Текст книги "Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке"

Автор книги: Евгений Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

В Генштабе считали вполне естественным, что в случае войны на Западе Япония не упустит благоприятного шанса и сразу же начнет боевые действия на советско-маньчжурской границе, и в первую очередь в Приморье. Поэтому война на два фронта считалась естественной, и в Москве готовились именно к этой войне. В том же докладе отмечалось: «Исходя из вероятности одновременной войны на обоих театрах, приходится признать, что западный театр нуждается дополнительно в значительном усилении…» Наличных сил подавления, в первую очередь самолетов и танков, было недостаточно, и этим трехлетним планом предусматривалось вдвое увеличить численность ВВС, доведя количество боевых самолетов к 1939 году до 10 тысяч. С учетом проведения всех мероприятий трехлетнего плана численность РККА в 1938 году должна была составлять 1475 тысяч человек. Для ОКДВА (без флота) предусматривалось 25 стрелковых и 4 кавалерийские дивизии, 5 механизированных бригад и 6 артиллерийских полков РГК, а также 1800 боевых самолетов сухопутных войск и 500 самолетов флота. На Дальнем Востоке создавался авиационный кулак из 2300 боевых машин. В Москве считали, что наличие такого кулака вблизи японских островов отрезвляюще подействует на горячие головы в японском генштабе. Выполнение таких мероприятий, особенно для Дальнего Востока, где многое приходилось начинать на пустом месте в глухой тайге, требовало огромных ассигнований. Но в середине 1930-х на усиление военной мощи страны денег уже не жалели.

Если в конце 1920-х Реввоенсовету приходилось «драться» с Наркоматом финансов за каждую сотню миллионов рублей, то только на казарменное и аэродромное строительство по этому плану выделили 1,5 миллиарда. Общую сумму затрат автору подсчитать так и не удалось. Возникает вопрос: насколько реальным было такое планирование, соответствовало ли оно экономическим возможностям страны, не были ли все эти планы ничем не подкрепленной бумажной стратегией? К этому времени период шапкозакидательства конца первой пятилетки уже прошел, и в Генштабе научились правильно считать и планировать. К 1939 году основные цифры плана по общей численности и количеству боевых самолетов были выполнены. Во всяком случае весной 1935-го ни Ворошилов, ни начальник Штаба РККА Егоров, подписавшие документ, не сомневались в реальности этого плана.

* * *

Но если на сухопутных границах удалось добиться численного превосходства в людях и боевой технике, то при обороне морских границ, и в первую очередь в Приморье, положение было критическим. Военно-морского флота у Советского Союза на Дальнем Востоке в начале 1930-х не было. То небольшое количество мелких боевых кораблей, которое удалось сосредоточить в районе Владивостока, в оперативных документах Генштаба именовалось Морскими Силами на Дальнем Востоке (МСДВ). В Тихоокеанский флот (ТОФ) они были переименованы, да и то только для поднятия престижа, в 1935-м, но флотом это небольшое количество кораблей, конечно, считать было нельзя. Владивосток, главная база флота, был хорошо прикрыт от нападения с моря – береговая оборона крепости была сильной. А остальное побережье Приморья с удобными бухтами для высадки морских десантов было почти полностью открыто. В случае войны Япония могла высаживать десанты в любом месте, не встречая серьезного сопротивления.

Такое положение очень беспокоило военное руководство в Москве и Хабаровске. Чтобы создать какой-то противовес мощному японскому флоту на Дальнем Востоке, туда начали перебрасывать по Транссибирской магистрали москитные силы (торпедные катера, малые и средние подводные лодки). Но их переброска через всю страну не решала кардинально проблему борьбы с мощным японским флотом, занимавшим в начале 1930-х третье место в мире после флотов США и Англии. Сталина, внимательно следившего за событиями на Дальнем Востоке, тоже беспокоили вопросы борьбы с японским флотом. И он, очевидно хорошо помня дискуссию 1928 года о роли малого флота в обороне побережья, поручил Тухачевскому разобраться с вопросами противодействия японскому флоту и высказать свое мнение. Тухачевский, будучи еще начальником Штаба РККА, выступал 8 мая 1928 года с докладом на заседании Реввоенсовета, посвященном проблеме морской войны. Тогда обсуждались вопросы, связанные с борьбой против мощного английского флота, который в случае войны с нашими западными соседями мог оказать им помощь, войти в Финский залив и подойти к Кронштадту. Тухачевский тогда выступал как идеолог малого флота, состоящего из москитных сил, береговой обороны и мощной сухопутной и морской авиации. Он считал, что этих сил достаточно для успешного противодействия английскому флоту, имеющему в своем составе крупные боевые корабли. В начале 1930-х аналогичная ситуация сложилась на Дальнем Востоке. Только вместо Кронштадта был Владивосток, вместо английского флота – японский, а вместо теоретического конфликта – возможность вполне реального боевого столкновения. Поэтому Сталин и предложил теоретику малого флота разработать конкретные предложения по применению крупных сил авиации против линкоров и авианосцев японского флота.

22 ноября 1933 года на стол Сталина легла докладная записка на восьми страницах и короткое сопроводительное письмо: «При сем прилагаю, согласно Вашим указаниям, разработанную мною записку». Под обоими документами стояла подпись Тухачевского. В «Записке о методах борьбы с японским морским флотом в Японском море» он писал: «Практически, на ближайшие годы, для борьбы с наступающим японским флотом, нам придется применять воздушный и подводный флот, а также торпедные катера. Эти средства достаточны для того, чтобы при соответствующей организации и технической подготовке уничтожить те морские силы, которые Япония может выделить против СССР, не ослабляя себя для борьбы на Тихом океане». Чтобы определить количество боевых кораблей, которое Япония может выделить для боевых действий в Японском море, он обратился в 4-е Управление Штаба РККА. Аналитики военной разведки подсчитали, что против Советского Союза для обеспечения десантных операций на побережье Приморья японский флот может выделить 3 линкора, 3 авианосца, 14 крейсеров, 60—70 эсминцев и 10—15 подводных лодок. А всего 22 крупных и 155 мелких кораблей. Из этих цифр и исходил в своих расчетах будущий маршал.

Учитывая опыты практического бомбометания в американском флоте по списанным линкорам и крейсерам (в советском флоте такие опыты не проводились), Тухачевский пришел к выводу, что для уничтожения крейсера или равного ему по классу корабля достаточно попадания одной бомбы весом в одну тонну. Чтобы потопить линкор или авианосец, нужно попадание трех таких бомб. Учитывая проценты попадания в крупные и средние корабли, он подсчитал, что для потопления 22 крупных кораблей, которые мог выделить военно-морской флот Японии против Советского Союза, нужно сбросить 168 бомб с 84 самолетов ТБ-3. С учетом больших потерь от огня зенитной артиллерии, которые он определил в 128 бомбардировщиков, наличие на аэродромах около Владивостока авиационного корпуса в составе 212 ТБ-3 было достаточным для успешных действий против японского флота. В своей записке он отмечал: «Применение торпедных катеров, особенно волнового управления (управляемых по радио), и подводных лодок еще больше облегчит задачу авиации. Эта задача совершенно реальна, она совсем по-новому может дать оборот соотношения наших сил с Японией, но для выполнения ее необходимы немедленные организационные и учебные мероприятия.

Тухачевский предлагал перебросить на Дальний Восток имевшиеся в ВВС РККА 200 самолетов ТБ-1, поставить их на поплавки и использовать как торпедоносцы. Эти самолеты были спроектированы КБ Туполева по заказу Остехбюро именно для низкого торпедометания, и он предлагал использовать их по прямому назначению. Торпеды были в большом дефиците, их не хватало даже для строящихся подводных лодок. Поэтому предлагалось заказать 200—400 таких торпед за границей. Он предлагал сформировать на Дальнем Востоке еще один авиакорпус из 200 бомбардировщиков ТБ-1 и всю эту группировку прикрыть с воздуха соответствующим количеством авиабригад истребительной авиации. В заключении своей записки он писал: «200 ТБ-3, 200 ТБ-1 с соответствующим числом разведчиков и истребителей создали бы нам господствующее положение в Японском море. Японская корабельная авиация оказалась бы беспомощной против этих сил, а базовая японская авиация за дальностью расстояния не сможет работать во взаимодействии со своим морским флотом. Наше же преимущество перед Японией заключается в том, что японские морские действия должны происходить в районе действий нашей базовой авиации».

Предложения Тухачевского, высказанные в записке, требовали длительных и серьезных организационных мероприятий. Для новых авиационных соединений нужно было строить аэродромы и ангары, мастерские и склады. Для каждой новой авиационной бригады, перебрасываемой из европейской части страны, на пустом месте нужно было строить городок на сотни семей. К авиационным базам и гарнизонам нужно было строить дороги для подвоза всего необходимого. Строить, строить и строить, затрачивая на это десятки миллионов рублей и сотни тысяч тонн материалов. Работы было не на один год. Автор записки понимал это, но он понимал и то, что другого пути для того, чтобы выиграть в схватке с японским флотом, нет. Не было у Советского Союза современных линейных кораблей, и их строительство в 1933 году не просматривалось даже в перспективе, особенно на Дальнем Востоке. Об авианосцах и тяжелых крейсерах вообще не думали. Поэтому идея воздушного кулака, предложенная им, была принята и поддержана Сталиным. Без одобрения генсека начинать такое грандиозное мероприятие было невозможно. Сталин внимательно прочитал записку, о чем говорят его многочисленные подчеркивания, и как важный документ, который должен быть под рукой, отправил ее в свой личный архив.

За три года удалось сделать многое. К 1937 году в составе авиации флота была сформирована минно-торпедная авиабригада, на вооружении которой были торпедоносцы ТБ-1. Было сформировано шесть тяжелобомбардировочных авиабригад, имевших на вооружении 284 ТБ-3. И в дополнение к этому было сформировано четыре бомбардировочные бригады, вооруженные новейшими по тому времени средними бомбардировщиками СБ. 314 самолетов этого класса могли существенно подкрепить действия тяжелых бомбардировщиков против японского флота. Эта воздушная группировка отрезвляюще действовала на горячие головы в японском генштабе во второй половине 1930-х годов, когда на Дальнем Востоке была сформирована авиационная армия особого назначения (АОН). Не хотели терять тяжелые корабли и в главном морском штабе Японии. Поэтому руководство военно-морского флота всегда было против северного варианта агрессии, предпочитая сражения с эскадрами флота США на просторах Тихого океана.

Глава четвертая.
1938 – 1940 годы. Проба сил

Маньчжурские партизаны

Советская военная разведка (Разведупр) прославилась еще в первой половине 1920-х годов своими диверсионными действиями на польской территории. «Партизанские» отряды, переправлявшиеся через границу, действовали на территории соседней Польши в районах Западной Белоруссии и Западной Украины, захваченных поляками в 1920 году. Несколько лет (с 1921 по 1924 год) на этих землях гремели выстрелы и взрывы, проводились нападения на железнодорожные поезда, полицейские участки, усадьбы польских помещиков. Нападали иногда и на тюрьмы, освобождая политических заключенных. «Партизан» не смущало то, что война уже кончилась, что между двумя государствами были установлены нормальные дипломатические отношения, а в Москве и в Варшаве сидели послы обоих государств. После очередного нападения отряды «партизан», часто переодетые в польскую военную форму, уходили от эскадронов польских улан на советскую территорию, где зализывали раны, отдыхали, пополняли запасы оружия и вновь при помощи советских пограничников переходили на польскую сторону, продолжая свою необъявленную войну.

В одну из февральских ночей 1925-го года отряд «партизан», одетых в польскую военную форму, по ошибке напал на советскую погранзаставу у местечка Ямполь. В Москве, не разобравшись в чем дело, обвинили поляков в вооруженном нападении. Разгорелся международный скандал, о котором много писала польская пресса. Политбюро рассмотрело вопрос о деятельности Разведупра и по предложению Дзержинского приняло решение: «активную разведку во всех ее формах и видах на территории сопредельных стран прекратить». Но в начале 1930-х, когда отношения между Польшей и Японией приняли дружеские формы, польская дефензива (контрразведка) поделилась с японской разведкой той информацией, которой она располагала. Это касалось и советской агентуры в Польше, и активной разведки Разведупра. В Токио идею «активки» признали заслуживающей внимания и решили попробовать эту форму деятельности в Маньчжурии. Граница с Советским Союзом была рядом по Амуру и Уссури, а человеческого материала, пригодного для активной диверсионной деятельности, в Маньчжурии было достаточно: масса беженцев, пришедших туда после гражданской, забайкальские, амурские и уссурийские казаки, потерявшие в России все и ушедшие в Маньчжурию с атаманом Семеновым. Подрастало и молодое поколение эмигрантов, не знавшее Родины.

Людей, озлобленных на советскую власть, отнявшую у них все, было достаточно. И в середине 1930-х в штабе Квантунской армии решили приступить к формированию диверсионных отрядов из русских эмигрантов. В 1934-м году японская военная миссия в Харбине решила объединить все белогвардейские организации для установления централизованного руководства над их деятельностью, направленной против СССР. В том же году было создано бюро по делам русской эмиграции, в котором были объединены все белоэмигрантские организации в Маньчжурии. Бюро подчинялось японской военной миссии в Харбине. Через это бюро в Харбине и его подотделы в других городах японская разведка вербовала белоэмигрантов для диверсионной деятельности на территории Советского Союза.

По предложению Судзуки, офицера японской разведки из Харбинской военной миссии, в 1936 году из числа членов Союза русских фашистов был сформирован специальный отряд. Вооруженный и оснащенный японской разведкой, под командованием Матвея Маслакова, помощника руководителя Российского фашистского союза Родзаевского, этот отряд осенью того же года был тайно переправлен через Амур на советскую территорию для террористической и диверсионной деятельности, а также для устройства фашистских подпольных организаций.

Для привлечения белоэмигрантской молодежи к активной разведывательной и диверсионной деятельности против Советского Союза японские власти совместно с правительством Маньчжоу-Го приняли закон о всеобщей воинской повинности для русской эмиграции как одной из народностей коренного населения Маньчжурии. Закон был принят на основе плана, разработанного японским полковником Макото Асано. В мае 1938-го японская военная миссия в Харбине создала специальную школу для подготовки диверсионных и разведывательных кадров из числа местной белоэмигрантской молодежи. Школа была названа «отрядом Асано» (по-японски «Асано-бутай»). В дальнейшем по типу этого отряда был создан ряд новых отрядов, которые являлись его филиалами и дислоцировались в различных пунктах Маньчжурии.

В 1945 году при разгроме войск Квантунской армии в плен попал генерал-лейтенант Янагито Гендзо. Генерал перед войной был начальником Харбинской военной миссии, и, естественно, его показания представляли большой интерес. Во время допроса он подтвердил показания Семенова и Родзаевского о деятельности русских белоэмигрантских организаций, добавив то, о чем те могли и не знать: подготовка разведчиков и диверсантов велась по прямому приказу командующего Квантунской армией генерала Умедзу. Военные формирования белоэмигрантов маскировались как части армии Маньчжоу-Го, и поэтому генералу во время допроса был задан вопрос об отряде «Асано». Вопрос, конечно, был не случайным. Специальные диверсионные формирования для действий в тылу будущих противников были тайною тайн и для абвера, сформировавшего полк, а потом дивизию «Бранденбург», и для японской разведки. Вот отрывок из допроса Янагито Гендзо:

«Вопрос. Имели ли Вы отношение к белоэмигрантам в бытность Вашу начальником военной миссии в Харбине?

Ответ. Да, имел. По указанию командующего Квантунской армией мы должны были подготовить белоэмигрантов в качестве агитаторов, пропагандистов, разведчиков и диверсантов. Формирования белоэмигрантов маскировались как части маньчжурской армии. Часть белоэмигрантов служила в японской военной миссии и выполняла функции по пропаганде и разведке.

Вопрос. Имелась ли в бытность Вашу начальником Харбинской военной миссии школа для подготовки разведчиков, диверсантов и пропагандистов из числа белоэмигрантов?

Ответ. По указанию командующего Квантунской армией генерала Умедзу военная миссия обязана была подготавливать и воспитывать белоэмигрантов в качестве пропагандистов и разведчиков.

Вопрос. Что такое отряд «Асано»?

Ответ. Часть «Асано» являлась диверсионной частью, состоящей из русских эмигрантов.

Вопрос. Расскажите, кто ее организовал?

Ответ. Эта часть была организована приблизительно в 1936 году штабом Квантунской армии в лице помощника начальника 2-го отделения подполковника Ямаока.

Вопрос. Какова была численность отряда «Асано»?

Ответ. В составе отряда «Асано» было пять рот. В общей сложности в отряде было около 700 человек.

Вопрос. Какие задачи ставил перед собой отряд «Асано»?

Ответ. Задачей отряда «Асано» была подготовка на случай войны с СССР диверсионных частей. Командиром отряда был полковник маньчжурской службы японец Асано».

Как видно, японские разведчики перещеголяли своих немецких коллег из абвера. Батальон «Бранденбург» был сформирован позднее и, может быть, с учетом и использованием японского опыта. Но как собирались маскироваться диверсанты из «Асано» во время войны? И на это японский генерал дает исчерпывающий ответ:

«Вопрос. Была ли военной миссией заготовлена красноармейская военная форма для отряда «Асано»?

Ответ. Военной миссией было заготовлено некоторое количество комплектов красноармейского обмундирования, которые были предназначены для отряда «Асано» на случай войны.

Вопрос. С какой целью была заготовлена красноармейская военная форма?

Ответ. Для того чтобы переодеть в нее диверсантов из отряда «Асано» и таким способом обмануть Красную Армию».

* * *

В Советском Союзе тоже хорошо помнили «активку» середины 1920-х. Но если в начале 1930-х годов ведение активной разведки на западных границах против Польши и Румынии было невозможно в силу ряда причин международного характера, то на Востоке для нашей разведки было полное раздолье. Огромная граница в тысячи километров с удобными местами для переправ на ту сторону через Амур и Уссури. Местное партизанское движение на территории «независимого» государства Маньчжоу-Го, которое мы никогда не признавали. Китайские партизанские отряды, прижатые войсками к границе, переправлялись на советскую территорию, отдыхали там, получали медицинскую помощь, оснащались вооружением и боеприпасами, радиосвязью, снабжались деньгами. И, что было не менее важно, командиры партизанских отрядов получали инструктаж и руководящие указания для дальнейшей боевой деятельности на маньчжурской территории.

Такая помощь и поддержка китайского партизанского движения началась сразу же после оккупации Маньчжурии войсками Квантунской армии и продолжалась все 1930-е годы. Высшее командование ОКДВА при встречах с китайскими командирами старалось координировать боевую деятельность партизанских отрядов, давая указания не только о методах повседневной боевой деятельности, но и о развертывании массового партизанского движения на территории Маньчжурии в случае начала войны между Японией и Советским Союзом. В случае войны советское командование рассматривало китайских партизан как диверсантов и разведчиков, действующих в тылу противника. Конечно, такое руководство, помощь, материальная и моральная поддержка могли рассматриваться как вмешательство во внутренние дела другого государства. Но в те годы, когда для усиления оборонной мощи дальневосточных рубежей хороши были любые средства, об этом не думали ни в Хабаровске, ни в Москве. Япония формально не могла предъявить претензий Советскому Союзу – партизанского движения на японских островах не было. А с мнением непризнанного «независимого» государства можно было и не считаться.

Решение об активизации партизанского движения в Маньчжурии было принято в Москве на высшем уровне в апреле 1939-го. Разведка предупреждала о возможности серьезных провокаций на советско-маньчжурской и монголо-маньчжурской границах. На Дальнем Востоке запахло порохом, и НКО совместно с НКВД решили использовать руководителей маньчжурских партизан, перешедших границу и интернированных на территории Советского Союза. 16 апреля начальники управлений НКВД Хабаровского, Приморского краев и Читинской области, а также начальники погранвойск Хабаровского, Приморского и Читинского округов получили шифротелеграмму № 7770 из Москвы. В шифровке указывалось: «В целях более полного использования китайского партизанского движения в Маньчжурии и его дальнейшего организационного укрепления Военным Советам 1-й и 2-й ОКА разрешается в случаях обращения руководства китайских партизанских отрядов оказывать партизанам помощь оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами иностранного происхождения или в обезличенном виде, а также руководить их работой. Проверенных людей из числа интернированных партизан небольшими группами перебрасывать обратно в Маньчжурию в разведывательных целях и в целях оказания помощи партизанскому движению. Работа с партизанами должна проводиться только Военными советами».

Чекистское руководство должно было оказывать Военным советам полное содействие в этой работе. Органы НКВД на местах должны были осуществлять проверку и отбор китайских партизан, которые переходили на советскую территорию со стороны Маньчжурии, и передавать их Военным советам для использования в разведывательных целях и для переброски обратно в Маньчжурию. Начальники погранвойск округов должны были оказывать содействие Военным советам и обеспечивать переправу на территорию Маньчжурии сформированных Военными советами групп и принимать переходящие через границу партизанские группы и связников. Кроме этого, Военному совету 1-й ОКА передавалась группа из 350 китайских партизан, которые были проверены органами НКВД и признаны надежными. Сколько китайских партизан, перешедших границу в 1938 году, было признано неблагонадежными и отправилось в советские концлагеря, неизвестно до сих пор. Военному совету 2-й ОКА передавались интернированные руководители партизанских отрядов Чжао-Шанчжи и Дай-Хунбин. Их также после инструктажа должны были перебросить на маньчжурскую территорию для руководства действующими там партизанскими отрядами. Под шифровкой стояли подписи двух наркомов: Ворошилова и Берия. Поскольку ни тот ни другой не могли в таком серьезном деле действовать самостоятельно и по собственной инициативе, то можно не сомневаться, что весь комплекс вопросов о военной помощи и активизации действий китайских партизан был согласован со Сталиным. Было ли соответствующее постановление Политбюро, пока неизвестно. Протоколы «Особых папок» еще не рассекречены.

В Москве, очевидно, были готовы пойти на серьезный дипломатический конфликт, если будет обнаружена переброска через границу, пусть даже и мелкими группами, нескольких сот партизан. И здесь стоит сказать о двойном стандарте. Японская разведка также перебрасывала на советскую территорию группы диверсантов (тех же партизан) из белоэмигрантов, но, конечно, без санкции военного министра или министра внутренних дел Японии. Наши газеты писали об этом, когда обнаруживали и уничтожали их, как о провокации японской военщины. Подключались и наши дипломаты: вызовы в НКИД японского посла, ноты протеста и т. д. Когда же такой работой занималось наше военное руководство на Дальнем Востоке, не говоря уже о наркомах, то это принималось как должное и, конечно, без шума в печати, если протестовали японцы.

Как правило, контакты высшего советского командования с руководителями партизанского движения в Маньчжурии, проходившие на советской территории, были окружены завесой непроницаемой тайны. Документально такие встречи фиксировались очень редко. А если что и попадало на бумагу, то, как правило, с грифом «Сов. секретно. Особой важности. Экземпляр единственный». Участвовали в беседах кроме командующего и члена Военного совета только начальник разведотдела, его заместитель и переводчик. Особенно активизировались такие контакты в конце 1930-х во время конфликтов на Хасане и Халхин-Голе. В мае 1939-го в самом начале халхингольского конфликта, когда еще было не ясно, куда повернут события: в сторону локального конфликта или в сторону необъявленной войны, – состоялась одна из таких встреч.

30 мая командующий 2-й ОКА командарм 2-го ранга Конев (будущий маршал Советского Союза) и член Военного совета армии корпусный комиссар Бирюков встретились в Хабаровске с руководителем партизанских отрядов в Северной Маньчжурии Чжао-Шанчжи и командирами 6-го и 11-го отрядов Дай-Хунбином и Ци-Цзиджуном. На встрече был начальник разведотдела армии майор Алешин и его заместитель майор Бодров. Запись этой встречи – один из немногих документов такого рода, который сохранился в архивах.

Целью встречи являлся разбор соображений, представленных Чжао-Шанчжи: разрешение вопросов переброски, дальнейшей работы и связей с СССР. Для периода мирного времени руководителю партизанского движения предлагалось связаться с партизанскими отрядами, действующими в бассейне реки Сунгари, объединить управление этими отрядами и создать крепкий штаб, очистить отряды от неустойчивых, разложившихся элементов и японских шпионов, а также создать отдел по борьбе с японским шпионажем в среде партизан. Видно, крепко доставалось китайским партизанам от японской агентуры, проникавшей в их среду, если на борьбу с ней указывал командующий армией.

В качестве дальнейшей задачи ставилось укрепление и расширение партизанского движения в Маньчжурии. Было признано необходимым организовать несколько крупных налетов на японские базы, чтобы поднять дух партизанских отрядов и подорвать веру в силу и могущество японских захватчиков. Предлагалось также организовать секретные базы партизан в труднодоступных районах Малого Хингана для накопления оружия, боеприпасов и снаряжения. Все это предполагалось получить при налетах на японские базы и склады. Китайским руководителям рекомендовалось связаться с местной партийной организацией для развертывания политической работы среди населения и проведения мероприятий по разложению частей маньчжурской армии и снабжению партизан через эти части оружием и боеприпасами.

Это были указания и рекомендации для мирного времени. Беседа, судя по стенограмме, велась корректно и в вежливой форме. Говорилось о большом опыте партизанской борьбы, который имел Чжао-Шанчжи, о его подготовке до перехода в Маньчжурию. Была обещана, в дальнейшем, надежная связь и всесторонняя помощь по всем проблемам, которые обсуждались на встрече.

Основными во время беседы были указания и рекомендации о действиях китайских партизан в период возможной войны Японии против СССР. В этом случае предлагалось вести разрушительную работу в японском тылу, разрушать важнейшие объекты по заданию советского командования, поддерживать тесную связь и взаимодействие с советским командованием. Предусматривалось, что конкретные задачи партизанскому командованию будут сообщены с началом войны. Во время беседы Конев и Бирюков подчеркивали, что успех объединенных отрядов «зависит в большой степени от постановки борьбы со шпионской разлагательской деятельностью японцев в среде партизан». Поэтому при политотделе штаба партизанского движения предлагалось создать орган по борьбе с японскими шпионами и провокаторами. Конев и Бирюков также обратили внимание Чжао-Шанчжи на то, что «армия Маньчжоу-Го не крепка, японцы ей не доверяют. Партизаны должны использовать это обстоятельство и принять меры по разложению армии Маньчжоу-Го».

Предлагались и разрабатывались конкретные мероприятия для мирного времени. Планировалось из находившихся на советской территории китайских партизан организовать отряд примерно в 100 бойцов и переправить его через Амур на территорию Маньчжурии в один прием в конце июня. Такая численность отряда диктовалась наличным количеством боеспособных партизан, находившихся в это время на территории СССР. Остальные партизаны, которые оставались на советской территории, должны быть подготовлены как пулеметчики, гранатометчики, пропагандисты, санитары и после выздоровления и подготовки переброшены через Амур мелкими группами. Советское командование заверило Чжао-Шанчжи, что оружие, боеприпасы, продукты, медикаменты, деньги будут выделены в соответствии с его запросами из расчета на 100 человек. Неудивительно, что китайский партизанский руководитель был очень доволен поддержкой и такой щедрой помощью.

Для успешной деятельности партизанских отрядов основным являлась надежная связь как между отрядами, так и штаба партизанского движения с советской территорией. Для этого предлагалось подобрать 10 грамотных партизан, тщательно проверенных и преданных делу революции, и прислать их на радиоподготовку на территорию Советского Союза. После подготовки, снабженные рациями, шифрами, деньгами, они будут переправлены в Маньчжурию для работы по радиосвязи между отрядами. Советские руководители высказали во время беседы и свои пожелания: «Для нас желательно получить от вас карты Маньчжурии, которые вы добудете у японо-маньчжурских войск (карты японского изготовления), японские и другие документы – приказы, донесения, сводки, шифры, письма, записные книжки офицеров и солдат. Желательно, чтобы вы снабжали нас образцами нового японского вооружения». Основной принцип, что за все услуги надо платить, соблюдался и здесь. Поддерживая и развивая партизанское движение, советская военная разведка получала взамен разветвленную разведывательную сеть на маньчжурской территории.

Интересным является вопрос о том, как и когда Чжао-Шанчжи попал на советскую территорию и где он находился во время полуторалетнего (очевидно, под стражей) содержания в СССР. В стенограмме совещания отмечается: