Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Евгений Шепельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 37

Глава тридцать седьмая

С утра во дворце подозрительно тихо, придворные попискивают как мышки и жмутся к темным углам, откуда стреляют на меня бусинками глаз. Подозреваю, слухи о моей скорой абдикации просочились от господ послов на похоронах, и за вчерашний вечер разлились по всем закоулкам Варлойна.

В Санкструме не в обычае устраивать поминки, так что наш похоронный поезд вернулся во дворец изрядно прореженным. Дорогие гости разъехались по домам, хотя многие и многие, едва мы поднялись из крипты, пытались принести мне соболезнования. Как и в нашем мире, соболезнования сильным мира сего преподносятся с целью саморекламы – авось сильный тебя отметит, запомнит, что в последующем может принести значительную пользу.

Когда я уже садился в карету, меня нагнал Омеди Бейдар; двое кардиналов за ним, отдуваясь, несли сундучок. В нем оказалось ровно две тысячи золотом. Просто чудо расчудесное! Как видно, послы приказали Бейдару меня умаслить, они все-таки полагали, что я спешно выдираю деньги откуда могу, покуда кормушку не прикрыли. Я прибавил еще тысячу и вечером под расписку отдал средства Ричентеру, пусть распределит среди семей Алых, что погибли. Сказал еще следующее: все семьи тех Алых, которые пали от рук Нечестивых, берутся под опеку короны. Это значит: ежегодный пансион, а дети могут рассчитывать на учебу при Университете. Он благодарил и, в свою очередь сообщил сухо, что о Нечестивых я больше могу не вспоминать.

– Оставили одну бабу, – сказал еще суше. – Ребра у нее сломаны, дышит еле-еле.

Та самая, что пыталась убить Амару…

– От прочих ничего не узнали толком…

Значит, перед смертью их подвергали тяжким пыткам.

– Лейтенант, – произнес я. – Я поговорю с Хватом и с этой… убийцей. Но, скажу вам по секрету… Впрочем, к черту секретность: расскажите об этом всем Алым! Но не сейчас, а через… В воскресенье расскажите. Так вот: истинные заказчики акции в доме Реннира Доловаца – послы Адоры и Рендора, Сакран и Армад. Пытаются меня устранить, подозревают, что я не хочу отдать корону… Работают на упреждение.

Сказал и подумал: а ведь правда, послы через подставных лиц наняли целое киллерское бюро, препоручив его заботам Хвата, с которым, явно, имели давно налаженный контакт. А вот чего я Ричентеру пока не сказал, так это того, что кто-то из Алых был, несомненно, подкуплен, и сообщал послам все новости, какие только мог узнать… Скорее всего, он не высокий чин, о том, что я намерен сохранить корону, знают только Бришер и Ричентер, и им приказано не трепаться. Когда прибудет Бришер – я сообщу ему о подозрениях, дальше пусть сам копает, шпиону нужно будет устроить ловушку.

Ричентер напряг плечи:

– Но вы же не собираетесь… сдаваться?

– Даже и не думаю, – ответил я.

Ричентер одобрительно кивнул. Горцы, как и степняки, никогда не приняли бы моей сдачи после громких слов о победе, и, яви я им слабину, мгновенно перестали бы меня уважать. Я могу лавировать в определенных пределах, но мне запрещено публично демонстрировать страх, малодушие, слабость.

Ох, тяжела ты, шапка политика…

И очень одиноко мне без Амары.

– Нужен еще бочонок виски, лейтенант, – сказал я. – Срочно. Сегодня. Можете из своих запасов. Я заплачу золотом.

* * *

Спал без снов, зато просыпался раза три, задыхался. Апноэ, остановка дыхания во сне… На Земле с таким не сталкивался, а вот Торнхелл, увы, был подвержен в моменты острейшего стресса. Три дня на все про все, а там – или пан, или пропал, такой цейтнот вгонял не то что в стресс, а буквально сводил с ума.

Кот сторожил меня, лежа в кресле, и всякий раз, приподняв голову от подушки, я наталкивался на два внимательных, блестящих и круглых глаза. Известно, что кошки связаны с потусторонними силами, так что Шурик, полагаю, оберегал меня не только от внешних угроз вроде достопамятной змейки.

Когда я, наконец, выбрался из кровати, кот с видом смертельно уставшего человека пыхнул носом, перепрыгнул на кровать, где вытянулся и по-настоящему задрых.

Завтрак дожидался на столе в кабинете. Туда же Блоджетт доставил почту. Среди бумаг оказалось письмо от великого прозреца, его подбросили в бумаги одного из моих секретарей. Написано, как всегда, емко, в завывающе-пафосном стиле:

«Рати мои несметны. Бойцы мои закалены. Скоро я двину их к Норатору. Тебе не укрыться от Месяца Жатвы. Заклинаю: не принимай корону, если хочешь жить…»

Содержательные угрозы. Я нервно усмехнулся. Прозрец не дурак, но не понял, что, заклиная меня не принимать корону, ненароком выдал, что работает на Сакрана и Армада, или, по крайней мере, является их союзником. Ай-ай-ай, прозрец, так проколоться! Никакой ты не прозрец, а хитрый сукин сын, вошедший в коллаборацию с Варвестом. Что тебе пообещали, а? Или – что ты пообещал? Ничего, и до тебя доберутся мои длинные руки.

Гицорген уже дожидался в приемной: чистый, умытый, в прекрасном серебристом кафтане. Во взгляде необузданная энергия, лишь круги под глазами демонстрируют, что спал не очень, что похмелье все-таки крепко держало за горло всю ночь.

В принципе, можно приказать арестовать этого мужланистого хитреца, но ведь тогда Сакран и Армад окончательно убедятся, что я не стану отдавать корону. Пока Гицорген при мне, они лишь подозревают, а вот попытайся я от него отделаться буквально, их подозрения перейдут в уверенность, и тогда планы мои могут пошатнуться. Как минимум, под вопросом окажется план заманить экспедиционный корпус в старый порт. В общем-то, Гицорген мне сейчас даже полезен – я могу через него сливать дезу послам, и это очень хорошо. Сами не ведая того, они подбросили мне чудесную возможность влиять на их решения.

К счастью, вчера, пока барон отсыпался, я успел отдать кое-какие приказания.

Перформанс Гицоргена в крипте был как минимум забавен, но я счел долгом его пожурить – мягко, будто демонстрируя неуверенность, неспособность обуздать человека более сильного, чем я. Мямлей выступил, говоря проще.

– Насчет голых женских ног – я с вами солидарен, но во всем остальном… Опозорить захоронение… В такой день…

Глаза барона озорно блеснули:

– Ну вы же сами сказали, господин архканцлер: вам на родичей того, с высокой колокольни, разве нет?

Я не ответил. Гицорген играл с огнем, дерзил почти открыто, щупал пределы моего терпения. А я смолчал, пусть думает что я тряпка. Интересно, поверит?

– Куда сегодня, господин архканцлер? – спросил Гицорген с интересом. – К девочкам либо в игорный дом?

– Гулять по Варлойну. Скоро я навсегда его оставлю. Хочу насладиться последними днями власти.

– О, вы всегда сможете здесь бывать! Уверен, государь Варвест с радостью примет вас в любой день!

Нет слов. Он ведь ломает комедию в открытую. Но понимает ли, что я тоже перед ним в куклы играю?

Мы вышли из приемной, двинулись по Варлойну. Такие прогулки я иногда совершал и сам, чтобы научиться, в конце-то концов, ориентироваться в этом чертовом дворце, похожем на завалившуюся на бок Вавилонскую башню.

В окошки смотрело оловянно-серое небо.

Странное ощущение: еще недавно этот дворец был набит моими родичами, а теперь их нет. И уже не будет. Если подумать хорошенько: я и Варвест – единственные, кто может продолжить в Санкструме линию Растаров. Нет, очень может быть, что Экверис прижил еще бастардов, тем более и Блоджетт не отрицал, но признал он только меня, а значит, я единственный для Варвеста конкурент. Почти побежденный, жалкий…

Сквозь строй Алых пробился один из моих секретарей, доложил сбивчиво:

– Господин архканцлер, черный мор в порту не унимается! С утра насчитали уже двадцать трупов! Мор проник и на суда, хоть и пытались огородить… бесполезно! Ужасные миазмы всепроникающие, и нет от них спасения!

Я бросил руку ко лбу, провел дрожащими пальцами.

– О Ашар… К счастью, стены порта высоки, миазмы за них не проникнут. Но сам порт… Велите отвезти туда еще дров, пусть сжигают трупы прямо на месте! В воду покойников не бросать, дабы не загрязнять миазмами Оргумин! Возниц назад не выпускать! Их тоже на карантин! Пускай сидят… Пока не переболеют все… Выпустим всех, кто выживет… Да, всех, кто выживет…

Гицорген смотрел внимательно, молча. Покачал головой сочувственно.

– Черный мор не проник в Рендор, к счастью, Ашар уберег! – Он помедлил, сказал вкрадчиво: – Вы, господин Торнхелл, я слышал, сталкивались с черным мором в пути… когда двигались к Норатору…

– Не хочу об этом говорить! – с растущим смятением произнес я. – Не хочу… Не надо! Слышите, не надо!

Пусть думает, что мор действительно меня пугает.

Барон еще раз внимательно на меня посмотрел, лицо его было хмурым. Я возликовал: кажется, поверил. Ну, заглатывай дезу, и неси ее своим господам. А мы еще поиграем!

Настроение Гицоргена быстро выправилось. Уже через пять минут он раздавал авансы придворным дамам, одну даже хлопнул по заду и неистово заржал.

– Женщины Санкструма – это нечто! За ночь у меня бывало по три-пять штук, и хоть бы от одной я что подхватил!

Его счастье, что в Санкструм не заглянула бледная спирохета – главный подарок от Америки Европе. Парики в Европе начали носить, чтобы скрыть проплешины от сифилиса, соответственно, о париках в Санкструме имели представление лишь актеры, ну а плешь не считалась тут чем-то зазорным. В каком-то смысле нищий, разваливающийся Санкструм – счастливая страна, ибо одна из самых ужасных болезней обошла его стороной.

Гицорген расточал барские улыбки, осматривался, как хозяин. Наконец сказал развязно:

– Вы непрестанно беспокоитесь о чем-то, Торнхелл… Оставьте, оставьте! Все это, – он повел рукой перед собой, – скоро перейдет под власть Адоры, ну и Рендору перепадет жирный кусок в виде смежных с нашей границей провинций. Вам не стоит беспокоиться ни о чем! Принц Варвест наведет порядок!

Феноменальный мерзавец. Но не изменяет ли ему чувство реальности? Я же могу и психануть, и, пока у меня есть хоть какая-то власть, приказать арестовать и казнить барона.

Но он не боится. Он меня хорошо просчитал.

Солнце казалось бесцветным сквозь тучи. Везде, где я проходил, я открывал окна. Дышал полной грудью. Мне было тесно, душно и противно.

По крайней мере, я надеялся, что Гицорген в это поверит.

Все политические ОПГ Варлойна затаились, придворные шушукались. Однако нашлась одна смелая душа: в ворохе пышных, ярко-красных юбок ко мне рискнула приблизиться женщина лет сорока – высокая, с узким, действительно аристократическим лицом, обрамленным светлыми прямыми волосами. Глаза зеленые, огромные, дерзкие и умные.

Я велел Алым пустить. Благосклонно кивнул, мол, слушаю. И напрягся: это была незапланированная встреча.

– Господин архканцлер! Я – госпожа Майяна, графиня из рода Солтеров, известная в свете как Красная Графиня, – она помолчала, видимо, думала, что род Солтеров и ее прозвище должны быть известны всякому. Я не проронил ни слова. Она сбилась, затем произнесла быстро: – Вы, как я слышала… а слышала я уже немало, хотя и не могла присутствовать на вашем приеме… Вы приняли решение устраивать разводы! – Она замерла, поджав тонкие губы, будто слово «развод» имело мистический, запретный смысл.

– Это чистая правда, графиня.

– И это стоит…

– Четыреста крон золотом. Для дворян и богатых купцов цена сейчас такова.

– О да! Значит, Марселлина сказала правду!

– Разумеется. Господин Аркетт, ее нареченный, все еще не пожаловал ко мне с деньгами…

– Он пожалует! – сказала она горячо. – Мы просто… Было некое совещание…

Она была ясноглазая, вкусно пахнущая, наверняка ухаживает за своим телом как и подобает утонченной женщине, не забывает и о разуме, и о здоровье – насколько можно заботиться о здоровье в этом наполненном предрассудками средневековом мирке. Я ощутил к ней живейшую симпатию. Не телесную, нет, душевную.

– Совещание?

– Марселлина захотела… для всех… И мы решили…

Ах ты моя замечательная Марселлина, действуя по известному принципу «Да не уйдет никто обиженным», она устроила моему начинанию рекламу, и собрала целую группу платежеспособных клиентов, которым опостылели их супруги. Это существенно пополнит мой военный бюджет.

Гицорген смотрел недоуменно. Я же улыбнулся.

– Приходите все, приходите завтра, берите с собою деньги. Каждому я вручу разводную грамоту. Однако осмелюсь спросить: у вас есть на примете новый избранник?

Она потупилась.

– Мне – правду, графиня.

– Он иностранец, совсем не знатный… Купец из Нортуберга!

– Любите его?

Она не смела поднять взгляд, на матовых щеках расцвел румянец. Тайком посматривала на Гицоргена: тот, оправившись от изумления, уже рыл копытом землю. Графиня была им еще не познана, хотя, полагаю, при попытке ее познать, Гицорген мог лишиться бойких частей тела.

– Понятно, любите. А он?

– И он! Мы хотим быть вместе!

Какая чудесная индийская мелодрама. Я ощутил себя демиургом, который устраивает чужие судьбы, в то время как его судьба… повисла на волоске.

– Вы будете вместе, графиня. Я знаю. У вас с ним будет счастливая жизнь. Приходите завтра. И приводите всех, кто может заплатить.

– Развод за деньги… Сущее безумство! – проговорил Гицорген, когда Красная Графиня откланялась.

– Прекрасно наполняет казну… Или мой карман, – сказал я. – Каждый день на посту архканцлера я отщипываю тут, отщипываю там… Отщипываю понемногу… Понимаете теперь, как мне тяжко покидать этот пост… И отказываться от трона?

Он окинул меня долгим взглядом, и вдруг расхохотался.

– Да уж, отказаться от трона… сущее безумие! А вы знаете, что все мы – безумцы? Наш мудрец… забыл его имя, его еще сожгли за ересь… Он говорил, что все мы по-своему безумны, но боимся показать другим свое безумие, и прикидываемся нормальными, хо-хо-хо! Представьте, Торнхелл, весь мир – это сумасшедшие, которые притворяются нормальными друг перед другом! Представили? Хо-хо-хо! Но я скажу вам: лучше отказаться от короны, чем…

Его прервал Блоджетт: старший сенешаль наконец меня отыскал.

– Господин архканцлер, ваше сиятельство! Срочная весть… Дурная весть! Ваш сподвижник, хогг именем Шутейник… Его заметили вчера ночью… Выезжал из Варлойна… На лошади, а еще одна – подметная – в поводу. И на ней мешки… Я не придал значения, и вот… – он опустил руки, замотал седовласой, лысой на макушке головой. – В казне недостача… Десять тысяч крон исчезло!

Я ударил кулаком о раскрытую ладонь и выругался.

– Так что же вы… В погоню! Немедленно наладить погоню! Изловить негодяя! Отобрать деньги! О Свет Ашара, час от часу не легче!

Это были не все дурные вести на сегодня.

На подходах к ротонде мы были перехвачены Ричентером. Лейтенант наемников был суров и замкнут.

– Господин архканцлер! Мы обсудили с ребятами… Они не могут простить смертей в доме Реннира Доловаца… Это не просто преступное небрежение… Нас использовали втемную, и этого простить мы не можем!

Я содрогнулся. Руки начали трястись сами собой. Наемники бунтуют со времен Древнего Рима, и почти все ультиматумы, которые они выдвигают нанимателям, касаются денег.

– Если дело в золоте… Я увеличу жалование… каждому увеличу!

Ричентер был непреклонен.

– Дело не в деньгах! Нас подставили… страшно подставили… Нами воспользовались! Задета клановая честь! Такого мы не прощаем! Контракт с Варлойном расторгнут! Мы уйдем в субботу вечером!

Гицорген смотрел на меня с едва заметным оттенком жалости.

В критический момент Варлойн и Норатор останутся без охраны!

Мне конец.

Глава 38

Глава тридцать восьмая

Разумеется, это был разыгранный как по нотам блеф. Глаза моего шпика возбужденно блестели. Столько необычной информации!

Но я не спешил заканчивать представление.

В приемной ждали еще два секретаря, доложили по очереди, однако сбивчиво, возбужденно. Один – о вспышке чумы в Счастливом, что под Норатором, известное местечко контрабандистов. Я тут же велел снарядить большой отряд обычных солдат, оцепить местечко и пристани, никого не впускать, не выпускать.

– Строгий карантин! – сказал сурово: пусть Гицорген видит, что я еще трепыхаюсь, проявляю остатки мужества и воли. – Всякий, кто рискнет пробиться наружу – да расстрелян будет из луков, а затем сожжен!

У второго секретаря вести были похлеще: имперские мытари неподалеку от Норатора ограблены дэйрдринами под руководством самого Таскера Ройдо (при этом имени Гицорген заметно напрягся).

– Точно дэйрдрины? – взревел я. – Точно Ройдо?

– Они так сказали… Побиты они весьма…

– Всех арестовать, привезти в казармы к Алым… Будем пытать! Ведь могли обмануть, обмишурить… Сплели байку про ограбление, присвоили мои деньги!

Секретари выметнулись из приемной. Я тяжело дышал, сжав кулаки. Гицорген стоял с задумчивым видом, и я с мстительным удовлетворением наблюдал, как он влипает в мою паутину…

– Вести, конечно, ужасные, однако смотрю: ваши приближенные, господин Торнхелл, как-то мало вам кланяются, – сказал барон с заминкой. – Вернее совсем не кланяются. Руку не целуют… А можно не только руку, но и сапог! Нельзя с ними так… по-простецки! Я на своих землях завел строгие порядки, все у меня ходят строем и целуют что прикажу! Все знают: вот идет хозяин! Селяне даже поют в мою честь!

По его глазам понял – говорит искренне, не понимает, как это можно – без лизоблюдства, не знает, что лично я недавно выпнул под зад одного из секретарей, который пытался ко мне вот так… Блоджетт потом очень обижался: мол, парень искренне лез с поцелуями моей руки, а вы его… Не способен уяснить, что хочу окружить себя людьми идейными, что лизоблюд – это клеймо на лбу, такой предаст босса при первом удобном случае, да еще на теплом трупе попрыгает, чтобы новый хозяин убедился в лояльности. Нормальный же правитель лояльность зарабатывает другими вещами.

Но ничего этого не стал я пояснять.

– Буду в ротонде, – сказал преувеличенно живо.

Он кивнул: по молчаливому соглашению, в ротонду путь ему заказан. Он не боялся, что я ускользну: люди Шутейника давно установили, что за ротондой следят и снаружи. Я под плотным колпаком, и если рыпнусь куда-то – Гицорген меня нагонит, ну, а не нагонит – значит, я сбежал плести коварные замыслы, и последние сомнения у Сакрана и Армада исчезнут. В нынешней ситуации это уже не опасно, опасно другое – если Сакран и Армад решат действовать ранее назначенного срока и воспользуются силами, о которых я пока не знаю – скажем, подключат дэйрдринов в пятницу или субботу. Это для меня опасно. Я еще не вполне… оформил свою ловушку.

Именно поэтому я должен убедить их через барона отложить акцию до воскресенья. Гицорген, конечно, главный координатор, и вообще опытный шпион, несмотря на молодость. Хотя этот его прокол в крипте храма…

– Будете щипать по чуть-чуть, – молвил он и заговорщицки мне подмигнул. – Время-то еще осталось…

Ну да, осталось…

Однако его взгляд, брошенный искоса, яснее ясного сказал: он мне не верит.

Этого, в общем, я и добивался. Он почти убедился, что я не собираюсь бежать, что я дурочку валяю, чтобы приспать его бдительность, но именно это мне сейчас и было нужно.

* * *

Скрупулезная подготовка к войне в условиях цейтнота и плотной слежки – то еще удовольствие. Сегодня плотно занялся координацией и административной работой. Принимал секретарей и приближенных, раздавал ценные указания. Пусть все проходят мимо Гицоргена, пусть, и пусть они будят его подозрения: ему невдомек, что я завлекаю его и Варвеста в ловушку, причем он даже не знает в какую. Это называется план внутри плана. Один внешний, как приманка, второй – для внутреннего пользования, Гицоргену недоступный.

Итак, первым принял секретаря, которому сгрузил будущие передовицы, присовокупив строгое наставление Бантруо Рейлу – когда и что публиковать. Затем явился брат Литон с докладом о казенном дворе. Дела там были хреновы – как, впрочем, и во всем Санкструме. Казенных повозок для перевозок налогов мало и те побитые, весь налоговый департамент– в полнейшем небрежении, людей мизер, у охранников вместо кольчуг – за пазухой пара дырявых подштанников. И правда, чего собирать налоги для империи, когда страну поделили на анклавы влияния графья да бароны…

Вместе с Литоном составили сметы и нужные приказы. Налоговый департамент будет быстро реформирован, усилен насколько возможно моими солдатами, а в качестве счетоводов и мытарей будут привлечены студенты и монахи. Сбор налогов во время войны – штука муторная и тяжелая, но жизненно необходимая. А деньги в повозки мытарей простой люд понесет сам – я позабочусь через соответствующую идеологическую накачку. С аристократами будет намного сложнее, но с ними я разберусь позднее…

Разумеется, любые реформы должны быть комплексными, и одна реформа должна цеплять другую, и здесь война позволит мне развернуться на полную мощь, так что я буду пытаться делать для страны все, что в моих силах.

Сейчас все упирается в первый удар Адоры и Рендора. Удастся мне заманить экспедиционный корпус в ловушку и уничтожить – значит, сдюжим и войну, это я знаю точно, а там и комплексные реформы пойдут…

Пока сочиняли с Литоном указы, явилась Эвлетт, которую с благословления Великой Матери отправил справиться о здоровье Амары.

– Уже пришла в себя, – доложила. – Пытается ходить. Велела передать, что завтра уже будет в порядке. Ждет вас в гости. Просила напомнить про какие-то царапины на спине, кхм… Дословно просила передать: «Смогу даже завтра». Не понимаю, о чем она…

Я усмехнулся про себя. Значит, с ней действительно все в порядке. И хорошо, что мы успели вовремя, и яд не нанес серьезно вреда.

Студент ушел, плотно затворив обе двери, Литон же покачал головой:

– Но все же… Ведьмы… Свобода… Ох, Свет Ашара, это как-то… Ведьмы!

– Вы правы, брат Литон: ничем не хуже магов. А может, и получше! Почему бы не дать им свободу? Став кардиналом, вы дадите ведьмам свободу духовную, я же – дам свободу юридическую. Все просто.

Ой не просто, сказал его взгляд, далеко не просто!

Как же трудно менять мировоззрение даже умным людям… Порой накатывает ощущение, что бьюсь об упругую стену.

– Это так необходимо, господин архканцлер?

– Жизненно необходимо, – заверил я. – И я уже говорил – почему! Магию ведь церковь Ашара не запрещает?

– Нет, но это…

– Что? Магию творят мужчины? Но раньше ее творили и женщины – и ничего, и небо не упало на землю. Заметьте, брат Литон – творили уже тогда, когда Церковь Ашара набрала полную силу! Я читал Законный свод – идею об опасности ведьм подали именно маги! Не священники, о нет, – маги! Знаете почему, брат Литон? Они просто устраняли конкурентов!

Он задумчиво кивнул, но лоб нахмурен – сомневается.

– Я должен поговорить буду с Великой Матерью, – сказал. – Наедине. Хочу услышать ее вживую… Вслушаться в ее речи! И если… Я должен самолично убедиться перед тем, как… Понимаете, господин архканцлер? Я хочу поговорить немедленно!

Это звучало разумно. Я отправил секретаря к духовному лидеру ведьм, молясь про себя, чтобы Литон и Великая Мать понравились друг другу, или, хотя бы, нашли общий язык.

В ожидании секретаря разговор снова перешел на ближайшие планы, затем клирик, прервавшись на полуслове, кивнул на дверь в приемную.

– Шорох? Или мне мерещится? Свет Ашара, в эти дни у меня, кажется, обострились и слух, и зрение, и даже осязание!

У меня были сходные чувства, но сейчас я ничего не услышал.

Гицорген, конечно, мог подслушивать, но пара дверей и относительно просторный предбанник служили надежной «заглушкой»; даже если бы соглядатай, по известному способу, приложил к передней двери пустую плошку-резонатор, он бы все равно не различил ничего, кроме едва слышного гула.

– Вы полагаете, он… он купится, да простит мне Ашар сей вульгарный термин? Под его маской скудоумца таится недюжинный разум!

Я передернул плечами:

– Если нет, мы пропали. Но он купится, я уверен.

Литон еще раз спросил, когда сможет выступить со своею речью – его сторонники уже проявляют нетерпение, по городу ползут слухи… Омеди Бейдар рвет и мечет, по Норатору рыщут его клевреты, нескольких нищенствующих братьев изловили, бросили в темницу – вестей от них нет. Я усмехнулся про себя: еще бы Бейдар не метал, студенты Шутейника уже двое суток кряду обрабатывают население Норатора слухами о неизбежности церковной реформы. А от Норатора слухи ползут дальше, дальше… Конечно, я планировал подготовить население постепенно, но Сакран и Армад просто не дали мне времени, я действую как могу, стараясь угнаться за ускользающим временем.

Я заверил, что Литон выступит сразу же после моей коронации. Там же, на ступенях храма. Он не думал о последствиях – просто, как все фанатики, хотел донести до народа свои идеи. Ох, а ведь такие идеи нуждаются в максимально сложном администрировании, поддержке масс и государства. Ну, положим, поддержка масс есть, мало кому нравится платить церкви десятину, и еще много всего оплачивать. Государство тоже за. А вот сама церковь и уцелевшие дворяне… Мне придется вступить в прямую конфронтацию с клиром Ашара буквально в воскресенье, но без этого никак. Да и до крипты с оружием и драгоценностями нужно добраться.

Явился посланник к Великой Матери – она готова принять клирика немедленно. Литон ушел, вооружившись моими указами. Сомневающийся, однако окрыленный тем, что мечта его скоро сбудется. Я молился всем богам сразу, чтобы он нашел общий язык с верховной ведьмой.

В средневековой Европе нищенствующих францисканцев, они же «серые братья», особенно не преследовали, однако слишком они мирные были, их быстро оттеснили с первых ролей иезуиты… Нужно будет направить энергию обновленной церкви Ашара на действительно важные для страны вещи, на образование и медицину, и максимально пресечь любые ее попытки хоть как-то влиять на политику страны. Придется выступить серым кардиналом, но я справлюсь, не впервой. Пока ученые монахи Литона мне необходимы там и тут, позднее я заменю их обученными наемными администраторами.

С громовым стуком пришел Фальк Брауби, сдержанно матернулся, положил передо мной потертую шкатулку, в которой лежал-полеживал пистоль Хвата, рядом с ним – грубая щетка для чистки дула и наскоро сделанный шомпол для вбивания пуль. В шкатулке было еще несколько закрытых отделений, эдакие мини-сундучки, Брауби распахнул их, и я увидел алмазно блестящие кристаллики черного пороха, а также набор грубо отлитых свинцовых шариков – пуль и вырезанные из войлока пыжи.

Алхимик досадливо цыкнул зубом; колыхнулась косматая, присыпанная солью седин борода, делавшая его похожим на не старого еще, но вполне себе пьющего Санта-Клауса.

– Этот механизм прост, как блеяние осла, а принцип его работы – вообще смешон. Как же я раньше не додумался, Свет Ашара? Механик Института все скопировал, кузнецы наши отковали, слесари выточили тонкие детали, я лично выточил и закрепил кремень, и вот вчера мы собрали похожую штуковину, и даже из нее стреляли на плацу Университета… Ваш газетчик, Бантруо Рейл, был ужасно недоволен… Дымит изрядно и воняет, и прочищать ему задницу, прошу прощения за стыдные слова – пистолю, а не Рейлу, надо от копоти через каждые три выстрела, но кирасу пробивает, однако не всегда – бывает, пуля как бы соскальзывает, даже если стреляешь в упор, а бывает, промахиваешься – ежели отойдешь дальше, чем на десять шагов. Но… Свет Ашара, это веселит изрядно! Да-да, такая маленькая пушка прямо у тебя в руках! Я подумал: а если сделать ручную пушку… Покрупнее! Это ведь возможно?

Он был охвачен энтузиазмом.

Ружья… Нечто вроде примитивных мушкетов? Почему я об этом сразу не подумал?

– Не только возможно, но и необходимо, Брауби. Чем длиннее дуло – тем точнее полет пули. Это же касается и пистолей – вы можете экспериментировать, создавая образцы разной длины.

– Однако мне нужна селитра! Много селитры. И железо, господин архканцлер, много железа! Свинец для ядер и пуль в Санкструме есть, но железа, даже меди и олова, из которых можно выплавить бронзу, безумно мало!

Вот она, жизнь политика: все тебя о чем-то просят. Хочешь кардинальных подвижек – находи источники финансирования, изыскивай внутренние резервы, в общем, рой землю, разбивайся в лепешку, и только тогда достигнешь результата.

Я вздохнул и кратко посвятил алхимика в новые обстоятельства. Он выругался уже несдержанно, щеки его налились вишневым румянцем.

– Значит, через два дня? Я не успеваю… Ничего не успеваю!

– Главное, отлить побольше ядер и сделать достаточное количество пороха для тех пушек, что мы захватили. И кое для чего еще…

Я посвятил его в свой план. Он заходил по кабинету, постукивая кулачищем в стену.

– Селитра! Много селитры! Я найму еще людей, чтобы они счищали ее со стен коровников, найму еще тех, кто будет толочь порох. Нужны еще средства! Да, да, порох я изготовлю, и ядра отолью, это просто, даже очень просто! Но пусть только они зайдут в ловушку! Там действительно прекрасное место, и мы сумеем их уничтожить!

– Как раз работаю над этим, – заметил я скромно. Он кивнул, взгляд налитых кровью бычьих глаз сообщил – верит мне, верит, что смогу, сумею… Мне верят почти все приближенные, я каким-то образом умею вселить в них веру в победу, а значит, нет у меня права их разочаровать.

Я рассказал ему о крипте, пригласил в воскресенье на коронацию. Глаза его вспыхнули, руки – дрогнули. Как и большинство ученых, он был лишен мистических предрассудков, и сполна разделял мою идею: использовать все средства для победы.

Брауби показал мне, как снаряжать пистоль: под его руководством я засыпал порох на полку и в дуло, забил туда пыж и пулю. Алхимик довольно рыкнул, чуть ли не дым из ноздрей пустил, и, получив еще денег, отбыл.

– А пистоль? – спросил я в спину.

– Это вам, господин архканцлер… Подарок! Если держать заряженным в шкатулке – порох с неделю не отсыреет. Пусть будет у вас полеживать… На всякий разумный или не очень разумный случай!

Тоже считает, что я не слишком выдающийся фехтовальщик. Ну, что ж, пусть огнестрел хранится у меня.

Принесли обед. Готовили теперь из проверенных продуктов, под надзором Алых, повара пробовали блюда, будь там яд – они загремели бы на небеса в первую очередь. Блоджетт лично, явно довольный, внес глиняный кувшин, из носика которого курился ароматный пар.

– Это что? – спросил я. Из кувшина пахло горьковато-сладким, дымным.

– К-компот, ваше сиятельство г-господин архканцлер! Помните, вы когда-то просили…

– Без овсяной крупы?

– Что вы, господин архканцлер, все как вы хотели! Поскольку с-свежих фруктов и ягод сейчас не достать, а моченые на компот не годятся, мы отыскали в парке Варлойна несколько старых яблонь, слив и груш-дичек, с неосыпавшимися, усохшими на ветвях прошлогодними плодами! И вот мы их бережно соб-брали, отмыли, почистили, замочили и как следует отварили, добавив м-меду!

Он лично, раскрасневшись от удовольствия, налил мне в серебряный кубок страшное зелье.