355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Этьен Годар » Соседка » Текст книги (страница 3)
Соседка
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:34

Текст книги "Соседка"


Автор книги: Этьен Годар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава Четвертая

Воздух города был поистине великолепен в то апрельское утро. Он таял во рту, как карамелька, сладкий, прохладный, влажный и сияющий, квинтэссенция весны, чистейший озон. Поразительно – в самом центре города – на Страсбургском бульваре, дышалось ароматом вспаханных полей и моря. Это чудо сделал ливень, озорной апрельский дождь, которым капризница-весна нередко возвещает о своем приходе.

Еще дорогой поезд догнал тучу, черной полосой обрезавшую на горизонте поля; но только около Мо, когда уже видны были разбросанные по окраине города игрушечные дома-кубики, когда уже поднимались над потускневшей зеленью крикливые рекламы, когда уже складывала свои дорожные принадлежности – бесконечные флакончики, футляры, коробочки – сидевшая напротив Матильды пожилая англичанка, только около Мо прорвалась наконец набухшая, набрякшая водой злобная свинцовая туча, от самого Эпернэ бежавшая наперегонки с составом.

Сигнал был подан бледной вспышкой молнии, и тотчас же туча с воинственным грохотом обрушила на землю водные потоки и стала поливать поезд мокрым пулеметным огнем. Окна плакали под метким обстрелом больно бьющего града, и вагоны сдались на милость победителю, покорно подставляя лоснящиеся бока.

Ничего не было видно, ничего не было слышно – только капли, перебивая друг друга, торопливо барабанили по стеклу и металлу, и поезд, спасаясь от ливня, бежал по блестящим рельсам, словно преследуемый зверь.

И что же – не успел состав благополучно прибыть на Восточный вокзал и остановиться под огромной спасительной крышей, как за серой, ровно обрезанной кромкой дождя уже блестел бульвар. Острый луч солнца пронзил своим трезубцем убегающие тучи, и фасады домов загорелись, как начищенная медь, и небо засверкало океанской синевой.

Словно Афродита, в сиянии наготы встающая из волн морских, божественно прекрасен вставал город из сброшенной пелены дождя. И сразу, слева и справа, из сотен укромных уголков, из сотен убежищ высыпали на улицу люди. Они отряхивались, смеялись и бежали своей дорогой. Возобновилось приостановленное движение, покатились, зашуршали, загрохотали в уличной толпе сотни колес, все дышало и радовалось возвращенному сиянию дня.

Даже чахоточные деревца на бульваре, крепко зажатые в твердую рамку асфальта, омытые и обрызганные дождем, потянулись своими острыми пальчиками-бутонами к обновленному, насыщенному синевой небу и сделали робкую попытку заблагоухать.

И как это ни удивительно, свершилось чудо, попытка эта увенчалась успехом. Несколько мгновений в сердце Парижа, на Страсбургском бульваре, явственно ощущалось нежное, робкое дыхание цветущих каштанов.

Великолепно в этот апрельский день было и то, что, приехав рано утром в Париж, Матильда до самого вечера была свободна. Она только недавно впервые прибыла в столицу, чтобы продолжить образование. Ее мечтой было когда-нибудь стать настоящей художницей. Матильда была очень молода, в меру наивна и в меру же самонадеянна.

Ни одна душа из нескольких миллионов парижских жителей еще не знала, что Матильда здесь, никто не ждал ее. Для Бернара ее появление должно было стать приятной неожиданностью.

Итак, она ощущала божественную свободу, она могла делать все, что ей заблагорассудится. Например, отправиться в зоопарк. Или попробовать соблазнить постового ажана. Или стоять на мосту и сколь угодно долго наблюдать, как играют на водной глади шаловливые солнечные зайчики, как плывет по Сене прогулочный кораблик и как стоят в картинно-сосредоточенных позах, прикрыв головы выцветшими шляпами, знаменитые парижские рыбаки.

Она могла, если ей захочется, без цели шататься по городу или читать газету, словно в газетах можно прочитать что-то интересное, могла позавтракать или просто посидеть в кафе, или пойти в музей, могла глазеть на витрины магазинов или рассматривать книги в лавках букинистов на набережной.

Она могла позвонить друзьям или просто глядеть на ласковое синее небо. Но, к счастью, ей помог всезнающий инстинкт и она сделала самое благоразумное, что можно было сделать, а именно – не сделала ничего.

Матильда не составила никакого плана, она дала себе полную свободу, отрешилась от всяких намерений и целей и предоставила случаю выбрать ей путь. Короче говоря, она отдалась во власть уличного потока, медленно проносившего ее мимо сверкающих витринами магазинов берегов и быстрее – через речные пороги – переходы с одного тротуара на другой.

В конце концов волны выкинули ее на бульвары. Чувствуя приятную усталость, девушка нашла временное пристанище на террасе кафе на углу бульвара Хаусман и улицы Друо.

«Ну вот, опять я здесь, – думала Матильда, закуривая тонкую дамскую сигарету и томно откидываясь на спинку плетеного белого стула, – и вот передо мной Париж. Ну, прекраснейший из городов, столица поэтов, центр мира и любимец богов, начинай, выкладывай, что имеешь. Покажи, чему научили тебя ясноглазые мечтатели и международные авантюристы, покажи мне твой непревзойденный фильм «Парижские бульвары», шедевр света, красок и движения, фильм, в котором участвуют тысячи неоплаченных и неподсчитанных статистов под звуки неподражаемой музыки твоих улиц, звенящей, грохочущей, шумной.

Не скупись, скорее покажи себя, покажи, на что ты способен, заведи свою исполинскую шарманку, дай послушать шумы и звуки твоих улиц, пусть катятся машины, кричат рекламы, ревут гудки, сверкают магазины, спешат люди – вот я сижу и жду, я хочу почувствовать тебя, у меня есть досуг и охота смотреть и слушать до тех пор, пока не зарябит в глазах и не замрет сердце. Ну начинай, не скупись, не утаивай ничего, больше, больше давай, громче, громче и ярче, давай все новые крики и возгласы, гудки и дребезжание, гул и обрывки музыки.

Меня все это не утомит, я вся превратилась в зрение и слух, ну скорей, отдайся мне целиком, ведь я тоже отдаюсь тебе, отдайся мне, вечно новый, вечно пленительный город!»

И – третье очарование этого необычного утра – она уже ощущала по знакомому трепету в крови, что сегодня у нее опять один из тех ее приступов любопытства, которые чаще всего приходили к ней после путешествия или бессонной ночи.

В такие дни Матильда чувствовала себя раздвоенной и даже, если сказать поточнее, в ней уживалось сразу несколько человек. Причем не все они блистали христианскими добродетелями. Ей уже мало было тогда ее собственной, ограниченной определенными рамками жизни. Что-то напирало, теснило ее изнутри, словно выталкивая Матильду из оболочки, из ее собственного тела, как бабочку из куколки. Все поры раскрыты, все нервы напряжены, это были уже не нервы, а тончайшие горячие нити.

В такие моменты у нее появлялось какое-то сверхслышание, сверхвидение, мысль работала с пугающей ясностью, слух и зрение необычайно обострялись.

Все, чего тогда касался ее взгляд, завораживало своей тайной. Она могла часами наблюдать за дорожным рабочим, как он вздыбливает асфальт пневматическим молотком, и каждое движение его вздрагивающих плеч невольно передавалось ей.

Она могла долго стоять под чужим окном и выдумывать жизнь незнакомого человека, который здесь живет или мог бы жить, она могла следить за прохожим и часами идти за ним по пятам, притянутая, как магнитом, бессмысленным любопытством, ясно сознавая при этом, что поведение ее покажется непонятным и глупым всякому, кто случайно обратит не нее внимание.

И все же эта игра увлекала ее сильнее, чем любое театральное зрелище или приключение, о котором рассказано в книге. Быть может, такая сверхвозбудимость самым естественным образом была связана с переменой места и являлась простым следствием скачка атмосферного давления и вызванного им изменения состава крови – она никогда не пыталась объяснить себе это странное нервное состояние.

Но каждый раз, когда оно у нее появлялось, обычная жизнь начинала казаться ей пресной и будничной, а все ее события бледными и неинтересными. Только в такие минуты Матильда в полной мере ощущала все феерическое многообразие бытия.

* * *

Итак, в теплый апрельский день Матильда сидела за столиком на берегу человеческого потока и, с самого утра впав в свое странное состояние сверхоткрытости окружающему миру, напряженно ждала, сама не зная чего. Она инстинктивно чувствовала, что сегодня ей непременно встретится кто-то или что-то, ибо сегодня ее особенно томили полуосознанные, подсознательные желания.

Но улица, поначалу казавшаяся столь восхитительно захватывающей, постепенно наскучила, как может наскучить даже самая захватывающая яркая череда картин. Через полчаса Матильда уже устала глядеть на людской поток, она перестала различать лица в выплеснутой на бульвар пестрой толпе.

В глазах рябило от желтых, белых, коричневых лиц, от разнообразных шляп и кепи, не накрашенных или напротив размалеванных самым грубым образом губ и глаз – все слилось в скучную ленту, в бесконечную толпу, несущую куда-то свое тысячеголовое тело без смысла и надежды. И чем больше уставали ее глаза, тем бесцветнее, мутнее казалась катившаяся перед террасой человеческая волна.

Она была утомлена, как от просмотра мигающей и нечеткой копии фильма в плохом окраинном кинотеатре, и уже собиралась встать и уйти.

Есть люди, у которых лучшие их качества тщательно спрятаны от постороннего взгляда в глубинах души. Такие с виду обычно не особенно привлекательны и не вдруг вызывают симпатии окружающих. Нужно время, чтобы о нем сказали: «Прекрасной души человек!» Встречается и иной тип. Тогда хорошее и наиболее привлекательное сразу бросается в глаза и моментально вызывает симпатии. Разумеется, в первую очередь женщин.

Молодой человек, как-то вдруг и в высшей степени естественно оказавшийся возле столика Матильды, принадлежал, без сомнения, ко второму типу. Высокий, безукоризненно сложенный блондин с красивым и волевым лицом. Все в его облике, от коротко стриженных светлых волос и свежевыбритого подбородка до отлично сшитого дорогого костюма, было просто и изящно. Легко и аккуратно обогнув другие столики, он подошел к Матильде.

По мере приближения к ней, красивые глаза его особенно заблестели, и с чуть заметной скромной улыбкой, совсем не похожей на приторно-сладкие улыбки уличных ловеласов, (с кем Матильде не раз уже случалось сталкиваться), он поклонился девушке и произнес комплимент.

Несмотря на попытку держаться стиля роковой женщины, Матильда была слишком молода и не успела еще пережить ни одного серьезного увлечения. Видимо, это, а также некоторое безразличие позволили ей только со второго взгляда наконец узнать подошедшего.

* * *

Молодого человека звали Бернар Куффре и они в самом деле встречались где-то во время ее прошлого приезда в Париж.

И следующий час на парижском бульваре – с одиннадцати до двенадцати – промелькнул для нее, как одно мгновение. Он был насыщен неослабевающим напряжением, бесчисленными волнующими колебаниями и милыми случайностями; потом она могла бы без конца рассказывать об этом часе, так он был наэлектризован энергией, так возбуждал своей скрытой от мира игрой.

До того дня она даже не подозревала, что простая беседа с мужчиной может оказаться столь волнующей и сладкой, когда пульс так громко стучит в висках, что кажется: прохожие вот-вот начнут оборачиваться, когда простая игра в ничего по существу не значащие вопросы и ответы превращается в захватывающий поединок, где оружие – модуляции голоса, ленивый жест, взгляд из-под полуопущенных век и где оба соперника – одновременно победители и побежденные, палачи и жертвы, стрелки и их мишени. Никогда еще Матильда не попадала столь молниеносно под чье-либо обаяние, если, конечно, не иметь в виду киногероев.

– Как странно – учиться в Париже. Вы – мужчина, вам проще. А я, честно говоря, поначалу даже не мечтала об этом.

– Собственно, я сюда не особенно стремился. Моя мечта – море. Я держу экзамен по навигации.

– А все-таки странно. Почему вам это нравится?

– Не знаю, – сказал Бернар. – Есть вещи, которые нельзя объяснить.

– Разве? А меня всегда учили, что таких вещей нет.

– Это очень мило.

– Мы непременно должны поддерживать такой разговор?

– Нет, – сказал Бернар.

– Слава Богу.

– Что это у вас за папка?

Матильда была довольно высокого роста, одета она была в тот день в кремовое платье, которое очень шло к ее золотистой коже и блестящим волосам. Она показалась Бернару еще более красивой, чем в тот раз, когда он увидел ее впервые. На столике возле нее лежала довольно большая папка серого картона.

– Это мои рисунки, но уверяю вас – ничего интересного.

– О…

– Нет, правда. Я с детства рисую, но не сказала бы, что пока очень преуспела.

– Но ведь вы учитесь. Вот погодите немного, и увидите, как начнет получаться. Мой отец всегда так говорит – работай каждый день, и в конце концов получишь все, чего бы ни захотел. А он у меня умный старик.

– Мне нравится смотреть на людей вот так, как сейчас. Иногда мне хочется, чтобы все они когда-нибудь попали в мои картины, хочется создать целую серию, целую галерею лиц, поз, ситуаций. А иногда все это совсем не греет. Становится просто скучно.

– У вас красивые волосы.

– Вам нравятся?

– Очень.

– Я хотела обрезать их, когда поступала. Казалось, что быть красивой – это вредно для занятий. Знаете, я ведь в самом деле так думала!

– Что вы.

– Мне хотелось что-нибудь сделать. Ну, принести жертву, что ли. Чтобы все другое было хорошо. Я тогда вообще мало что понимала, я думала, что такие пустяки вправду имеют значение.

– А сейчас?

Вопрос был, конечно, глупый, и Бернар сразу пожалел о нем. Впрочем, сам по себе разговор был важен скорее самим фактом своего существования, а вовсе не темой. И оба собеседника об этом прекрасно знали.

Когда после часовой беседы, в ходе которой молодые люди узнали друг о друге достаточно много интересного, Матильда наконец, сообразно этикету, покинула свой наблюдательный пункт, отклонив предложение проводить ее и не позволив Бернару ни малейшей вольности, даже ничего не пообещав на будущее. Она вся трепетала от того особого возбуждения, какое испытывала всего раз или два в жизни. Ей казалось, что где-то там, внутри, горит обжигающий огонек и только ждет порыва ветра, чтобы превратиться в пламя, и пламя это охватит всю ее от кончиков пальцев до волос и ресниц.

Идя по улице, она жадно ловила каждый брошенный на нее взгляд, это дружное и откровенное мужское восхищение было для нее теперь неизъяснимо приятным. Ей вдруг так захотелось посмотреть на себя, что она остановилась перед зеркалом в витрине цветочного магазина и посмотрела на свое лицо в рамке из красных роз и обрызганных водой фиалок.

Найдя увиденное вполне соответствующим собственному представлению об утонченной изысканности, Матильда почувствовала себя необыкновенно легкой, окрыленной, а будущее, по крайней мере ближайшее, уже рисовалось в самом радужном свете. По телу ее под легким платьем пробегали маленькие электрические разряды, а голова слегка кружилась, как после бокала хорошего вина.

Глава Пятая

Арлетт снился кошмар. Будучи от природы натурой тонко восприимчивой, она подсознательно почувствовала опасность, каким-то образом исходящую от их новой соседки, но объяснить себе смутное чувство тревоги не смогла. И вот теперь ей снился кошмар. Будто чьи-то женские руки с тонкими длинными пальцами и хищными красными ногтями душат ее мужа, все сильнее сжимая его горло…

Она проснулась. Привычно, не открывая глаз, протянула руку к Бернару… Но подушка была пуста!

Она нашла его на кухне, перед тарелкой.

– Я так испугалась. Что ты здесь делаешь?

– Я проголодался.

– Плохо поужинал?

– Да нет. Иногда не вредно добавить.

– Поздний ужин в темноте?

Арлетт включила свет. Потом подошла к Бернару и потрепала по волосам. Он любил этот ее жест, особенно когда настроение было неважным. В такие минуты он ощущал себя маленьким беспомощным ребенком, а Арлетт – доброй и заботливой матерью, которая всегда поможет и никогда не предаст.

И теперь внутри себя он просил спасти его. И в тоже время понимал: это уже не в ее власти.

– Что-то случилось? – в голосе Арлетт сквозила привычная нежность.

– Нет, ничего. Просто мне пришло в голову… – Бернара внезапно посетила стоящая мысль. – Давай уедем куда-нибудь. На пару недель. И возьмем с собой Тома.

– Это невозможно, – Арлетт замотала головой. Она удивилась. Какие-то странные мысли посетили ее мужа. Еще только весна. В отпуск они обычно уезжали в августе. – Разве меня отпустят с работы? К тому же двое из нашей лаборатории болеют. А скоро годовой отчет.

Она аккуратно убрала руку, подошла к буфету и взяла два яблока.

– Ты лососину оставь. Я ее приберегла для гостей. Съешь лучше вот это.

– Для каких гостей? – Бернар удивленно взглянул на жену.

– Я тебе не говорила? Я пригласила наших соседей завтра на ужин.

– Постой, – Бернар резко встал из-за стола.

– А что? Они вполне симпатичные люди, и к тому же наши новые соседи. Надо же налаживать дружественные контакты, – Арлетт как всегда была невозмутима.

О черт! Еще этого ему не хватало! Вот сейчас он действительно разозлился не на шутку. Бернар быстро стал ходить по кухне взад-вперед. Надо же! Он изо всех сил, как только может, избегает этой женщины, а его жена… Ну прямо какой-то злой рок, честное слово.

Арлетт поняла, что мужу не понравилась ее затея и предложила позвать их в другой раз, но Бернар признал, что уже поздно что-либо менять. Будь что будет!

– Пошли спать, – сказал он, положив руку на талию жены.

Они не успели сделать нескольких шагов, как за окном раздались странные вопли. Бернар и Арлетт удивленно переглянулись.

– Это кошки. У них драка, – сказал Бернар.

– Нет, – улыбнулась Арлетт, – это не драка. Это март.

* * *

Как всегда после бессонной ночи, наутро кружилась голова. Бернару так и не удалось уснуть ни на минуту. Он был расстроен предстоящим визитом соседей.

Поспешно перекусив и выпив чашку кофе, быстро оделся, взглянул на часы. О, черт! Уже поздно. Выскочив из дома, он стал торопливо открывать машину. Утро было сумрачное, прохладное. Стоял туман, отчего окружающие серые дома казались еще более скучными и угрюмыми. Особенно этот, напротив. Его стены казались Бернару неприветливыми и зловещими.

– Во сколько вернешься? – Арлетт выглянула из окна.

– Как всегда в восемь, – бросил Бернар, садясь в «ситроен». Он услышал скрип открывающихся окон. Это г-н Бушор. И, конечно же, с женой. Они смотрели из окон своей спальни. Бернар даже заметил, что Матильда в одном белье, ее волосы не расчесаны и в беспорядке рассыпаны по плечам.

– Вы встаете так рано, – сказал Бернар, поздоровавшись.

Ему пришлось выйти из машины. Он вдруг вспомнил, что забыл кошелек.

Вернувшись, старался не поднимать глаз, но чувствовал: она смотрит, и от этого сердце бешено колотилось.

– Не задерживайся! – сказала Арлетт.

Тьфу! Черт! Дверь в машине захлопнулась. Это ж надо! Этого еще не хватало. Бернар замешкался. Он понимал, что сейчас выглядит смешным. И еще – как назло – чета Бушор словно застряла в окнах. От замешательства у него пылали щеки.

– Нужно открыть багажник.

Арлетт знала: если у мужа горят щеки – он очень зол.

Бернар открыл багажник. Подбежал маленький Том. Он проворно залез туда, а оттуда в салон.

– Нажми белую кнопку, – сказал ему Бернар, – и вылезай поскорее.

Через минуту он уже сидел в своем «ситроене». Уфф… Слава Богу. От волнения он весь вспотел.

– Не забудь зайти в магазин!

– Не забуду, зайду.

Он резко включил зажигание и машина, взвизгнув от резкой подачи газа, быстро уехала прочь.

* * *

Бернар работал инструктором по танкерам на лодочной станции. Он почти любил свою работу. Она даже подходила к его внешнему облику. Молодой, высокий, крепкий, хорошо развитый физически, он годился не для шикарных офисов, чистых и душных кабинетов, а как раз для работы физической (хотя то, что он делал, нельзя было назвать тяжелым трудом). От него исходила сила: широкое, с резкими чертами лицо, огромные плечи и сильные руки создавали образ эдакого неповоротливого «шкафа», а для тех, кто его не знал, человека, с которым, пожалуй, шутить не стоит. И только близкие люди, хорошо изучившие Бернара, видели в нем вспыльчивого, доброго и беспомощного ребенка, обаятельного мужчину.

Эта грубая сила когда-то покорила Матильду. Когда он сжимал ее, такую нежную и хрупкую, в своих объятиях, она чувствовала в нем защиту и в то же время дикое желание принадлежать ему всем телом, целиком…

Туман не проходил. Погода наводила на Бернара тоску, и он все больше погружался в свои мучительные мысли.

* * *

Бернар задерживался. Арлетт с подносом, на котором стояли старательно приготовленные и изысканно сервированные ею блюда, подошла к Филиппу.

– Очень вкусно, спасибо.

Она волновалась. Что случилось? Почему опаздывает Бернар? Это на него совсем не похоже. Он всегда любил гостей и охотно развлекал их.

– Извините. Я на минутку оставлю вас. Не пойму, почему задерживается муж.

Она подошла к холодильнику, достала шампанское. В это время Бернар обычно был уже дома. Иногда он задерживался со стажерами. Но сегодня? Он знал, что придут гости. Может быть что-то произошло?

– Человек из бюро по найму сказал, что ваш муж работает на танкере, – Филипп стоял у стойки, где располагались напитки и рассматривал журнал.

– Да. Он инструктор по танкерам в Гренобле. Капитаны приезжают туда на переподготовку. И Бернар обучает их на макетах. Для этого и оборудовано озеро.

– На игрушечных танкерах? – спросила Матильда.

Она сидела в кресле, листая альбом, а маленький Тома рассказывал ей о каждой фотографии. Вот они всей семьей на море. Бернар стоит по колено в воде, обняв жену. Они смеются. А вот они возле дома. И тоже смеются. И опять обнимает жену. Каждая фотография – счастливые лица. Им хорошо. Да, Бернару действительно повезло. Арлетт – очаровательная женщина, хорошая хозяйка, а главное – родила ему ребенка. И к тому же Тома – такая прелесть!

– Что ты, Матильда, – улыбнулся Филипп, – это большие макеты, на них можно плавать по озеру.

– Правда? – Матильда казалась заинтересованной, хотя на самом деле только с нетерпением ждала Бернара. Ей хотелось увидеть его. Она тщательно готовилась к этому вечеру. Надела лучший костюм, который особенно подчеркивал ее фигуру, выделяя достоинства. Как бы там ни было, ей хотелось его соблазнить.

– Они в масштабе 1:25, – сказала Арлетт.

– 1 к 25? – переспросил Филипп, – это где-то размером с парусную шлюпку.

– Да, где-то так. Пойдемте к столу.

Их прервал телефонный звонок. Арлетт подошла к телефону.

Матильда заметила, как изменилось ее лицо.

– Ты еще на работе? – растерянно произнесла Арлетт и повернулась лицом к гостям: – Он просит его не ждать. Он извиняется.

Она почувствовала неловкость. Новые люди. Что они могут подумать о них? Это так неприлично. Да и что с Бернаром? Почему он ведет себя так?

– Постарайся все-таки быть пораньше, – Арлетт положила трубку. – Весьма жаль, какие-то незначительные проблемы. Придется ужинать без него.

Заинтересованный наблюдатель, случись такой в данную минуту в этом месте, без труда прочитал бы на лице Матильды плохо скрытое волнение. Ее глаза неестественно блестели, кровь отхлынула от лица, сделав его мертвенно-бледным. Внутри словно что-то разом оборвалось.

Он не хочет ее видеть! Он, столь желанный все эти годы, он, раз за разом являющийся ей то в снах, то просто в праздных мечтаниях, он, некогда раз и навсегда сформировавший для нее единственно приемлемый идеал мужчины и возлюбленного, он не желает даже взглянуть на нее лишний раз. О Боже!..

Все ее надежды, все, чего она так ждала последние дни, на что уповала всем сердцем, как на высшее счастье – возможность видеть его, говорить с ним, чувствовать его подле себя – все это пошло прахом. Он больше ей не принадлежал.

Нет, она вовсе не злилась на Арлетт, даже наоборот. Ведь это он выбрал именно Арлетт, это он, блистательный и непредсказуемый, сделал эту женщину своей женой. Такова, значит, его воля.

Но Матильда, продолжая делать отчаянные попытки мило улыбаться, переживала в душе настоящую бурю. Ладно, пусть так, пусть он выбрал. Но ведь это она, Матильда, первая его встретила, она первая его полюбила, с ней первой он был (да, был, черт побери!) счастлив. Ну где же справедливость! И теперь она же должна изо всех сил скалить зубы, чтобы не закричать, не швырнуть об пол тарелки и бокалы, не сказать в конце концов всего, что она думает по этому поводу.

Но Бернар! Чертов сукин сын! Ведь она была его первой настоящей любовью. Она точно знает. Как можно быть таким неблагодарным…

Матильда едва сдерживала слезы. Комок застрял в горле, готовый вот-вот прорваться нервным срывом, слезами и истерикой. Но нет, так нельзя. Если все всплывет, она уж точно не увидит Бернара больше никогда. Надо справиться.

Тома перевернул страницу альбома и приступил к очередной части семейной хроники. Что-то насчет двоюродных кузин, словно это и впрямь кому-то интересно! Ничего, она справится. Она всегда справлялась.

Итак, Тома и его кузины. Забавно было слушать о каких-то дальних родственниках Бернара, о которых сам он вряд ли помнил в те времена, когда они были вместе. Кто бы мог подумать, что из него выйдет такой отменный семьянин. Уж во всяком случае, не он сам!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю