Текст книги "Город, отделяющий от неба (СИ)"

Автор книги: Этторе Пеллегрино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

***

Если вас спросят, какой запах самый омерзительный на свете – смело отвечайте: «запах нашатырного спирта». И не надо мне здесь про скунсов – кто их, убогих, видел вообще?

Я уворачивался долго, крутил и дёргал головой, пытался даже бодаться – всё понапрасну! Лишь поняв, что сопротивление бесполезно, я открыл глаза и тут же понял, что означает выражение "раскалывается голова". Как только свет проник мне под веки, моя бедная башка треснула посредине, и каждая половинка принялась болеть по отдельности, болеть отчаянно и дико. Я даже зашипел от боли. И вновь закрыл глаза, за что и был наказан новой волной тошнотворного запаха. Да что же это такое!? Умереть спокойно не дают! Стоп! Какое там "умереть"? Не входит в мои планы категорически! Да уберите же от меня эту дрянь!

Наверное, последнюю мысль я всё-таки озвучил, да ещё и сопроводил мановением руки – будто муху сгонял. Источник мерзкого сортирного запаха наконец-то убрался из-под моего носа.

– Можешь глаза открыть? – раздался надо мной чей-то тонкий голос, слышимый будто сквозь ватное одеяло.

Собравшись с силами, я вновь разомкнул веки, на сей раз куда осторожнее. Треснувшая голова зазвенела сильнее, боль покатилась ото лба к ушам штормовыми волнами, почти лишив меня возможности соображать. Вместо лица склонившегося надо мной человека в белом халате я видел какой-то мутный двоящийся блин. Я сделал усилие, собирая развалившиеся половинки мозга воедино – блин превратился в лицо дежурной школьной медсестры, имени которой никто не помнил. Все называли её Ярмаркой Слонов, или Масленицей. Имея чудовищные габариты, искажающие гравитационную картину Вселенной, эта тётка обладала пронзительным голоском ябеды-первоклассницы. Характером Ярмарка отличалась столь же бледным и невыразительным, сколь были таковыми и черты её заплывшего салом лица.

– Как себя чувствуешь? – пропела толстуха, и выражение озабоченности, едва заметное на сковороде с омлетом, заменявшей ей физиономию, соскользнуло куда-то вниз.

– Н-не знаю, – проблеял я слабым голосом. – Голова болит сильно.

– А нос? Ты, похоже, нос сломал.

– Как это? – удивился я.

– Говорят, ты на парту упал. Прямо лицом. Но ты не волнуйся: сейчас придёт Анжела Леонидовна и поможет тебе.

Наивная вера слоноподобной медсестры в школьную врачиху меня даже тронула. Уж кто-кто, а такой мажор, как я, знал цену советской бесплатной медицине. Именно благодаря ей моя мать лежала два дня в коме, откуда её едва выволок знакомый врач из ведомственной больницы отца. Тут я представил, как меня на скорой привозят в больницу и кладут в соседнюю с маминой палату. Будет не так тоскливо... да неужели? Немного покопавшись в себе, я обнаружил, что жалеть себя и представлять сочащиеся светлой печалью картинки мне вовсе не так приятно, как это было ещё вчера. Явление Снегурочки словно вымело куда-то мою инфантильность, которая до сего момента устраивала и меня, и всех вокруг, кроме разве что моего папы. Мысли о Лизе оказались куда содержательней и сочнее, что ли. Будь я повзрослее, я бы пришёл к простому выводу, что меняю одну печаль, прежде составлявшую стержень моего, если так можно выразиться, характера, на другую, менее эгоистичную. Но тогда я был всего лишь мальчишкой, начитанным – да, но никак не умным.

Анжела Леонидовна ворвалась в медпункт через пару минут. По стечению обстоятельств в это утро её вызвали на какое-то совещание, с которого врачиху выдернул панический звонок школьной директрисы.

– Скорую вызвали? – отрывисто спросила Анжела, натягивая белый халат.

– Не-ет, – проблеяла Ярмарка. – Обморок же. Нашатырь дала.

– Что у него с носом?

– О парту ударился.

– Ладно. Мальчик, как тебя зовут?

– Артемий. Кваснецов. Шестой "А".

– Расскажи, что произошло.

Я рассказал, обнаружив, что с трудом могу восстановить последовательность событий.

– Раньше обмороки были? Нет? Головные боли? Нет? Светобоязнь? Тоже нет? Сколько пальцев видишь? Двоится? А так?

Пальцы сосчитать я не мог. И положили меня, конечно же, в детскую больницу.

Мёртвые суши. Генрих Бордин. 24-25 мая 1986 года. Посёлок Прибрежный

Что же делать? Генка, много лет назад поставивший свою жизнь на рельсы логики и здравого смысла, давно уже привыкший планировать свои действия спокойно и методично, никак не мог взять себя в руки.

Чёртов Вадим! Понаплёл с три короба, взвинтил, взбудоражил – и отказался помочь советом! «Это твоя жизнь и твоё решение. Если ты не в состоянии справиться сам, то и мне такой ты тем более не нужен!». Скажите пожалуйста! Ты-то мне, гадина пророческая, на кой леший сдался?! Сам-то, небось, веришь в свои бредни. Но мне-то как поверить? Как я должен помешать викиному отцу уехать навстречу мнимому ужасу? Кто-нибудь вообще представляет себе Аркадия Михайловича? Нет? Это кусок гранита, а не человек! Убедить его в чём-либо не может даже парторг мясокомбината, где Мичковский работает главным инженером, что уж говорить о шестнадцатилетнем друге его дочери! Позвонить викиной матери? Алла Викторовна, конечно, существо возвышенное, первая скрипка областной филармонии, вот только моё слово против слова её мужа – всё равно что рогатка против танка! Вичка? Сказать ей? Вот это труднее всего представить. Это же я бастион разумного скепсиса в нашей паре, это же я вечно посмеиваюсь над её страхами и сомнениями, я постоянно напоминаю ей, как важно придерживаться голоса разума, а не эмоций. Как, в каких выражениях я могу приоткрыть ей завесу кошмара, поселившегося у меня в голове? Да у меня самого нет той убеждённости, с которой Ремень таким спокойным голосом рассказывал о будущей катастрофе. До сих пор звенят в голове его последние слова:

– Допустим, я псих и всё это придумал. В таком случае, начав действовать, ты будешь выглядеть дураком. Обидно, не спорю. Ну, а если я прав, и ты проигнорируешь мои слова? Кем тогда ты окажешься, со своим знанием, что мог всё изменить?

Да уж, кем я окажусь. Тут уж не пьяного шоферюгу ножиком тыкать – тут самому впору сразу под поезд! Попробовать отыскать этого водилу сейчас и избить его до потери пульса, а то и просто сдать гаишникам? Это вообще нереально – он сейчас в рейсе где-то в области, откуда и должен вернуться воскресным утром. Задержать выезд Аркадия Михайловича под каким-нибудь предлогом? Надолго не получится, а десять минут ничего не решат – им всё равно на том переезде стоять. Знаю я тот переезд, там бывало, по двадцать минут ждёшь, пока поезд проползёт. Может, просто дорогу бревном перегородить, чтобы самосвал проехать не мог? А если, несмотря на раннее утро, кто-то проедет раньше и уберёт его? Скорее всего, так и получится – на Мясике новую очередь аврально строят, так грузовики с цементом, песком и щебнем туда один за другим снуют даже по выходным. Почему я не спросил, что именно повезёт тот самосвал? Можно было бы вычислить, откуда поедет...

***

Товарняк тащился медленно, он только набирал скорость после прохождения моста через Волгу, где быстро ехать было запрещено. Генка то и дело поглядывал на наручные именные часы, подаренные ему секретарём обкома комсомола "за отличную организаторскую работу". За переездом – сорок метров вдоль забора, затем – тот злосчастный перекрёсток без светофора. Вичка, сидящая слева, всё норовила взять его руку, ту самую, с часами. Каким скользким, униженным ужом извивался Генрих перед вичкиным отцом, заявившись к их подъезду на рассвете. Куда подевались его замечательные актёрские таланты, когда надо было настоять, уговорить, упросить взять его с собой в аэропорт. Пришлось оправдываться, клянчить, и это даже несмотря на вечерний звонок Вичке и переданное ей страстное желание встретить прилетающую Леру вместе с Мичковскими. Аркадий Михайлович, удивлённый и заинтригованный столь суетным поведением всегда солидного ухажёра дочери, всю дорогу до переезда бросал на Генку в зеркало заднего вида внимательные взгляды. А Генка думал, как же хорошо, что он хотя бы сумел посадить Вичку слева: тогда, если не сработает его план, то погибнет он, бестолковый спаситель, а у неё будет шанс уцелеть! Нет, не думать об этом! Если «Москвич» разорвёт пополам, избежать увечий не сможет никто. Вадим сказал, что выживет только отец, и то останется инвалидом. Надо было просто кусок сахара в бензобак кинуть, вдруг с запоздалым отчаяньем подумал Генка, и тут шлагбаум начал подниматься. Мичковский дёрнул рычаг передач, и машина, переваливаясь на рельсах, двинулась навстречу непоправимому. Генку начала бить крупная дрожь. Он судорожно сглотнул и приготовился было уже читать свой самый сложный в жизни монолог, как Аркадий Михайлович вдруг спросил:

– Генрих, с тобой всё в порядке? Ты что-то бледен.

– Нет, не в порядке, – проскрипел Бордин, задыхаясь. – Меня сейчас вырвет.

Мичковский покачал головой и утопил в пол педаль тормоза. До перекрёстка оставалось метров восемь. Генка, срывая ногти, начал дёргать ручку на дверце. Когда ему это, наконец, удалось, через перекрёсток с рёвом пролетел пыльный ЗИЛ, с кузовом, крытым брезентом. Мужик, сидевший за рулём самосвала, очевидно, совсем потерял контроль над управлением, потому что сразу за перекрёстком его машина, соскочив правыми колёсами на обочину, завалилась в густой кустарник, растущий у дороги. Бордин едва успел распахнуть дверцу, когда его всё-таки вырвало.

– Знаешь, – сказал Мичковский, когда вернулся в машину, убедившись, что водитель ЗИЛа жив и даже не покалечен. – Пожалуй, я могу доверить тебе дочь – чуйка у тебя что надо!

***

Вечером того же дня Генка сидел на лавочке в сквере и ждал Вадима. Теперь, когда всё сложилось точь-в-точь по предсказанному, Бордин просто не имел никакого права поступить согласно своим утренним мыслям и послать «пророка» подальше. Хотя какой он пророк? Если верить Машинскому (а именно такую фамилию носил Ремень), то не предсказывал он ничего, а проживал определённый отрезок времени, потом каким-то образом возвращаясь назад, к исходной точке. После утреннего кошмара у Генриха зародился и чесался в мозгу целый рой вопросов к непостижимому своему спасителю. Ага, а вон, кажется, и он.

И действительно, в конце аллеи показалась долговязая фигура Машинского. Вот только был он не один. Его спутников Генка сумел разглядеть, лишь когда они подошли поближе. По правую руку от Ремня шли два парня: низенький коротко стриженый белёсый крепыш и чернявый разболтанный дрищ с треугольной мордочкой короля шутов. Слева от Вадима неуклюже вышагивала крупная очкастая девица с переброшенной через сутулое плечо русой косой.

Полосатый камень. Ярослав Решетилов. 1 января 1982 года. Где-то и Брянск

Раньше, слушая сказки, которые читала ему мама, Ярик никак не мог понять, что означает выражение "ударился оземь". Теперь, падая вниз и не представляя высоты уже состоявшегося, но далеко ещё не завершившегося падения, мальчик успел за доли секунды навоображать себе всякого, прежде, чем он и в самом деле ударился оземь. Удивительно, как ещё башкой не воткнулся, упав на плечо и затылок. Теперь, стоя на ногах и понимая, что летел всего лишь с полутораметровой высоты, Ярик понимал, как ему повезло. Ему пока не пришла в голову страшная мысль, куда подевался его брат и как мелкий вообще пережил падение, нет – Ярик пока только во все глаза пялился на место, где он чудесным и непостижимым образом очутился. Вокруг был летний лес. И не густой хвойный брянский лес, такой привычный и знакомый, а прозрачный, наполненный светом лиственный, с мягким невысоким подлеском и совсем другим, незнакомым запахом. Если верить своему вестибулярному аппарату, выпал Ярослав прямо из роскошной паутины, натянутой меж двух очень похожих друг на друга берёзок. Лишь внимательно приглядевшись, мальчик увидел слегка переливающуюся на солнце разноцветными разводами плёнку, которая висела в воздухе перед паутиной и была тоже как бы растянута меж теми же берёзками. Ярику понадобилось, наверное, не меньше пяти минут, чтобы осознать всё произошедшее. Когда всё более или менее уложилось в его ошеломлённой голове, там сразу же аварийной лампочкой заполыхала мысль: "А где, собственно, Венька?!". Ярослав рванулся было на поиски, но тут его словно что-то остановило. Почему-то вспомнились два книжных типа: Тесей и Том Сойер. Да-да, Ярик понимал, что он не в пещере; однако легче ли найти обратную дорогу в незнакомом лесу? Да и потом, а открыт ли путь домой вообще? Досадуя на потерю времени, Ярослав вернулся к берёзкам и сунул руку в плёнку. Рука исчезала по мере погружения! Однако не этот факт, которого Ярик всё-таки ждал и на который надеялся, потряс его больше всего: как только пальцы коснулись чудесной плёнки, лес вокруг замер! Время будто остановилось. Стоп-кадр был просто идеален: не трепетали на ветерке листья, не играли в кронах деревьев солнечные брызги, не щекотала ногу под задранной штаниной трико сухая травинка. Звуки тоже уснули – ничего, кроме собственного дыхания и глухого стука сердца! Механизм переброса, оказывается, был оснащён дополнительным приспособлением остановки времени! Ах, если бы он не был старшим братом, на котором лежала ответственность за младшего!

Ярик выдернул руку, и звуки яркого летнего мира радостно обрушились на него. Быстро сняв с себя фланелевую рубашку в оранжевую клетку (всё равно в ней здесь жарко), мальчик наскоро обвязал ею ствол одной из соседних берёзок на максимально доступной ему высоте, обвёл внимательным взглядом окрестности, пытаясь запомнить приметы (большой камень со скошенной верхушкой, куст с жёлтыми цветочками, склонённая почти до земли осина), и только тогда принялся за поиски брата. Уже спустя пять минут Ярик понял, что Натти Бампо из него не выйдет, а если и выйдет, то очень далеко и навсегда. Никаких следов Веника в виде примятой травы или обломанных веток видно не было. Вы спросите, чего же орать сразу не начал? Э-э, нашли дурака! "А если ты в дупло залез – перед тобой волшебный лес". Кто же в таком лесу звуки-то подавать будет? Вдруг прибежит совсем не то, что ты был бы рад видеть. Нет, кричать-то придётся, если другого выхода не останется. А выход-то был, и даже странно, что Ярику сразу столь разумная мысль в голову не пришла. Мальчик отыскал самую широкую и длинную травинку, которая попалась ему на глаза, и, зажав её особым образом между большими пальцами сложенных в ракушку ладоней, сильно через неё дунул несколько раз. Меж деревьев заметалось отчаянное и пронзительное «ку-ка-ре-ку!». Убрав руки от лица, Ярослав обратился в слух. И тотчас откуда-то слева и сзади раздался приглушённый жалобный вопль, так надоевший в прошлой жизни и такой желанный сейчас. Они бежали друг навстречу другу с такой скоростью, что не успели притормозить и, столкнувшись, разлетелись в разные стороны. Потирая одной рукой ушибленную братцевой головёнкой грудь, второй рукой Ярик поднял Веньку с земли за шкирку, отвесил ему весомого леща и только потом крепко прижал мелкого засранца к себе. Брат, вопреки обыкновению, на затрещину не обиделся. Он отстранил от Ярика зарёванное лицо и, мелко вибрируя нижней губой, прорыдал:

– Ты чего так долго?! Я... я...

– Тебе повезло, что я прятался под кроватью, и видел, как ты исчез, – сказал Ярик со злостью. – А то бы я тебя никогда не нашёл.

– А мы назад ве-ве-вернёмся?

– Конечно. Ты давай успокойся.

Усадив брата на траву, Ярослав огляделся вокруг и только после этого опустился рядом. Следовало внести ясность во всё происходящее, насколько это было возможно.

– Ты никого здесь не видел? – спросил он, взяв Веньку за мокрый от слёз (и соплей – фу!) подбородок.

Венька быстро-быстро замотал головой.

– Далеко ушёл?

– Не-е! Я, наверное, кругами ходил.

– Ты выпал сюда меж двух берёзок? Да? А чего не пометил место?

– А ты пометил? – страшным шёпотом спросил Венька, глядя на брата круглыми от страха глазами.

– Обижаешь! Пометил и запомнил.

– Тогда пойдём домой!

– Пойдём, но не домой, а осмотримся.

– Ты что! Я есть хочу! – заныл Веник.

– Мы с тобой час назад бутеры с чаем трескали.

– Какой час?! Я здесь полдня тебя жду!

– Хватит врать-то!

– Я не вру! Когда я сюда попал, раннее утро было, а сейчас, смотри – солнце над головой!

– Точно раннее утро? – задумчиво сказал Ярик, вспоминая фокус с остановкой времени.

Брат закивал.

– Ладно, вернёмся домой, возьмём поесть с собой – и назад!

– Только вместе!

***

Как текло время в чудесном лесу, выяснить сразу не удалось. Назад возвращались так: Ярик подсадил брата, тот влез в плёнку бочком и, не отпуская руки старшего, втянул его за собой, упираясь ногами и локтем в письменный стол, который, как вы помните, и послужил им порталом. Старший не хотел рисковать очутиться дома существенно позже Веника, младший же, натерпевшись уже вдоволь, просто не желал отпускать руку Ярика. Вернувшись домой, обнаружили, что их приключение заняло не так и много времени в их мире. Конечно, никто из братьев на часы специально не смотрел, однако Веник помнил, начиная игру, что до показа мультфильмов по второму каналу оставалось около часа. Судя по этому, прошло чуть больше получаса. По ощущениям Ярика, именно столько они и провели за игрой плюс те несколько субъективных минут в летнем лесу. Венька, однако, от своих слов про несколько часов отказываться не собирался и на еду набросился, как голодный терьер. Пока младший ел, Ярик залез под стол и несколько раз погрузил руку в «мыльную» пелену. Время не останавливалось. Потом, пощёлкав выключателем фонарика и повертев камень в его луче, мальчик пришёл к выводу, что: а) камень включает портал, только находясь в самом узкофокусированном луче на расстоянии приблизительно от десяти до двенадцати сантиметров; б) луч должен быть направлен прямо в центр полосатого камня (Венька, обнаружив странный казус, подпёр заднюю часть фонарика книжкой, взятой со стола, что позволило ему освободить руки и зафиксировать эффект); в) пелена появлялась только будучи спроецированной на ровную поверхность (стена, дверь, штора, простыня, тюль), цвет и материал поверхности значения не имели; г) чем дальше находилась ровная поверхность, тем больше была входная плёнка, но эффект прекращался на расстоянии около трёх метров (войти можно было, не пригибаясь); д) это самая крутая тайна в его жизни, и он сделает всё, чтобы никто, кроме них с братом, о ней не проведал.

Немного жести в холодной воде. Евгений Ореховский. 11-13 июля 1979 года. Качинск

Капитан Антон Сергеевич Тихоновецкий руководил ГУР – группой Уголовного розыска при горотделе милиции. Ореховский успел с ним пообщаться накануне, на месте происшествия. Второй труп ГУРовцы осматривали уже без Евгения, рано утром. Всего в группе Тихоновецкого состояло четыре человека: сам капитан, старшие лейтенанты Егоров и Кармазин, а также лейтенант Ишимбаев. Ребята были вроде ничего, по крайней мере накануне не бычились и не качали права. В тесном кабинете вшестером еле уместились. Жене с Верой сразу же предложено было перейти на "ты", что было приятно и помогало наладить нормальный контакт. Вспомнив, что никто из группы не завтракал (у Жени было просто нечем, Вере кусок в горло не лез с утра, сами же ГУРовцы были выдернуты прямо из постелей), вскипятили чайник на стоящей на подоконнике плитке, соорудили бутерброды из батона и сыра каменной твёрдости, извлечённого из капитанского сейфа. Утолив голод, принялись за работу.

Тело несчастного хулигана Васьки Смурнова, изуродованное и разбухшее, действительно, нашли рыбаки. Два пенсионера привычно заявились на давно расчищенное место в камышах, однако вместо рыбалки им пришлось извлекать из воды труп, а затем и бежать к ближайшему телефону. Так же, как и у Рыблёва, у Смурнова был повреждён череп и изъята часть мозга, так же разорвана и выпотрошена брюшина. Вот только характер повреждений был несколько иной. Если в первом случае для вскрытия черепной коробки использовался камень с острой кромкой (возможно, им же взрезался и живот), то на сей раз голову жертвы будто раздавили какими-то чудовищными тисками. Осколки кости глубоко вдавились в мозг, из которого, как и в прошлый раз, была удалена часть промежуточного мозга – по словам Брылина, скорее всего гипофиз и гипоталамус (точнее сказать было невозможно из-за обширных повреждений и разложения). Брюшная полость тоже была не вспорота, а будто вырвана. Что именно маньяк забрал у Смурнова, выяснить не удалось, поскольку речные падальщики съели волочащиеся внутренности почти целиком. У Рыблёва же, согласно заключению эксперта, отсутствовала поджелудочная железа и верхние части почек вместе с надпочечниками. В целом же, как сказал присоединившийся к мозговому штурму двумя часами позже Брылин (закончивший к тому времени вскрытие второго тела и явственно благоухающий алкогольными парами), маньяк "сидит на гормонах".

– Как это? – поразилась Вера.

– А вот так, – спокойно сказал Юрий Платонович. – Убийца употребляет в пищу эндокринные железы. Ну, или коллекционирует их, хотя первый вариант более вероятен.

– Но... как же это может быть? – спросила Квачкова, и Женя увидел, что она готова разрыдаться. – Это же... людоедство!?

– Да, именно. И знаете, Верочка, я бы вам сказал, сие не такая уж и редкость. Вот в осаждённом Ленинграде...

– Стоп, Юрий Платонович! – вмешался Тихоновецкий. – Не хватало ещё здесь этой вашей... вы бы прекращали пить на работе!

– Не вам меня учить, молодой человек! Я работу свою знаю на отлично.

– Вот по работе и послушаем вас, а посторонние разговоры оставьте!

***

К вечеру, когда Евгений и Вера опросили почти половину из списка знакомых злополучной пятёрки, был найден третий труп. При жизни парня звали Нурлан Назипов, и если кого из бедолаг Ореховскому было жальче других, то именно его. Безотцовщина в Качинске не такая уж и редкость: у кого родители в разводе по причине измены или пьянства, у кого папаши отсиживают срока?, а у кого и вовсе – давно уж унесены в мир иной разгульным образом жизни. Назипов-старший погиб несколько лет назад в результате несчастного случая на комбинате. Поговаривали, что для Нурлана и его мамаши потеря кормильца являлась злом куда меньшим, нежели его присутствие в семье. Пил маленький невзрачный казах редко, зато когда это случалось, жене и двоим детям доставалось крепко. Буяна прежний участковый даже собирался уже налаживать в ЛТП, да всё не мог добиться заявления от жены, простой деревенской бабы, державшейся за «какого-никакого мужика» крепко-накрепко. Вместо исправительного труда Назипова ждали полтора квадратных метра на городском кладбище, как и его сына теперь. Как бы то ни было, со смертью державшего его в страхе отца младший Назипов, постепенно отбиваясь от мягких женских рук, поехал по наклонной, связавшись с компанией Рыблёва, человека жестокого и подлого. И Вера, и Евгений, беседуя по душам с Нурланом после очередного привода их компании за драку, убеждались, что парень-то не пропащий, надеялись, что армия образумит пацана. Щуплый Назипов, работая грузчиком в ожидании призыва, большую часть зарплаты отдавал матери.

И вот теперь обезглавленное тощее тело выловлено в шести километрах вниз по течению Улыма дорожными рабочими, спустившимися к реке искупаться. Назипова убийца по какой-то причине потрошить не стал, зато оторванную с дикой силой голову забрал себе целиком (или выкинул в другом месте, как предположил Тихоновецкий). Опознала парня мать по шраму от аппендицита.

Четвёртый убитый, рослый и физически развитый Руслан Юсупов, был найден в лесном массиве к югу от комбината спустя двое суток, почти разложившийся и поеденный лисами. Определить, какие органы забрал себе маньяк, было невозможно. Пятого юношу, Алексея Маторина, так и не обнаружили.

***

– Что мы имеем, – сказал Тихоновецкий, непостижимым образом вышагивая по забитому сослуживцами кабинету. – Пятеро парней, хулиганы из одной стаи, восьмого числа, в воскресенье отправляются вместе в Дом культуры комбината. В тот день показывали фильм «Синьор Робинзон», потом были танцы. Судя по всему, в кино пацанам билетов не досталось, потому они крутились где-то поблизости. Их видели в нескольких местах в разное время, но последний раз – в парке Победы неподалёку от ДК. На танцах, начавшихся около половины десятого вечера, они не появлялись. От парка Победы до рощи к югу от кладбища, где нашли тело Рыблёва, полтора километра по прямой, через несколько жилых кварталов. Это уже не женин участок, потому опросить местных жителей я попросил участкового инспектора Санина. Иван Анатольевич, у вас есть что-нибудь?

Примостившийся у двери на табурете старлей Санин, немолодой пузатый коротыш с обгрызенными усами, поднимаясь со своего места, чуть не сбил локтём с ишимбаевского стола лампу.

– Да никто ничего не видел, – неожиданно тонким голосом начал Санин. – Две бабушки, правда, рассказали, будто сидели они у подъезда на лавочке и видели, как дворами, вдалеке от них, прошли несколько парней, и вроде за девчонкой шли какой-то, но точно они не знают, там никто не кричал, на помощь не звал. И парни тихо прошли, без мата и гогота. Так что это вилами по воде.

– Всё у вас, Санин? Может, на кладбище кто слышал что?

– Да, товарищ капитан, кто же на кладбище в воскресный вечер-то попрётся? Дураков таких поискать...

– Ладно, старший лейтенант, свободны. Вспомните что – звоните.

Дождавшись, пока за старлеем закроется дверь, Тихоновецкий продолжил:

– Выходит, девчонка была. Не соврал алкаш.

– Какой алкаш, Антон? – спросил Егоров, сидящий за столом у окна.

– Вчера вечером, Витя, мне позвонили из СИЗО и сказали, что отбывающий у них исправительные работы гражданин Мартынков Анатолий Андреевич хочет нам что-то сказать по поводу убийства комбинатских пацанов. Сегодня утром туда ездил лейтенант Ишимбаев. Давай, Рифгат!

– Ну что, пьяница, электрик на ТЭЦ-2. Бухал в воскресенье в парке. Бухал-бухал, да и решил отлить прямо у детской площадки. Дружинники его задержали и доставили в третье отделение (твоё, Женя). В понедельник этому герою прописали пятнадцать суток исправительных работ, которые он сейчас и отбывает, чинит проводку в СИЗО. Говорит, будто видел в парке с наступлением темноты, как пятеро парней приставали к девчонке, а потом она побежала от них как раз в направлении кладбища. Утверждает, будто услышав в камере разговор об убийствах и сразу вспомнил. По его описаниям парни похожи на наших.

– А девчонка?

– Девчонку Мартынков разглядел плохо, она вроде бы от них в кусты норовила нырнуть, двое пацанов её за руки хватали.

– Странно как-то, – сказал вдруг молчавший до того Лёша Кармазин. – Когда хулиганы пристают, любая девка будет не в кусты рваться, а туда, где посветлее, да народу побольше.

– А кто её хватал, этот зассанец не разглядел? – спросил Егоров.

– Один – здоровенный бугай, похоже, Юсупов. Второй – худой, резкий. Может сам Рыблёв, а может, и Смурнов.

– Знаете, братцы, – не выдержал Ореховский. – Я ведь с Юсуповым дело имел. Он вольной борьбой семь лет занимался. Если б он меня держал за руки, не уверен, что я бы сумел вырваться, а тут девчонка.

– Ну, может, и хватали-то не всерьёз, – возразил Ишимбаев. – Молодые, кровь горячая.

– Видел бы ты этих горячих живыми, Рифгат, – сказал Евгений. – Ты бы так не говорил. Рыблёв был таким скользким гадом... с ним беседы проводить, как уличные сортиры чистить. Да и Маторин с Юсуповым от него недалеко ушли.

– Отставить споры! – Тихоновецкий ударил ладонью по столу Кармазина, мимо которого как раз проходил в надцатый раз. Хозяин стола посмотрел на капитана с упрёком – не помнил он таких поступков от своего начальника и друга. – Девчонка могла их отвлекать, выманивать. Или, преследуя её, они могли случайно на кого-нибудь нарваться. Но всё это не так важно. Девчонку мы, конечно, теперь будем искать всерьёз. Вопрос в другом. Маньяк. Что это за дьявольская фигура такая? Пятеро молодых ребят, трое из которых – сильные и безжалостные бойцы: Юсупов вон, как Женя говорит, в драке троих-четверых легко раскидывал; Рыблёв полжизни в стычках провёл; а Смурнов вообще бешеный был, страха не ведал. Как один мог убить их всех? Как такое вообще возможно?

– Сила у преступника феноменальная, – поднял голову мучимый похмельем Брылин. – Назипову он голову оторвал. К примеру вот вы, Егоров – самый крепкий здесь физически. Попробуйте оторвать башку гусю. Потяните голову в одну сторону, а тело – в другую. Думаете, у вас получится? Очень сомневаюсь. А человек, даже такой тщедушный, как Назипов – далеко не гусь. Вот. Напомню: наивероятнейшая причина смерти всех четверых – травмы головы или лишение таковой.

Эксперт сделал мхатовскую паузу, которой он довольно топорно пытался замаскировать рвотные позывы, а потом продолжил:

– История криминалистики знает массу случаев проявления сверхъестественной силы у психопатов. Я, правда, до недавних пор относился довольно скептически к такого рода свидетельствам. Теперь уж даже и не знаю...

Тысяча и одна дочь. Витольд Брагинский. 21 августа 1957 года. Ленинград

– История психиатрии знает немало примеров сверхъестественного поведения больных, – надтреснутым баритоном вещал профессор Скрябин, и глядя на него, трудно было представить, какой трепет когда-то наводил этот человек на весь психиатрический мир, что бы вы там себе под этим термином не представляли. – Вы, милейший Витольд Самуилович, соблюдая врачебную тайну, не хотите посвятить меня в подробности вашего этого загадочного случая. Может статься, и напрасно. У меня ведь – опыт ещё дореволюционный, и, доложу я вам, голубчик, опыт немалый. А коньяк ваш хорош, спору нет.

– Да-да, разумеется, – согласился Брагинский, которого уже начало пробирать, и тотчас наполнил рюмки вновь. Конечно, оба доктора знали, каким моветоном следует признать употребление благородного напитка из рюмок, пусть даже и нахтманновского хрусталя, однако, долженствующих моменту пузатых бокалов в холостяцком жилище профессора Скрябина попросту не отыскалось, да и к чему невесть сколько лет знающим друг друга людям столь лютое эстетство!

Профессор Николай Александрович Скрябин, отошедший ныне от дел, был не просто учителем Витольда Брагинского. Упомянутый уже психиатрический мир знал его как величайшего новатора и авторитетнейшего учёного, автора и продолжателя революционной методики диагностирования и лечения больных с различными расстройствами личности. Услугами Скрябина некогда пользовались такие люди, чьи имена даже и в мыслях произнести страшно! Однако что это мы: времена страшных мыслей давно уж миновали, да и сам Николай Александрович ученика своего любил, среди прочих выделял и даже покровительствовал Витольду, понимаешь ли, Самуиловичу, – правда, всё это – в прошедшем времени. Теперь знаменитый профессор Скрябин – почётный пенсионер и персонаж, малоинтересный для сильных мира сего. Вы спросите, а что же делал наш знакомый, доктор Брагинский, в Ленинграде и как, собственно, он повстречался там со своим старым наставником, всю свою врачебную практику посвятившим Первопрестольной? Резоннейший вопрос! Но не тревожьтесь, уважаемые, я скажу вам, что, собственно, произошло.