купец, бывавший в Степи не так давно. Узнал почти сразу, как увидел в числе посольских. А вы, ваше… величество?

– Я догадался слишком поздно. Когда посольство уже отбыло.

– Мескатор присматривался. Дочь его ничего самостоятельно не решала.

– Однако имела значительное влияние на отца.

– Несомненно так! И ваше влияние на дочь во многом определило решение Сандера принять дань и не совершать набегов на Санкструм! К тому же вам удалось сократить сумму дани – удивительное дело! Степь никогда и никому не позволяла сокращать сумму дани! Вы – первый человек, кому удалось…

Ура. Аплодисменты. Я ощутил вдруг глубокую усталость. Не знаю, что было тому причиной – то, что меня пичкали ядом несколько суток, или общее положение дел, согласно которому я обязан взвалить на себя корону нищего, полураспавшегося государства – да не просто взвалить, а сделать это с подлейшими оговорками. Наверное, то и другое сразу. Некстати вспомнилось, как отца Александра Дюма, чудовищной силы богатыря, ломавшего руками подковы, в плену притравили ядом, да так успешно, что после возвращения из плена он умер от цирроза. Я далеко не богатырь, обойдется ли прием яда для меня без последствий? Печень шутить не любит и слезам не верит.

– Фракции были готовы выдать Степи требуемую сумму, однако, рассудив как следует, для начала решили возложить эту обязанность на вас.

– Петлю веревочную на меня возложили, а не обязанность. И вздернули в этой петле, чтобы я подергался.

– Однако вы не просто выбрались, вы изобрели новый способ наполнения государственной казны!

– Это не я. Это старый способ наполнение казны из моего мира.

– И вы не положили в свой карман ни копейки! Ваш брат Литон изволил ознакомить меня с бухгалтерией…

– Я же не Роберт Мугабе.

Он не понял, а я не стал рассказывать про африканского диктатора, который на склоне лет провел общенациональную лотерею, положив себе в карман главный приз.

Блоджетт вдруг остановился, сделал плавный жест перед собой:

– Туда нам не стоит углубляться, государь.

– Почему?

– Грязь. – Он сказал это спокойно, с легким оттенком презрения.

– Грязь?

– Рабочий квартал Варлойна. Прачки, швеи, кузнецы, слуги… И крысы. Сюда свозят отбросы с имперских кухонь… Здесь большой ручей, в нем стирают одежды дворян и в него же сбрасывают отбросы, дабы течением их вынесло в Оргумин. Сюда, вдобавок, привозят продукты из деревень, что питают Варлойн…

Изнанка дворца. В любом, самом раззолоченном дворце есть обслуживающий персонал. И отбросы. А грязь – изнанка любого большого богатства. Я сказал с улыбкой:

– Напротив. Хочется взглянуть. Пройдемте, старший секретарь.

Глава 5-6

Глава пятая

Запах, витавший между деревьев, доносился из большого кособокого строения с обширным деревянным навесом. Под навесом сидело около тридцати мужчин и женщин, хлебавших какой-то суп из деревянных мисок. Это заведение было чем-то вроде общественной столовой для рабочих. При виде нас вскочили, начали поясно кланяться, но я велел сесть и продолжить завтрак.

Неподалеку от навеса стояло пять мусорных бочек, набитых разной тухлятиной. Там же, у груды бочек, спокойно и несколько задумчиво восседал Шурик. Возле его массивных лап рядком лежали три удавленные крысы размером с предплечье ребенка. Крыс тут, очевидно, урожай, прямо как в современном гламурном Париже, где, как известно, этих серых друзей человека больше, чем горожан… Кот задумчиво смотрел на них, однако не ел – возможно, прикидывал, хватит ли продовольствия нам, в ротонде, теперь, когда появился лишний рот – то есть Амара. Судя по тому, что рабочие время от времени бросали коту какие-то объедки, был он тут частый гость, можно сказать, обжился.

– Шурик? Как ты здесь… Ты же спал в ротонде, архаровец! Только не говори – стреляли!

Кот взглянул с таким видом, словно ничего не случилось, словно он всегда тут жил и не понимает, о чем речь вообще. Он встал, и, как полагается коту, выпятил гармошкой спину. Затем вразвалочку – очень, очень неспешно! – подошел, потерся о ноги и оделил августейшим вниманием старшего секретаря: приблизился к нему, опешившему от страха бедняге, сел на задние лапы и, подняв ряху, зевнул во всю пасть, а коты умеют разевать пасть, превращаясь в маленькое чудовище.

Блоджетт ахнул. Я наклонился и поскреб Шурику шерстистые ухи. Вот, значит, откуда котяра приволок нам с Атли крысу. Он, не будь дурак, изучил все каменные джунгли Варлойна с окрестностями. Интересно, как скоро в рабочем квартале Варлойна народится новое поколение кошек – здоровенных, с огромными мохнатыми хвостами?

– Пойдешь с нами, кот?

Кот не возражал.

Среди деревьев виднелись приземистые бараки из красного кирпича. Часть без заборов, часть – обнесенная высоким частоколом. Сначала назначение частокола было не ясно, вскоре я понял, к чему его поставили. К одному такому зданию подъехала вереница крытых и открытых телег, где лежали корзины с битой птицей, сырами и колбасами, где лежали и верещали связанные поросята. Телеги начали запускать на подворье через большие ворота… двое Алых с алебардами. Я удивился, но кое-что понял.

Значит, частокол нужен для банальной охраны. Ясно, что воровство в Варлойне процветает, по крайней мере, среди обслуживающего персонала.

Впрочем, как и везде на Земле.

– Вы идете… т-туда? – опешил Блоджетт, когда я двинулся в глубину рабочего поселка.

– Хочу посмотреть, – кивнул я.

– Но… зачем?

– Мне интересно.

Он ничего не сказал, лишь засопел недоуменно.

Жилые бараки перемежались с рабочими помещениями. Слышался звон и перестук кузнечных молотов, ржание лошадей, квохтание кур. Кузницы зимние, летние, какие-то помещения с неясным назначением, где варят что-то загадочное, и по виду не съедобное. А вот швеи за открытыми окнами, целый десяток вокруг большого стола, штопают красные ливреи слуг… А вот местная корчма, одна из многих, очевидно: долетает запах еды, кислого пива, шум голосов. Тут, явно, кормят и поят уже не бесплатно, это классическая деньговыжималка для рабочих. Наверное, и штрафы тут накладывают безбожно за любую провинность… Такие рабочие поселки – та еще кормушка для разных мелких чиновников.

Основная, кое-как мощеная дорога к Варлойну терялась между деревьев. Отсюда я не видел дворцовых крыш, очевидно, мы спустились в низину. Я спросил Блоджетта, сколько до дворца, в ответ услышал, что около мили.

Пространство рабочего квартала было, пожалуй, шире, чем сам дворцовый комплекс. Охранялся квартал отчасти Алыми, отчасти – дворцовой стражей.

– Обычно стражи б-больше, – промолвил Блоджетт, словно извиняясь, словно охранять рабочих должны были как в концлагере. – Но стража сейчас вместе с дворянами на разборах завала. Здесь порой шумно, особенно вечером. Вот вечером здесь совсем не стоит появляться… Драки пьяные, кровавые… Случаются изнасилования и убийства.

Как в обычном земном рабочем квартале, где живут тускло и беспросветно, где основная радость – как следует выпить.

Меня узнавали, мне кланялись, однако без оттенка подобострастия, что так было свойственно сановникам и прочей «элите». Мы прошли квартал насквозь и вышли на крутой берег ручья. Слева я увидел мостки, на которых в интересных позах расклячились женщины-прачки, числом более пятидесяти. Они терли, били, колотили о мостки грязную одежду. На круче виднелись крытые сушильни, где коробилась на свету одежда лакеев и слуг. Сушильни для одежды господ были расположены несколько сбоку: я увидел дорогие панталоны, батистовые и шелковые рубахи, в общем, все, что полагается носить под богатыми платьями и кафтанами дворянам. Справа, ближе к Оргумину, над водой располагался помост, с которого на моих глазах вывернули дурно пахнущий бочонок с отбросами.

– Сколько всего рабочих проживает на территории Варлойна?

Блоджетт замешкался с ответом. И правда – рабочие слишком ничтожны, чтобы знать их точное число.

– Не могу сказать н-наверняка. Верно, около тысячи. Знаю точно, что было их больше, однако денег в казне с каждым годом становилось все меньше, и от услуг некоторой части рабочих пришлось отказаться.

Услуг, да. А ведь все это деньги. Огромные деньги. Варлойн высасывает средств из казны больше, чем Норатор, чем регулярная армия. Огромный кусок бюджетного пирога пропадает втуне. А ведь на эти средства я мог бы, скажем, построить новые дороги!

Я сделал пометку в своем вымышленном блокноте: поднять все зарплатные ведомости Варлойна, что давно уже необходимо сделать. И, конечно, осуществить полный аудит, существенно подрезать штат, причем не собственно рабочих, а сановников, сосущих огромные средства из казны, всех этих главных конюших, сенешалей, виночерпиев, и прочих, прочих, прочих… Всех их необходимо заменить банальными администраторами на зарплате. Дворяне, конечно, взвоют, но я сделаю это обязательно.

Спокойные воды Оргумина серебрились. На горизонте виднелись паруса трех крупных судов. Направлялись они, пожалуй, в сторону Норатора. Хотя отсюда невозможно сказать точно, куда они держат путь.

Кот, усевшись, с интересом наблюдал за прачками. Подвезли еще пару мусорных бочек, вонявших адом и изнанкой мира местного золотого миллиарда.

– Закончим разговор, Блоджетт.

– Да, ваше в-величество.

– Еще раз прошу: не нужно меня так величать.

– Ох!

– Просто – архканцлер. А лучше – по имени! По крайней мере, когда мы наедине.

– Я… я постараюсь, господин архканцлер, ваше сиятельство!

– Итак, вы за мной наблюдали.

– Истинно так. После того, как в-вы счастливо избегли яда, было принято решение наблюдать и не устраивать новых покушений.

– Однако они продолжались!

– Иные фракции были сильнее нашей. Этим покушениям мы помешать не могли. После убийства Дремлина Крау Великие стали слабейшей фракцией.

– Это мне известно.

– Все во фракции Великих были убеждены, что вы к-крейн и вас потребно умертвить со временем, однако постепенные и разумные ваши действия убедили нас в том, что вы – действительно лучшая кандидатура в им… императоры. И не важно, что в Торнхелле другой человек! Вы показали себя истинным государственным деятелем, сплотив вокруг себя Алых, мудро победив Степь и ослабив и запугав враждебные нам фракции. Ни Хэфилфрай, ни Мармедион не сделали бы и половины того, что сделали вы! Власть для вас бремя, а не сладкий сон, в котором можно т-творить что угодно.

Угу, угу. А еще любой из принцев, взойдя на престол, с подачи своих контролеров прошелся бы по фракции Великих огнем и мечом, изрядно ее проредив, так что ставка на меня – это был жест отчаяния.

– Итак, вы, наконец, убедились, что я…

– Вы не тиран и не деспот, но человек с сильной волей, человек цели. И цель эта – благо Санкструма! Белек не ошибся, подцепил н-нужную душу! – Блоджетт приблизился, сказал испуганным шепотом, словно изрекал ересь, хотя, собственно, так оно и было: – Я скажу вам страшное, Торнхелл. Мне глубоко плевать на сословие, к которому вы п-принадлежите! Принадлежали… там, откуда вас взяли. Даже если вы не благородной крови, даже если вы… – он сделал усилие, сглотнул, с трудом проталкивая слова через глотку, – обычный к-крестьянин… но ведь вы не крестьянин конечно, это слышно по вашей речи! Но даже если вдруг – вдруг! – вы подлый смерд, мне плевать. Я не хочу, чтобы страна потонула в крови распада, и я полагаю вас наилучшим среди всех наследников Растара!

Это было уже серьезно. Разорвать путы кастового сознания дано единицам. Мое уважение к Блоджетту возросло многократно. Он хитер, этот старый герцог, но так же и умен, пожалуй, он – один из острейших умов Санкструма, наравне с Ренквистом, Фальком Брауби и братом Литоном.

Корабли приближались. Я не видел вымпелов на леерах и мачтах. Они совершали, как говорят моряки, эволюции, поворачиваясь то носом, то боком, улавливая порывы не такого уж сильного ветра, и приближались.

– Есть ли у Растара еще внебрачные дети?

– Возможно, государь.

– Неучтенные?

– Возможно. Его в-величество совершал визиты за границу. В Рендор, Адору совершал визиты… Когда был еще молод и огонь его чресл пылал… А пылал он по молодости здорово!

Ходок он был, другими словами, ярый ходок.

– Хм. То есть внебрачные дети все же могут быть.

– Могут, ваша милость…

– Довояжировался, старый хрыч…

Блоджетт не понял, так как эту фразу я целиком произнес по-русски, но по взгляду, что бросил на меня, стало ясно – о смысле догадался. Сказал поспешно:

– Однако Экверис Растар м-мертв, и уже не сможет никого из них признать официально.

– А меня признал.

– Да, государь. Вы были признаны! Прочие внебрачные дети, если таковые появятся, не будут представлять никакой серьезной опасности. Ни одна фракция не пойдет за непризнанным бастардом.

Корабли поймали ветер, развернулись пузатыми боками и направились к Варлойну. Это были громадины, и явно не купеческие. Они нагло ломились вперед, и мелкие рыбачьи шаланды порскали в стороны.

– Как давно Растар написал завещание?

– Четыре месяца назад.

– Как быстро о нем прознали фракции?

– Примерно тогда, когда Торнхелл, то есть вы, получил мандат архканцлера с подачи самого Растара, Простые и Умеренные узнали о точном содержании завещания от своих шпионов.