Текст книги "Соседка"

Автор книги: Этьен Годар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава Двадцать Третья

– Здравствуйте, мадам. Вы меня помните?

Консьержка не могла забыть выразительное лицо Матильды. К ним, конечно, приходило много парочек со всего Гренобля и не только из него. Маленькая гостиница на улице де ля Гар, как и многие другие, была обычным местом тайных свиданий. Ее хозяйке мадам Жанвье шел шестьдесят седьмой год и она на своем веку повидала немало влюбленных. На протяжении долгих лет она была свидетелем множества любовных связей, знала чуть ли не все сердечные тайны почтенных жителей Гренобля.

Эта пара вроде ничем не отличалась от других. Мадам Жанвье было известно, что оба любовника имеют семьи и встречаются здесь втайне от всех. Но в них было что-то особенное, какая-то трагичность. Она, Жанвье, не знала истории их романа, но чувствовала, что эта связь не кончится добром. Уж слишком глубокими были их чувства.

Мадам имела большой опыт в сердечных делах. Достаточно было несколько раз поглядеть в глаза клиентам, и она уже знала – любовь это или легкий флирт.

Здесь все было гораздо сложнее.

– Здравствуйте, мадам Бушор. Конечно, я вас помню. Восемнадцатый номер.

– Я хотела бы снять его на месяц.

Мадам Жанвье не могла не заметить, что с момента их последней встречи госпожа Бушор сильно изменилась. Под глазами появились отеки, исхудавшее лицо казалось бледнее обычного. Исчез куда-то живой блеск глаз. Вся она выглядела какой-то несчастной и изможденной.

– О, мадам, это невозможно, – любезно ответила мадам Жанвье. – Мы сдаем теперь только на сутки. Очень сожалею.

– Понимаю, понимаю, – голос Матильды звучал еле слышно. Казалось, ей не хватает сил говорить громче. – Извините. До свидания.

Матильда поспешила к двери. У самого выхода она остановилась. По лестнице, весело щебеча, в обнимку, спускалась парочка. Счастливые и довольные, прошли мимо нее. Он что-то шептал ей на ухо, а она заразительно смеялась. Они были еще совсем молодые. И наверное, скоро поженятся.

Матильда с завистью посмотрела им вслед.

… Она нашла Ролана в мастерской. Они еще не виделись после ее приезда с юга. Матильде не терпелось узнать судьбу своей книги. К тому же она приготовила новые работы.

Они сидели за столом. Ролан показывал ей уже готовый макет книги.

– А что с этим рисунком? – спросила Матильда.

– Я это сделал специально, перенес на другую страницу. Так будет лучше.

– Хорошо, хорошо, – кивала Матильда. – Я так устала.

Она встала, прошлась по комнате.

– Знаете, мне так нравится ваша книга. Буду рад, если вы напишите еще что-нибудь.

Ролан положил рисунки на стол. В те минуты, сама не зная почему, Матильда думала о нем. Приятный, симпатичный парень. И уже не мальчик. Но чересчур занят работой, делами. Любил ли он когда-нибудь? Любезен, обходителен с Матильдой, но… не замечает в ней женщину. А может, она ошибается?

Ролан рассматривал ее новые рисунки. Она подошла к нему сзади, наклонилась и как бы невзначай коснулась его руки.

– Ой, извините, – она сразу смутилась и убрала свою руку.

– Ничего, ничего. Это вы извините меня. Видите ли, я не знаю, как быть с этим пятном…

Ролан не понял ее жеста, был спокоен и непринужден. Он протянул ей рисунок. Там был изображен лежащий на полу мальчик, а рядом алая лужа крови.

– Мальчик упал.

– Рисунок хорош. Но это пятно крови. Это слишком жестоко для детей.

– Вы ошибаетесь, – Матильда начинала нервничать. Ей был противен собственный поступок. – Я сделала рисунок только ради этого пятна. В нем весь смысл.

«Дура! Дура! – говорила она самой себе. – Что ты себе вообразила? Считала себя примадонной? Ты действительно не интересуешь мужчин и никому не нужна». Ее тело пробирала дрожь.

– Взгляните на этот, – Ролан показал ей такой же рисунок, но без красного пятна. – Чем он плох?

– Плох! Я устала.

Матильда нервно заходила по комнате. Ее трясло. Она уже сама себя раздражала.

И все-таки Ролан – бесчувственный тип. Она схватила свой пиджак и выбежала на улицу.

… Тома сидел во дворе и возился с велосипедом. Наконец отец выполнил свое обещание. Уже несколько дней счастливый ребенок не мог оторваться от долгожданного подарка.

Матильда наблюдала эту картину из своего окна. Убедившись, что ребенок один, она вышла из дома.

– Здравствуй, Тома.

– Привет.

– Ты мне разрешишь у тебя попить воды? Можно войти?

Тома отложил свой велосипед и пошел в дом. Матильда последовала за ним. Он привел ее на кухню. Матильда взяла стакан, налила воды.

– Я выпью, – сказала она. – А ты хочешь?

– Нет.

– Не хочешь пить?

Матильда огляделась вокруг. Белые шкафчики, белая мойка, белая плита. Все аккуратно и просто.

– Прекрасный дом, – сказала она. – Красивая кухня. А можно посмотреть твою спальню? Проводи меня, пожалуйста.

Маленький Тома скучал и потому был рад неожиданной и странной гостье. Он побежал вперед, она поднималась за ним.

– Какая красивая…

Тома стал показывать игрушки, что-то усердно рассказывая о них, но Матильду не интересовала его комната.

Украдкой она открыла соседнюю дверь. Здесь спал ее возлюбленный со своей женой. Матильда обвела взглядом спальню. Мебель красного дерева, бордовые шторы. В целом ничего особенного. Ее спальня гораздо романтичней. В комнате царил беспорядок. На полу валялось постельное белье, розовая ночная рубашка, халат, пижама. Как после бурной любовной ночи. Сердце Матильды заныло. Она поняла, что в этом доме была абсолютно лишней. Здесь шла своя жизнь, и никто не собирался ее менять.

– Что ты там делаешь? – она услышала голос Тома и поспешно вышла.

На стенах вдоль лестницы висели картины. Ее взгляд привлек рисунок, изображающий плачущего птенца.

– Отличный рисунок. Что это?

– Он плачет, – ответил Тома. – От горя.

Она грустно посмотрела в глаза ребенку. Милое, беззащитное, доверчивое детское лицо.

* * *

В тот день в летнем кафе теннисного клуба было особенно оживленно. За одним из столиков в тени сидела Матильда в элегантном белом костюме и изящной белой шляпке. Черные завитые кудри падали на плечи. Вишневого цвета помада придавала ее лицу особый шарм.

Матильду окружали репортеры. Недавно состоялась презентация ее книги, которая, надо сказать, имела успех и очень быстро сделала автора знаменитой. Целыми днями дома разрывался телефон, звонили поклонники, знакомые, журналисты, просили о встрече.

А в прекрасный августовский день в летнем кафе она устроила маленькую пресс-конференцию. Собралась толпа зевак. Щелкали фотоаппараты.

– Я давно сочиняю сказки для детей, но книгу выпустила впервые.

– Это ваш дебют?

– Да.

– Но в книге и иллюстрации ваши?

– Да, я рисую сама.

– Рисунки профессиональны…

– Я училась в Париже. Но из-за болезни не смогла получить диплом.

– Вы пишете только для детей?

– Да.

– У вас оригинальное видение мира. Вы очень талантливы.

– Спасибо.

– Надеюсь, скоро мы встретимся с вашим творчеством опять?

– Возможно.

Подошла Николь.

– Подпиши одну для своего племянника, – она протянула книгу. – Он будет рад. Может, для детей это слишком. Для ребятишек она чересчур хороша.

Матильда поставила свою размашистую подпись.

– Детские книги должны быть особенно хороши. Держи.

Вдруг она услышала запах гари.

– Что это? – она вскочила, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Что-то горит на кухне.

Увидев клубы дыма, она побежала туда.

Мадам Жюво снимала со стены огнетушитель, задыхаясь от дыма. Матильда вырвала его из ее рук, быстро нажала на рычаг – полился фонтан жидкой пены.

– Ой, ей-ей. Боже! Что творится? Настоящий пожар. Нажимайте. Сильнее. Кажется, все.

– Испугались? – спросила Матильда.

– Не очень.

* * *

Их лица покрылись сажей. Белый наряд Матильды стал черным. В горле першило. Чувствовалась горечь во рту.

– Ой, я вся черная!

Матильда поспешила в ванную. Стоя перед зеркалом, она тщательно протирала лицо. Вошли двое незнакомцев. Они мыли виноград.

– Ты не слышал ту историю с Марселем?

– Нет. Я уже целый месяц его не видел.

– А он тебе никогда не рассказывал о блондинке, которая живет в его доме?

Матильда внимательно прислушивалась.

– А, да, да, да. У них был роман. Кстати, все шло очень хорошо.

– Но теперь все очень плохо. Он не может избавиться от нее. Каждый день она подкарауливает его на лестнице. И он переезжает в другую квартиру. Понял, что самое опасное – это заводить роман с соседкой.

Они захохотали. Эта история их очень забавляла. Зато Матильду как будто кто-то хлестнул по лицу. Ей показалось, что говорили о ней. Вот как выглядят со стороны ее чувства. Они вызывают только иронию и смех. Бернар тоже избегает ее. Окружающие смеются за ее спиной, а она ничего не замечает.

Как жестоко, подло и бестактно! Судорожный комок опять сдавил ей горло. Слезы наворачивались на глаза. Только бы никто не увидел. Уйти, уйти подальше от всех.

Она выскочила на улицу, тревожно оглядываясь по сторонам. Куда ей убежать? Ее остановил пожилой англичанин.

– Извините, вы автор этой книги?

– Да.

– Вы не могли бы мне ее подписать?

– Попозже, месье.

* * *

Она бежала по аллее, слезы текли по ее щекам. Матильда глотала их и бежала все дальше.

Обессиленная, она упала на траву у густых зарослей шиповника. Нервы сдали окончательно, и больше она не могла контролировать себя. Она долго рыдала, громко всхлипывая и задыхаясь от собственных слез. В истерике она кусала траву, била по земле руками, рвала на себе волосы.

Хотелось умереть. Только смерть могла решить все проблемы и подарить покой. Вечный покой.

Жизнь слишком несправедлива и жестока. Одним она дарит счастье, а других обрекает на вечные страдания и муки.

Она не хотела больше жить.

– Где же Матильда? – ее не было больше часа и Филипп стал серьезно беспокоиться.

– Да, странно, – сказала Николь. – На кортах ее тоже не видно.

– Она не собиралась сегодня играть. Она даже не одета для этого.

Он ходил к соседним столикам, расспрашивая, не видел ли кто его жену. Но все только недоуменно пожимали плечами.

– В доме ее нет, – сказал Ролан. – Пойдемте поищем в парке.

По дороге они встретили мадам Жюво.

– Я ищу Матильду, – сказал Филипп.

– Матильда! Матильда!

Все четверо, испуганные и встревоженные, искали ее.

– Что же могло случиться?

– Она была в отличном настроении…

Они нашли ее в кустах шиповника, истерично рыдающую, опухшую от слез.

– Матильда! Что с тобой? – Филипп пытался ее поднять. – Да что же это с тобой, Матильда? Ну успокойся, пожалуйста.

Он гладил ее по голове, крепко обняв. Ролан, Николь и мадам Жюво молча стояли, в ужасе наблюдая эту грустную картину.

Все было очень серьезно. В этой семье происходило что-то страшное и болезненное.

Мадам Жюво молча покивала головой. Она поняла все. И предчувствовала недоброе.

* * *

Матильда очнулась уже в больнице. Она помнила только, как приехала скорая помощь. Ей сделали укол и положили на носилки.

Большая доза успокоительного сразу подействовала на обессиленную, нервно истощенную Матильду.

Она открыла глаза. Белый потолок и стены. Светлая мебель. Даже шторы белые. Обычная больничная атмосфера. Матильда чувствовала слабость и головокружение, как будто ее ударили по голове чем-то тяжелым. Она не понимала, зачем она здесь, но думать об этом была не в состоянии.

Подошла медсестра. Молоденькая девушка в белом халате.

– Ваш муж скоро придет.

– Нет… Нет.

Она не хотела никого видеть. Никто не в силах ей помочь.

– Это не может больше продолжаться… – произнесла. Матильда слабым голосом.

– Конечно, не может, – улыбнулась медсестра. – Сначала надо поесть! Вы похудели.

Есть… Она не помнила, когда ела в последний раз. Но при напоминании о еде, почувствовала отвращение и тошноту.

– Мне надо умереть. Я такая дрянь. Да. Умереть.

Слезы катились по щекам. Она пришла в себя. И вновь вспомнила о своем несчастье.

Нет, никто уже не мог спасти ее. Она неисправима. Она безнадежна. Врачи не в силах сделать ее счастливой, а значит, все бесполезно и не нужно.

– Боже мой… Мне так плохо…

– Вы увидите мужа, и вам станет легче, – голос у медсестры был негромкий и мягкий.

А Матильда все плакала и плакала. Она вытирала слезы, пытаясь успокоиться, но не могла.

– Нет… Что это со мной… Я хочу понять.

Двадцатидвухлетняя Адель Маню совсем недавно закончила учебу и работала в клинике всего месяц. У нее не было опыта и той душевной твердости, этакой непробиваемости, свойственной медикам.

Она не видела еще в жизни горя и окружающий мир рисовался ей в розовых тонах. Адель было очень жаль свою новую пациентку. Она не знала, что же на самом деле произошло, не знала истинной причины ее страданий. Но от всего сердца сочувствовала и в душе переживала ее боль. Медперсоналу не разрешалось выказывать свои эмоции, задавать пациентам лишние вопросы, так как это могло еще больше нарушить их душевное равновесие.

Она принесла лекарства. Матильда послушно приняла их. И вскоре закрыла глаза, чтобы, расслабившись, улететь в эйфорический сон.

* * *

Доктор Мертэль был единственным психиатром в городе и держал единственную психиатрическую клинику в Гренобле.

О нем отзывались как о человеке серьезном, знающем свое дело. Поэтому Филипп решил доверить ему лечение Матильды. Сам он был страшно подавлен случившимся. Изо всех сил пытался спасти ее, но сам этого сделать не мог. Доктор Мертэль был единственной надеждой, хотя в глубине души Филипп сознавал, что дело совершенно в другом. И все же…

Они сидели в просторном светлом кабинете с большим количеством цветов и вазонов.

– Вопреки распространенному мнению, депрессия – очень тяжелая болезнь, – доктор Мертэль закурил сигарету. – Ее бывает трудно лечить, особенно когда этому противится сам пациент.

Он встал, прошелся по комнате, открыл окно.

– Я с вами буду вполне откровенен, мсье Бушор, – сказал он. – Если бы ваша жена захотела, она бы выздоровела. Но она не хочет.

– Что вы намерены делать?

Его слова отнюдь не успокаивали Филиппа, еще больше заставляли страдать.

– Хочу прежде всего убедить ее в том, что выздоровление во многом зависит от нее. А раньше у вашей жены не было странностей?

Филипп задумался, пожал плечами. Он знал Матильду более четырех лет. Первое время после их знакомства она была очень грустной.

Она считала, что жизнь не удалась, и это постоянно мучило ее. Но странностью это назвать было нельзя. Как всякая женщина, она переживала из-за потерянной любви, неудачного замужества. А потом все шло к лучшему. Она успокаивалась, постепенно приходила в себя. И Филипп ни на минуту не сомневался в успехе и прочности их брака.

– Да нет, – ответил он, – не замечал. Она сломалась именно вдруг, мгновенно. Правда, когда за несколько дней до этого мы с Матильдой гуляли по городу и на улице было адское движение, она все время повторяла: «Куда несутся эти машины? Куда несутся эти машины..?»

Филипп закрыл руками лицо. Он был в отчаянии. Он не знал, что ему делать и как жить. За эти два дня он ни на минуту не прилег. И ни разу как следует не ел. Он чувствовал дикую усталость, в голове шумело.

– Не стоит так волноваться, мсье Бушор, – доктор Мертэль сел за стол. – Сейчас мы даем вашей жене успокоительное. Это очень хорошее лекарство, его совсем недавно стала выпускать французская промышленность. А как только она почувствует себя лучше, я побеседую с ней, откровенно, по душам. Думаю, мы найдем общий язык.

– Да, да, конечно…. – Филипп рассеянно поднялся.

– Мы сделаем все возможное, мсье Бушор. Это не первая наша пациентка такого рода, уж поверьте мне. Я не хочу вас обнадеживать, что-то заранее обещать, – он встал из-за стола, чтобы проводить посетителя. – Повторяю, все зависит от нее самой. А что касается нас, то мы имеем свои методы лечения и будем их применять.

– Да, спасибо доктор.

– Всего доброго, мсье Бушор.

* * *

Доктор оказался человеком неглупым, но это отнюдь не облегчало положения. Как и полагалось, он задал обычные вопросы, явно не придавая им никакого значения. Если бы это был бронхит или воспаление легких, Филипп ни на минуту не сомневался бы в успехе. Но такая специфическая болезнь…

Раньше ему случалось читать о «нервной депрессии», но он считал это больше капризом, чем болезнью. Как любому уравновешенному человеку, ему были чужды всякие там истерики и стрессы. Для него это было не более чем слабость характера, этакое «слюнтяйство», свойственное некоторым людям. Человек всегда в состоянии и силах держать себя в руках, что бы ни происходило, считал он. И разве мог он тогда предположить, что сам столкнется с этим «слюнтяйством» лицом к лицу? И все-таки успокаивающий тон доктора Мертэля указывал только на его бессилие исцелить пациентку. От таких мыслей Филипп был окончательно раздавлен. И все же слабая надежда теплилась в его душе. А вдруг и в самом деле существует некая маленькая белая таблетка, излечивающая от отвращения к жизни, от полной растерянности и апатии? Ведь в мире случается столько неприятных вещей. Вдруг Матильда выдумала неизвестно что насчет своей свободы, несчастной любви, а на самом деле организму не хватает каких-то витаминов, химических элементов для его нормальной жизнедеятельности?

Доктор Мертэль прав. Нужно себе внушить, убедить в этом. Если бы Матильда это могла понять…

Глава Двадцать Четвертая

Дело шло к осени, но сентябрьские дни все еще стояли по-летнему солнечными и теплыми. И, как обычно, в воскресный день на теннисных кортах было людно и оживленно.

Возле парка Бернар остановил машину. Открыв дверцу, проворно выскочил Тома. Ему не терпелось поиграть в теннис. Прошлое воскресенье маме очень нездоровилось, и они никуда не пошли. А сидеть дома в погожие дни было так скучно. И всю неделю он с нетерпением ждал нового воскресенья. Мама обещала поправиться. И она сдержала слово.

У Арлетт шел уже шестой месяц беременности. Она заметно пополнела, но осунулась и выглядела бледнее обычного. С помощью косметики и румян она старалась освежить свое подурневшее лицо, но постоянно выступавшие пятна все равно портили ее внешность и выдавали положение.

Арлетт легко перенесла свою первую беременность и роды. Но на этот раз все шло совершенно по-другому. Возможно, повлияли произошедшие «неприятные» события, о которых она до сих пор не могла забыть. После того разговора они больше ни разу не возвращались к щекотливой теме. Бернар вел себя, как будто ничего не произошло. Даже стал нежнее и внимательнее к ней и Тома. Все домашние заботы полностью взял на себя, больше времени уделял ребенку, накупил кучу всяких детских книжек и после работы читал их Тома. А вечерами, ложась спать, гладил живот Арлетт и говорил об их дочери, которая обещала появиться на свет как раз к Рождеству. Она должна быть необыкновенно красивой, и он назовет ее Амандой.

Арлетт с улыбкой слушала его мечтательные речи, а перед глазами стояла эта дикая сцена: как разбушевавшийся зверь он бежал за Матильдой, хватал ее за руки… И на душе становилось горько и грустно.

Она уже не могла быть той веселой и беззаботной Арлетт, всегда улыбающейся и доброжелательной. Жизнь сломала ее, показав, как в мире много фальши и лжи. Она не могла, как прежде, искренне любить Бернара. Его связь с другой женщиной убила ее лучшие чувства и заставила почерстветь.

Первое время после той безумной выходки Бернара она не могла появляться в обществе. И, взяв с собой Тома, на месяц уехала к матери в Сентбери. Там ее семья имела небольшой особняк. Правда, теперь, после смерти отца, в нем осталась одна мать. Натали, единственная сестра Арлетт, вышла замуж. Вместе с мужем они снимали меблированную квартиру неподалеку от центра, здесь же в Сентбери. У них еще не было детей и Тома был единственным внуком мадам Дюбуа. Она обожала его и постоянно скучала, в каждом письме приглашая приехать. Это была еще довольно молодая и очень подвижная женщина. Недавно ей исполнилось пятьдесят три года. К тому же она тщательно следила за собой, соблюдала диету, регулярно посещала косметолога и массажиста. Каждую осень она проводила на курортах Италии. Тамошний климат особенно благоприятно влиял на ее здоровье и самочувствие.

У мадам Дюбуа были очень теплые, доверительные отношения с дочерьми, особенно со старшей Арлетт. С детства она была ласковой и на редкость покладистой девочкой.

Никогда у Арлетт не было секретов от матери. Та всегда оставалась для нее лучшим советчиком и другом.

Будучи в Париже, она очень скучала по матери и каждый день писала ей письма, которые мадам Дюбуа бережно хранила до сих пор.

В свой последний приезд Арлетт попросила показать их. Читая собственные письма, она улыбалась их юношеской наивности. С тех пор прошло шесть лет, а как много за это время она увидела и поняла. Вернее – за последние месяцы.

Она листала свои восторженные письма о Бернаре. В ее сознании он был просто сказочным принцем. Даже его странности, его недостатки она боготворила. И как была глупа.

Она нашла то памятное письмо, в котором сообщала матери, что выходит замуж и просила родительского благословения.

Мадам Дюбуа не думала перечить Арлетт, а только просила прежде познакомить ее с будущим зятем. В душе ее беспокоила поспешность брака.

Но к счастью, жизнь Арлетт сложилась благополучно. Вместе с Бернаром они часто навешали ее. А потом появился Тома. Словом, мадам Дюбуа была довольна судьбой дочери и считала их замечательной парой.

Но в последний раз Арлетт приехала очень скучной. Как ни пыталась, от матери трудно что-то скрыть. Ей хотелось все рассказать, но… сколько ни собиралась, не смогла. Она сослалась на свою беременность, на недомогания, связанные с ней.

Арлетт чудесно провела месяц. Особенно был доволен Тома. Бабушка баловала его без меры. В Сентбери был замечательный детский парк со всевозможными качелями и аттракционами. Она чуть ли не каждый день водила его туда. Мороженого и шоколада бабушка покупала столько, сколько он желал. Все возражения Арлетт она не хотела слушать, и каждый день устраивала праздник обожаемому внуку.

Часто навещали Натали. Она тоже души не чаяла в племяннике и без конца дарила ему подарки. Их багаж увеличился вдвое, когда они возвращались домой.

Арлетт ужасно не хотелось уезжать. Бернар звонил каждый день, говорил, что скучает, ждет с нетерпением.

* * *

Но воспоминания довлели и угнетали. Там, в Сентбери, она была далека от них и отдыхала душой. Она чувствовала себя легко и непринужденно в обществе матери, сестры и сына.

Возвращение в Гренобль означало возврат к действительности. И Арлетт вновь почувствовала себя плохо. Вместе с неприятными мыслями ее часто мучили головокружение и рвота. Ей не хотелось никуда выходить. Но Тома скучал, и его было жалко. В конце концов, ребенок ни в чем не виноват.

Погода стояла чудесная, и Арлетт согласилась сводить его на корт. Бернар работал в этот день.

– Я заеду за вами часов в шесть.

– Мы надеемся, – Арлетт взяла за руку Тома.

Бернар подал им сумку с теннисными принадлежностями.

– Слушайся маму, Тома, – он поцеловал ребенка, подошел к Арлетт.

Арлетт похлопала его по плечу, но не ответила на его поцелуй.

– Идем, Тома.

– Не убегай от мамы, слышишь? Веди себя хорошо, – Бернар давал указания им вслед.

Немного постояв, проводив их взглядом, он направился было к машине, но знакомый голос окликнул его.

Он увидел мадам Жюво. Опираясь на свою трость, она спешила ему навстречу. Выражение лица было встревоженным и серьезным.

– Добрый день, Бернар.

– Здравствуйте, мадам. Очень рад видеть вас.

Ей было не до любезностей, и она быстро переменила тему разговора.

– Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, – сказала она, взяв его под руку и отводя в сторону, – но должна поговорить с вами о Матильде.

– О нет, мадам! – Бернар замахал руками.

Он только-только стал приходить в себя. С большим трудом удалось наладить отношения с женой. Все образовалось, а тут опять…

– Я ничего больше не хочу слышать об этой женщине.

– И тем не менее, я скажу вам, – мадам Жюво была настроена решительно и не собиралась отступать. – Я сегодня была в больнице. Ей совсем плохо.

Это было новостью для Бернара. Он ничего не знал ни о ее болезни, ни о больнице. Да, где-то с неделю ее не видно во дворе. Но он не думал, что что-то случилось. Утром он видел Филиппа, они поздоровались. Тот уезжал куда-то на машине. Но ничего особенного Бернар не заметил.

– Может быть, вы навестите Матильду? Немного успокоите ее, а? – в голосе мадам Жюво были настойчивость и холодок.

Вероятно, она несколько разочаровалась в Бернаре. Он оказался таким же, как и все мужчины. Сначала вскружил голову несчастной женщине, а потом струсил и подался в кусты.

– Послушайте, я знаю Матильду больше, чем все вы. Наверное, я единственный в мире, кто ей ничем не может помочь.

– Вы не правы. Из этой истории вы выбрались. А Матильда нет.

Где-то в глубине души мадам Жюво понимала Бернара. Как-никак он имел семью, тем более жена ждала ребенка. Оставить их было бы неслыханной жестокостью. Но и поступать так с Матильдой было не менее жестоко и подло. Эта женщина была очень симпатична мадам Жюво. Возможно, как никто другой она понимала ее чувства, потому что пережила похожую трагедию. Мадам Жюво знала, что такое любовь и какой безрассудной бывает она, поэтому глубоко сочувствовала Матильде и не могла ее не защитить.

Но Бернар не хотел ничего слышать. Он не любил, когда посторонние люди вмешивались в его жизнь. При всем уважении к мадам Жюво этот разговор ему был неприятен и раздражал его.

– Не настаивайте, хватит с меня, – отрезал он и поспешил к машине.

Мадам Жюво с неприязнью посмотрела ему вслед. Нет, он ни чем не отличался от других мужчин. Она в нем глубоко ошиблась, хотя считала, что видит людей насквозь. «Век живи, век учись», – сказала она себе.

Ни в чем и ни в ком нельзя быть уверенным абсолютно. А она всю жизнь доверяла людям.

И вместе с тем, она не винила его. Жизнь слишком сложна и порой не так просто во всем разобраться.

Мадам Жюво медленно двинулась к кортам.

* * *

Всю дорогу Бернара не оставляли тревожные мысли. Он понимал, что говорил слишком сухо с мадам Жюво. Она не заслуживала этого. Да и по отношению к Матильде… Он не прав. В конце концов в случившемся была его вина. Как ни тяжело, но он должен это признать. Ему сразу нужно было вести себя иначе, взять себя в руки, быть мужчиной, наконец, а не слюнтяем. Он чувствовал, что вся эта история не кончится добром. К тому же прекрасно знал Матильду, ее легко ранимую душу, слабые нервы.

Безусловно, его поведение теперь выглядело как предательство. Он не знал, что ему делать, как быть, только твердо был уверен в том, что так поступать нельзя.

* * *

Бернар работал в ночную смену. Беременность Арлетт предвещала новые расходы, и им требовалось больше денег. И теперь два раза в неделю он работал по ночам. Эти смены хорошо оплачивались, и физически крепкому и закаленному организму Бернара отнюдь не вредили.

– Первый причал освободить! Первый причал освободить!

Бернар вылез из танкера. В своей рабочей одежде – дутой непромокаемой куртке и таких же штанах – он казался еще более неповоротливым и огромным.

– Ты меня звал? – спросил он диспетчера.

– Тебя спрашивали.

– Кто?

В такой час посетителей обычно не бывало.

– Не знаю. Он ждет тебя вон там. – Танкер шестнадцать-десять на третий причал.

Несколько удивленный, Бернар поплелся в инструкторскую. Какое-то недоброе предчувствие появилось у него.

Его ждал Филипп. Они ни разу не разговаривали после того злополучного банкета. Его прихода Бернар никак не ожидал и чувствовал себя очень неловко. Он даже не знал, как себя вести.

Они стояли лицом к лицу, совсем близко друг от друга. Бернар заметил, что Филипп как-то внезапно осунулся, постарел. Переживания наложили свой отпечаток.

– Матильда в больнице, – сказал он после короткого замешательства.

– Я знаю. Мне говорили.

Они снова замолчали. Обманутый муж и любовник его жены… Оба чувствовали неловкость и подавленность.

Этот тяжелый для обоих разговор Бернар решил начать сам. Когда-нибудь они должны были объясниться. В конце концов, Филипп – мужчина и должен его понять.

* * *

Бернар рассказал все, ничего не скрывая и не тая, всю сложную историю его любви. Он говорил долго, страстно жестикулируя и даже иногда повышая тон. Он начал с самого начала, с самого первого дня их знакомства, откровенно рассказывая о своих переживаниях и чувствах. Ни с кем он еще не был так открыт. Но он хотел, чтобы Филипп понял его… И простил. Если это, конечно, возможно. Во всех подробностях он описал два года их связи, сам удивляясь своей памяти. Он пытался объяснить, почему у них все так сложилось с Матильдой, почему не смогли пожениться, хоть и любили безумно. Рассказал о том, что пережил, когда встретил ее вновь.

Филиппу эта исповедь не доставляла ни малейшего удовольствия. Слышать, что любимая тобой женщина никогда не любила тебя, что всегда ее сердце принадлежало другому, и при первой возможности она изменила тебе без всякого угрызения совести.

В этой истории он чувствовал себя абсолютно лишним, чужим и ненужным. И хотя Бернар говорил только о своих чувствах к Матильде, Филиппу было неприятно и больно. Она его жена, и когда о ней говорил другой мужчина…

Филипп ревновал. Матильда была его единственной любовью. Никого и никогда он больше не любил. Во всех отношениях перед ней он кристально чист и безгрешен. Почему же судьба так наказала его?

– Теперь я все объяснил. Вы знаете столько же, сколько и я, – Бернард облегченно вздохнул, как будто снял тяжелый груз. – Поступайте, как считаете нужным.

– Матильда очень дорога мне, – произнес Филипп. – Поверьте, мне нелегко было прийти к вам.

Он встал с кресла, подошел к окну.

– Я здесь не для того, чтобы слушать исповедь. Теперь это уже не имеет значения.

Он замолчал.

– Каждый раз, когда я прихожу к ней в больницу, по ее лицу, по ее взгляду я понимаю, что не меня она ждет…

* * *

Бернар медленно поднимался по белой больничной лестнице, заранее обдумывая предстоящую встречу. Он волновался. Он не знал, что скажет Матильде, как она его встретит.

Белые стены до блеска вымытого коридора наводили страх. Бернар никогда не лежал в больнице, и она представлялась ему чем-то ужасным.

Он подошел к нужной палате, немного постоял и, собравшись с духом, открыл дверь.

Матильда лежала, до подбородка накрытая одеялом. Услышав, как скрипнула дверь, она открыла глаза.

– Привет, Матильда.

Выражение ее лица совсем не изменилось, не дрогнул ни один мускул. Она обвела его абсолютно равнодушным, ничего не значащим и не выражающим взглядом и снова закрыла глаза.

– Мне остаться или уйти?

Она лежала неподвижно, как будто ничего не слышала. Бернар заметил, как сильно похудело ее лицо. Высохшие губы казались бесцветными. Только иссиня-черные волосы и огромные глаза выделялись на этом мертвенно-бледном лице. От физического и нервного истощения оно приобрело болезненный зеленоватый оттенок. Который день Матильда отказывалась от пищи. Она принимала только таблетки. И стакан воды.