Текст книги "Соседка"
Автор книги: Этьен Годар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава Двенадцатая
Они любили Париж, но были не прочь убежать из него при первой возможности. Так оно вообще часто бывает с тем, что любишь. Или кого, разумеется. Будучи в восторге от столицы, Бернар все-таки выбрал карьеру моряка, Матильда же часто заявляла, что для ее живописных студий, как воздух, необходим сельский пейзаж. Она была увлечена Синьяком и до бесконечности экспериментировала на картонах или кусках холста, натянутых на небольшие сосновые рамки.
Снег в ту осень выпал очень поздно. Они жили в деревянном домике среди невысоких сосен на склоне горы, и по ночам уже случались заморозки, так что вода в кувшине на умывальнике покрывалась к утру тонкой корочкой льда.
Хозяйка пансиона рано утром входила в комнату, чтобы закрыть окна и разводила огонь в высокой изразцовой печке. Сосновые дрова трещали и разгорались, огонь в печке начинал гудеть, и хозяйка во второй раз входила в комнату, неся толстые поленья для печки и кувшин с горячей водой.
Когда комната нагревалась, она приносила завтрак. Завтракая в постели, они видели озеро и горы по ту сторону озера. На вершинах гор лежал снег, и озеро было серое со стальной синевой.
Снаружи, перед самым домом, проходила дорога. От мороза колеи и борозды были твердые, как камень, и дорога упорно лезла вверх через рощу и потом, опоясав гору, выбиралась туда, где были луга, и сараи, и хижины на лугах на опушке леса, над самой долиной.
Долина была глубокая, и на дне ее протекала речка, впадавшая в озеро, и когда ветер дул из долины, слышно было, как речка шумит по камням.
Иногда они сворачивали с дороги и шли по камням через сосновую рощу. В роще земля под ногами была мягкая: она не отвердела от мороза, как на дороге. Но им не мешало то, что земля на дороге твердая, потому что они специально купили заранее горные ботинки с ребристыми подошвами, в которых идти по дороге было не тяжело.
От дома, в котором они жили, начинался крутой спуск к небольшой равнине у озера, и в солнечные дни они сидели на веранде, и им было видно, как вьется дорога по горному склону, и виден был склон другой горы и расположенные террасами виноградники, где все лозы уже высохли по-зимнему, и поля, разделенные каменными оградами, и пониже виноградников городские дома на узкой равнине у берега озера.
На озере помещался островок с двумя деревьями, и деревья были похожи на двойной парус рыбачьей лодки. Горы по ту сторону были крутые и остроконечные, и у южного края длинной впадиной между двумя горными кряжами лежала долина Роны, а в дальнем конце, там, где долину срезали горы, был Дан-дю-Миди. Это была высокая снежная гора, и она господствовала над долиной, но находилась она настолько далеко, что не отбрасывала тени.
Когда было солнечно, они завтракали на веранде, но в остальное время предпочитали есть наверху, в маленькой комнате с досчатыми стенами и маленькой печкой в углу.
Они накупили, отправляясь сюда, кучу журналов и книг, и выучились многим карточным играм, в которые можно было играть вдвоем. Маленькая комната с печкой была их гостиной и столовой, там помещались два удобных кресла и журнальный столик, а в карты они играли на обеденном столе после того, как уберут посуду.
Хозяева пансиона, пожилая чета, жили внизу, и иногда слышно было, как они разговаривают. Похоже, они тоже были счастливы. Он когда-то был обер-кельнером, а она служила горничной в том же отеле, и они скопили денег на покупку этого дома. У них был сын, который готовился тоже стать обер-кельнером и служил в отеле где-то в Германии.
Внизу находилось помещение, где торговали вином и пивом, и по вечерам они иногда слышали, как на дороге останавливаются грузовики, и мужчины поднимаются в дом пропустить стаканчик.
В коридоре перед их комнатой стоял ящик с дровами, и оттуда Бернар брал поленья, чтобы подбросить в печку. Но обычно они не засиживались поздно. Они ложились спать в их большой комнате, не зажигая огня, и раздевшись, Бернар открывал окна, и смотрел в ночь, и на холодные звезды, и на сосны под окнами, и потом как можно быстрее ложился в постель.
Что ни говори, а хорошо под теплым одеялом, когда воздух такой холодный и чистый, а за окном ночь.
Спали они крепко, и если просыпались, то для того, чтобы поуютнее подоткнуть одеяло и снова уснуть с чувством легкости и добротного обустройства.
Париж и все дела и проблемы казались далекими, как футбольный матч в чужом колледже, газет они не читали и новостями не интересовались принципиально.
Иногда они спускались по склону горы в Монтрэ. От самого дома вела вниз тропинка, но она была очень крутая, и обычно они предпочитали спускаться по дороге и шли широкой, отверделой от мороза дорогой между полями, а потом между каменными оградами виноградников и еще ниже между домиками лежащих у дороги деревень.
Потом по той же дороге они проходили мимо старого, крепко сбитого каменного шато на выступе горы, среди расположенных террасами виноградников, где каждая лоза была подвязана к специальной палке, и все лозы были сухие и бурые, и земля ожидала снега, а внизу, в глубине лежало озеро, гладкое и серое, как сталь.
От шато дорога шла вниз довольно отлого, а потом сворачивала вправо, а дальше начинался вымощенный булыжником крутой спуск прямо в Монтрэ.
У них, ни у Матильды, ни у Бернара, не было знакомых в Монтрэ. Они шли по берегу озера и видели лебедей, и бесчисленных чаек, и буревестников, которые взлетали, стоило к ним приблизиться, и жалобно кричали, глядя вниз, на воду.
Придя в город, они шли по главной улице и останавливались у витрин, чтобы получше их рассмотреть и зайти в тот или другой магазин. Туристов было мало, и им везде были рады.
Однажды им попалась на пути парикмахерская, и Матильда зашла туда причесаться. Хозяйка парикмахерской встретила ее очень приветливо, это была их единственная знакомая в Монтрэ. Пока Матильда причесывалась, Бернар сидел в пивном погребке и пил темное мюнхенское пиво и читал газеты.
Это был редкий случай, когда он все-таки заглянул в газеты (быть может, в тайной надежде найти там импульс, который придал бы его жизни новый смысл или новую цель?), как и ожидалось, ничего интересного он там не обнаружил. Все как всегда. Наводнение в Кашмире. Ожесточенные бои на семнадцатой параллели. Банковский крах в Кейптауне.
Он сидел в уголке с большой кружкой пива, и отпивая из кружки, лениво перелистывал страницы, не особо вникая в смысл прочитанного. Он думал, что Матильда зайдет за ним, но ее все не было. В конце концов Бернар положил газеты на место и, заплатив за пиво, отправился ее искать.
День был промозглый, зимний и сумрачный, и Матильда все еще оставалась в парикмахерской. Хозяйка продолжала укладывать ей волосы. Клиентов в эту пору года бывало немного, и она радовалась каждому.
Бернар сидел в кабинетике среди зеркал, шампуней и инструментов, и смотрел. Матильда улыбалась и разговаривала с ним, не забывая поглядывать в зеркало, и голос у него был немного хриплым от мороза и от волнения.
– Мне прямо совестно, что я так долго. – Наконец Матильда встала.
– Нет, тебе очень идет, вот так сидеть в кресле среди зеркал. Я бы здесь еще погостил.
– Ты прелесть.
* * *
Когда они вышли и пошли по улице, и стали подниматься к станции, было очень холодно. Холодный ветер дул из Ронской долины. В витринах магазинов горели огни, и они поднимались по крутой каменной лестнице на верхнюю улицу и потом по другой улице к станции.
Там уже стояла освещенная изнутри белым ровным светом электричка. Они зашли в вагон, предварительно справившись о времени отхода. Оказалось – они как раз вовремя. Машинист и кондуктор вышли из станционного буфета и разошлись по местам. Бернар открыл окно в пустом вагоне, и свежий морозный воздух ворвался под пластиковый потолок и неоновые лампы.
– Ты устала, Мат? – спросил Бернар.
– Нет, все в порядке. Здесь просто чудесно.
– Нам не долго ехать.
– Я бы с удовольствием прокатилась подольше, – сказала она. – Не тревожься обо мне, милый. Все хорошо.
* * *
Наконец выпал снег. Это случилось всего за три дня до рождества. Как-то утром они проснулись и увидели за окном большие белые хлопья. В печке гудел огонь, и вылезать совсем не хотелось. За окном бушевала настоящая снежная буря. Хозяйка пансиона сказала, что она началась около полуночи.
Бернар подошел к окну, но ничего не смог разглядеть, даже дороги. Мело со всех сторон, снежные вихри крутились с такой силой, что казалось – весь дом сейчас взлетит и помчится куда-то в пурге, теряя стены и цепляясь за скалы.
– Хорошо бы походить на лыжах, – сказала Матильда. – Или покататься на санках…
– Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Как на автомобиле.
– А трясти не будет?
– Вот кстати и узнаем.
– Терпеть не могу тряски.
– Немного погодя, когда утихнет, можно будет выйти погулять по снегу.
– Перед обедом, – сказала Матильда. – Для аппетита.
– Я и так вечно голоден.
– Я тоже.
* * *
Они вышли в метель. Повсюду намело сугробы, так что далеко уйти все равно бы не получилось. Мело так, что невозможно было раскрыть глаза, и такая прогулка им обоим, естественно, быстро надоела. Они зашли в маленький кабачок возле станции и, метелкой стряхнув друг с друга снег, сели на скамью и спросили вермуту.
– Сегодня сильная буря, – сказала кельнерша. – Снег поздно выпал в этом году.
– Да, пожалуй.
Когда они вышли, чтобы идти домой, их тропинку, протоптанную в снегу, уже занесло. Только едва заметные углубления остались там, где раньше были их следы. Мело прямо в лицо, так что по-прежнему нельзя было раскрыть глаза. Добравшись до дома, они, естественно, тут же отправились завтракать.
Завтрак подавала хозяйка пансиона.
– Завтра можно будет пойти на лыжах, – сказала она. – Вы ходите на лыжах?
– Нет, но хотели бы научиться.
– О, вы очень легко научитесь. Здесь неподалеку лыжный курорт, там неплохие инструкторы. Обычно люди осваивают технику буквально за несколько дней. Проверено.
– Когда можно будет приступить к занятиям?
– Да хоть завтра. Там правда хорошие инструкторы.
* * *
Когда после обеда они сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, за которым все еще валил снег, Матильда сказала:
– Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?
– Зачем мне это?
– Неужели тебе не хочется повидать других людей, развлечься, отдохнуть от меня?
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Нет, я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда.
– Ну, тогда я никуда не поеду.
– Иди сюда, – сказала Матильда. – Я хочу погладить тебя по голове, я хочу запомнить тебя таким, как сейчас. Пока ты мой. Только мой… Милый, почему бы тебе не отпустить бороду.
– Тебе хочется?
– Да. Ну просто так, ради забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой. Должно быть, настоящий морской волк!
– Договорились. Буду с бородой. Вот прямо сейчас и начну отпускать. Отличная идея. Наконец появилось серьезное занятие.
– Ты огорчен, что я оторвала тебя от твоих танкеров?
– Нет, я чертовски доволен, что мы сюда выбрались. Мне хорошо. А тебе?
– Мне чудесно. Но я боюсь, по-моему, последнее время тебе скучно со мной…
– О, Матильда! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю!
Бернар не взялся бы утверждать, что сказанное им было правдой, но точно так же он был совершенно уверен, что говорит искренне. Так бывает, и не только в романах, но и в жизни тоже.
– И теперь по-прежнему?
– Теперь и всегда! И я вполне счастлив.
– Очень хорошо, а то мне кажется – ты какой-то неспокойный. У тебя что, дела в Париже?
– Пустое, не обращай внимания. Просто я устал за год.
– Это и меня беспокоит. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть с тобой. Хочу быть похожей на тебя. Хочу, чтобы меня принимали за тебя.
– Так оно и есть. Мы с тобой одно, и уже довольно давно, разве ты не замечаешь?
– Знаю. По ночам. Но я хочу, чтобы совсем нельзя было разобрать, где я, а где ты, чтобы нас путали. Но чтобы ты уезжал, я не хочу. Это я так сказала, просто… Но если тебе хочется, конечно, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я вообще не живу, когда не с тобой.
– Я не уеду, – сказал Бернар. – И вообще, мы никогда не расстанемся. Мы все время будет вместе. Ты всегда будешь со мной.
* * *
Однажды Бернар проснулся среди ночи и почувствовал, что Матильда тоже не спит. – Ты не спишь, дорогая?
– Нет. Знаешь, я проснулась и подумала – ведь мы могли вообще не встретиться тогда, у моей тети. Честно говоря, я едва тогда уговорила себя придти. И уж во всяком случае не надеялась ни на что интересное. Господи, что бы было, не найди мы друг друга…
– Ты была тогда немного сумасшедшая.
– И даже не немного. Но теперь все по-другому. Теперь все совсем по-другому. Теперь я всегда буду с тобой.
Глава Тринадцатая
Матильда встала с кровати, подошла к Бернару.
– Подожди, – прошептала она.
– Я жду.
Она погладила его волосы, шею, лицо. От прикосновения ее рук он почувствовал легкое головокружение. Он закрыл глаза. Потом взял ее руки в свои и нежно стал их целовать. Вдруг на запястье он увидел шрам.
– Что это?
– Не задавай идиотских вопросов, приятель!
Она резко выдернула руку, но Бернар сильно схватил ее за локоть и еще сильнее прижал к себе.
– А я буду, – он почти насильно посадил ее к себе на колени. – И я тебе не приятель. Я любимый. Разве ты забыла?
– Мой любимый меня бросил. Ты об этом разве не знаешь? Он ушел и женился на другой. Все очень просто.
Да, он ненавидел ее тогда. Ненавидел, потому что безумно любил. Будучи молодым и тщеславным, он не мог разобраться в своих чувствах. В глубине души он знал, что любит Матильду, но сознаться в этом даже самому себе считал постыдным и унизительным.
Он был иногда ревнив и устраивал сцены. Желал, чтобы она принадлежала ему одному, его бросало в жар, если видел рядом с ней мужчину. Он был по-юношески вспыльчив и себялюбив. Иногда Матильда раздражала, и он уходил. А потом возвращался. Потому что жить по-другому не мог.
Но теперь он изменился. Юношеская спесь исчезла. Он больше не сомневался в своих чувствах.
– Жаль, что мы встретились только сейчас, – сказала Матильда.
– Но мы встретились, и все хорошо.
Нет, больше не может быть хорошо. Прекрасные минуты забвения прошли и нужно возвратиться к жестокой реальности. Да, они любили друг друга. Но как? Украдкой, спрятавшись от всех… Через полчаса они выйдут из отеля и разбредутся. Он будет врать жене, и она будет жить с мужем, делая вид, что ничего не произошло. А так не может быть хорошо.
– А ты по-моему, стала еще красивее. Конечно, в молодости мы не щадили себя. Мы поумнели.
– Не все ли равно, – выражение лица Матильды опять стало поникшим и грустным. – И что это меняет?
Бернар подошел к ней. Она сидела на краешке кровати, свесив ноги. Он опустился на колени, обхватив ее ноги.
– Но мы любили, – сказал он.
– Нет. Это я любила тебя, а ты был влюблен. Это совсем другое. Ты ревновал, не верил мне.
– А ты твердила: «Потому что люблю».
– А ты был готов бежать за любой юбкой, месье.
Бернар встал, прошелся по комнате. Да, он был ненасытен тогда и все искал чего-то.
– Мне казалось, что под женской юбкой невероятная тайна.
– А теперь? – Матильда улыбнулась.
– Ну – бывает еще, – он поднялся и сел рядом.
– Ты был нежен со мною…
– Я и сейчас такой же, как тогда, – он заключил ее в объятия.
– Как тогда…
* * *
От долгих нежных поцелуев они замирали в блаженстве. В эти минуты забывались все обиды и боль, разочарования и муки.
Это были мгновения простого человеческого счастья, которого волей судьбы они в обычной жизни были лишены.
Было уже поздно. Уходя, Матильда еще раз посмотрелась в зеркало, поправляя прическу. Бернар стоял рядом. Непослушные светлые волосы в беспорядке рассыпались, торчали в разные стороны.
– Волосы пригладь, – сказала Матильда Бернару.
Он небрежно встряхнул головой.
– Этот твой жест я люблю, – она положила руку ему на грудь. – Впервые его увидев, я поняла, что не могу отказать тебе.
Он поцеловал ее губы. Обнявшись, они вышли. Бернар закрыл дверь.
– Я сниму этот номер на месяц, – сказал он, когда они спускались по лестнице.
– Зачем?
– Не хочу, чтобы другие бывали в нем…
– Хорошо, сними.
* * *
Небо было безоблачным и чистым. Самолеты медленно шли на посадку и плавно взлетали вверх.
– Пятнадцать направо! Пятнадцать направо! – Филипп стоял у пульта.
– Месье Бушор, вас ждут внизу.
Кто бы это мог быть? Дав несколько указаний напарнику, он поспешил вниз.
В просторном, чистом, залитом солнцем фойе он увидел Ролана.
– Я провожаю мадам Жюво, а это… – в руке он держал большой сверток, – передай своей жене. Она в курсе. Скажи ей, что на этой неделе меня будет легче застать на кортах, чем в типографии.
Они вышли на аэродромное поле. Солнце слепило глаза. От нагретого асфальта стояла невыносимая духота, и лишь легкий ветерок приносил струю свежего воздуха. Филипп щурился. Он не любил жару.
У машины стояла мадам Жюво в синем дорожном костюме, готовая к отъезду, поглаживая своего пуделя, сидевшего на капоте.
– К великой скорби своих поклонников мадам Жюво покидает Гренобль на неделю! – продекламировал Ролан.
С мадам Жюво у него были очень теплые дружеские отношения. Он знал ее давно и любил как родную мать. Может быть, потому что совсем не помнил своей.
Его воспитал отец. Мать их оставила, когда Ролану был год. С тех пор они ничего не слышали о ней. Он даже не знал, жива ли она. Одни говорили, будто она уехала в Америку, а кто-то вроде бы встречал ее в Лондоне. Но отец всегда запрещал ему интересоваться этим, и в конце концов Ролан решил, что так будет лучше. Хотя иногда думал об этом, и на душе становилось до боли обидно… Будучи тридцати пяти лет отроду, он даже не представлял, как выглядела его мать. После ее ухода отец сжег все ее фотографии, письма, одежду, даже ее книги – словом все, что каким-то образом было связано с ней и могло напоминать о ней. Маленький Ролан считал, что мама умерла. Так говорил ему отец. Но потом, когда ему было уже семь лет и он пошел в школу, его тетка, сестра отца, как-то невзначай проговорилась. Отец был страшно зол тогда. Ролан даже боялся, что он выгонит из дома тетю Мадлен, но потом как-то все утряслось. Отец успокоился и рассказал сыну всю правду, взяв слово о том, что тот больше никогда не будет расспрашивать. Он не мог обвинять отца. Да, он был вспыльчив, часто занудлив и чрезвычайно строг, но в то же время больше всего на свете он любил Ролана, много работал, чтобы дать ему все, что необходимо юноше из приличной семьи. Он был врачом. Ему приходилось сутками пропадать в клинике, чтобы содержать дом (а они жили в хорошем двухэтажном особняке в окрестностях Парижа), машину и даже прислугу.
Теперь он был болен и стар. Накопив приличное состояние, он безбедно проводил остаток жизни в своем особняке. Дом был слишком большим, и часть его он сдавал внаем. К старости он становился скуповат и прижимист.
Ролан старался чаще навещать отца, но долго находиться там как ни старался, не мог. Конечно, он был очень благодарен за все, что для него сделал отец, но тяжелый, а с годами еще более невыносимый характер старика часто раздражал его. Забывая, что сын уже давно взрослый, он всегда вмешивался в его дела, что-то запрещал, требовал полного отчета во всем.
Понимая, что обязан отцу всем, Ролан не мог обижаться, но… покидал стены родительского дома, испытывая огромное облегчение и чувство свободы во всем.
С момента их первой встречи, Ролана всегда невольно тянуло к мадам Жюво. В ней он находил то, чего так не хватало в родительском доме. Ее внимание, живое участие в его жизни, ее мудрость и доброта были так необходимы Ролану. Что бы ни делал, будучи в Париже или еще где-нибудь, принимая решения, спрашивал: «А что бы сказала мадам Жюво?» Чувствуя выражение ее лица, ее взгляд говорил: «Нет. Ей не понравилось бы это. Она сочла бы это вульгарным». И отказывался от предложений, впоследствии благодаря судьбу за то, что послала ему эту замечательную женщину.
– Большой привет вашей жене, – сказала Филиппу мадам Жюво и коснулась его руки. – Не забудьте: это не ради приличия. Большой привет.
Ролан взял чемоданы. Мадам Жюво ласково, потрепала своего лохматого любимца:
– Счастливо, Бенито, счастливо.
Она не волновалась. Ролан обещал присмотреть за ее «курятником».
– Пойду подниму вам самолет в воздух, – сказал Филипп.
– Так это вы будете поднимать меня в воздух? Не увлекайтесь пируэтами, пожалуйста, – мадам Жюво весело помахала ему вслед и прикрыла глаза ладонью от солнца.
* * *
Майские дни стояли на редкость жаркими и сухими.
Без головного убора люди опасались долго бывать на свежем воздухе, и парк вокруг теннисного клуба пестрел разноцветными шляпами и панамами. Более пожилые дамы сидели под летними зонтиками, считая, что загар способствует еще более быстрому старению кожи.
Часто страдая головными болями, Матильда тоже не выносила солнца. Филипп играл в теннис, а они с Роланом укрылись в тени за одним из отдаленных столиков летнего кафе. Ролан рассматривал ее рисунки.
– Я и не знал, что у вас такое замечательное чувство юмора, – сказал он. – Мне с вами, можно сказать, повезло.
– Дети любят смешное. И вот, что я выдумала, – Матильда показала свою последнюю работу, изображающую ленивого школьника.
Их беседу прервал подошедший официант. Он склонился к Ролану:
– Простите, пожалуйста. Вы видите того господина в баре? Он спрашивает мадам Жюво. Я сказал: «Ее нет», но он не верит. Он пришел еще утром.
Ролан и Матильда посмотрели в сторону бара. Там за стойкой стоял пожилой господин в черном костюме с рыжеватой бородкой. В руке он держал маленький чемодан.
* * *
– Я узнаю, в чем дело, – Ролан поднялся. – Извините, Матильда.
Она продолжала наблюдать за незнакомцем. Ролан поспешил к бару.
– Странный человек пришел, – сказал официант Матильде. – Все рассматривает, расспрашивает о мадам Жюво.
Матильда еще раз посмотрела в ту сторону. Ролан что-то говорил ему. Через несколько минут он вернулся. Ролан был очень удивлен. Мадам Жюво никогда не рассказывала, что в Новой Каледонии у нее есть друзья. А этот тип приехал прямо оттуда, чтобы повидать ее. И даже говорит, что давал телеграмму, предупреждая о приезде. Странная история… Видимо, она ничего не получала. Она бы не уехала. Уж он-то знает мадам Жюво.
Они видели, как незнакомец быстро вышел из бара, поспешил к машине, стоявшей за кустами сирени, и уехал прочь.
* * *
– Чудесная клубника! – воскликнула Арлетт, раскусывая большую красную ягоду.
В тот день они с Бернаром были приглашены на ужин к Бушорам.
– Я положу еще, – сказала Матильда. – А скоро будет кофе.
Она направилась на кухню.
– Нет, я не пью кофе вечером, – сказала Арлетт. – Лучше чай.
– А мне кофе, Матильда, – Филипп был страшным кофеманом. Он страдал от низкого давления, и кофе придавал тонус его организму.
Бернар вызвался помочь хозяйке. На кухне они были вдвоем. Бернар варил кофе, а Матильда нарезала сыр. Бернар поднес шипящий кофейник.
– Ты будешь кофе? – спросила она, разливая его по чашкам.
Вместо ответа он схватил ее за руку и повлек в угол, откуда Арлетт и Филипп не могли их видеть.
– Завтра в пять я жду тебя в гостинице, – он коснулся губами ее уха. От его горячего дыхания по телу Матильды пробежала дрожь.
– Н-нет, нет… – она волновалась.
Бернар хотел поцеловать ее, но она испуганно отшатнулась и громко спросила:
– Бернар, вы принесете чашки?
Он взял поднос. Матильда несла сахарницу и сыр.
– Вы неплохо обставили комнату, – заметила Арлетт.
Действительно, из серой и необжитой, получилась уютная гостиная. Бордово-красная обивка дивана и кресел прекрасно гармонировала с розовыми обоями и красным абажуром люстры. Красный интерьер дополнили тяжелые бордовые шторы и мягкий цветной ковер.
– Да, по-моему неплохо, – сказал Филипп. – Камин такой большой. Вот только пианино не на месте.
В самом деле, пианино было старомодным и громоздким, плохо сочеталось с современной обстановкой комнаты.
Матильда принесла бутерброды и пригласила всех к столу.
– Сахар, пожалуйста.
– Благодарю.
На диване, где сидел Бернар, она увидела небольшой сверток, перевязанный белой ленточкой.
– А что это такое? – спросила она.
– Это тебе подарок, – ответил Филипп. Он улыбнулся.
Матильда взяла в руки сверток.
– У вас сегодня день рождения? – спросила Арлетт.
– Нет, у меня в мае день рождения…
От неожиданности Матильда немного растерялась. Обычно Филипп не любил делать подарки. Вернее, не умел делать этого.
Поэтому все вещи Матильда покупала себе сама или когда они ходили по магазинам вместе.
– Это подарок перед разлукой, – сказал Филипп.
Сразу не сообразив, Матильда бросила на него недоуменный взгляд. Бернар тоже удивленно посмотрел на Филиппа.
– Я уезжаю на три дня, – спокойно продолжал тот, – Матильда не хочет ехать со мной. Она надумала здесь что-то переставлять. Я не удивлюсь, если пианино будет на крыше.
Филипп и Арлетт рассмеялись, а Матильда и Бернар загадочно переглянулись. Она разворачивала пакет.
– Сейчас посмотрим. Кажется, я догадываюсь.
Матильда разорвала бумагу.
– В прошлое воскресенье мы гуляли по городу и зашли в магазин. Это платье ей очень понравилось. Она примерила его…
Он смотрел на Матильду. Она улыбалась. Он обожал ее за такую улыбку.
– А потом? – спросила Арлетт.
– Потом она заметила, что его нельзя надевать: оно слишком экстравагантно.
Матильда достала платье. Оно было совсем легкое, из прозрачного красного шифона с цветной каймой понизу. Ее глаза радостно светились.
Бернар не мог оторвать от нее взгляда. Она прелесть. Он хотел ее. И ревновал. Ему хотелось самому покупать ей платья, дарить подарки, любоваться ее красотой. Он завидовал Филиппу и в то же время знал, что сердце Матильды принадлежит только ему, Бернару.
– Отличное платье, Матильда, – сказала Арлетт. – Сейчас такие носят.
– Но вы не видели его на мне…
– А ты примерь! – Арлетт и Филипп сказали в один голос.
Она посмотрела на Бернара. Он сидел молча, нахмурив брови. Ему неприятно было все это. Он хотел быть с ней вдвоем, только вдвоем. И чтоб никакого Филиппа, никакой Арлетт. Они были лишними. Они мешали. Ему так хотелось взять ее на руки и целовать, целовать до потери рассудка.
– Отличная мысль! – сказал Филипп. – Примерь, пожалуйста.
Матильда стояла в нерешительности. Она наблюдала за Бернаром. Он был недоволен чем-то.
– Можно, хоть я посмотрю? – Арлетт встала с кресла и весело щебеча, они побежали наверх.
Из спальни доносился их возбужденный щебет. Женщины любили наряды. Всегда. И несмотря ни на что.
Бернар и Филипп остались вдвоем. Они пили охлажденный коктейль.
– Вы не представляете себе, что для меня значит ее смех, – прервал их короткое молчание Филипп.
Бернар удивленно уставился на него.
– Когда мы познакомились, она была так же красива и привлекательна, но не смеялась. Ей было тогда очень плохо. Она развелась с мужем.
Бернара передернуло. Как будто кто-то хлестнул его по лицу. Он ничего не знал. Она ничего не говорила о другом замужестве.
– Развелась?
– Да. Молниеносный развод после краткосрочного замужества.
Бернар опустил голову. Оказывается, он не знал Матильду. Вернее знал, но не до конца. Почему она скрыла? Значит, в ее жизни была еще одна любовь…
Его мысли прервал громкий свист за окном. Филипп встал.
– Это на улице, – сказал Бернар.
Они подошли к окну. Филипп открыл дверь, вышел на улицу. Никого не было.
– И часто здесь такое бывает? – он закрывал дверь.
– Да нет. Во всяком случае, когда вы уходите, я вам советую не оставлять у входа свет.
* * *
Их прервали оживленные голоса Матильды и Арлетт. Они спускались по лестнице. Филипп поспешил им навстречу. Растерявшийся Бернар немного помедлил и пошел за ним.
В новом наряде Матильда была ослепительна и хороша как никогда. Платье, такое легкое и прозрачное, подчеркивало ее стройную фигуру, делало еще выше. Книзу оно было расклешенным. Декольте придавало особый шик и сексуальность.
Бернар застыл от изумления. Нет, она божественно хороша! Она сокровище. Он взглянул на Арлетт. Она так же восхищенно смотрела на Матильду и искренне радовалась ее новому платью. Но боже! Она была серой мышкой рядом с обворожительной Матильдой.
Филипп счастливо улыбался и любовался красавицей-женой.
– Декольте совсем небольшое, а разрез теперь в моде, – комментировала Арлетт, будто модельер свою новую модель. – Я едва уговорила Матильду выйти к вам. Это платье она будет надевать лишь при вас, Филипп.
– Нет. Когда захочет. Я отнюдь не ревнивый испанский муж.
Матильда кружилась. Подол платья высоко поднимался и развевался в воздухе. Вдруг Бернар увидел, что одна нога полностью обнажилась. На боку был глубокий разрез чуть ли не до самого бедра. Это уже было выше его сил. Кровь закипала внутри. От возбуждения он не знал, куда девать руки, за что ухватиться, как скрыть свои чувства. Он отвернулся и сделал вид, что рассматривает картины.
– Вы поможете убрать мне чашки, Бернар?
– Да, да… – От волнения Бернар был в некотором замешательстве.
Он стал поспешно собирать чашки. Руки дрожали. О! Хоть бы не разбить… Матильда направилась на кухню и он, нагрузив поднос, поплелся за ней.
Как только они остались вдвоем, Матильда взяла его за руку.
– Я приду завтра в шесть, – шепнула она.
Бернар хотел обнять ее, но она ловко вывернулась и подошла к умывальнику, чтобы помыть чашки.
А в гостиной Филипп мило беседовал с Арлетт. На кухне были отчетливо слышны их голоса. Они ни о чем не догадывались, ничего не подозревали. Арлетт чувствовала себя, как и раньше, счастливой женой, а Филипп искренне радовался переменам, происходившим с Матильдой. Наконец-то она улыбалась, в глазах появился задорный блеск и вся она как будто светилась, торжествовала. Ему было приятно видеть ее такой. Но почему-то он хотел спросить: «что же все-таки произошло, в чем причина таких перемен». Он не задавал вопросов. Будь он повнимательней и глубже – безусловно заинтересовался бы этим еще тогда…
Но природная уверенность в том, что у него все должно быть в порядке, все расставлено по своим местам и идет по общепринятым правилам, взяла верх.
– Вы вчера смотрели по телевизору фильм?
– Да, хотя я не люблю мелодрамы.
– На самом страшном месте я уснул.
Они смеялись и пили холодный лимонный коктейль, когда Бернар вернулся в гостиную.
Как же вы глупы! Вы не знаете настоящей жизни. Вы не видели настоящего счастья. А он, Бернар, был счастлив. Матильда любит его! Завтра вновь наступят сладкие минуты блаженства. Они будут любить! Наслаждаться друг другом, своей любовью несмотря ни на что.
В его душе все ликовало.