Текст книги "Агентство "Маленькая Леди""

Автор книги: Эстер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 13

Джонатан, стоя у двери «Оксо тауэр», смотрел на часы с таким видом, будто он был тайным агентом, ожидающим дальнейших распоряжений.

Лицо его казалось более бесстрастным, чем обычно. Когда я приблизилась, он приветствовал меня быстрым кивком и улыбкой, которая даже не коснулась глаз. В свете солнца, прогревавшего лондонский воздух, кожа Джонатана казалась бледнее, чем на самом деле.

– Добрый вечер! – воскликнула я весело. – Прекрасно выглядите. Приобрели новый костюм?

Джонатан проворчал что-то себе под нос. Это поразило меня: он был прекрасно воспитан и на комплимент всегда отвечал комплиментом.

– Почему вы так поздно? – требовательно спросил Райли, проводя рукой по искрившимся на солнце волосам.– Я жду вас целых полчаса. А это еще что такое?

Он указал рукой на сумку с недошитым подвенечным платьем. Она была весьма компактна, но заполнена до предела, так что белая материя даже выглядывала наружу.

Я набрала полные легкие воздуха и посчитала до десяти, чтобы не нагрубить. Позволять ему распоряжаться мной, как работниками «Дин и Дэниелс», я не намеревалась. Об этом условии мы, в конце концов, не договаривались.

– Позвольте напомнить, Джонатан: вы позвонили слишком поздно, причем в тот момент, когда я была занята. Я приехала, как только смогла. К сожалению, с небольшим багажом.

Джонатан фыркнул.

– Я в дамскую комнату,– сказала я строго.– Немного приведу себя в порядок и вернусь. И мы продолжим беседу. Договорились?

Впервые за все это время я осмелилась отплатить ему той же монетой: ответить деловитой жесткостью на жесткость. Точнее, его манера вести себя в первый раз показалась мне непозволительной.

Несколько мгновений Джонатан выглядел так, словно собирался наорать на меня. Настроение у него определенно было в сто раз хуже, чем у меня. Но я не отвела взгляда, и через секунду-другую на лице моего клиента отразилось нечто похожее на стыд.

– Хорошо,– сказал он, потирая щеку, на которой пробивались темно-медные щетинки.– Простите.

– Буду через две минуты.

Я спокойно направилась в туалет, ощущая на коже городскую пыль. Для первых прохладных дней лета моя одежда еще подходила; к жаре же, чтобы оставаться элегантной Милочкой, следовало купить что-то новое.

Благополучно добравшись до туалета, я ополоснула руки холодной водой, подтянула чулки, поправила парик, брызнула духами на себя и в туфли. Припудрила нос, заново накрасила губы, проверила, не прилипло ли что к зубам, сделала глубокий вдох и пошла назад – совершенно другая женщина.

На сей раз Джонатан встретил меня словами извинения.

– Послушайте, не сердитесь,– проговорил он, часто моргая.– Я вел себя непростительно дерзко… Наверное, стоит вам все рассказать. Люди, с которыми мы встречаемся,– наши старые друзья, мои и Синди. Они приехали в Лондон на несколько дней, позвонили сегодня утром, спросили, сможем ли мы увидеться. Я хотел связаться с вами раньше, но не сумел – до самого обеда был занят, и…

Он умолк и пожал плечами. Я заметила, как напряжено его лицо, как углубились морщинки у рта и глаз. С ним творилось нечто страшное. А ведь грубости я никогда от него не видела; жесткость – да, порой чрезмерную холодность, но о правилах хорошего тона Джонатан не забывал никогда.

– Сказать по правде, я чуть не ответил им, что не смогу выкроить время, но вдруг почувствовал себя так, будто попал в засаду,– смущаясь, пояснил он.

– Понимаю,– произнесла я.– Больше не извиняйтесь,– и потрепала его по руке;– Не хотите тоже освежиться?

Пошарив в сумке, я достала спрей «Рескью ремиди». Джонатан улыбнулся. Очень устало.

– Помогает?

– Мне – да. Брызгаешь на язык один раз и оживаешь. Два – и можешь сдавать экзамены на водительские права.

Джонатан брызнул трижды и зажмурил глаза.

– Спасибо,– прохрипел он.

– Итак, поехали!

Пока мы поднимались в лифте, Джонатан коротко рассказал о своих друзьях.

– Зовут их Курт и Бонни Хегель. Юристы. Бонни знает Синди со студенческих времен, в Нью-Йорке мы жили в соседних домах. Люди они неплохие, но защищали всегда исключительно Синди, понимаете? Оба бредят Англией: Бонни убеждена, что сумеет восстановить генеалогическое древо своей семьи со времен «Мэйфлауэра». Я очень в этом сомневаюсь, но не вступайте с ней в спор, ладно?

– Конечно,– согласилась я.– Обо мне им известно?

– Нет.

– А с Синди они по-прежнему общаются?

– Постоянно.

– Ясно.

Я с удовольствием расспросила бы о Синди побольше, но момент был совсем неподходящий.

Джонатан плотнее сжал губы, на лбу у него запульсировала какая-то жилка. Наверное, ему казалось, что он прекрасно маскирует чудовищное волнение, но я-то прекрасно все видела.

Меня так и подмывало сказать: «Не переживайте», но эту фразу я всегда считала бессмысленной, когда поводов для переживаний находилось великое множество. Встреча с друзьями бывших любимых – скверное дело. Я сосредоточилась на том, какое должна произвести впечатление, чтобы Джонатан хотя бы не вызвал у этих друзей жалость.

Мы прошли через людный бар, и Джонатан попросил проводить нас к заказанному на балконе столику. Хегели, должно быть, уже нас ждали.

Я хотела было немного отстать, чтобы Джонатан подошел к столику первым, но он, не особенно деликатничая, подтолкнул меня в спину, и мне пришлось пойти вперед, изобразив на лице улыбку.

Хегели привстали, но не сняли солнцезащитных очков.

– Здравствуйте! – воскликнула я, протягивая руку, когда мы приблизились к ним.

– Приветствую! – ответила Бонни Хегель, и я сразу прониклась к ней неприязнью, и вовсе не из-за очков от Гуччи.

К моему немалому удивлению, и она и ее муж сердечно обняли сначала меня, потом Джонатана.

Не люблю обниматься с совершенно незнакомыми мне людьми. Признаться честно, когда меня выпустили из объятий, я почувствовала себя человеком, которому поневоле пришлось принять участие в некоем жутковатом обряде.

– Милочка, познакомься с Бонни и Куртом Хегель,– официальным тоном произнес Джонатан, высвободившись из хватки Бонни.– Курт, Бонни – Мила Бленнерхескет.

Обмениваться рукопожатиями, после того как Бонни крепко прижала меня к своей костлявой груди, показалось мне неуместным, и я лишь кивнула, еще раз приветствуя обоих Хегелей.

«Вот ведь хитрюги»,– с раздражением подумала я, опуская руку в сумку с намерением достать очки. Потом заколебалась – а вдруг невежливо? – но все-таки вытащила их и надела, демонстративно подняв на лоб.

– Закажем шампанского? – предложил Курт, делая знак официанту.– Случай самый что ни на есть подходящий!

– Думаешь? – спросил Джонатан.

– Конечно,– ответила за мужа Бонни, кладя ладонь на руку Джонатана.– Нам так приятно видеть тебя… таким собранным.

Я подумала: интересно, в каком же состоянии пребывал Джонатан, когда Хегели прощались с ним в Нью-Йорке? Наверняка развод явился для него страшным ударом, но представить себе, что он ходил с опухшими от слез глазами, засыпал с бутылкой «Бейлиса» в обнимку и четыре дня подряд болтался по дому в одной и той же пижаме, было просто невозможно.

Не пойму, зачем Бонни понадобилось с ходу заговаривать о былом горе Джонатана в присутствии его новой подруги.

– И в такой жизнерадостной компании! – добавила она, бросая на меня многозначительный взгляд.– Наконец-то ты снова зажил нормальной жизнью!

Понятия не имею, как мне следовало отреагировать на ее слова. Или Джонатану.

Он, однако, не растерялся.

– Спасибо. Милочка приехала прямо с работы, правда же?

Его голос прозвучал ровно, а по выражению лица было сложно что-либо понять.

– Да, простите,– пробормотала я.– Я слегка не в форме.

Я почувствовала, что обязана это сказать еще и потому, что на Бонни был безупречный серо– вато-бежевый костюм из льняной ткани. Взглянув на ее юбку, на которой не имелось ни единой складочки, я почувствовала себя настоящей неряхой.

– Что вы, что вы. Обожаю этот… э-э… эклектический стиль, столь почитаемый лондонцами,– сказала Бонни.– Как представишь, на какие жертвы идут ваши женщины, диву даешься.

Я выпрямила спину и втянула живот.

– Спасибо. Это у нас в крови.

– Замечательно! – воскликнула Бонни.– Отличный ответ.

Джонатан нервно кашлянул.

– Курт?.. Делай заказ.

– Бутылку шампанского, пожалуйста,– произнес Курт, обращаясь к официанту, но глядя на меня.– Полагаю, надо как следует отметить этот восхитительный летний день и все, что с ним связано!

Я улыбнулась и тут же подумала: а не Синди ли специально прислала их сюда? Если так, то какое впечатление желает произвести на друзей Джонатан? Как следует держаться мне? Разыгрывать из себя даму сообразительную, или сексуальную, или деловую, или какую? Было бы проще, если бы перед такими вот встречами Джонатан давал мне письменные указания.

– Приехали отдохнуть? – полюбопытствовала я.

– Да, вроде того. Правда, мы больше не считаем Англию чужой страной. Влюбились в нее всем сердцем,– призналась Бонни.– Даже подумываем купить здесь дом. Это выгодно в финансовом смысле. И потом, куда приятнее жить, как остальные лондонцы, то есть не болтаться все время по гостиницам. От них жутко устаешь.

– Очень интересно,– учтиво заметила я.– Джонатан как раз тот, кто вам нужен, так ведь, дорогой? Уже подыскиваешь подходящее жилье для Бонни и Курта?

– Да,– ответил Джонатан.

– Нас устроил бы Ноттинг-Хилл,– сказала Бонни, когда принесли шампанское.– Хотим при-обрести дом с двумя спальнями, не слишком большой. но и не чересчур маленький, а то будет ощу-щение, что сидишь в коробке. Мне нужно пространство для занятий йогой, нам обоим необходим отдельный кабинет, а Курт не может жить без хотя бы небольшого сада…

Моя неприязнь к обоим супругам усиливалась, и я отчаянно с ней боролась.

– Джонатан имеет дело с чудесными домами,– произнесла я.– Но в лучшем поселился сам, правда, дорогой?

– Да, наверное,– ответил Джонатан.

Бонни прижала руку к груди и сказала:

– Неужели дом такой же замечательный, как тот, в котором вы с Синди жили в Массачусетсе? Здорово же мы там веселились! Помнишь, как на Хэллоуин загорелись бумажные тыквы Синди и ты их тушил?

Она и Курт покатились со смеху.

Джонатан сдержанно улыбнулся, но его глаза вовсе не смеялись.

– А потом,– сквозь смех выдавил из себя Курт, шутливо тыча в Джонатана пальцем,– потом она повторила тот же фокус на балконе вашей нью-йоркской квартиры, помнишь?

– О боже! – Бонни задыхалась от хохота.– В самом деле! Пришлось вызывать пожарных! Какие у них были физиономии!..

От улыбки Джонатана не осталось и следа.

– Оказывается, Синди – пироманьячка,– лучезарно улыбнувшись, заметила я.– Ты мне об этом не рассказывал, Джонатан.

Курт внезапно оборвал смех и пнул под столом Бонни – я это заметила.

– Что? Ой, простите.– Она прижала руку ко рту.– Извини, Джонатан. Просто я все еще…

Курт повернулся ко мне и произнес:

– У нас о них двоих так много чудесных воспоминаний. Оба нам очень дороги.– Говорил он торжественно, будто читал постановление суда о разводе.– Все остается, как было, даже теперь, после их расставания.

– Уверена, вам есть, что о них вспомнить,– мягко ответила я.– Бонни, откройте, пожалуйста, свой секрет: как вам удается выглядеть столь свежей в такую жару?

Разговор постепенно перешел на обсуждение дел Бонни и Курта, и о разводе больше не упо-минали. Каждый раз, когда кто-то пытался вернуться к прежней теме, Джонатан напрягался, Бонни и Курт обменивались виноватыми взглядами и беседа устремлялась в другое русло – начинали обсуждать лондонские цены на жилье и тому подобное.

Однако я ясно видела, что Бонни и Курт лишь притворяются, что больше не вспоминают о Синди и о разводе.

Джонатан старательно делал вид, что увлечен болтовней, но я чувствовала: чем больше он пьет, тем сильнее страдает. А пил он, к моему удивлению, немало.

Наконец я решила, что должна прекратить эту пытку. По-видимому, Курт и Бонни считали что поступают благородно, сопротивляясь желанию снова завести речь о беде Райли, но лучше бы они заговорили о ней прямо. Конечно, меня это не особенно касалось, но я не могла спокойно наблюдать, как они изводят его своей высосанной из пальца вежливостью. А еще, небось, вернутся домой в Штаты и заявят: Джонатану все до лампочки, он толстокожий и бесчувственный.

– Как протекает беременность Синди? – спросила я, глядя на Бонни.

Джонатан обмер. Бонни ошарашенно заморгала.

Я вопросительно подняла брови.

– Джонатан объяснил мне, что Синди ждет ребенка. А ей ведь наверняка тоже нелегко прощаться с прошлым. Надеюсь, она не слишком мучается?

Некоторое время все молчали, потом Курт сказал:

– Да-да. По-моему, хм, она уже пришла в себя.

– Приятно слышать,– ответила я, кладя руку на ладонь Джонатана, отчасти для того, чтобы он оставил в покое соломинку для коктейля, которую к тому моменту всю изломал.

В эту минуту меня почти не тревожило, устроит ли он мне после встречи головомойку: в конце концов, я ведь притворялась влюбленной в него, а настоящая подруга непременно о нем позаботилась бы.

– Простите, что я так прямо об этом спросила, но, честное слово, не понимаю, зачем говорить обиняками, если речь идет о семье. На мой взгляд, лучше называть вещи своими именами. Ведь наше прошлое неразрывно связано с настоящим. Разве не так? – спросила я, глядя на Бонни.

Она быстро закивала.

– Какую понятливую женщину ты встретил, Джонатан,– произнес все так же торжественно Курт.– Повезло.

– Я не понимаю единственного: как Синди позволила уйти такому замечательному человеку! – сказала я.– Но никогда не пожелаю ей зла и даже благодарна: ведь не расстанься они, я не сошлась бы с Джонатаном. Искренне надеюсь, что ее беременность пройдет благополучно и малыш родится здоровым…

Я накрыла рукой бокал, когда вновь появившийся официант стал повторно разливать шампанское, и резко сменила тему:

– Курт, что у вас за туфли? Ручной работы? Я все подыскиваю нечто похожее для папы…

Курт ухватился за вопрос, как за спасательный круг, и принялся взахлеб перечислять имена известных производителей обуви, называя при этом астрономические цены. Некоторые фамилии я запомнила: могло пригодиться в работе.

Ладонь Джонатана шевельнулась под моей рукой. Я сжала ее сильнее и бросила беглый взгляд на своего партнера, пока Курт просматривал органайзер в поисках какого-то телефонного номера.

Джонатан сдержанно улыбнулся мне. На мгновение его напряженное лицо смягчилось.

Бедняга Райли. Ему, несмотря на всю его жесткость, нужен близкий человек.

Я тоже улыбнулась.

– Очаровательно,– проговорила Бонни.– Еще шампанского, Джонатан?

По прошествии получаса Джонатан прервал бесконечную болтовню Курта, заявив:

– Послушай, Курт, ужасно не хочется с вами прощаться, но мы с Милочкой должны поторопиться. Она купила билеты на «Лондонский глаз»: через несколько минут нам надо быть там.

«Смышленый ученик»,– подумала я с одобрением, глядя на Джонатана. Он говорил с совершенно серьезным видом.

Я вдруг испугалась, что Хегели изъявят желание к нам присоединиться, но они, как оказалось, уже там побывали. Мне, если честно, было их жаль: дружить с обеими половинами распавшейся пары – сущая мука.

– До свидания, Милочка,– сказала Бонни, опять меня обнимая.– Признаюсь откровенно: в первое мгновение я подумала, что всей душой вас возненавижу, а теперь понимаю, что это невозможно. Надеюсь, Джонатан обретет с вами настоящее счастье. Он этого заслуживает.

– Э-э… спасибо,– пробормотала я.– Он действительно заслуживает счастья.

Бонни продолжала смотреть на меня с задумчивым выражением лица, которое, как я знала по опыту, предвещало некое чересчур личное признание. Возможно, способное причинить боль.

Курт и Джонатан увлеченно разговорились напоследок о лондонских ценах на газ, и спастись вступив в беседу с ними, я не нашла возможности.

– Знаете, наверное, хорошо, что жизнь Джонатана коренным образом меняется,– начала Бонни.– Я не только про переезд в Лондон…

– Да? А что еще?

– Во-первых, я говорю о вас.– Бонни кивнула.– Вы ведь женщина совершенно другого типа, нежели ему нравились. Видимо, это и помогает.

– И какие же женщины ему нравились? Во мне настолько разгорелось любопытство, что я даже не сочла нужным обидеться.

– Ну…– Бонни сделала неопределенный жест.– Темненькие, целеустремленные, больше остроумные, чем броские…

– Ошибаешься, Бонни,– прозвучал строгий голос из-за моего плеча.– Нельзя судить о моем вкусе в целом по единственной женщине, с которой я прожил шестнадцать лет. Бонни покраснела.

– Джонатан, надеюсь, ты меня понимаешь… Джонатан положил руку на мою талию.

– Милочка еще как мне нравится,– сказал он.– По крайней мере, в моем присутствии она ни разу не устраивала пожар и относится ко мне не как к временному явлению.

– До свидания, Милочка,– с энтузиазмом воскликнул Курт и сгреб меня в объятия. – Надеюсь, скоро снова увидимся. Честно. Это не пустые слова.

Обняли и Джонатана – сначала Бонни, потом Курт,– и мы с ним, взявшись за руки, пошли прочь.

Получилось очень естественно, поэтому он не отпустил мою руку, даже когда Хегели уже не могли нас видеть. Наверное, хотел выразить таким образом благодарность, не желая облекать мысли в слова. Я растрогалась.

– Куда мы теперь? – спросила я, наконец.

Что у Джонатана за настроение, определить было весьма трудно. Он не говорил ни слова, но поэтому был, гораздо ближе мне, чем если бы болтал о пустяках.

– На «Лондонский глаз», естественно,– ответил Джонатан, выпуская мою руку, чтобы взглянуть на часы.– А вам куда бы хотелось? В другое место?

– Нет-нет. «Лондонский глаз» так «Лондонский глаз».

Я внутренне радовалась и тому, что не приходится поддерживать беседу, и тому, что мы едем кататься на чертовом колесе. Увидев, как Джонатан страдает из-за предательства Синди, я вспомнила Орландо и то утро, когда узнала, что он тоже меня предал. Возвращаться домой, где любой невинный предмет – фотография, кружка, расческа – безмолвно напоминал о нем, не было ни малейшего желания.

Очередь у «Лондонского глаза» оказалась не очень длинной. Я сильно удивилась, когда Джонатан достал бумажник и извлек из него два билета, и подумала о том, специально ли он их взял сегодня или же носил с собой все время с того дня когда мы устраивали вечеринку.

Я уже совсем было собралась шутливо спросить его об этом, но, взглянув в лицо Джонатана, передумала. Теперь я прекрасно знала, что настроение Райли меняется неожиданно. Казалось, он то и дело превращался из обаятельного агента по продаже недвижимости, оказывавшего мне на публике (а порой и в такси по пути домой, если вечер прошел благополучно) знаки внимания – что, как я понимала, ровным счетом ничего не значило,– в мрачного молчуна, которого не прошибешь никакими шутками. Если бы мы с ним действительно встречались, мне пришлось бы несладко. Впрочем, я достаточно пообщалась в своей жизни с неприступными боссами, чтобы научиться угадывать момент, когда их лучше не трогать. Временами мне даже казалось: своим молчанием Джонатан напоминает, что все наши заигрывания – сплошной обман.

Мы стояли в очереди позади группы хихикающих французских школьников с рюкзаками на спинах. Неожиданно у меня одновременно заболели ноги и голова.

– Спасибо за науку,– угрюмо произнес Джонатан.

– Что, простите?

Он помахал передо мной билетами.

– За то, что научили, как отделываться от надоевших друзей.

– А-а. Всегда рада помочь.

Отдав дань вежливости, Джонатан снова погрузился в хмурое молчание.

Я вздохнула украдкой. И с тоской подумала о вкусном ужине, приготовленном Нельсоном.

Через несколько минут подошла наша очередь. Билетер подмигнул мне и указал на кабинку-капсулу.

Мы стали медленно подниматься в вечернее небо. Под нами уже зажглись первые фонари. У меня каждый раз захватывало дух, когда я смотрела на лондонские улицы сверху. На земле все кажется таким прочным и однообразным; с воздуха же обнаруживаешь, что повсюду изгибы и завитушки – и весь город внезапно предстает перед тобой в виде многочисленных замысловатых отпечатков пальцев.

Я с болью в сердце вспомнила, что планировала привезти сюда Орландо на годовщину нашей встречи. До этого дня мы так и не дотянули.

Лучше бы я вообще не пила. Одного бокала шампанского мне всегда слишком мало – надо выпить или всю бутылку, или же не брать в рот ни капли. От одного бокала я впадаю в тоску, после двух – жажду развлечений, а после целой бутылки… Хм. Со стороны это, по всей вероятности, выглядит забавно.

Джонатан пребывал в глубокой задумчивости, и я не хотела его тревожить. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Райли держался за поручень так крепко, что побелели костяшки пальцев.

Молчание в отношениях – недооцененное благо, сказала я себе. В отношениях деловых или личных. Оно – признак доверия.

– Спасибо,– неожиданно произнес Джонатан.

– За что? – спросила я.– Смотрите, вон там – здание парламента. Видите?

– Ага. Спасибо вам за вечер. Спасибо, что приехали, хоть я и позвонил так поздно. Спасибо, что были милы с Бонни, хотя она и повела себя непростительно грубо.

Джонатан закусил губу и замолчал. Его напряженное лицо внезапно изменило выражение. Я снова увидела явное мальчишество.

– Спасибо, что… так прямо заговорили про Синди и свели беседу о ней на нет. Простите, если поставил вас в неловкое положение.

– Не извиняйтесь. Знаю, эти люди – ваши друзья, но мне не понравилось, как они разговаривали,– сказала я, глядя на выстроившиеся в ряд три красных автобуса на мосту Ватерлоо. Три блестящие божьи коровки.– Им хотелось узнать, как у вас дела, но помочь расслабиться и открыть душу они даже не попытались. Разумеется, вам интересно, как там Синди. Но спросить открыто вы не решились бы. А сами Хегели, возможно, и не собирались заводить об этом речь.

Джонатан вздохнул, снял пиджак и оперся на поручень. Манжеты задрались, и я увидела золотистые волосы, искрившиеся в свете ламп. Без пиджака он из устрашающего, зациклившегося на порядке руководителя вдруг превратился в обычного человека.

– Самое странное, меня не особенно волнует, как там Синди. Ее как будто больше нет. Прекрасно помню, какой она была, когда я впервые с ней встретился, чем мы занимались, какими от нее пахло духами, но спросите, о чем она думала,– и я при всем своем желании не смогу ответить. Так продолжалось шестнадцать лет.– Он опустил голову.– Отчего люди так сильно меняются? Каким образом превращаются в тех, кого ты как будто вовсе не знаешь? Хоть и наблюдал за ними все это время…

– Прекрасно понимаю, о чем вы,– ответила я откровенностью на откровенность.– Вы, наверное, чувствуете себя круглым дураком. Ужасно, что жена и брат причинили вам боль, но еще хуже, что вы позволили им… Это самое печальное. Теперь вы наверняка вините себя в том, что не раскусили их с самого начала.

Мы замолчали, смутившись. Я стала уже подумывать, не слишком ли далеко зашла, когда Джонатан заговорил снова:

– Само расставание я переживу, но как списать со счетов все те годы, что мы прожили вместе? Теперь они ничего для меня не значат, ведь она была совсем не той, за кого я ее принимал. Оглядываясь назад, каждый раз задаюсь вопросом: почему же я был таким болваном?

Я вспомнила, как не раз пыталась убедить Нельсона, что Орландо на отдыхе, или уехал по делам, или слишком занят работой… В таких случаях сосед неизменно кричал: «Когда ты перестанешь быть сознательно бестолковой?»

– Не думаю, что ум или глупость имеют в таких случаях значение,– пробормотала я, чувствуя ком в горле.

– А мне кажется, имеют. Может, она просто сильно изменилась, а может, всегда была такой, только мне недоставало мозгов, чтобы это понять.

Джонатан вздохнул. Я подумала: наверное, он все же выпил лишнего, раз делится со мной столь личными переживаниями.

– Со мной не так-то и сложно. Я люблю с самого начала определить, за кого именно меня при-нимает человек и когда он сам оказывается тем, за кого выдает себя.

Я подняла брови.

– Значит, я исключение.

– Что?

– Я ведь не та, за кого себя выдаю, верно? Даже не та, кем вы представляете меня знакомым.

Мне вдруг пришло в голову, что в последние дни я и сама, бывало, не сразу вспоминала, кем являюсь на самом деле. Даже парик временами становился отнюдь не маскировкой. В данную минуту я открыла Джонатану себя истинную: он полагал, что проводит вечер с отважной Милочкой, а в действительности разговаривал с отставшей от жизни Мелиссой Ромни-Джоунс – бывшим членом «Пони-клуба», неисправимой простофилей.

В голове у меня зазвенел сигнал тревоги, но я не стала к нему прислушиваться. Да, конечно, я шла наперекор всем установленным правилам, зато, честно поделившись с Джонатаном частичкой своей беды в ответ на его признания, почувствовала облегчение.

Боже, как все в жизни запутано– Запутано, но интересно. Странно, но мне вдруг показалось, что с Джонатаном я могу быть более искренней, чем с кем бы то ни было, потому что он совсем не знает меня. Нельзя судить того, с кем практически незнаком, ведь правда?

Я тоже положила руки на поручень.

– Возможно, вы и правы,– сказал Джонатан.– Но когда я рядом с вами, у меня такое чувство, будто я точно знаю, кто вы такая. Даже не представляете, какое это порой приносит облегчение. Так приятно отключиться от всего и стать самим собой… Забыть о всяких там поставленных задачах, о достижении целей. Отдохнуть, не чувствуя ни вины, ни потребности искать себе оправдания.

Я искоса взглянула на него. Мы впервые разговаривали по-настоящему, хоть и «встречались» вот уже несколько недель. В возможности быть с кем-то кристально честной есть нечто интимное, что невероятно сближает.

Гораздо сильнее, чем сдержанное обаяние агента по продаже недвижимости.

– Вы отдыхаете сейчас? – спросила я.

Если так оно и было, то Джонатан делал это довольно оригинальным способом.

Он улыбнулся, глядя на берег реки.

– Да, отдыхаю.– И, помолчав, нерешительно добавил: – А вы?

– Тоже,– честно призналась я и подумала что мы в чем-то сильно похожи.– Вы производите впечатление человека, который крайне редко от всего отключается.

Джонатан посмотрел на меня.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил он.

– Ну…– Я старалась подобрать нужные слова, чтобы не показаться невежливой.– Вы очень сдержанны, правильно? Всегда помните о том, как надо вести себя с окружающими. Если бы вы поменьше об этом заботились, жить было бы легче.– Я коснулась его руки.– Только не принимайте мои слова близко к сердцу.

Джонатан поразмыслил.

–Вообще-то я очень стеснительный человек, поэтому не всегда произвожу благоприятное впечатление. Вот бы мне чувствовать себя в обществе настолько свободно, как вы!.. Что же касается бизнеса – это совсем другое дело. На работе я практически ни в чем не сомневаюсь. Там полагаешься на данные, цифры, обстановку… Явиться же, как вы, на встречу с совершенно незнакомыми людьми типа Бонни и Курта и очаровать их – на такое я не способен. Может, начнете давать мне уроки?

Я рассмеялась. Это я-то чувствую себя совершенно свободно! Парик творил чудеса.

– В чем дело? – спросил Джонатан.

– Так, ни в чем,– ответила я.– На деловых встречах мне тоже спокойнее.

Мы поднялись на самую высоту гигантского чертова колеса. Под нами, раскинувшись на берегах серой реки, лежал как на ладони весь Лондон.

– Взгляните,– сказала я, переполненная гордостью за светящийся огнями прекрасный город.– Видите гидроэлектростанцию Баттерси? А здание, похожее на перевернутый вверх ножками стол? Если двигаться по прямой в эту сторону,– я указала на Пимлико,– тогда выйдешь как раз к моему дому.

– Ого! – воскликнул Джонатан.– Чудесный район.

Я с опозданием осознала, что, рассказав, где я живу, нарушила еще одно из своих правил. Впрочем, определить точно, который из домов мой, Джонатан не мог. Несмотря на то, что был первоклассным агентом по недвижимости.

Когда мы стали спускаться, он опять углубился в раздумья. Молчаливая тоска по закончившимся любовным историям объединяла нас.

У меня в голове роилась масса вопросов. Как он и Синди сошлись? Долго ли она морочила Джо-натану голову? Когда призналась, что крутит роман с его братом? Как распутывали родители любовную неразбериху сыновей? Что испытывал

Джонатан, оставляя в Нью-Йорке альбомы с семейными фотографиями?..

Бедный, подумала я, взглянув на его плотно сжатые губы. Неудивительно, что он так замкнут, что с головой уходит в работу. Я попыталась представить Джонатана смеющимся на пикнике или танцующим в ночном клубе. Не вышло. Даже на том празднике в своем собственном саду он был на взводе. Как на работе.

Наверное, все, что я могла для него сделать,– не лезть к нему в душу с расспросами и продолжать вести себя так, чтобы в компании со мной он отдыхал.

Кабинка опустилась вниз, и мы в ногу, как два чечеточника, поспешили к выходу.

Джонатан улыбнулся.

– Прямо как Джинджер и Фред,– сказал он, поддерживая меня под руку.

– Мне больше нравится Джин Келли.

Джонатан скорчил забавную гримасу.

– А-а, понимаю. Только не говорите, что мужчина должен оставаться мужчиной, даже когда делает пируэты.

– Особенно когда делает пируэты!

Мы прошли к кофейному автомату, Джонатан взял два эспрессо, а я забрала из камеры хранения сумку с платьем Эмери.

– Все хочу у вас спросить,– сказал Джонатан, когда я вернулась.– Что у вас там?

– Свадебное платье сестры,– не задумываясь, ответила я.

Джонатан криво улыбнулся. Его серьезность исчезла, как утренняя роса, и он вдруг стал очаровательно деловитым. С одной стороны, так было лучше, с другой – я даже немного огорчилась.

– Запутанная история? – спросил он.

– Да нет. Я расстроила свадьбу сестры, потому что была влюблена в ее жениха, после этого врач посоветовал мне повсюду носить с собой это платье, чтобы помнить: вступить в брак – все равно, что сделать в магазине покупку, только навсегда, без возможности продать ее или вернуть…

Джонатан остановился.

– В самом деле? Надо было рассказать об этом Бонни. Она большая поклонница альтернативных путей лечения. Вам это помогает?

Боже правый! Этот парень верит во что угодно.

– Да что вы, Джонатан! Разумеется, нет! – Я рассмеялась.– Я и без платья понимаю: если обзаведешься семьей, потратишь впустую массу сил и времени. Стоит только задуматься, насколько нелепы эти наряды, в которых невесты не могут свободно и шагу ступить, а выглядят вдвое толще, стоит представить эти разглагольствования о потраченных на свадьбу суммах – и сразу понимаешь, чего можно ждать от семейной жизни.

Я подумала, надо бы добавить, что лично ко мне все это не относится, но было слишком поздно. «В любом случае, попридержи язык»,– напомнила я себе.

– Сами вы, надо понимать, замуж не собираетесь? – спросил Джонатан с невозмутимым видом.

– Нет, не собираюсь.

– Правда?

– Правда.

– А как же платье?

– Оно не мое,– напомнила я, еще раз веля себе закрыть рот на замок.