355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Этьен Годар » Соседка » Текст книги (страница 7)
Соседка
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:34

Текст книги "Соседка"


Автор книги: Этьен Годар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава Четырнадцатая

В тот раз, сбежав наконец из Парижа, они провели в горах несколько месяцев. Они ничем не занимались, разве что Матильда иногда рисовала на больших, специально взятых с собой листах картона, но делала это без особого энтузиазма и скорее по привычке.

Забавно, что Бернар и впрямь отрастил бороду, став сразу похожим с этим определенно разбойничьим украшением на подобревшего пирата. Установились наконец по-зимнему холодные, яркие дни и холодные, суровые ночи. Бернар и теперь, через годы, отлично помнил то ощущение бодрящей горной зимней свежести, которое наложилось у него тогда на образ Матильды.

Снова можно было ходить по дорогам. Снег стал ровный и гладкий, укатанный колесами вездеходов, полозьями саней и бревнами, которые волокли с горы вниз, зацепив за тягач.

Снег лежал повсюду почти до самого Монтрэ. Горы по ту сторону озера стали совсем белые и долина Роны скрылась под снегом. Они совершали длинные прогулки по склону большой горы, расположенной неподалеку. Они надевали горные ботинки и яркие альпийские куртки на пуху, и им было тепло и комфортно. Иногда они забредали в деревеньку на склоне горы.

Там был кабачок под деревьями, куда заходили выпить лесорубы, и Матильда и Бернар сидели там, греясь у печки и пили горячее красное вино с пряностями и лимоном.

Тогда они пришли к выводу, что горячее вино – прекрасная вещь, когда надо согреться с дороги, и, на более поздний, умудренный опытом взгляд Бернара, несколько в том переусердствовали.

В кабачке постоянно стоял полумрак, печка слегка дымила, и когда они выходили, холодный воздух обжигал легкие и кончик носа при дыхании немел. Они оглядывались на кабачок, где во всех окнах горел свет, а у входа стояли, тускло поблескивая хромированными деталями, «лендроверы» лесорубов и слышно было, как за закрытыми дверями играет музыка. Здесь любили швейцарские народные мелодии и, по контрасту, Элвиса Пресли.

На обратном пути дорога была гладкая и скользкая, и на льду иногда попадались радужные пятна от протекшего бензина.

Бензиновые пятна попадались до самого поворота, где тропа, по которой волокли бревна, уходила в сторону. Дальше дорога была покрыта плотно укатанным снегом и вела через лес. По крайней мере, два раза, возвращаясь домой после посещения кабачка, они видели лисицу и однажды – оленя.

Это были хорошие места, и им там было легко и весело.

– У тебя замечательная борода, – сказала Матильда. – Совсем как у лесорубов. Ты видел того, с золотой серьгой?

– Это охотник на горных козлов, – пояснил Бернар. – Они носят серьги, потому что это будто бы обостряет слух.

– Что-то сомневаюсь. По-моему, они носят серьги, чтобы каждый знал, что они – охотники на горных козлов. Это называется тщеславием, дорогой. Говорят, это проходит.

– Да, наверное. Когда никого не видишь и никто про тебя ничего не знает, тогда не имеет смысла что-то делать или чего-то добиваться. Мне иногда хочется уехать в такую страну, где бы меня никто не знал и не надо было бы заботиться о карьере или о заработке, например…

– Мы и сейчас в такой стране. Здесь ничто, в общем, не имеет значения. Разве не замечательно, что мы живем здесь и никого не видим? Ты ведь не хочешь никого видеть, правда, милый?

– Да, конечно.

– Кстати, Бернар, как у нас с деньгами?

– Денег просто уйма. Я как раз получил по последнему чеку.

– А твои родители не станут искать тебя? Ведь ты должен быть в Париже и исчез просто неожиданно?

– Возможно. Я им напишу что-нибудь.

– Разве ты еще не написал? Можно бог весть что подумать!

– Нет. Как-то не подумал вовремя.

– Хорошо, что я тебе не родственница.

– Я дам им телеграмму.

– Разве ты их совсем не любишь?

– Люблю, наверное. Но так давно живу сам по себе, что успел забыть об этом. Конечно, ты права и я обязательно напишу.

– Мне кажется, что они бы мне понравились. Должно быть, они бы мне очень понравились…

– Давай не будем о них говорить, а то я начну о них тревожиться. Вообще-то, в нашей семье это не очень принято, но все же…

* * *

Справедливости ради стоит признать, что жилось им чудесно. Нрав Бернара, в обычной жизни откровенно непредсказуемый, здесь смягчился до такой степени, что он ни разу не устроил скандала, ни на кого не напал с кулаками и к Матильде относился на удивление мягко и ровно. Похоже, буйным его делал в основном веселящий воздух Парижа.

Они прожили еще два месяца, и зима была настоящая, без слякоти, и им было замечательно. Случались недолгие оттепели, когда дул теплый ветер, и снег делался рыхлым, и в воздухе чувствовалась весна, но каждый раз становилось опять ясно, и холодно, и зима снова возвращалась.

В марте зима в первый раз отступила по-настоящему. Ночью пошел дождь. Дождь шел все утро, и снег превратился в грязь, и на горном склоне стало тоскливо. Над озером и над долиной повисли тучи. Высоко в горах тоже шел дождь. Матильда надела глубокие калоши, а Бернар резиновые сапоги хозяина пансиона, и они под зонтиком, по грязи и воде, пошли в кабачок у станции выпить вермута перед завтраком. Не сказать, что подобные процедуры прочно вошли у них в привычку, но Бернар считал, что здесь не стоит себя ограничивать: и климат, и образ жизни, и так достаточно заботятся об их здоровье.

Было слышно, как за окном идет дождь, а они сидели в уже ставшем привычным уголке и тихо беседовали.

– Как ты думаешь, не перебраться ли нам в город?

– А как ты думаешь, Бернар? – спросила Матильда.

– Если зима кончится и пойдут дожди, здесь станет просто непролазно. Во всяком случае, некоторое время. Можно спуститься вниз и поселиться в Монтрэ.

– А почему, например, не в Лозанне?

– Можно и в Лозанне. Просто я думал, не слишком ли это большой город. Как-то не тянет в большие города. Там мы снова начнем ссориться, кидать друг в друга кофейными чашками и оглушительно хлопать дверями. Здесь было куда спокойнее.

– И в большом городе можно попробовать быть одним целым и стараться как можно лучше относиться друг к другу. Попробуем?

– Когда же мы переедем?

– Мне все равно. Когда хочешь, милый. Можем и совсем не уезжать, если тебе здесь нравится.

– Посмотрим, как погода.

* * *

Дождь шел три дня. На склоне горы ниже станции совсем не осталось снега, дорога превратилась в сплошной поток жидкой грязи. Стояла такая сырость и слякоть, что выходить из дому совсем не тянуло. Утром на третий день дождя они решили переехать.

Они уложились и уехали с первым поездом после обеда. Хозяева пансиона подбросили их до станции на своем стареньком автомобиле, по крыше которого стекали дождевые капли.

– Они очень славные, – сказала Матильда.

– Да, они были очень добры к нам. Сейчас это не так часто встречается. Или я сужу обо всех по себе?..

В Монтрэ они сели в поезд. Из окна вагона нельзя было видеть горы на той стороне, где они жили, потому что мешали облака. Поезд шел дальше, и с одной стороны было озеро, а с другой – мокрые бурые поля, и голый лес, и мокрые домики.

Они приехали в Лозанну и остановились в небольшом отеле. Когда они проезжали по улицам и потом свернули к отелю, все еще шел дождь.

Портье с медными ключами на цепочке, продетой в петлицу, лифт, ковры на полу, кафельный душ с блестящими кранами и огромным зеркалом, металлическая кровать в комфортабельной спальне – все это после жизни в горах показалось им большой роскошью. Окна номера выходили в мокрый сад, обнесенный стеной с железной решеткой сверху. На другой стороне круто спускающейся улицы помещался другой отель, с такой же стеной и решеткой. Бернар стоял у окна и смотрел, как капли дождя падают в бассейн в саду.

Матильда зажгла свет и стала раскладывать вещи. Их было немного, но ей хотелось устроиться и здесь как можно лучше. Иногда на нее находило вдохновение, и она становилась неплохой хозяйкой. Бернару тогда не хватило совсем немного времени, чтобы оценить это по-настоящему. Он просто все время не успевал как следует разглядеть Матильду. Даже тогда, в горах, их жизнь больше напоминала очень длинное любовное свидание, и он просто не успел заметить – хорошая Матильда хозяйка или не очень, и как она готовит, и как управляется, например, с пылесосом, и как ведет себя с другими людьми. Остроумна ли она, просто ли умна, хорош ли у нее вкус и в каком стиле она предпочитает одеваться. Умеет ли тратить деньги, умеет ли делать покупки или воспитывать детей – все это осталось для Бернара за той гранью, куда мужчина способен заглянуть, лишь когда страсть уступает место другому, более спокойному чувству. Бернар же не обладал ни необходимым для этого опытом, ни хладнокровием.

Он взял стакан оранжада, лег на кровать и взял газету, которую купил на вокзале. У него оставалась странная для него самого привычка к газете, которую он вечно старательно прочитывал, ничего при этом не запоминая и безо всякого удовольствия. Потому что газету после обеда всегда читал отец. А до него дед и прадед. То были трудные времена – войны, депрессии, экономические кризисы – и люди действительно боялись пропустить что-нибудь важное. К чему газета ему, Бернару, он и сам бы не взялся объяснить. Привычка.

Он пил оранжад и читал, а Матильда раскладывала вещи и обустраивалась в комнате.

– Знаешь, я хочу, чтобы наша с тобой комната была на что-нибудь похожа. На что-нибудь, где было бы хорошо и уютно.

– На что? – спросил Бернар.

– На наш с тобой будущий дом.

– В том смысле, что у нас предполагается дом? Поставь тогда в углу пару бейсбольных бит. Отличная вещь для выяснения отношений.

– Заткнись, пожалуйста.

– Ну вот, вечно так. Повтори еще разок.

– Заткнись.

– Но как осторожно сказано! Будто я в самом деле готов обидеться. Знаешь, здесь у меня даже нрав исправился. Вроде я, и вроде не совсем. Такой ручной – ручной.

– И вовсе я тебя не боюсь!

– Ну, тогда иди сюда, ко мне.

– Ладно. – Она подошла и села на край кровати. Я знаю, что успела тебе наскучить, милый. В конце концов этим когда-нибудь должно было все кончиться. Но я знаю, ты сам не скажешь. Может быть, ты этого еще и не знаешь, но только мне все видно. Наверное, скоро мы расстанемся.

– Не говори глупости! Ты красивая и ты очень хорошая.

– Конечно, красивая. Но у меня скверный характер, масса амбиций, несбывшиеся надежды и невысказанные желания. Тебе скоро понадобится женщина попроще. Или просто попокладистей.

– Неправда, ты мне чертовски нравишься.

– Ты просто упрям. И до последнего не хочешь признаваться даже себе. Хорошо, если бы оказалось так, как ты говоришь…

За окном было мокро и неуютно, и выходить куда бы то ни было отчаянно не хотелось.

– Может быть, сказать, чтобы обед подали прямо сюда? – спросила Матильда.

– Отличная идея.

– Тогда мы совсем не будем выходить сегодня, ладно?

– И поиграем, – добавил Бернар.

– И выпьем вина. Ничего страшного, если мы посидим здесь и устроим маленький праздник. Может быть, тут найдется белое капри?

– Наверное, найдется, – сказал Бернар. В таком отеле всегда бывают итальянские вина.

Кельнер постучал в дверь. Он принес виски в стакане со льдом и на том же подносе маленькую бутылочку содовой.

– Спасибо, – сказал Бернар. – Поставьте здесь. Будьте добры, принесите сюда обед на две персоны и две бутылки сухого белого капри во льду.

– Прикажете на первое – суп?

– Да, пожалуйста.

– Слушаю, месье.

Он вышел и затворил двери. Бернар вернулся к своей газете, в которой его ровным счетом ничего не интересовало и которая, как всякая привычка, была куда долговечнее любых увлечений.

Надо было сказать, чтобы не клали лед в виски. Могли бы принести его отдельно. Тогда видно, сколько в стакане виски и оно не окажется слишком слабым, когда дольешь содовой. Надо будет сказать в следующий раз.

Вообще, виски – хорошая вещь. Правда, иной раз потом можно потерять голову, как с Бернаром уже не однажды случалось, но в конце концов можно и не терять. Можно постараться оставаться с Матильдой таким же ласковым и нежным, как теперь, не устраивать бедняжке шумных и нелепых сцен, не хлопать дверью по каждому поводу и вовсе без повода и, наконец, жениться на ней по всем правилам, как прилично французу и христианину, хотя на это теперь никто не смотрит. Конечно, немедленно возникнут проблемы. Например – придется бросить учебу. Он ее и так уже, можно считать, почти бросил, и чем ему аукнутся его бесконечные отлучки – трудно даже предположить. Можно вылететь из школы навигации и тогда прощай мечта о море. Кроме того, женитьба – это сразу дети, пеленки, недостаток денег, бессонные ночи. И может быть, Мат права, и он правда становится к ней безразличен? По крайней мере, менее ревнив. По мнению Бернара, во всяком случае того, прошлого Бернара, это явный признак охлаждения.

* * *

Да, виски – хорошая вещь. Одно из самых приятных явлений в жизни. Иногда только мысли лезут какие-то не такие, и многое видится совсем в другом свете.

– О чем ты думаешь, милый?

– О виски.

– Только о виски? У тебя странное лицо.

– Да, только. И не придирайся к моему лицу. Еще я думаю, что мне пора в Париж. Если хочешь, оставайся. Но мне пора, у меня масса дел, и их за меня делать никто не будет.

– Ладно, – сказала Матильда. – Ты всегда волен поступать, как считаешь нужным.

Глава Пятнадцатая

День был на редкость пасмурный. Серые тучи цеплялись за крыши домов, и ветер гонял по асфальту пыль, которую вот-вот должен был прибить с утра собирающийся дождь. Матильда вела машину осторожно, останавливая себя, когда хотелось что есть силы нажать на акселератор. У нее есть время, не следует торопиться.

В душе Матильда ощущала тревогу и пустоту. Предвкушение предстоящей встречи больше не радовало. Она сама виновата во всем, не надо было трогать Бернара. У него своя жизнь. У нее своя. Пусть ей тяжело, но это ее беда. Зачем же ломать чужие судьбы? Арлетт – замечательная женщина, и никто не вправе причинять ей боль. Арлетт заслуживает счастья.

И все же… Бернар любит ее. А это нельзя вычеркнуть. Ему тяжело. Она хорошо знала его. Если он любит, то любит страстно и самозабвенно. До поры до времени он будет делать это втихаря, прятаться, врать жене, но в один прекрасный день не выдержит, взорвется и произойдет непоправимое. Еще не поздно. Надо решать…

Она не заметила, как оказалась около гостиницы. Машину она поставила далеко на стоянке, у большого универмага. Это не вызывало подозрений знакомых. Увидев ее автомобиль, никто не подумал бы ничего другого, кроме того, что она пошла за покупками. Поэтому в гостиницу она отправилась пешком.

На стенде их ключа не оказалось.

– Мадам, я заказывала восемнадцатый номер.

– Вас уже ждут.

Быстрыми шагами она поднималась по крутой лестнице. Консьержка подозрительно смотрела ей вслед. Гостиница была уже старой и требовала основательного ремонта.

«Надо… надо все решить. Покончить. Навсегда», – твердила она себе. Ее сердце замерло, когда она подошла к двери. Ноги как будто отрывались от тела. Постучав еле слышно, она прижалась к стене.

Дверь открылась. Вышел Бернар. Он давно уже ждал. Ее бледное лицо и поникший безжизненный взгляд испугали его.

– Что с тобой? Тебе плохо? Входи…

Он обхватил ее талию, коснулся щекой ее волос. Как он соскучился! Какими мучительными были те дни, что они не виделись. Запах ее духов действовал одурманивающе на Бернара.

Он повел ее в комнату, но вдруг в дверях Матильда остановилась.

– Нет, Бернар. Ты хотел поговорить. Пойдем поговорим. Она попятилась назад.

– Но мы можем поговорить и здесь.

Он ничего не понимал. Он ждал ее целую вечность! Так мечтал о близости…

– Нет. И потом Филипп в отъезде. Мне не хотелось бы этим пользоваться.

Она не шутила. Она была серьезной как никогда. Бернар знал Матильду. Она что-то надумала. Спорить было бесполезно, и они спустились в кафе.

По дороге оба молчали. Бернар мысленно пытался объяснить себе столь странное поведение Матильды. Но ответа найти не мог.

В кафе из-за закрытых шторами окон стоял полумрак. Из угла, где стояла аппаратура, доносилась едва слышная музыка. Ее заглушали голоса многочисленных посетителей.

Они заняли свободный столик у окна. Было душно, Матильда сняла жакет. Новая светло-зеленая блузка с глубоким вырезом и изящными плечиками чудесно гармонировала с сережками из натуральной бирюзы. Матильда поправила волосы. Бернар увидел на руке перстень с таким же продолговатым бирюзовым камнем. Она всегда умела одеваться со вкусом.

Подошла официантка. Матильда заказала кофе. Молчание было длительным. Он ждал.

– Что это за история с замужеством? – Бернар решил начать разговор первым. – Я говорю не о Филиппе, а о том, кто был до него.

Он посмотрел на Матильду. Она сидела спокойно, ничуть не смутившись. Только глаза, которые никогда не умели врать говорили, что эта тема ей неприятна.

Да, ей не хотелось ворошить прошлое. От воспоминаний о пережитых страданиях у нее разболелась голова.

Восемь лет назад, когда они расстались с Бернаром, она была в отчаянии. Жизнь казалась бессмысленной и пустой.

Матильда любила безумно, отдавая этой любви себя всю. Да, возможна она много требовала, без повода ревновала. Но это было все от любви, искренней и самозабвенной. По-другому она любить не умела. Ей хотелось, чтобы возлюбленный принадлежал только ей, ей одной. Хотелось быть с ним постоянно рядом, не расставаясь ни на минуту.

А Бернар этого не понимал. Он был молод и самонадеян. Иной раз он говорил, что это все сентиментальности, глупость и бред. Он приходил и уходил, когда ему хотелось. Он мучил ее. Потом они решили жить вместе. Сняли квартиру. Все хорошо было только одну неделю. Снова начались ссоры, оскорбления, разлад.

Они не могли быть вместе. Страстно любя, они в то же время мучили друг друга. Возможно, они были молоды, много не понимали, не ценили, слишком многого требовали друг от друга.

Матильда тяжело переживала разлуку. Ей хотелось поскорее все забыть, избавиться от прошлого, начать новую жизнь.

Буквально через месяц после их разрыва она познакомилась с Жаком Дюпре. Он содержал небольшой ресторан на улице Сен-Жермен. Как-то раз, случайно, она забрела туда. На душе было так пусто и тоскливо, что ей хотелось выпить. Зал был пустой. Она заказала двойной мартини.

Большой почитатель женской красоты, сорокадвухлетний Дюпре не мог не заметить очаровательную молоденькую незнакомку. Он подошел к ней. Они познакомились. В то время Матильда уже бросила художественную школу и ничем не занималась. С теткой она окончательно разругалась и снимала крохотную меблированную квартирку на Монмартре. Она жила на ту крохотную сумму в двенадцать тысяч франков, которую родители оставили в наследство.

Дюпре увлекся ею. Он никогда не был женат и предпочитал свободный образ жизни. Молодость Матильды покорила его. Буквально через месяц после их знакомства он предложил ей руку и сердце.

Матильда жила как в тумане. Она еще никак не могла пережить нервное потрясение.

Не задумываясь, она сразу приняла предложение Жака Дюпре. Еще тогда она понимала, что совершает непростительную глупость, но должна ее совершить. Как в той детской сказке, где отчаявшийся юноша говорит: «Женюсь на первой встречной».

Развод – первое, что пришло в голову после венчания. Уже тогда, в церкви стоя перед алтарем, она как бы очнулась, но было поздно.

Не прошло и недели их совместной жизни, как она возненавидела своего мужа. Ограниченный, похотливый, недалекий Дюпре был отвратителен тонкой и ранимой Матильде.

Она страдала все больше. Каждую минуту вспоминала Бернара, звала его во сне, а просыпаясь, горько плакала от собственной безысходности.

Ей потребовалось полгода, чтобы получить развод. Дюпре долго упирался, устраивал сцены, оскорблял, обзывал дурой, идиоткой, ненормальной. Даже несколько раз ударил ее в порыве бешенной ярости. А потом, напившись, ползал на коленях, целовал ей ноги, просил, чтобы не уходила.

Но в конце концов он ей дал развод. Даже выделил ей какую-то часть своего состояния, хотя Матильда никогда ни на что не претендовала и не рассчитывала.

Два года она жила одна. Одиночество было невыносимо, но разочарованная, отрешенная от всего она боялась совершить ошибку снова. Она старалась все забыть.

* * *

А потом в ее жизни появился Филипп. Он был не такой как все. Он умел ждать. Он был внимателен и терпелив. Она могла опереться на него. Но на повторный брак она долго не решалась.

– И ты пала перед этой бретонской флегмой? – спросил Бернар. – Кстати, знаешь, вчера он сказал одну вещь… Он вспоминал о вашей первой встрече и между прочим заметил, что ты вышла замуж сгоряча, чтобы забыть свою связь с одним крайне неуравновешенным типом. Я чуть не упал тогда со стула. Так вот что ты обо мне думала? Ты же меня имела в виду?

Матильда грустно улыбнулась.

– Он все перепутал, конечно. И все упростил, – она опустила голову.

– Упростил… Матильда, – Бернар вдруг вскочил с места, – лучше забыть все это. Послушай, ну посмотри мне в глаза… Почему бы сейчас нам не уехать? Вдвоем все бросить и уехать?

Бернар говорил так порывисто и громко, что за соседними столиками стали оборачиваться. Но они, казалось, никого не замечали.

– Восемь лет назад ты меня любил?

– Безумно! – Бернар схватил ее за руки. – Я обожал тебя. Но под дулом пистолета не показал бы этого.

– Но почему? Почему?.. – ей показалось, что она теряет силы. – Когда я ждала ребенка, ты не захотел…

– Но ведь ты, ты сама не хотела.

О, Бернар, как он глуп! Она так сильно любила тебя. Разве она могла не хотеть от тебя ребенка? Она всегда мечтала быть матерью, тем более тогда, когда рядом был ты. Она ждала, надеялась, что ты уговоришь ее. А ты этого не сделал, хоть и вправду хотел ребенка. Но не от нее. И у тебя он есть.

– Правда, нам лучше больше не встречаться. Отвези меня домой, – сказала она.

– Нет, Матильда, – он уже почти кричал, до боли сжимая ее руки.

Матильда заметила, что на них оглядываются и, схватив жакет, выбежала на улицу, громко хлопнув дверью.

* * *

Похоже, засорился карбюратор. Мотор несколько раз выстрелил, но к, счастью, не заглох. Надо сказать механику.

Бернар вел машину. Матильда тихонько плакала. Оба молчали.

– У тебя есть платок? Я забыла свой.

Бернар пошарил в карманах пиджака.

– Есть. Только он грязный.

– Ничего, давай. Спасибо, – она взяла платок и вытерла слезы.

За городом Бернар остановил машину.

– Ты хоть немного успокоилась?

– А платок у тебя действительно грязный, – Матильда протянула его Бернару.

– Спасибо, милая, – он произнес это с небывалой нежностью.

– О! Непривычные слова…

– Да, можно сказать и так. Моя любимая, единственная, милая, иди ко мне, – Бернар протянул к ней руки, порывисто дыша. Страсть закипала. Матильда пыталась отвернуться, освободиться от объятий. Но он был все упорней и упорней, он сжимал ее все крепче, целовал ей руки, шею…

– Нет! Нет, – уже обессиленная, она пыталась сопротивляться, но…

От его поцелуев она теряла рассудок. Силы покинули ее, и она сдалась. Они вновь забыли обо всем. Окунувшись в поток пылких страстей, вновь обрели необыкновенное блаженство, бесконечное счастье близости двух безумно любящих сердец.

– Понимаешь, Бернар, – сказала Матильда, когда они возвращались домой, – это было прекрасно, но больше не повторится.

Рукой она придерживала жакет, прикрывая порванную в порыве страсти блузку. Несмотря на физическое удовлетворение, на душе у нее становилось все тревожней и мучительней. Она еще раз убедилась в том, что порвать эту связь будет невыносимо трудно. Прежние чувства остались и еще усилились. Их задушить она была не в силах. Но так продолжаться не может. Это подло и нечестно по отношению к близким людям.

Нет, это была их последняя встреча. И ни за что, никогда…

От таких мыслей ей становилось еще грустнее. Комок застревал в горле. Хотелось плакать, рыдать громко-громко, упав на широкое плечо Бернара.

Но она не должна показывать своих страданий. Бернар слишком решителен и порывист и может наделать массу глупостей.

Они сами решили свою судьбу. Не смогли сохранить любовь еще восемь лет назад. А ведь тогда им никто не мешал. Почему же, так страстно друг друга любя, они не смогли быть вместе? Почему? А может… потому что любили…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю