Текст книги "Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке"

Автор книги: Евгений Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

После прихода Артузова с группой сотрудников ИНО и коренной перестройки центрального аппарата военной разведки антагонизм между старыми кадрами и «пришельцами» стал неизбежным. И не только потому, что в военном ведомстве не слишком жаловали чекистов. На взаимоотношения в руководстве Управления повлияло и то, что стратегическая разведка (первый и второй отделы) была отдана под начало Карина и Штейнбрюка. Асы Разведупра Никонов, Стигга, Давыдов, отдавшие военной разведке годы работы, оказались отодвинутыми на задний план. Борис Мельников, недавний помощник Берзина, вообще ушел из военной разведки и возглавил Службу связи Секретариата Исполкома Коминтерна.

В ходе ноябрьского (1935 года) присвоения персональных воинских званий «пришельцы» – Артузов, Карин, Штейнбрюк, Захаров-Мейер (помощник начальника Управления) – получили звание корпусных комиссаров, а Никонов и Стигга – только комдивов. Возникновение недовольства со стороны «коренных» разведупровцев в той обстановке было неизбежным.

Новый начальник комкор Урицкий и по интеллекту, и по характеру значительно отличался от своего предшественника. Участник Первой мировой и гражданской, проведший годы в кавалерийском седле, он воспринял характерный для части высшего комсостава РККА грубый и пренебрежительный стиль отношения к подчиненным. И если после прихода в Управление в мае 1935 года он сдерживал себя, войдя в новую для него атмосферу уважения, такта, внимательного отношения к сослуживцам, то через полтора года недостатки его характера и поведения стали заметны всем.

Урицкий прекратил обсуждение оперативных вопросов с начальниками двух ведущих отделов, все руководство с его стороны свелось к наложению резких и обидных резолюций по каждому мелкому упущению и вызовам в свой кабинет с угрозами снять их с должности. Конечно, подобный стиль руководства в разведке явно не годился.

Артузов, как первый заместитель, руководил стратегической разведкой, курируя основные отделы Управления. Но все указания и распоряжения этим отделам давались через его голову, превращая его в заместителя без определенных занятий. Артузов старался взять под защиту своих людей. Но до Ворошилова он добраться не мог, нарком никогда не вызывал его, предпочитая получать всю информацию о работе Управления от Урицкого.

11 января 1937 года по предложению Ворошилова, конечно поддержанного Сталиным, Политбюро принимает решение об освобождении Артузова и Штейнбрюка от работы в Разведупре с направлением их в распоряжение НКВД. Новым замом начальника Управления тем же постановлением был назначен старший майор госбезопасности (ранг, равный армейскому комдиву) Михаил Александровский. Штейнбрюка убрали, и важнейший отдел Управления остался без руководителя. Но Урицкому удалось поставить сюда профессионального разведчика: из НКВД в первый отдел никого не прислали и врид (временно исполняющим должность) его начальника стал сотрудник Управления полковник Стефан Узданский. Полковник во главе крупнейшего отдела (пусть даже врид) вместо корпусного комиссара – явление, ставшее обычным для РККА 1937 года, когда командиры среднего звена взлетали, как метеоры, на генеральские должности и через несколько месяцев исчезали в недрах Лубянки. Узданский продержался на этом посту, очевидно, до мая 1937 года, после чего разделил судьбу Артузова, Штейнбрюка и Александровского.

Карин на должности начальника второго отдела удержался. Вряд ли в этом была заслуга Ворошилова. Если нарком «сдал» Артузова и Штейнбрюка, то вряд ли он отстаивал на заседании Политбюро и Карина. Скорее всего, причина была в том, что достойной замены Карину пока не было. Очевидно, это сознавал и Сталин. Несколько месяцев Карин продержался и продолжал руководить отделом, но и его судьба была предрешена.

После февральско-мартовского пленума ЦК наступило временное затишье: в НКВД готовились, собирая «компромат» на военных; в Разведупре ждали, понимая, что вскоре за Артузовым и Штейнбрюком последуют многие другие. Неуютно чувствовал себя и Урицкий, стараясь как-то оправдаться. На одном из партсобраний Разведупра, 19 мая, он жаловался, может быть, и справедливо: «Причины, почему я пришел в Управление, всем известны. Это были причины прорыва. И те люди, которые остались здесь, должны были мне помочь. Я привел сюда, и здесь были люди, которые мне мало помогали. Разведчики мы все вместе с вами плоховатые…» Но весной 1937-го подобная самокритика уже не помогала. Добиваясь у Ворошилова, а через него и у Сталина изгнания Артузова из Управления, Урицкий рубил сук, на котором сидел. После ухода опытного и квалифицированного зама слабая компетентность руководителя военной разведки выявилась в полной мере. Новый зам Александровский также ничем не мог помочь своему начальнику. К военной, да и к политической разведке он отношения не имел. В итоге Урицкий был освобожден от руководства Управлением и сдал дела Берзину, вернувшемуся из Испании и получившему за нее орден Ленина и четвертый ромб в петлицы, то есть звание командарма 2-го ранга (что соответствует современному званию генерал-полковника).

3 июня Берзин вернулся в свой кабинет, оставленный в апреле 1935-го, став на короткое время начальником Разведупра. А 21 мая на совещании в Разведупре выступил Сталин и заявил: «Разведуправление со своим аппаратом попало в руки немцев», потребовав роспуска агентурной сети. Такая оценка деятельности военной разведки была для руководства НКВД сигналом к уничтожению руководящих кадров Управления.

До Разведупра НКВД добрался в июле. В одном из дел рассекреченного фонда Главпура хранятся протоколы партийных собраний Разведупра. В них десятки фамилий арестованных с их краткими биографическими данными. Конечно, это неполные списки арестованных и погибших сотрудников военной разведки. Но они дают некоторое представление о том, какие потери понес Разведупр в 1937-м. Двадцать человек из руководящего состава Разведупра были взяты на Лубянку, и именно новому начальнику Управления пришлось докладывать об этом на заседании партбюро 19 июля. Что чувствовал Берзин, называя шпионами и террористами людей, с которыми проработал годы, которых отлично знал и которым полностью доверял? Догадывался ли, что многолетняя работа с «врагами народа» бросает тень и на него?

В Разведупре созвали закрытое партийное собрание 20-го июля. В президиуме Берзин со своими ближайшими помощниками Никоновым и Стиггой, сменившим арестованного Узданского на посту начальника первого отдела. В зале 200 пар глаз, устремленных на докладчика. Докладывает секретарь парткома Управления бригадный комиссар Гай Туманян. Повестка дня: «Об исключении из рядов ВКП(б) бывших работников Разведупра, арестованных органами НКВД как врагов народа». Их осудили единодушно, протокол собрания отправили в Наркомат обороны.

В числе арестованных были комкор Геккер, корпусные комиссары Штейнбрюк, Карий, Захаров-Мейер, дивизионный комиссар Борович, комбриг Беговой, полковники Узданский, Мазалов, Иодловский; состоявшие в распоряжении Разведупра и нелегально работавшие за рубежом полковые комиссары Максимов, Юревич, а также Софья Залесская; пришедший в 1936 году из Коминтерна на должность помощника начальника Разведупра Миров (Абрамов) и заменивший Артузова Александровский.

Арест такой большой группы сотрудников вызвал цепную реакцию смещений, перемещений, новых назначений. Полковник Покладек был отправлен в Хабаровск в штаб ОКДВА на должность начальника разведывательного отдела штаба армии. Должность была солидной, в отделе было около ста сотрудников, но это было временное назначение. Через несколько месяцев он был арестован вместе с большой группой сотрудников этого отдела. 1 августа положение в Разведупре в связи с разоблачением «врагов народа» обсуждалось на Политбюро. Было принято решение: «Освободить Я. К. Берзина от обязанностей начальника Разведывательного управления РККА с оставлением его в распоряжении Наркомата Обороны». После ареста соратников, с которыми Берзин работал многие годы, оставление его в распоряжении наркомата означало последующий арест. И Берзин, и его подчиненные это прекрасно поняли. Военная разведка все больше попадала под влияние НКВД. В том же постановлении Политбюро Ежову поручалось «установить общее наблюдение за работой Разведупра, изучить состояние работы, принимать по согласованию с Наркоматом Обороны неотложные оперативные меры, выявить недостатки Разведупра и через две недели доложить свои предложения об улучшении работы Разведупра и указания по свежим кадрам». Теперь Ежов становился полновластным хозяином военной разведки.

Первым заместителем начальника Разведупра был назначен старший майор госбезопасности Семен Гендин. Ни к военной, ни к политической разведке он не имел никакого отношения, но это в Политбюро уже никого не интересовало. Заместителем по агентуре был назначен комбриг Александр Орлов – военный атташе в Германии. Об аресте комбрига Августа Гайлиса (Валина), сменившего Карина на должности начальника второго отдела, было объявлено на партийном собрании уже 10 августа. 19 августа на очередном заседании партактива Туманян сообщил: «Пятнадцать дней, как начальник Управления т. Берзин отстранен от работы начальника в связи с имевшими у нас место арестами врагов народа Никонова, Валима, Стельмаха…»

Поиски «врагов народа» в Разведупре продолжались. 15 октября на очередном партсобрания сообщили об аресте полковника Виктора Федорова – начальника маньчжурского отделения второго отдела. 3 декабря на партсобрании обсуждался самый большой список арестованных. На этот раз взяли всех оставшихся на свободе асов, проработавших в разведке многие годы. В списке 22 человека, и первый среди них – командарм 2-го ранга, герой Испании Берзин. Второй – комдив Стигга, руководивший агентурной разведкой на европейском континенте. В этом же списке арестованных начальник китайского отделения второго отдела полковник Карл Римм. Вместе с ним была арестована его жена Любовь Римм, работавшая вместе с мужем и Рихардом Зорге в Китае. Второй восточный отдел Разведупра был полностью разгромлен. В нем не осталось ни одного опытного сотрудника. Все, кто вели разработку операции «Рамзай» в 1936 году, были арестованы. Последние из могикан разведывательной службы оставляли после себя пустые кабинеты и оборванные связи с зарубежной агентурой. Наступал полный паралич центрального аппарата военной разведки.

* * *

Конечно, Рихард Зорге не мог знать подробностей разгрома руководства военной разведок, не мог догадываться, что из «шоколадного домика» исчезли все, кого он видел там во время своей последней поездки в Москву в 1935 году. Что-то ему мог сообщить Борович во время встречи в Пекине. Но Борович уехал из Москвы в апреле 1936-го, когда массовые репрессии в Красной Армии еще не начинались и никакими точными данными о фамилиях арестованных он не располагал. Конечно, и по сообщениям мировой прессы, и по тону радиограмм и указаний из Центра он чувствовал тяжелую обстановку в Москве, но ничего более конкретного он знать не мог. Но несмотря ни на что в этих изменившихся условиях группа «Рамзай» продолжала работать так же интенсивно, как и в 1936 году. Обстановка в Японии менялась и требовала пристального внимания со стороны всех членов группы, прежде всего Зорге и Одзаки.

Правящие круги в Токио хорошо понимали, что в сложившейся к тому времени международной обстановке для дальнейшей агрессии на Азиатском материке, для войны с Советским Союзом маньчжурского плацдарма и промышленной базы на территории «независимого» государства уже недостаточно. Поэтому, чтобы обеспечить свою страну необходимым для войны промышленным и сельскохозяйственным сырьем, чтобы избавиться от импорта и обеспечить свой тыл на случай «большой» войны, было решено начать агрессию в Северном Китае. Об этом думали в токийских кабинетах еще в 1936 году. 11 августа 1936 года совет пяти министров империи принял внешнеполитическую программу, в которой указывалось, что «в данном районе необходимо создать антикоммунистическую, прояпонскую, проманьчжурскую зону, стремиться к приобретению стратегических ресурсов и к расширению транспортных сооружений…»

Информация о совещании и принятом на нем решении стала известна Одзаки и Зорге и была немедленно передана по радио в Москву. Информация из Токио произвела сильнейшее впечатление в Центре. В разгар японо-германских переговоров, направленных против Советского Союза, правительство империи меняет направление агрессии, поворачиваясь с Севера на Юг. В это было трудно поверить, и от разведчиков немедленно потребовали доказательств.

У Зорге и у его группы появились новые заботы. Когда в Москве в кабинетах Берзина и Урицкого определялись задачи разведывательной группы «Рамзай», то, естественно, невозможно было предвидеть японскую агрессию против Китая. Поэтому, когда в начале 1937 года с континента потянуло пороховой гарью, Зорге и его товарищи стали самым внимательным образом следить за развитием японо-китайских отношений, за тем, как этот конфликт влиял на усиление армии и флота островной империи и ее взаимоотношения с Англией и США. Через несколько лет Зорге писал об этом периоде в своих записках: «Японо-китайская война представлялась нам очень важной с точки зрения экономической. Ведь переход к созданию тяжелой промышленности и к экономике военного времени осуществлялся в период начавшейся войны. Нам представился великолепный случай тщательно проследить за тем, какие меры принимает Япония в связи с начавшейся войной, как происходит усиление флота, как ведется реорганизация армии. Военные события явились как бы испытательным полигоном для переформирования японской армии, усиления ее оснащенности, и мы могли вести разнообразные наблюдения в „том направлении“. Великолепная оценка ситуации. И здесь Зорге-аналитик, пожалуй, превосходит Зорге-разведчика.

Был и еще один комплекс вопросов, к изучению которых было приковано внимание Зорге. Речь шла о взаимоотношениях Японии с Англией и США. До начала войны в Китае не исключалась возможность, что Япония может начать агрессию против Советского Союза при активной поддержке Англии и США. И для таких опасений были серьезные основания. Англия в прошлом была союзницей Японии, и США доброжелательно относились к этому союзу. Но как только японская агрессия в Китае начала распространяться на центральные и южные районы страны, то есть туда, где преобладали экономические интересы этих стран – их хорошим отношениям пришел конец. Когда лезут в чужой огород и хотят поживиться за чужой счет, то тут уже не до дружбы и союзничества. Естественно, что Зорге, чутко улавливающий малейшие нюансы в изменении взаимоотношений между Японией и другими странами, сразу же обратил на это внимание. Японо-китайская война с самого начала несла в себе возможность ухудшения отношений между тремя тихоокеанскими державами, и Зорге понял это раньше многих дипломатов, аккредитированных в Токио. Поэтому сразу же после начала войны в Китае у группы «Рамзай» появились новые заботы. Нужно было следить за взаимоотношениями между тремя странами, анализировать малейшие изменения в этих отношениях, предугадывать возможные события и давать им правильные оценки.

На рассвете 7 июля 1937 года заговорили японские орудия у Лугоуцяо. Мост Марко Поло, где так красиво «предрассветное лунное сияние», пересекли японские кавалеристы. Японские бомбардировщики обрушили сотни бомб на позиции китайских войск, и на земле Китая начался очередной «инцидент». По сложившейся уже в Токио «традиции» Япония не стала объявлять войну Китаю. И перед группой Зорге встали новые проблемы. Нужно было информировать Москву о том, что же происходит на полях под Пекином. После анализа всей информации, добытой членами группы, в Москву было отправлено сообщение о том, что июльский «инцидент не просто полицейская акция, а начало большой войны Японии с Китаем».

Первые недели и месяцы 1937 года потребовали от Зорге и его товарищей напряжения всех сил. Группа с каждым годом работала все интенсивнее, и, естественно, поток информации, требовавший тщательной обработки и анализа, возрастал. В Москву шли сообщения о развитии японо-германских отношений после подписания пакта, о состоянии и усилении японской армии, о разногласиях между руководством армии и военно-морского флота по поводу дальнейшего направления японской агрессии на север или на юг. Как и в предыдущий год, одним из основных источников информации было германское посольство. Как и прежде, военный атташе Отт и посол Дирксен были откровенны с корреспондентом «Франкфуртер цайтунг».

Надо отметить одно обстоятельство, которое наложило отпечаток на дальнейшую деятельность Зорге. В 1937 году он получил официальное разрешение Москвы на сотрудничество с Берлином. Об этом не писали наши авторы советского периода. Уж слишком одиозной выглядела бы фигура Зорге после такого признания. В Центре понимали: чтобы иметь положение в посольстве и влияние на посла и военного атташе – «надо делиться». И Зорге делился, получая в обмен ценнейшую информацию. Будучи журналистом-международником и работая в мире информации, он не только получал ее, но и должен был щедро давать, и не только немцам, но и американцам и англичанам. Он был не только журналистом, но и политическим аналитиком по проблемам Дальнего Востока, равного которому не было в Японии. Это признавали и в германском посольстве в Токио, и в Берлине. Он составлял официальные секретные отчеты в Берлин, под которыми появлялась подпись военного атташе, а затем и посла Отта, и эти документы высоко ценились в столице рейха. Их подлинное авторство не было секретом для высокопоставленных берлинских чиновников. Это подтверждает и руководитель немецкой политической разведки Вальтер Шелленберг в своих мемуарах. От Зорге в Берлин шла свежая, достоверная, а иногда и секретная информация о событиях в Японии. Источником этой информации был Одзаки, и она высоко ценилась в германском МИДе. Германская разведка: военная и политическая, – конечно, имела своих представителей в Японии. Но никто из них, не говоря уже о германских дипломатах, не обладал такими широкими, главным образом неофициальными, связями в правящих кругах Японии. И, конечно, никто не мог так четко и конкретно проанализировать полученную информацию. У советского разведчика здесь не было конкурентов.

Он мог правильно оценивать информацию, прогнозировать события, анализировать обстановку. Его прогнозы, которые поступали и в Москву, и в Берлин, сбывались, как правило, с точностью до мелочей. Поэтому разведчик мог позволить себе не только анализировать и прогнозировать ситуацию, но и давать рекомендации. В Берлине к ним прислушивались, в Москве – не очень, а после начала репрессий, когда Зорге попал в обойму «банды Берзина», и вообще не обращали внимания. Возникает естественный вопрос: на кого работал Зорге? Конечно, Зорге был величайшим разведчиком ХХ века и работал на советскую военную разведку – Разведупр. Вся ценнейшая информация, анализ, прогнозы и рекомендации отправлялись в Москву. С разрешения Москвы часть информации поставлялась Берлину, и в Москве знали об этом. Поэтому не может быть и речи о нем как о «двойнике». Москва знала, что он работает на Берлин, но в Берлине не догадывались о том, что он работает на Москву.

Конечно, нельзя сказать, что абсолютно все доклады Отта и Дирксена писал Зорге. Но и содержание тех докладов, которые составляли эти немецкие дипломаты, с оценкой взаимоотношений между двумя странами, часто становилось известно Зорге и своевременно передавалось в Москву. В одном из сообщений, отправленном 31 января, давалась оценка Японии как будущему военному союзнику Германии. И Дирксен, и Отт считали, что при наличии кризиса в Японии страна должна иметь несколько лет передышки, прежде чем она снова сможет развить активную внешнеполитическую деятельность. Поэтому посол и военный атташе, в некоторой мере не без влияния со стороны Зорге, были настроены к японцам более скептически, чем прошлым летом. Наступило отрезвление после милитаристского угара, вызванного подписанием антикоминтерновского пакта.

В одной из январских радиограмм почти дословно сообщалось о беседе с Оттом. Военный атташе разоткровенничался и сообщил о положении дел в вермахте и военной промышленности. По его мнению, вооружение вермахта потребует больше времени, чем предполагалось ранее. Мало было квалифицированных кадров, подготовленного командного состава, военной техники. Много было оружия устаревших образцов, оставшегося еще с Первой мировой войны. Исключительно тяжелым было и положение со стратегическим сырьем, в первую очередь каучуком, цинком, медью, оловом. По мнению Отта, Германия может рискнуть начать серьезную войну не раньше, чем через четыре года, то есть в 1941 году. Естественно, что такая подробная информация в начале 1937 года была высоко оценена в Москве. И вот с очередным заданием в Токио пришло сообщение о том, что Зорге и Клаузену за отличную работу объявлена благодарность в приказе по Разведывательному управлению.

Но особенно важным был анализ внешнеполитического курса империи в 1937 году, данный Зорге и Одзаки. Несмотря на обострение обстановки на советско-маньчжурской границе, на провокации на границе с МНР, несмотря на то что к 1937 году в Маньчжурии уже находилась треть всех вооруженных сил страны и Квантунская армия выросла в несколько раз, разведчики пришли к смелому выводу. После того как Одзаки удалось познакомиться с документом, определяющим внешнеполитический курс империи и сфотографировать его, Клаузен передал в Центр короткую радиограмму: «Японцы стремятся создать у других держав впечатление, будто они собираются незамедлительно вступить в войну с Советским Союзом. У меня складывается другое мнение: Япония не собирается начинать войну в ближайшее время. Все ее внимание устремлено на континентальный Китай. Подтверждение высылаю обычной связью».

Прогноз политической обстановки на Дальнем Востоке, данный Зорге в этой короткой радиограмме, и на этот раз оказался абсолютно точным. Что же позволяло советскому разведчику безошибочно прогнозировать события? На этот вопрос он дал ответ в своих записках. Вот что он писал: «Было бы ошибкой думать, что я посылал в Москву всю собранную мною информацию. Нет, я просеивал ее через свое густое сито и отправлял, лишь будучи убежденным, что информация безупречна и достоверна. Это требовало больших усилий. Так же я поступал и при анализе политической и военной обстановки. При этом я всегда отдавал себе отчет в опасности какой бы то ни было самоуверенности. Никогда я не считал, что могу ответить на любой вопрос, касающийся Японии». В этом был весь Зорге: огромная работа по анализу получаемой информации, величайшая ответственность в информации для Москвы и большая скромность при определении своих возможностей.

Война в Китае и численное увеличение японской армии требовали самого пристального внимания разведывательной группы к развитию вооруженных сил империи. Об этом же напоминала и Москва в своих заданиях. Генштаб РККА интересовали все этапы реорганизации японской армии. В первую очередь, это касалось частей Квантунской армии, реорганизация которых проводилась с учетом опыта боев в Китае. Задание было исключительно сложным и опасным. По японским законам смертная казнь полагалась не только за разглашение военной тайны, но даже за попытку узнать эти тайны. После начала войны в Китае в армии резко возросло число офицеров военной контрразведки, и получение любой информации о действиях Японии в этой стране стало смертельно опасным. Много данных о развитии и реорганизации японской армии получал Мияги, который поддерживал контакты с офицерами генштаба и воинских частей. Военная информация общего характера поступала и от Вукелича, который общался с английским военным атташе Френсисом Пиготом, корреспондентами крупнейших западных газет и сотрудниками английского и французского посольств. Изыскивал новые возможности для получения военной информации и Зорге. И здесь в большой мере получению информации способствовала его слава лучшего немецкого корреспондента на Дальнем Востоке.

Германский военный журнал «Вермахт» поручил ему написать статью о современном состоянии армии своего дальневосточного союзника. Просьба была написана на бланке редакции и снабжена соответствующими подписями и печатями. С этим письмом Зорге обратился непосредственно к начальнику Центрального управления военного министерства генералу Муто. Генерал принял корреспондента, уже хорошо известного в японском генштабе, и поручил сотрудникам министерства и военной контрразведки «кемпейтай» предоставить ему нужную информацию. Зорге побывал на маневрах Квантунской армии, на которые обычно не допускались иностранные корреспонденты, беседовал с японскими генералами и офицерами, которые были весьма откровенны с корреспондентом «братьев по оружию», и получил новейшие данные о состоянии и оснащении японских войск. Статья под броским заголовком «Японская армия сегодня: от самурая к танковым войскам» была летом 1937 года напечатана в журнале и вызвала самую благоприятную реакцию в Токио. Конечно, вся информация, полученная во время работы над статьей и, естественно, более подробная, была своевременно переправлена в Москву.